Текст книги "Судьба засранца"

Но в госучреждение мне идти не хотелось. Хоть и работы там почти никакой не было, но получал я всё равно меньше, чем в кооперативе. Даже «от зайчика», который счёта не знал. А сходить пару раз за сахаром, разлить десяток бутылок самогона, да поспать на самогонном аппарате, – это то же самое, что перебирать никому не нужные бумажки.

Чтобы родители не прогуляли полученные «от зайчика» деньги и не роздали их соседям, я прогулял их сам. Родители долго возмущались.

– Ты совершенно не можешь распоряжаться деньгами! – кричала мама, – Только балбес может прогулять всю получку!

Я был хорошо пьян, потому, что осмелился заметить маме:

– Что ты вместе с папой и сделали в прошлый раз…

Родители коллективно набросились на меня и стали кричать какой я невоспитанный хам.

Алкоголь сделал меня смелым и способным резать правду матку прямо в глаза.

– А кто ж такого хама воспитал!? – воскликнул я, – Вы! Мои родители!

От такого хамства родители, воспитавшие такого хама, сначала остолбенели, а меня потянуло на сон.

На следующее утро родители были суровы.

– Не смей попрекать родителей своим плохим воспитанием, – строго заметила мама, – мы с папой тебя только хорошему воспитывали. Мы педагоги и лучше тебя знаем как надо воспитывать.

– Следующую зарплату до копейки отдаёшь нам, – дал указание папа.

Следующую зарплату «от зайчика»(которая была больше, чем во второй раз, но меньше, чем в первый), я отдал папе, который её сразу проиграл в преферанс.

Тем временем сын председателя кооператива окончил школу, папа и мама выставили ему обещанные «пятерки», после чего председатель заявил, чтобы я подыскал себе другую работу. Мама с папой целый день ругали зловредного председателя кооператива, пока не вспомнили, что в новом учебном году в выпускном классе будут учиться сыновья председателя кооператива – «Башмачок». (Того самого, который формально занимался изготовлением обуви, а реально покупал обувь в государственных магазинах и потом продавал её втридорога) Но председатель «Башмачка» потребовал, чтобы его сыновьям дали золотые медали, что ввиду их полного идиотизма было, не только нереально, но и попахивало сумасшествием. Мама и папа снова расстроились и продолжили ругать кооператоров.

– Я всегда предполагала, что в кооператоры идёт работать всякая погань! – ругалась мама, – После того, как мой сын там поработал, я убедилась в этом!

– Убедилась, что я «погань»? – пытался уточнить я, но мама стала ругаться ещё сильней, указав мне, чтобы я не хватал за язык старших, ибо она педагог и знает, что и в каких случаях говорить.

Но, благодаря работе среди всякой погани, произошла встреча, благодаря которой я смог от этой погани уйти.

За моё время случился второй случай, когда не окончательно опьяневший посетитель пытался выяснить – кто такие сногосшибательные цены установил. Традиционные объяснения: «Сами себе хозяева, какую цену хотим, такую устанавливаем.» – на него не оказали должного воздействия и поднялся страшный шум, на который из любопытства потянулись работники кооператива, в том числе, и я. Шумевшим посетителем отказался поручик Голицын! Такого споить действительно сложно, а недостаточная степень опьянения спровоцировала скандал. Голицын уже собрался бить морды кооператорам, закатал рукава, снял наручные часы, но вдруг увидел меня.

– Пол! Ты жив!? – искренне удивился он, – А мы тебе аж два раза на венок собирали!

Оказывается, слухи в нашей шараге дважды хоронили меня за время пребывания на «северах»: один раз я был съеден белыми медведями, другой раз замерз в летнюю жару.

Драка закончилась, не начавшись. Но, дабы не провоцировать поручика Голицына, кооператоры переключили свою активность по выклянчиванию оплаты на его собутыльников, которые находились куда в более подходящем состоянии для осуществления платежа любой суммы.

А поручик Голицын переключил своё внимание на меня.

