Текст книги "Судьба засранца"

Ответственные товарищи ещё долго мне разъясняли, с какого времени и каким образом можно использовать вверенное мне государственное предприятие в личных целях. Для каких личных целей они пришли, я не успел узнать, ибо в кабинет ворвалась Главный бухгалтер и заявила:

– Товарищ директор! Платежки никто не напечатал, так что денег нет и зарплаты не будет! А с рабочими сами разбирайтесь – они хотели бухгалтерию громить, но я их вам послала.

Тут же в кабинет ворвались несколько работяг.

– Директор! Чё за дела!? – воскликнул один из них, разя водочным перегаром, – Пашешь тут так, что уже ноги не держут, а вместо зарплаты – «спасибо за труд»!

Другой из работяг заметил ответственных товарищей и набросился на них:

– А вы почему мер не принимаете!? Вы только посмотрите – какой на предприятии бардак творится! – воскликнул он, – Это провокация против перестройки!

– Товарищ, вы не совсем правы, – пытался отбиться товарищ из главка, – По закону на вашем предприятии хозрасчёт, самофинансирование и самоуправление трудового коллектива. Так что с возникшими проблемами вполне может разобраться и трудовой коллектив.

– Да причем тут самоуправный хозрасчёт?! – не унимался работяга, – Мне деньги нужны! Принимайте немедленно меры!

Пользуясь тем, что внимание и злость работяг переместились на ответственных товарищей, я выскользнул из кабинета. И столкнулся с группой товарищей – делегации какого-то предприятия, один из которых восторженно обратился ко мне:

– Это вы – Аполлон Эдуардович?! Общее собрание трудового коллектива направило к вам для обмена положительным опытом.

– Каким ещё опытом? – опешил я.

– А вы разве не смотрели «Прожектор перестройки»!? Про то, какая очередь к вам на работу. А всё-таки, почему все хотят попасть к вам работать? Мы, честно говоря, из сюжета не поняли. Интрига, так сказать, осталась.

Ну и Костя! Это ж надо – бог знает что из чёрти чего сделать!

Но поделиться то ли положительным, то ли отрицательным опытом я не успел, ибо снова вновь появилась Главный бухгалтер и сообщила страшную новость:

– Аполлон Эдуардыч, рабочие вас бить идут. Или платежки готовьте, или смывайтесь.

И я смылся. И, дабы не быть избитым, на работе больше не появлялся. Работа на предприятии остановилась. Инженерно-технические работники и так до моего избрания директором занимались чёрти-чем в рабочее время, а единственный стимул к трудовой деятельности рабочих – угроза увольнения – моим же приказом был отменен. Даже строительная бригада, которую я отрядил для ремонта своей квартиры, перестала появляться.

Родители были очень удручены таким поворотом, главным образом, из-за того, их перспектива их работы на новых должностях (точнее, перспективы получения зарплаты за нахождение на этих должностях) оказалась под вопросом.

– Какой дурацкий завод попался! – возмущалась мама, – Полный развал на предприятии, а власти никаких мер не принимают!

Мы с мамой пытались вдохновить папу на подвиг: сходить на разведку в шарагу, но папа бледнел, ему становилось плохо от подобных предложений. В конце концов мама перестала ему готовить поесть, что вынудило папу, переодевшись в какого то работягу, проникнуть на завод для разведки. В результате ко всеобщему изумлению он получил зарплату за себя, за маму и за меня! Оказывается, на тот факт, что шарага остановилась и ничего не производила, ни главк, ни горком партии не обратили внимания, поскольку предприятие было планово-убыточное, то есть должно приносить запланированный вред. Но при всяком раскладе дел главк был обязан перечислять деньги для зарплаты. Вот главк их перечислил деньги для зарплаты. Главная бухглатерша заставила свою дочку напечатать на машинке необходимые документы и вся шарага получила зарплату.

Мы все здорово обрадовались и подумали, что теперь будет так всегда: в шарагу мне появляться не надо, а когда надо – папа будет ходить за зарплатой.

