Текст книги "Судьба засранца"

Молодой человек, увидев, что его внимание оказалось в центре внимания, поспешно удалился. Но я успел заметить, что это корреспондент Костя, сделавший из меня «буревестника сексуальной революции». Видимо, таким образом он собирал материал для своей газеты. Но базарные бабки этого не знали и поспешили разбрестись по торговым местам и заняться торговлей.

А торговля у Огромной бабки не шла. После того, как я доложил ей почём цветы у армян, она определила цену собранным мною на могилах цветам второй свежести на рубль дороже, чем у армян. Чтобы доходу было не меньше, чем у армян. Но, редкие покупатели, спросивши цену, разочарованно шли дальше. Бабка только шипела им вслед «Козлы…». После десятого такого покупателя она зашипела на меня:

– Засранец, что ты за цветы насобирал.

– А на могилах только такие лежат, – пытался оправдаться я.

– И на твоей такие будут лежать, – пообещала бабка.

Торговые проблемы огромной бабки заметила и мясокомбинатовская воровка, которая сообщила весьма интересную информацию:

– А не берут у тебя, потому, что у кооператора дешевле.

– Что-о-о? – физиономия у огромной бабки искри вилась больше, чем от сообщения о жене Горбачёва, – Он чё, охренел, что ли!

Бабки дружно посмотрели в сторону, где стоял свежевыкрашенный киоск с надписью Кооператив «Цветочек» и немаленькой очередью за цветами.

– «Цветочек» вонючий, – процедила Огромная бабка сквозь зубы.

– Он, точно, где-то по чёрному ворует – высказала версию мясокомбинатовская воровка, – Потому и задёшево продаёт.

– Или дураков обирает, – эту версию высказала обиравшая дураков работница дурдомовской столовой, – у них за копейки что хочешь можно купить. Дураки они, одним словом.

– Одним, словом, он козёл, – вынесла приговор кооператору Огромная бабка.

Бабки ещё долго обсуждали кооператора, высказывая также версии, что он ест маленьких детей, пьёт ночами кровь у летучих мышей и т. п., и т. д… Ну а такого маньяка и вампира бабки возненавидели больше, чем жену Горбачева.

– Спалил бы кто-нибудь его – мечтали они.

– Кто-нибудь спалит… – пообещала Огромная бабка.

Пока бабки перемывали косточки кооператору, закончился базарный день. Ни один цветок у Огромной бабки не купили, поэтому все пришлось отправить в помойку(не оставлять же другим, чтобы те продавали этот хлам!). По такому случаю Огромная бабка долго ругала кооператора, армян, милиционера, в конце концов перешла на меня и поставила условие:

– Спалишь сегодня ночью киоск кооператора – завтра получишь свои документы.

Я пытался робко возразить, на что Огромная бабка предложила другой вариант:

– Тогда сдам в психушку.

Ночью с канистрой керосина я пошёл жечь ненавистный бабкам киоск.

Фонари не горели, в кустах кто-то шевелился и повизгивал: то ли собаки, то ли парочки. Сердце поёкивало, в животе покручивало … Возле рынка я чуть не наступил на лежавшее на дороге какое-то большое рычащее животное. Я даже вскрикнул и разбудил животное, которое пробурчало:

– Ну чё спать не даёшь…

В животе начинало крутить по-настоящему.

На базаре стояла тьма тьмущая, из которой доносилось позвякивание стаканов.

– Эй, Сёма, это ты? – донеслось из темноты, – первача принёс?

Из мрака сначала донёсся ужасающий запах перегара и только потом вырисовалась шатающаяся фигура со стаканом.

– Ого! Целая канистра! – воскликнула фигура, и из темноты сразу вылезли ещё две разящие перегаром фигуры, протягивая перед собой стаканы.

– Давай, разливай! – заорали дружно они.

У меня от такого оборота событий язык отнялся и я не рискнул объяснять что у меня в канистре. Открыв трясущимися руками канистру, я разлил им в стаканы керосин. Грешная троица чокнулась стаканами и вмиг опустошила их.