– Теперь то я понял, что это Капуста не на венок, а на водку собирал, – сообщил мне Голицын, – а ты то где сейчас?

И я рассказал поручику про своё светлое настоящее и туманное будущее.

– Нет проблем! – воскликнул Роберт Робертович, – Хочешь директором нашей шараги стать!?

– !?

– У нас послезавтра выборы директора будут, – объяснил Голицын, – если стол в своём кооперативе накроешь, – мы все за тебя проголосуем!

Я просто обалдел от такого предложения. В психушке я слышал о таком интересном почине, как выборы директора предприятия, но тогда я подумал, что это всё сплетни шизофреников. А Роберт Робертович с энтузиазмом продолжал:

– Сейчас любой идиот может начальником стать, если коллективу понравится. А какому коллективу не понравиться, если ему поляну накрыть! Правда, ещё кое-что коллективу нужно сделать…

Но что именно ещё коллективу нужно сделать, я уже не слышал, думая лишь о том, как накормить и напоить этот коллектив. В конце-концов я предложил председателю кооператива устроить попойку в счёт того, что мне должен дать «зайчик». Председатель слушал мои планы и предложения недоверчиво и я, уже не зная, как добиться исполнения желания, заявил:

– А стану директором, – любую сумму заплачу, какую скажите.

– А не станешь, – полгода бесплатно будешь работать, – выдвинул встречное предложение председатель.

И я согласился.

Когда я сообщил о моём проекте маме и папе, те сначала засомневались в его реальности, но в конце концов папа пришёл к выводу:

– Прав твой «поручик Голицын»: время сейчас такое, что и идиот может директором стать. Поэтому такой шанс упускать не стоит, а то мы давно квартиру не ремонтировали.

– Вот-вот! – Лет десять в ней ремонта не было! – воскликнула мама, – Твой папа такой неумёха! Гвоздя в стенку забить не может.

– А причём тут ремонт? – не мог я понять сразу.

– А чем ещё нормальный начальник занимается? Свой быт устраивает за счет своей конторы, – разъяснил мне папа, – если станешь директором, не будь дураком, будь как все начальники!

К следующему вечеру в нашу забегаловку стала стягиваться толпа знакомых мне лиц и физиономий.

– Аполло! Ты живой!? – первым делом кричали мне конторские служащие, – А мы тебя уж дважды хоронили. Это всё паршивец Капуста придумал: говорит на венки, на венки, а сам на бутылки собирал таким способом.

Не помню, как объяснялся по указанному поводу Капуста с остальными членами коллектива, но мне он крепко пожал руку и заявил:

– А я и так знал, что ты живее всех живых. Как Ленин!

Из конторских не пришли Тётя Лошадь, ушедшая с незаслуженного отдыха на заслуженный, Вадим Петрович, который в связи с попаданием в вытрезвитель был исключён из партии, после чего запил, за что и был уволен, а также Лядов, ушедший на повышение по комсомольской линии.

Потом пришла шумная ватага рабочих, о существовании которых в шараге я подозревал в период работы в ней, но только теперь убедился в их существовании.

До того, как начать пьянку, Роберт Робертович торжественно обратился к собравшимся:

– Товарищи! Завтра будем избирать нашу судьбу на пять лет. Кто хочет голосовать за тех придурков, которых нам навязывают сверху, может покинуть это мероприятие.

– Вот именно, «придурков», – конкретизировала мысль Голицына Галка, – только и талдонят: «Работать будем, порядок наводить». Зачем тогда перестройка?

– В общем всем здесь собравшимся предлагаю голосовать за Аполлона Эдуардовича, а он выполнит все чаяния коллектива! Он выполнит все, что хочет коллектив! – закончил Голицын.

– За будущего директора, за Аполлона Эдуардыча! – поднял первый тост Капуста.

И пьянка началась.

Я уже хорошенько захмелел, когда Роберт Робертович поднес мне листок бумаги и ручку.

– Подпиши это Аполло, – и ты директор, – предложил он.