– А другие директора так и работают! – была убеждена мама – Нашего директора мы тоже только в дни аванса да получки видим.

Единственной проблемой стало то, как вернуть строительную бригаду для ремонта нашей квартиры. И мы с родителями целый месяц обсуждали, как её решить. Но внезапно возникла куда более значительная проблема со стороны, с которой даже и не ждали.

Поскольку шарага не работала, то никаких денег на свою деятельность из главка не требовала и никаких убытков, предусмотренных планом, не принесла. Отсутствие планово предусмотренного вреда озадачило работников главка и заставило осуществить выезд в шарагу, чтобы посмотреть что там происходит или творится.

…После посещения шараги у одного из ответственных работников от увиденного случился инфаркт, у другого – инсульт, а выжившие приняли меры к приезду комплексной комиссии с участием партийных, советских и правоохранительных органов.

Меня, мирно дрыхнущего в собственной квартире, разбудил строгий голос товарища, явно имеющего административно-властные полномочия:

– Аполлон Эдуардович! Пожалуйста, пройдёмте с нами и с вещами.

Пока я продирал глаза, пытаясь понять: этот кошмар во сне или наяву, к товарищу, обладающему административно-властными полномочиями, ринулись папа и мама.

– Да у него весеннее обострение! – воскликнула мама и протянула спрятанные от меня по возвращении из Тюменской области медицинские документы, свидетельствующие о моём тяжёлом психическом расстройстве.

Товарищ пробежал глазами документацию и печально покачал головой:

– Да, я это предполагал…И тем не менее, пройдёмте с нами. Можно с мамой.

Мама с папой испуганно метались, а товарищ, обладающий административно – властными полномочиями, успокаивал:

– Не бойтесь, мы ему больно не сделаем.

Меня и маму, прихватившую на всякий случая для меня сменные трусы, то ли под конвоем, то ли под охраной доставили к товарищу с ещё большими административно – властными полномочиями. Он внимательно посмотрел мои документы, потом ещё более внимательно посмотрел на меня. Что изобразилось у меня на лице, я не знал, но товарищ со вздохом резюмировал:

– Да и без документов видно – что это такое…

… и даже погладил сочувственно меня по голове.

Потом он долго беседовал наедине с мамой, которая меня после этого долго инструктировала, как надо вести в психбольнице, куда меня решили поместить партийные, советские и правоохранительные органы.

– Будь умненьким, веди себя как дурачок, – повторяла она, – а то в тюрьму посадят!

Но я и сам знал как надо себя вести в психушке, чтобы тебя посчитали за психа. Просто-напросто повторять врачам, что здоров. Что я и сделал, а врачи сделали логичный вывод, что я больной. Время в дурдоме прошло неплохо. В отличие от остальных больных на работы к себе домой и на подворья врачи меня не брали, поскольку все были наслышаны, что я натворил на заводе за полтора месяца руководства и очень живо представили, какой ужас я могу сотворить в их квартирах, на дачах и подсобных хозяйствах.

Регулярно приходила мама, которая по своей инициативе приносила мне сменные трусы, а по моей просьбе – вина. Она же информировала о ходе расследования по фактам того, что я натворил.

– Они решили сделать тебя дурачком, – успокаивала она меня, – всем лучше, чтобы ты дурачком был, а то и с них головы поснимают…

Внезапно среди больных я увидел ответственного товарища из главка.

– Ну, Клизма, ты и клизма! – высказал он мне своё неудовольствие, – Теперь мне или психом становиться, или в тюрьму садится. Я ведь твоё избрание директором утвердил, а теперь в обкоме мне сказали: такое мог сделать или идиот или преступник. Вот теперь экспертизу жду. Хотя бы идиотом признали…

Но первым прошёл экспертизу я. Врачи с интересом изучили материалы расследования, проводимого по фактам того, что я натворил, и, с учетом данных моей медицинской карты, ранее спрятанной от меня родителями, пришли к единодушному выводу, что я на момент совершения творений не отдавал отчёт своим действиями и не мог руководить ими.