– Ох и крепкий первач!!! – воскликнул кто-то из них.

– Да, клёвый, – оценил керосин другой.

– А ты, Сёма, чё не пьёшь? – вдруг обратил внимание третий.

– Да я сейчас в сортир сбегаю, – на полном серьёзе пытался объяснять я, ибо в животе от всех переживаний явно назревала революция.

– Да чё ты, Сёма, стесняешься, – воскликнул кто то из грешной троицы, – садись прям здесь, здесь все свои.

– Ты чё, сдурел! – воскликнул другой, – тута не свинюшник, тута все культурные люди и срут, где положено срать культурным людям!

Между двумя завязалась перепалка, а третий, тем временем, со скукой глядел на них, покуривая сигаретку.

Перепалка быстро переросла в потасовку, приведшая к тому, что канистра, грохнулась наземь, и керосин полился во все стороны. А через мгновенье сцепившиеся собутыльники уронили наземь и третьего с его сигаретой, от которой керосин вспыхнул до небес…

…Сортир я уже не успел найти, сил хватило добежать до ближайших кустов, из которых я наблюдал как полыхает базар. На улице сразу стало светло и не страшно и я с чувством честно выполненного долга пошёл домой к Огромной бабке, но та, увидев полыхающее на пол-неба зарево уже сама бежала навстречу.

– Я тебе только киоск спалить сказала! На хрена ты весь базар подпалил! – набросилась она на меня.

– Я старался как лучше, чтоб с гарантией было, – пытался оправдаться я.

– Ах ты засранец! А ну марш тушить! – и бабка, схватив меня за шиворот, поволокла к базару.

Возле пылающего базара собралась толпа зевак, на которую Огромная бабка рявкнула ещё громче, чем на меня:

– Вы что стоите, рты раззявили!!! Общественное добро горит, а вы палец о палец не ударили, бездельники!!! А ну, марш тушить!!!

Кого-то из толпы баба пыталась схватить за шиворот, дабы направить на тушение пожара, но после таких её речей зеваки и бездельники поспешили от огня подальше, оставив на месте происшествия робко стоящего с тощей папочкой не менее тощего милиционера, на которого Огромная бабка обрушила весь свой гнев:

– Ты что стоишь как истукан!!! Ты милиция, или что!!! Ты почему мер не принимаешь, дармоед!!!

Милиционер робко пытался что-то объяснить, но бабка продолжала орать на него:

– Куда ты смотрел, олух!!! Бардак кругом, а ты со своей папочкой носишься, как дурень с писаной торбой!!! Довели страну!!!

В это время с большим опозданием подъехала пожарная машина и бабка переключила весь гнев на пожарных:

– Сколько вас, дармоедов, ждать можно!!? Дрыхните днями, бездельники!!!

… и получила в рыло струю из брандспойта, отлетев на приличное расстояние.

После того, как пожарники залили догоравший базар, стало видно, что сгорели почти все имевшиеся на нём халупы, строения и сооружения. Так что, торговать Огромной бабке и сотоварищам стало негде и, главное – негде собираться, чтобы перемыть косточки жене Горбачёва. Вот это ужасно! Но еще более ужасно, даже кошмарно то, что невредимым из всех сооружений, строений и халуп остался только киоск кооператора, спалить который поручила мне бабка!

Огромная бабка пинками гнала меня до дома, где заперла меня в чулан.

– Ну бестолочь, ну баран, ну засранец! – орала она на меня, – Ни хрена хорошего не умеешь делать! Киоск паршивый по-человечески не мог сжечь! Даже продать тебя нельзя: кто за такого идиота заплатит!

И вдруг её посетила идея …

– Слышь ты, у тебя родители есть то?

– Да: папа, мама…

– Чем они работают?

– Учителями.

– Это хорошо! Пока я в школе училась, её директор дом себе построил только на то, что мои родители ему натаскали. А ну пиши родителям письмо!