Я подписал. А потом прочитал, что на листе были написаны требования коллектива к новому директору. Помню, Голицин и Капуста требовали назначить их начальниками отделов. Таня, Рита и Галя – свободного графика посещений работы; машинистка Марина – оплачиваемого годового отпуска; водитель Виталик-авто-мобиль директора в своё владение и пользование; рабочие требовали запретить увольнения за прогулы, систематическое нарушение трудовой дисциплины и пьянки в рабочее время. Кто-то требовал ещё что-то. Подо всеми требованиями было написано, что в случае невыполнения указанных требований, меня объявят козлом в местных и областных печатных изданиях.

И за всё это я уже и расписался…

Среди всеобщего веселья грустным оставалось только лицо парторга, который, покачивая головой, опасливо повторял: «Ох, что скажет горком. Что Товарищ из горкома скажет…». Беспартийный Роберт Робертович незамедлительно провел разъяснительную работу с членом партии.

– Ответить можно элементарными лозунгами, – разъяснял он, говорите на все вопросы: «Реализация самоуправления трудового коллектива! Демократический централизм требует подчинения меньшинства большинству! Народ и партия – едины!»

…и подливал парторгу винца.

Потом подали традиционную котлету-каку и много-много водки, после которой и работяги, и контора стали дружно ругать тех придурков, которые навязывают им в директора.

– Какой лозунг придумали: «На работе – работать», – возмущалась Таня, – так и совсем загнуться можно!

– Требуют, понимаешь, чтобы в рабочее время ни капли спиртного! – возмущался кто то из работяг, – Они, что, фашисты что ли!

Потом подали густо посыпанные перцем и зеленью помои, которые хорошо опьяневший трудовой коллектив уплетали под самогон, настоянный на коровьем навозе.

Остатки трезвости заставляли Капусту опасливо переспрашивать соседей:

– Мы на свадьбе, или на похоронах?..

– На юбилее, – уточнил кто-то.

– Ну хорошо, что не ошибся, – успокоился Капуста, – а то на днях на какой-то банкет заглянул, выпил, песни петь начал, танцевать, а мне в ухо влепили: оказалось это поминки…

А секретаря парткома, видимо, последние остатки трезвости покинули: он предложил тост, но выговорить нормально уже не мог:

– Давайте выпьем за само…, само… – лепетал он, но наконец выпалил, – За самоуправство трудового коллектива!

После того, как я выпил за самоуправство, остатки трезвости оставили и меня. Я только и помню, что ничего не помню.

Проснулся я на следующий день в актовом зале шараги, где собрался трудовой коллектив. После вчерашней попойки в зале витал запах самогонного перегара и отрыжки помоями. Туда же товарищ из горкома привёл двух солидных дядей с солидными брюшками, из которых трудовой коллектив должен быть выбрать директора. Товарищ из горкома торжественно провозгласил о том, что сейчас реализуется принцип самоуправления трудового коллектива трудового коллектива, установленный законом о госпредприятиях и предложил проголосовать за предлагаемых кандидатур, которые уже не одну неделю обсуждали в коллективе (и, как я понял, жестоко возненавидели за их желание заставить работать на работе). Видимо, у товарища из горкома уже был разработан сценарий избрания кого-то из пузатых дядей, но спектакль сорвался, когда на формальный вопрос товарища из горкома: «Может у коллектива есть ещё другие кандидатуры», последовал дружный вопль зала:

– Есть!!! Есть!!!

У товарища из горкома и кандидатов в директора округлились глаза.

Слово взял Роберт Робертович, который заявил.

– Коллектив считает, что директором должен быть член коллектива, который хорошо знает, что этому коллективу нужно. Таким человеком является глубоко уважаемый нами Аполлон Эдуардович Клизма!

– Позвольте, – растерялся товарищ из горкома партии, – мы же договаривались…

– О чем это вы за нашей спиной договаривались!!? – заорал кто то из работяг, – А как же гласность?!!

– Вы что это нам навязываете каких то дядей со стороны! – закричал кто то ещё, – Что за административно-командные методы!

Товарищ из горкома растерялся ещё больше.