Мама и папа встретили меня с цветами и шампанским и сообщили, что уголовное дело в отношении меня прекращено, в связи с моей невменяемостью.

– Хоть и идиот, но на свободе! – повторяла мама.

– Быть идиотом, хоть и плохо, но иногда полезно, – резюмировал папа.

Чем кончилась экспертиза в отношении товарища из главка, я точно не знаю. Но в тюрьму его не посадили точно. Вскоре я его стал часто видеть по телевизору, где он выступал с рассуждениями о перспективах перестройки. Наверное, всё-таки, идиотом признали.

А вот поручик Голицин загремел под фанфары в места не столь отдалённые. Его обвинили в том, что, пользуясь моей невменяемостью, он добился подписания документов, на основании которых получил немалые деньги, а также материальные ценности.

В том же обвинили и председателя кооператива, который тоже воспользовался моим психическим состоянием и получил все деньги в кассе предприятия. Но посадили его не за это, а за хищение государственного имущества, а именно – помоев, предназначенных для кормления свиней.

В шараге появился и.о. директора, который отменил мои приказы о неприменении увольнения за прогулы, пьянки и разгильдяйство, после чего все стали приходить на работу, вести на работе хорошо и вовремя уходить с неё. Только машинистка Марина, легкомысленно понадеявшись на то, что приказ о её годичном отпуске никто не отменит, не вернулась на работу и после отмены этого приказа, за что и была уволена за прогул.

А вот водитель Виталик и легковой автомобиль, который я ему передал в бессрочное владение и пользование, оказался невосполнимой утратой шараги. Ни автомобиль, ни Виталика больше никто никогда не видел.

А папа, переодевшись работягой, продолжал посещать в дни получки шарагу и получать зарплату на себя, на меня и на маму. Долго ещё я значился директором шараги, а мама с папой – моими секретарём и замом.

Быть идиотом, хоть иногда и полезно, но в целом плохо. Во всяком случае, для мамы с папой. В целях получения скандальной информации обо мне соседи стерегли у подъезда маму и папу, которые из-за этого пробирались домой огородами поздно ночью.

Соседи днями у подъезда обсуждали меня, из-за чего я вообще перестал выходить из дома, и не подходил к двери, когда они ломились для получения у меня интервью. А мне такая жизнь даже нравилась: мама готовила мне поесть, а я, хоть и не выходил из дома, но зато целыми днями я лежал на диване и смотреть телевизор.

– Сплетники мерзопакостные! – злилась мама на соседей, – Из за них сынуля из дома какой месяц выйти не может.

– А чего для него плохого, – более взвешенно оценил моё положение папа, – еда есть, диван есть, телевизор есть. Кушай, лежи на боку, смотри телевизор – это же просто мечта человека, получившего высшее образование!

Но реализация мечты человека, получившего высшее образование, была прервана неожиданным образом.

Мама с папой, как обычно, пришли огородами поздней ночью, но не одни, а … с журналистом Костей. Как объяснил журналист, из-за преследований со стороны героев его статей (подозреваю, что это – кооператор, якобы пожирающий детей), он перебрался в наши края.

– Сынуля, – обратилась ко мне мама, – Константин тебя знает давно, он может помочь тебе стать депутатом нашего областного совета.

Я только открыл в изумлении рот.

– Он ничего сверхъестественного за это не требует, – продолжил папа, – просто, если станешь депутатом, сделаешь его редактором нашей областной газеты.

… На самом деле, редактором областной газеты Костя и не думал становиться. Оказывается, в отношении меня он заключил с одним адвокатом очень серьёзное пари. Этот адвокат проходил в местной психушке очередной курс лечения от алкоголизма в то же время, когда я проходил там экспертизу. Его собутыльники адвокаты и журналисты, в числе которых был и Костя, пришли к нему с очередной партией алкогольных напитков, после употребления которых посетителей и посещаемого потянуло на споры на юридические и политические темы. В частности, предметом спора стала теоретическая и практическая возможность избрания в советские органы психически ненормального человека в соответствии с новым избирательным законодательством.