Бабка извлекла меня из чулана, дала ручку и бумагу и заставила писать маме и папе слёзное письмо о том, что меня похитили рэкетиры и требуют выкуп. И я стал писать и даже написал, помимо того, что требовала бабка, что согласен отказаться от маминого наследства, только, пускай, заберут меня поскорей отсюда. Потом бабка снова заперла меня в чулан и закончила начатое письмо, дописав сколько должны были папа с мамой за меня заплатить. Сколько она потребовала, по сей день не знаю, но что-то очень много, если за идеал взяла директора своей школы.

– Теперь ты у меня заложник, – объявила она, – пока за тебя родители не заплатят, из чулана не выйдешь.

Я безвылазно сидел в чулане, где я днями спал и жрал то, что подкидывала мне бабка из своего, как она считала, скудного рациона: кусок сала, кусок курицы, кусок жареного сома. Делать я ничего не делал. Собирать полузавявшие цветы бабка меня больше не посылала. Даже горшок, предоставляемый мне, выносила сама. Наверное, боялась, что надежда на энную сумму денег в моём лице может сбежать, но таким заложником мне даже понравилось быть: жрать да спать – так, наверное, только министры живут, да другие большие начальники. Разве что, не в чулане. И скучновато немного.

Через некоторое время бабка получила от моих родителей письмо и страшно возмутилась:

– Твои родители дураки, что-ли? Ни машины, ни дома своего! Что они, не умеют ничего с родителей брать?

– Да родители у учеников бедные, – пришло мне на ум, – у них денег мало.

– Ну страну довели! – возмутилась Огромная бабка, – Для взяток денег не хватает!

Бабка написала новое письмо, в котором, по – её словам, предложила выкупить меня за дефицитные товары: гречневую крупу, сгущенное молоко, презервативы, ещё что – то.

Но и предлагаемого ассортимента у папы с мамой не оказалось.

– Что там, в школе, никого из учеников родители на складах не работают?! – возмущалась бабка.

– Работают. Только на складах уже ничего нет: всё разворовали, – вводил я в заблуждение бабку, не зная истинных причин дефицита дефицитных товаров.

Но бабка приняла это за правду.

– Ну, и власть! – возмущалась она, – Довели страну! Уже и воровать нечего стало!

…и продолжила переписку с моими родителями.

Я не брился и оброс бородой. В баню бабка не выводила.

Пребывание в чулане становилось всё более скучным и вонючим.

И тут бабка сообщила потрясающее известие:

– Договорились мы с твоими родителями. За тридцать рулонов туалетной бумаги тебя отдаю!

На какие цели хотела бабка направить туалетную бумагу, для меня осталось тайной. Наверное, продать этот дефицит, ибо её задница, учитывая размеры и соответствующую мощность, использовала бы все эти рулоны чересчур быстро.

Через несколько дней мой сладкий сон в чулане прервал исте – ричный вопль моих родителей:

– Где наш сынуля?!!

– Да забирайте вашего засранца, – пробурчала Огромная бабка, – в чулане дрыхнет.

Дверь чулана открылась в ней появились лица родителей. Я уже порядочно зарос и очень долго не мылся, поэтому, после того, как родители принюхались и пригляделись, их лица перекосились в ужасе.

– Кто это?!! – воскликнула мама.

– Да это я! – воскликнул я и ринулся к родителям, которые в ужасе отпрянули.

– Что вы с нашим сыном сделали?!! – взвопила мама.

– Да забирайте своего засранца! – заорала на родителей Баба-жаба, – Родители ещё называются, воспитали дармоеда! Ни хрена не может делать! Только жрать, спать, срать, да на базаре торговать! Довели страну!

Правильно сориентировался папа, который настойчиво потянул маму и меня из жилища бабки, которая всё более распалялась и напоследок швырнула в нас пакетом моих документов со справкой о моей шизофрении.

– Да ваш сын ещё и шизофреник! Родители, называются! Дебила воспитали!