– Надо бы биографию… программу действий… – пытался перевести он в деловое русло выходящее из под контроля собрание.

Но собрание неумолимо перерастало в балаган.

– Мы все о нём знаем! – кричал зал.

– Программу действий он сам знает! Мы ему вчера…, – пытался кто то выдать вчерашнее, но ему своевременно заткнули рот.

– Клизму в директоры! Клизму в директоры! – начали скандировать несколько голосов.

С похмелья кто-то из работяг не понял, о чём речь идёт и воскликнул: «Директор-клизма!? А чё, клёвое зрелище!»

– Парторг, где парторг! – за последнюю соломинку схватился Товарищ из горкома.

Но парторг, не прохмелившийся после буйного застолья, только повторял заученные вчера фразы:

– Видите, это реализация прав на самоуправство, простите, на самоуправление трудового коллектива… Демократический централизм, понимаете ли, требует подчинения меньшинства большинству… А народ и партия, понимаете ли, – едины…

– Нужны будут новые бюллетени для голосования… – все ещё пытался остановить лавинообразное развитие событий Товарищ из горкома.

– Какие ещё бюллетени?! – закричали из зала, – Открытое голосование! Гласность так гласность! Пусть каждый покажет своё лицо или рожу!

…За кандидатов, предложенных горкомом партии, не было подано ни одного голоса. Ну а на предложение проголосовать за мою фамилию взметнулся лес рук!

Товарищ из горкома держась за сердце покинул зал.

В зале началась какая то вакханалия.

– Клизма! Клизма!!! – победоносно скандировал трудовой коллектив, а прохожие, услышав эти возгласы из открытых окон актового зала, недоуменно останавливались, не понимая о чём речь идёт.

Мужчины пожимали мне руки, женщины целовали, так, что через несколько минут моё лицо от губной помады приобрело серо-буро-малиновый цвет. При этом все спешили сунуть на подпись приказы, которые я обещался издать под угрозой объявления козлом. Но первым реализовал свой план Роберт Робертович, который затащил меня в свежеприобретенный кабинет директора и сунул мне на подпись два приказа.

– Вот этот о твоём вступлении в должность, а этот – о моём назначении на должность начальника отдела, – объяснил он.

Я подмахнул приказы, за что Голицын любезно налил мне рюмочку коньячку.

Потом в кабинет ворвался Капуста и подсунул приказ о его назначении на должность начальника отдела, налив мне стопарик водочки.

Потом в кабинет вплыла машинистка Марина с бокалом шампанского и приказом о предоставлении ей годового оплачиваемого отпуска.

Потом ещё кто-то приходил, что-то давал подписывать, поил какими-то спиртными напитками.

В конце-концов я напился так, что заснул и свалился под стол.

– Сынуля! Что с тобой!? Ты жив!? – разбудил истеричный голос мамы, которая с трудом вытаскивала меня из под стола.

На улице было уже темно. Видимо, я проспал под столом полдня. За это время ко мне принесли и рядом с моим телом положили кучу каких-то бумаг, с огромной запиской: «Уважаемый Аполлон Эдуардович! Это всё надо подписать!»

Пока я разбирал эту кучу бумаг, мама хлопотала вокруг меня.

– Какой ты умница, сынуля! – восхищалась она, – Теперь хоть квартирку отремонтируем! Завтра же отправь к нам бригаду строителей!

– А тут хоть строители есть? – задумался я.

– Да хоть кого-нибудь пошли! – настаивала мама, – Ты же начальник. Я пытался разобраться что за бумаги я должен был подписать, но мама мне не дала это сделать.

– Бросай эту ерунду! – закричала она, – Ты опять трусы не менял – пошли домой! Кстати, у тебя должна быть персональная машина с водителем, а ну вызывай!

Но машины, равно водителя в конторе не было, как и других рабочих и служащих шараги, разбежавшихся отмечать моё избрание.

Пришлось идти домой пешком. По пути мама продолжала излагать план действий:

– Мне из этого дурдома, то есть, школы, уходить надо, иначе от этих дебилов и шизофреников и их родителей – педарасов и проституток я с ума сойду! В общем, назначишь меня своей секретаршей!