Мама никак не могла прийти в себя и с ужасом смотрела на меня.

– Господи, во что ты превратился? – приговаривала она, – Ты почему трусы не меняешь?

– Я в заложниках был, – оправдывался я.

– Я сколько тебе раз говорила: меняй своевременно трусы, – продолжала повторять мама, теперь и брюки выбрасывать придется…

Мы ещё целый день пробыли в негостеприимном городишке, пока я не сходил в баню и парикмахерскую и не купил брюки, ибо старые, действительно пришлось выбрасывать.

В бане меня сперва приняли за бича и хотели вызвать милицию, но папа, выглядевший более прилично, очень убедительно объяснил, что я провалился по неосторожности в общественный туалет и так долго там сидел, что сильно оброс. И ему поверили. А мама постоянно трагически вопрошала:

– Ты почему трусы не меняешь?

Пока я мылся и стригся, папа купил местную газету, прочитал её и в ужасе сообщил:

– Здесь опасные маньяки водятся, надо быстро отсюда уезжать!

– Какие ещё маньяки?

– Во-первых, керосиновые маньяки. Они керосин пьют и потом, там, где пьют – поджигают. Здесь уже рынок вот так сожгли. Во-вторых, кооператор какой-то маленьких детей ест и кровь пьёт. У всех местных летучих мышей кровь выпил.

И папа протянул мне газету с душераздирающей статьёй о местных маньяках, автором которой был уже знакомый мне Костя, сделавший из меня «буревестника сексуальной революции». Но мама обратила внимание на совсем другое сообщение:

– Ты посмотри, оказывается у жены Горбачева предки инопланетяне, да ещё исключенные из партии…

Автором этой статьи значился не Костя, но мне уже стало ясно, что это был именно он.

После того, как я приобрёл человеческий облик, мама попыталась выяснить у меня от какого это я наследства отказываюсь в своём письме? Я объяснил. К ужасу папы, который сначала пытался меня перебить, а потом пустился наутёк от мамы, пришедшей в ярость от услышанного.…

Оказывается, мама действительно упала в обморок от моего сообщения о поездке на ударную комсомольскую стройку и у неё от долгого лежания без сознания случился отёк лёгких. Но уголовного дела в отношении меня не возбуждалось. Завещания мамой не писалось, хотя папа в разгар болезни ей такое предложил и потом предлагал ещё несколько лет. В общем, это всё папа из своих корыстных намерений проделал!

Вдобавок, папа обманул и маму: сообщил, что ведёт переписку по поводу моёго местонахождения с комсомольскими органами, и что меня уже нашли и ведут со мной работу, чтобы я написал родителям письмо! И так несколько лет.

– И я, дура, все эти годы этой глупости верила! – самокритично воскликнула мама, – Теперь только развод!

Но когда мы пришли на вокзал, мама к своему ужасу обнаружила, что папа удрал от неё со всеми деньгами, документами, а также десятком моих сменных трусов, за сохранность которых после всего случившегося мама испытывала особое беспокойство.

Мама впала в истерику.

Собралась толпа, маму пытались успокоить. Чья-то рука протянула стакан валерьянки. Мама залпом выпила и запустила стаканом в дававшего: это был папа. Родители сцепились в рукопашной, полетели клочья волос. Я хотел, было, присоединиться к драке, но пока думал – на чьей стороне, появился милиционер, который отвел в отделение милиции родителей вместе со всеми деньгами, документами, а также десятком моих сменных трусов.

Я несколько часов проторчал возле отделения милиции, где разбирались с моими родителями.

– Развод!!! Развод!!! – доносился из отделения боевой вопль мамы.

Я бы давно куда-нибудь смотался, если бы не деньги, документы, а также десяток моих сменных трусов, которые вместе с родителями находились в отделении милиции.

– Только не сообщайте! Только не сообщайте! – донёсся из отделения милиции испуганный голос мамы, – Мы ведь педагоги! Вы представляете, что ученики скажут!!!