– Мама, ты что!? – изумился я.

– Знаю-знаю, сынуля, что на такие должности директора своих любовниц берут. Но ты же не любовницу а маму свою на работу устраиваешь. А работы там никакой нет, так что я хоть домохозяйством займусь, а то с этими дебилами и шизофрениками некогда пыль вытереть.

Дома уже ждал со своими предложениями папа.

– Вот что, сын, – заявил он, – раз ты в люди выбился, выведи в люди и отца своего, которого его ученики за человека не считают. Короче, назначь меня своим заместителем.

– Папа, мама уже…

– Знаю-знаю, сын, мама хочет по-человечески похозяйничать по дому, а я хочу по-человечески отдохнуть. Я, знаешь, лет десять на рыбалке не был, шашлык на природе не жарил. А заместителя у прежнего директора не было, да и не нужен он. В общем работать у тебя в шараге не нужно, но я хоть зарплату буду получать, да тебя, может, какой раз подменить по-семейному придётся.

Утром персональная машина за мной не приехала. Я дозвонился до нового места работы и выяснил, что среди прочих приказов, подписанных во исполнение принятых в нетрезвом состоянии обязательств, я подписал, в том числе, приказ о передаче указанной машины в полное распоряжение её водителя Виталика, который убыл с этой техникой в неизвестном направлении. Пришлось идти пешком.

Первым, кто меня встретил, был Председатель кооператива, который напомнил о моём непродуманном обещании.

– Аполло, ты обещал, что как станешь директором, любую сумму заплатишь. Так ты, как я понял, директором уже стал.

Этого ещё не хватало. Я пытался отвязаться от председателя, но тот был хуже назойливой мухи. А тут ещё появился Роберт Робертович с очередным подготовленным приказом. Но, узнав о возникшей проблеме, он поспешил её решить и срочно вызвал Главную бухгалтершу.

– Вот что, милочка, – сказал он ей, – составь акт на какие-нибудь работы и выдай по нему сему товарищу (он кивнул на председателя кооператива), сколько он попросит.

«Милочка» с удивлением посмотрела на меня, но Роберт Робертович поспешил успокоить:

– Это личная просьба нового директора.

Главный бухгалтер пошла оформлять денежные требования председателя, а Голицын объяснил мне:

– Если деньги понадобятся – на бутылку, или чё-нибудь ещё – составляй акт на какие-нибудь разовые работы сторонней организации – и дело в шляпе. По этим актам можно вторую зарплату получать.

Но не успела разрешиться одна проблема, как возникла новая. В моём кабинете со серьёзным видом и суровыми намерениями. сидели несколько ответственных товарищей, в том числе вчерашний Товарищ из горкома, чьи кандидатуры на пост директора с треском провалились.

– Аполлон Эдуардович, – строго начал он, – горком партии и главк не считают возможным утвердить ваше избрание директором!

Я опешил от такого поворота, но и тут Голицын бросился разрешать проблему.

– Товарищи, товарищи, – воскликнул он, – Аполлон Эдуардович, чтобы не прерывать производственный процесс сейчас проведет производственное совещание, а я вам объясню ситуацию…

и поспешил выпроводить меня из моего кабинета в приёмную.

– Через час подойди – я всё улажу, – шепнул мне он и извлек из известного только ему шкафа в приёмной ящик коньяка, с которым удалился в кабинет директора что-то объяснять ответственным товарищам.

А в приёмной мне протянула трубку телефона секретарша-бабуля, из которой, казалось, песок начал сыпаться. Если мама точно говорит, что все секретарши – любовницы директоров, то предыдущий директор был явно извращенцем. Звонила как раз мама, которая напомнила:

– Сынуля, ты ещё не принял меня на работу? И не забудь послать бригаду ремонтировать нам квартиру!

– Мою просьбу, не забудь, – в трубке раздался голос папы.

– Ладно, – буркнул я.

Хотя, в кабинете директора, Голицын и ответственные товарищи ещё не мог разобраться со мной, я решил успеть за это время разобраться с поручениями родителей. Да и как разбираться, если сначала надо что то делать с этой бабулькой. Не зная, как начать разговор с бабулей – секретаршей, я вежливо спросил, как мне показалось на нейтральную тему:

– Будьте любезны, сколько вам лет? Как ваше здоровье?

Бабуля, то ли являлась телепатом, то ли за многие годы работы приобрела безошибочную интуицию, но после моих слов разрыдалась и стала слёзно просить:

– Ой, Аполлон Эдуардович! Не сокращайте меня пожалуйста, а то на мою пенсию я своему деду даже водки не смогу купить! Я лучше штатное расписание изменю, вторую секретаршу в штат включу!

– А, что, вы можете штатное расписание менять? – удивился я.

– А кто ж его все эти годы менял? – разоткровенничалась бабуля, – Директора в них ни черта не понимали, как кого надо сократить или нужного человека принять – мне скажут – я и сделаю. На неделю штатное расписание раза по два меняла. Я и все приказы, все письма составляю: никто же не знает здесь кроме меня. Инженеры да начальники бумажки перебирать только могут, а составлять бумажки умею только я!

– Отлично! – воскликнул я, обрадованный такой находке, – включайте в штат вторую секретаршу! А заодно, включите в штат моего заместителя.

Пока ответственные товарищи вместе с Голицыным разрешали вопрос о законности моего избрания директором, я с помощью бабушки-секретарши успел принять на работу в качестве второй секретарши и папу в качестве моего зама. Заодно я успел выяснить, что в нашей шараге есть-таки строительная бригада, которую я немедленно отправил ремонтировать нашу квартиру.

Тем временем, из кабинета директора, в котором уединились поручик Голицын и ответственные товарищи, донесся хор пьяных голосов:

 
Нашёл тебя я босую, шалаву безволосую,
Семь суток в керосине отмывал!
А ты мне говорила, что ты меня любила!
Зачем же ты мне шарики крутила!?
 

По содержанию песни мне стало ясно, что вопрос о моем директорстве решён положительно.

Из кабинета в обнимку с Голицыным вывалились ответственные товарищи, суровые в прошлом, а ныне весьма веселые.

– Аполлон Эдуардович! – радостно воскликнул Товарищ из горкома, – Я вчера вас не поздравил с избранием, но лучше поздно, чем никогда! Поздравляю!

Он крепко пожал мне руку и затем добавил главное:

– Самосвальчик кирпичей, пожалуйста, направьте мне сейчас на дачу.

– Там во дворе для нового цеха кучу навалили, – уточнил поручик Голицын.

Я только глянул на бабулю, и та молниеносно выписала накладную и все необходимые документы.

Остальные ответственные товарищи тоже трясли мне руки и высказывали свои пожелания: отвезти им на дачу самосвал арматуры, песку, цементу и т. д… Я опять кивнул бабуле и та снова выписала ответственным товарищам накладные и все необходимые документы.

В своём кабинете я обнаружил пару-тройку пустых бутылок коньяка, а на висевшем над моим креслом портрете Генерального секретаря ЦК КПСС – рожки и усы, которые в ходе обсуждения вопроса нарисовал кто-то из ответственных товарищей.

– Ну, Эдуардович, с тебя магарыч, за все мои хлопоты! – поручик Голицын протянул мне пачку приказов, накладных, путевых листов и расходных кассовых ордеров – Подписывай, я же, всё таки, все проблемы решил!

Я, разумеется, подписал все бумаги, согласно которым Роберт Робертович получил десять тысяч штук кирпича с тонной цемента, грузовик с водителем. для перевозки стройматериалов, какую-то сумму денег из банка, а также бессрочный оплачиваемый отпуск.

Вот так началась моя деятельность в должности директора.

А продолжилась она возникновением новых и новых проблем.

В кабинет ворвался взволнованный Капуста.

– Аполлон Эдуардович! – воскликнул он, – Какая-то бредятина получается!

– ?