Через несколько часов мама вышла из отделения милиции под ручку с папой, который читал ей нотацию:

– Знаешь, сколько мне пришлось мусорам дать, чтобы дело замять? Если бы протокол составили, да в школу сообщили, – это стопроцентное увольнение по статье за аморальное поведение. А наши ученички, эти дебилы и шизофреники, до конца жизни пальцем бы тыкали.

Мама только кривилась.

Со своими разборками родители даже не интересовались при каких это обстоятельствах я попал в заложники и откуда у меня документы о психическом заболевании. Вообще то, между своими переругиваниями они спросили у меня, на что я неопределенно ответил:

– Да так вот получилось…

и меня на эту тему больше не спрашивали! А вот документы о моём психическом расстройстве по возвращении домой куда то спрятали так, что я не смог найти.

В поезде родители мне рассказали про то, как они пытались меня вызволить из заложников.

– Я сразу пошла в милицию, – рассказывала мама, – А там заставили писать заявление строго по форме. Я три раза переписывала: все «не по форме». Потом отдала, так они уже его какой месяц рассматривают и рассматривают.

– А вот участковый у нас попался хороший, – дополнил рассказ папа, – честно признался: «Это мафия, с неё бороться невозможно», но помочь – помог: туалетную бумагу у какой-то спекулянтки конфисковал и нам отдал для твоего выкупа.

Когда мы приехали домой, в почтовом ящике лежало письмо из милиции, которая сообщала, что «по заявлению по факту хищения клизмы проводится проверка, о результатах которой Вам будет сообщено дополнительно».

– О каком ещё «хищении клизмы»! – возмутилась мама, – Они что, издеваются!?

– А что ты написала то в заявлении? – пытался уточнить папа.

– Что они просили, то и написала. По форме, – объяснила мама, – иначе, говорят, мне не рассмотрят.

– Ну вот, о чем ты просила, на то и отвечают, – разъяснил ситуацию папа. Клизму похитили – вот они и ищут её.

– Так, мне сказали, что если по другому напишу, они искать не будут…, – оправдывалась мама.

Папа только махнул рукой. Клизма на месте – инцидент исчерпан.

Правда, через несколько месяцев маму повторно вызвали в милицию и пытались выяснить, о какой клизме в её заявлении речь идет. Выяснили или нет – не знаю, но письма из милиции «по факту хищения клизмы» приходить перестали.

Моё появление дома сразу вызвало интерес соседей, которые сразу напросились к нам в гости.

– Так ты на «Северах» работал? – вопрошала Соседка из квартиры слева, – Там, говорят, не деньги, а деньжища! Нам бы не занял до зарплаты?

– Какие деньги и деньжища!? – возмутилась мама, – Всё рэкетирам пришлось отдать!

– А мы слышали, что вы выкуп гречкой заплатили, – заметила Соседка из квартиры сверху.

Я хотел уточнить, что расчёт был произведён туалетной бумагой, но папа вовремя заткнул мне рот, воскликнув:

– Какая ещё гречка!? Вы где-нибудь слышали, чтобы с рэкетирами гречкой расплачивались!?

– Да если бы я рэкетиром был, я бы и водкой взял, – высказал свою позицию Сосед снизу.

Водка у нас имелась и была выставлена на стол формально по случаю моего возвращения, а фактически – в связи с нашествием соседей. После первых ста грамм Соседка из квартиры сверху вернулась к теме моего пребывания в плену у рэкетиров.

– У нас все соседи такие душевные, – сказала она, – когда тебя, Аполлоша захватили, все так переживали, так переживали…

– …А денег взаймы даже на дорогу ни копейки не дали, – испортил благостную картину выпивший папа.

– Да что вы всё к деньгам всё сводите! – возмутился Сосед с низу, – Деньги – это зло!