– Вы меня и Голицына на одну и ту же должность назначили!

– Голицына!? – я спешно пытался вспомнить, что же я понаподписывал, – Так он с сегодняшнего дня в бессрочном отпуске! Так что работайте.

– А потом?..

– Выйдет из отпуска – как-нибудь разберёмся, – я постарался отложить на потом все эти сложные вопросы.

Капуста, пожав плечами, ушёл.

Не успел он выйти, как в кабинете возникло новое взволнованное лицо. Это был прораб на стройке нового цеха.

– Аполлон Эдуардович, нам нечем цех строить: кирпич, цемент и арматуру по вашему распоряжению раздали работникам и сторонним гражданам, – озадачил меня он.

Я отправил его к бабуле-секретарше, которую попросил сообразить что-нибудь по этому поводу.

Прораба сменил Главный инженер, который огорошил меня новостью:

– У нас все цеха стоят: половина пьянствует, половина вообще на работу не вышла.

– И в чем же дело? – искренне удивился я.

– Так вы ж сами вчера подписали приказы, что за пьянки и прогулы не увольнять. Кто ж после этого работать будет? Я пытался их как то приструнить, а они: «У нас есть право на самоуправление трудового коллектива – вот мы и самоуправляемся».

– Разве я такие приказы подписал?? – ещё более удивился я.

На это Главный инженер протянул мне соответствующие приказы. Интересно, что же я ещё понаподписывал? Но не подписывать такой приказ, хоть по-пьяному, хоть по-трезвому мне нельзя было, иначе в местной печати объявят козлом. Это последнее условие принятых на себя по пьянке обязательств я помнил очень хорошо.

Я пообещал Главному инженеру что-нибудь придумать, а на данный момент порекомендовал ему успокоиться и чтобы снять напряжение – присоединиться к пьянствующим рабочим. И он ушёл.

Пришла Главный бухгалтер, заявившая, что невозможно получить деньги из банка, ибо все деньги из кассы получил Председатель кооператива, а из-за отсутствия машинистки платёжки некому печатать.

– Не вышла на работу, или запила? – высказал я версию.

– Да вы же сами приказ вчера подписали об её отпуске на целый год.

Пришлось опять обращаться к бабуле-секретарше, которая всё ещё соображала, что же делать со строительством нового цеха, в связи с раздачей мною всех стройматериалов. Бабуля пообещала когда-нибудь напечатать платёжки.

В это время с выпученными глазами прибежал начальник отдела кадров.

– Аполлон Эдуадыч! – воскликнул он с порога, – Нас громить будут!

– ?!!

– Вся районная и городская шушера и шантрапа узнала, что у нас за прогулы, пьянство и разгильдяйство не увольняют и прибежала на работу устраиваться. А вакансий то уж нет! Так они бить стёкла начали! И к вам рвутся!

Из глубины здания донёсся звон стёкол, какие-то вопли.

– Что делать, Аполлон Эдуардович!? – испуганно вопрошал кадровик.

– Смываться надо и милицию вызвать! – первое, что пришло в голову мне.

Кадровик по моему совету молниеносно смылся, не вызвав милицию.

За ним последовал и я, напоследок дав поручение секретарше-бабуле вызвать милицию.

Дома, куда я смылся, строительная бригада, отряженная мною для ремонта, тоже пьянствовала, а на моё удивление резонно заметила, что их за это не уволят, ибо я сам же издал соответствующий приказ. Пропьянствовав целый день, они ушли и ничего не сделали.

Потом пришли папа и мама. Поблагодарив за приём на работу, они огорчили сообщением, что директор школы, несмотря на назначение на новые должности, заставил их отрабатывать в соответствии к КЗоТом 2 месяца.

– Но ты, раз принял нас с мамой на работу, то зарплату начисляй! – дал мне указание папа.

Прибыв на следующий день в шарагу, я обнаружив целый ряд выбитых окон и гору побитой мебели – результат возмущения разгильдяев и пьяниц, которым отказали в приеме на работу. У входа группа милиционеров, которые, приехали, видимо, с большим опозданием, вежливо уговаривали небольшую группку погромщиков разойтись или сдаться. Но погромщики не внимали увещеваниям и в ответ на них только выкрикивали:

– Душители гласности! Не даёте устроиться на нормальный завод, где можно по человечески работать! Зачем же тогда перестройка?!

Я хотел, было, найти бабулю-секретаршу, чтобы она дала кому нужно указание вставить стёкла и заменить мебель, но бабуля исчезла…

– Да не выдержала она этого бардака, её скорая увезла с инфарктом, – объяснил мне исчезновение секретарши уборщица, которая заняла стол бабульки и о чём-то болтала по телефону, забыв про уборку помещений.

Напоминать ей об исполнении должностных обязанностей я не стал, чтобы не услышать в ответ о том, какие я приказы издал.

А вот о моих должностных обязанностях мне напомнила Главный бухгалтер.

– Аполлон Эдуардович! – заявила она, – Вы дадите кому-нибудь поручение напечатать платёжки!? Мы никаких денег получить не можем, а зарплата на носу! Вы же директор, в конце – концов!

Я пообещал дать кому-нибудь поручение, но никого, кому бы можно было дать – найти не мог. В конторе болтались инженерно-технические работники, но никто из них на печатной машинке работать не умел, считая, что на то машинистки есть. Но машинистки отсутствовали: одну я сам отпустил на целый год на все четыре стороны, а остальные, во всю пользуясь безнаказанностью, подаренной моими приказами, ударились в загул.

Внезапно в конторе появилась шумная компания с микрофонами и кинокамерами, в которой мне сразу бросилось знакомое лицо журналиста Кости. А вот фигура, точнее брюшко, существенно увеличилось в размерах, выдавая получателя солидных гонораров за сенсационные сплетни. Костя меня не узнал, ибо слишком вежливо обратился.

– Извините, пожалуйста, товарищ директор, за беспокойство. Не могли бы вы дать интервью для «Прожектора перестройки». Хотим вас по центральному телевидению показать.

– А что, собственно, случилось, – испугался я.

– Да вот, товарищи, которые не приняли на работу на ваше предприятие, дали телеграмму в Москву, что местные власти тормозят перестройку, препятствуют трудоустройству на ваше прекрасное предприятие. Скажите, почему все хотят попасть на работу к вам?

В это время в воздухе возник сильный запах перегара, вслед за которым появилась ватага промазученных работяг.

– О! Наш директор! – закричал кто то из них, – Эдуардыч! Клёвый ты мужик!

Толпа обступила журналистов, рассказывая какой я клёвый мужик и какую им жизнь им устроил, а заодно, выпрашивая мелочь на похмелье. Журналисты спешно подсовывали им микрофоны.

Вдруг всеобщий гвалт перекрыл вопль Главного бухгалтера, внезапно возникшей среды этой толпы:

– Да вы когда-нибудь кого-нибудь заставите напечатать платёжки, Аполлон Эдуардович!!? Вы директор или не директор!

– Директор я, директор, – процедил я и поспешил смыться.

На следующий день в моём кабинете я снова застал ответственных товарищей из главка и горкома.

– Аполлон Эдуардович! – укоризненно начал товарищ из горкома партии – Начинать вот так работать не следовало бы.

– А что я сделал? – пытался я строить из себя невинность.

– Ну, вот, что ты в первый же день натворил: специально для родителей новые штатные должности сделал, послал на ремонт своей квартиры рабочих, все деньги из кассы выдал какому-то знакомому кооператору, – перечислил мои прегрешения товарищ из горкома.

– А чем ещё директор занимается? – ляпнул я, первое, что пришло в голову.

Ответственные товарищи испуганно переглянулись.

– Аполлон Эдуардович, – продолжил беседу товарищ из главка, – ценю твою откровенность, но вот так всё сразу нельзя. Я, например, когда директорствовал, первых родственников на работу только через год принял, деньги из кассы для своих нужд начал брать через два, а рабочих на строительство дачи – аж через три года послал.