И все соседи набросились на папу, обвиняя его в поклонении золотому тельцу. А, вспомнив про деньги, соседи стали выяснять – не осталось ли, всё-таки хоть что-нибудь после моего выкупа. Но наша семья дружно стояла на том, что потрачено всё, в связи с чем разочарованные гости покинули нашу квартиру.

По возвращении домой родители начали активно заниматься моим трудоустройством. Ещё едучи в поезде я догадался куда хотят меня пристроить: родители вместе со всеми пассажирами вагона стали ругать кооператоров, (предварительно осведомившись – нет ли таковых в вагоне). Помню, какой-то дедусь, размахивая газетой, воскликнул:

– Все маньяки в кооператоры идут! Вот пишут – есть такие, что маленьких детей едят!

Я с удивлением заметил, что о пожирающих детей маньяках-кооператорах написали уже в какой-то центральной газете. Видимо, перепечатали из местной Костину статью.

Родители продолжили ругать кооператоров и по возвращении домой.

– Самые худшие выпускники, которые таблицу умножения не знали, по складам до десятого класса читали – все в кооператорах! – возмущался папа.

– Весь сброд в кооператоры идёт, – резюмировала мама, – в общем, сынуля, мы с папой тебе место в одном кооперативе присмотрели.

Оказалось, что в школе, в которой работали мои родители, учатся, в том числе, в выпускных классах, дети председателей нескольких кооперативов. С успеваемостью у них, как и у их родителей, – большие проблемы, а вот окончить с отличием школу, чтобы потом хотя бы в заборостроительный институт поступить, – большое желание. С одним из таких председателей и навели контакты мама и папа. Точнее, им помогли преподаватели других предметов, с которыми председатель договорился об отличных отметках его чада по соответствующим предметам, а взамен – предоставил возможность побыть их родственникам членами его кооператива. На тех же условиях обо мне договорились и мои родители.

– Там такие деньги зашибают, что в твоей шараге и не снились, – объясняла мама, – Но, чтобы попасть туда, надо официально паевой взнос внести, которого у нас нет. В качестве взноса – пятерки сыну – идиоту этого козла, то бишь, председателя кооператива по нашим с папой предметам.

– А работа там хоть какая? – пытался выяснить я.

– По моему, никакой, – высказал своё мнение папа, – как я погляжу, они только могут сумасшедшие цены устанавливать и бабки с них сумасшедшие с них получать.

Оказалось, что в кооперативе надо, всё-таки что-то делать.

Председатель кооператива популярно объяснил:

– Здесь не государственное предприятие, здесь хоть не много, но работать надо. Причём мы сами себе хозяева: не на государство работаем, а на меня, то есть на себя!

На себя или на него я работал, я так и не понял.

Кооператив, в который я был принят на время учёбы в выпускном классе сына Председателя кооператива, официально предоставлял услуги общественного питания, а неофициально – общественного спаивания. Причём наш кооператив организовывал только коллективные пьянки (юбилеи, похороны, свадьбы, разводы и т. п.). Как объяснил Председатель, индивидуальное питание, осуществляется, как правило, на трезвую голову, а коллективное почти всегда – на пьяную.

– Водка, водка и ещё раз водка, – объяснил своё кредо председатель, – и к концу пьянки посетителей хоть помоями корми, всё равно доволен будет!

То, что присутствие трезвых посетителей в нашем кооперативе нежелательно, я понял по тому, что всем работникам кооператива Председатель настоятельно рекомендовал даже не пробовать то, что готовится в кооперативе. Можно или нет пробовать спиртные напитки, которые были в кооперативе, Председатель не говорил и, поэтому, все мы их пробовали, благо их было много и доставались они бесплатно. Бесплатными они были потому, что их поставка в качестве паевого взноса осуществлялась бывшим таксистом, выгнанным из таксопарка в годы борьбы с пьянством за работу в качестве винно-водочного магазина на колёсах. Средство доставки у таксиста отобрали, но источник поступления винно-водочных изделий остался.

Когда очередная компания собиралась за столом, то первым на стол выставлялись именно спиртные напитки и торжественно объявлялось, что они в оплату не входят. К концу попойки этого торжественного объявления уже никто не помнил.

На весь район председатель кооператива смог отыскать только одну повариху из колхозной столовой, которая не растаскивала продукты и при этом могла готовить что то относительно съедобное. Она и готовила то, что первым подавалось на стол и съедалось ещё относительно трезвыми посетителями.

Изобилие спиртного промышленного производства делало посетителей менее разборчивыми и поэтому они уже не реагировали на то, что подавалось после сравнительно съедобного на стол.

А подавалось то, что доставлялось из столовой школы. Сын заведующей столовой тоже состоял в членах кооператива и поставка школьного питания составляла его паевой взнос. То, что готовили в школьной столовой, учителя есть боялись, а школьники ели лишь потому, что этого требовали учителя. Например, там была «котлета – кака политая рыжей бякой» (так это называли сами школьники). Но после ста пятидесяти – двухсот грамм водки и «кака», и «бяка» казались неплохой закуской.

После этого, спиртные напитки домашнего производства, как правило, кончались и на стол выставлялись напитки домашнего, а точнее, кооперативного производства. В подвале нашего кооператива стояло несколько самогонных аппаратов, которые в период активной борьбы с пьянством были конфискованы милицией, а в период расцвета кооперативного движения куплены у милиции нашим кооперативом. Главным оператором самогонных установок работала мама председателя кооператива – известная в районе самогонщица, на напитках которой спилось не одно поколение нашего города и района. А я работал помощником Главного оператора самогонных установок. Обязанности вобщем-то были простые: получить по записке председателя кооператива сахар на заднем дворе государственного магазина, следить за бесперебойной работой агрегатов, когда мама председателя на полдня уходила хозяйничать по дому, да разливать самогон по сосудам, подаваемым на стол после того, как выпьют алкогольные напитки промышленного производства. Одно было плохо: то, что готовилось на самогонных аппаратах нашего кооператива, пить было нельзя. При первом же инструктаже на рабочем месте, который провела Главный оператор самогонных установок, она меня предупредила:

– Не пей эту дрянь – козлёночком станешь!

Да и я сам, увидев, какие вкусовые добавки использовались главным оператором самогонных аппаратов, зарёкся употреблять это пойло: в целях экономии материальных средств мама Председателя кооператива приносила для заправки коровий навоз, имевшийся в изобилии на её подворье. Но посетители активно употреблявшие такие напитки, козлятами, вопреки предупреждению изготовителя этого пойла, не становились, но свинели окончательно, в связи с чем на стол выставлялись блюда соответствующие их состоянию.

В членах кооператива также значился сын директора предприятия по уборке города, в обязанности которого входила доставка пищевых отходов, то бишь, помоев, в пригородный свинсовхоз для питания свиней. Не знаю, чем питались свиньи четвероногие, но все помои, предназначенные для их кормления, директор предприятия по уборке города направлял в наш кооператив. Для питания свиней двуногих. Помои, густо посыпанные перцем и зеленью, выставлялись на стол после того, как были съедены «котлеты-каки» и выпиты все спиртные напитки промышленного производства. Хорошо опьяневшими и освиневшими посетителям помои, сдобренные перцем и зеленью хорошо пожирались под спиртные напитки домашнего приготовления, настоянные на коровьем навозе.

Тем, кто ещё стоял на ногах после «котлеты-каки» и самогонки на коровьем навозе, предъявляли счет, а точнее, называли первую пришедшую на ум сумму. И те давали эту сумму, да ещё на чаевые. На моей памяти только один не окончательно опьяневший посетитель пытался выяснить – кто такие сногсшибательные цены установил, на что ему объяснили: «Здесь кооператив, сами себе хозяева: какую цену хотим, такую устанавливаем!»

Ближе к полуночи тех, кто не мог уйти или уползти, забирали в вытрезвитель, который делился с кооперативом доходом от регулярных поставок.

Но и кооперативу приходилось делиться.

Каждый месяц председатель ездил в облцентр и в столовой обкома партии приобретал еду и напитки, которые выставлял на стол, когда в кооператив приходили ответственные товарищи из горкома и горисполкома, курирующие деятельность кооперативов.

– «Социализм – это строй цивилизованных кооператоров», – цитировал В.И.Ленина товарищ из горкома, – а наши кооператоры ещё дикие – дикие: должны жратву сами готовить, а они из обкомовской столовой возят, узнаю по волосам шеф-поварихи.

Несколько минут у него уходило на излечение из еды волос и волосищ, которыми шеф-повариха из обкомовской столовой по халатности или из вредности начиняла блюда.

– А другие лучше, что ли? – продолжал мысль товарищ из горисполкома, – кооператив «Башмачок» по идее должен сам делать обувь, а я смотрю, что они нам сунули – это ж из соседних с ним магазинов скуплено и в три дорога продано.

– И ладно, – успокаивал товарищ из горкома, – на халяву и уксус сладкий!

Он с удовольствием похлопывал по пакетам, набитым продукцией кооперативов, деятельность которых они курировали.

Товарищи из горкома и горисполкома напивались до чёртиков, но денег с них не требовали, а наоборот, давали в конверте, после чего отвозили на личной машине председателя по домам.

Затем председателю пришлось ездить за продуктами из обкомовской столовой чаще и чаще. И выставлять эти продукты не только когда приходили ответственные товарищи из горкома и горисполкома, но и безответственные хмурые ребята в наколках, которые напивались умеренно, уезжали на собственных машинах, но деньги в конверте получали также, как и ответственные товарищи.

После них нередко в кооператив приходил милиционер, которого также кормили продуктами из обкомовской столовой и поили алкогольными напитками недомашнего производства. Попутно председатель вел с милиционером беседу о необходимости принятия мер к безответственным хмурым ребятам в наколках, на что тот обещал принять меры. Но после того, как наш кооператив прекратить гнать самогон в промышленных масштабах и воровать помои у свиней, являющихся государственной собственностью.

– Как отвратительно воспитывает государство наших граждан! – бурчал председатель, – Школа должна воспитывать, комсомол должен воспитывать, партия должна воспитывать. И что толку – кругом одни рэкетиры, взяточники, мошенники! До чего страну довели – всем отстёгивать надо: горисполкому, горкому, милиции, рэкетирам!

Но несмотря на массовое «отстёгивание» денежных средств и регулярное причитание по этому поводу, раз в месяц председатель кооператива подходил прямо на рабочие места кооператоров и со словами: «Это от зайчика» вручал конверты с деньгами – то ли с зарплатой, то ли с авансом.

Получив первый раз намного больше, чем в своё время получал в шараге, я имел неосторожность похвастаться конвертиком «от зайчика» перед родителями, которые забрали конверт, чтобы я не прогулял его содержимое, и устроили гулянку. Поскольку единственным ресторанным учреждением, где можно погулять, в нашем городишке был кооператив в котором я работал, опасаясь отравиться или попасть в вытрезвитель, родители накрыли стол дома и пригласили соседей. Соседи напились и дружно ругали кооператоров за их сумасшедшие цены и публикуемые в газетах статьи о поедании ими маленьких детей. а, узнав, что я работаю в кооперативе, стали дружно занимать у меня, точнее у моих родителей деньги. В результате все деньги, полученные в первый месяц работы, были прогуляны и розданы взаймы. Когда в последующем мама пыталась получить данные взаймы деньги у соседей, те округляли глаза и божились, что ничего не брали. Поскольку расписок никаких у соседей мы не брали, то деньги безвозвратно пропали.

На следующий раз в конверте «от зайчика» я получил ощутимо меньше, чем в первый раз. Когда я спросил у председателя о причинах этого, он заметил:

– Это «зайчик» тебе даёт, а зайчики арифметики не знают. Не нравится – иди в госучреждение.