– Теоретически, если нет судебного решения о том, что псих недееспособный, то его по закону вполне можно избрать, – заметил один из адвокатов.

– А практически – фигушки изберут! – высказался другой адвокат.

В это время Костя заметил меня в больничной пижаме под ручку с мамой и у тотчас у него в голове, возможно, под влиянием алкоголя, родился фантастический проект.

– А спорим, вот того психа, – Костя указал на меня, – я раскручу так, что его изберут депутатом!

– Да это не псих, а бытовой идиот, – скептически заметил осведомлённый адвокат.

– Но справка о психическом расстройстве имеется, – уточнил более осведомленный журналист.

Это ещё более раззадорило Костю и в итоге привело к тому, что он заключил с адвокатом пари, согласно которому в случае избрания меня депутатом в областной Совет адвокат дарит Косте свой автомобиль-иномарку. В то время, когда на продукты и товары первой необходимости вводились карточки, приобретение иномарки было куда более серьёзным, чем приобретение слона. Что должен будет Костя, если его проект потерпит фиаско, этого я не знаю до сих пор.

А тогда, когда Костя приперся со своим маловероятным предложением, я не имел понятия о заключённом им пари. Но зато имел очень неприятный опыт реализации предложения быть избранным директором предприятия. Поэтому ещё долго сомневался и капризничал. Но Костя, поддерживаемый мамой и папой, был непреклонен.

План, предложенный Костей, мне казался маловероятным, потому что выглядел слишком просто.

– По новому закону о выборах есть только одна маленькая проблема – выдвинуть твою кандидатуру, потом не проблема зарегистрироваться в качестве кандидата в депутаты, а потом – больше лапши на уши – и ты в облсовете, – объяснял Костя, – Лапшу буду готовить я, вешать будем вместе. И что приятно, – всё за государственный счёт.

На следующее утро, до того, как наши соседи выставят дозор у подъезда, мы с Костей, прихватив бутылку водки, пошли решать «маленькую проблему», связанную с моим выдвижением в кандидаты.

– По закону тебя могут выдвинуть собрание в 150 избирателей, – объяснял мне Костя суть дела, – собрание избирком назначает по инициативе органов общественной самодеятельности населения, а в данном конкретном случае – квартального комитета, куда мы сейчас и идём.

О существовании в нашем квартале квартального комитета я узнали только когда ввели продуктовые карточки, которые должен был выдавать этот комитет. То ли не всем эти карточки были нужны, то ли квартальный комитет их сам рисовал, но за дополнительную плату или соответствующее количество бутылок водки председатель квартального комитета мог выдать сколько угодно сверх положенного.

Но сначала мы зашли на задний двор магазинчика, где за бутылку водки полутрезвый грузчик нам выдал ящик коньяка, который Костя в торжественном молчании водрузил на стол председателя квартального комитета. Председатель квартального комитета – начинающий пенсионер вначале не понял этого жеста и виновато заявил:

– У меня сейчас столько талонов нет…

– Уважаемый, нам талоны совсем не нужны! – воскликнул Костя.

…и, приобняв председателя квартального комитета, изложил свою просьбу. Председатель, видимо, в первый раз столкнулся с такой просьбой, из-за чего долго мялся. Но после первого стаканчика коньячка его сомнения улетучились. В тот же день председатель квартального комитета принес в избирательную комиссию заявление о проведении собрания избирателей от «органа общественной самодеятельности населения» – квартального комитета. На ней, как и требовалось, имелось 30 подписей избирателей. Никто не поинтересовался подлинностью этих подписей, автором которых, в действительности, были я, Костя и председатель квартального комитета. Как и положено по закону, избирательная комиссия назначила собрание избирателей и даже опубликовала об этом объявление. Прочитав его, я снова испугался: что мне на нём делать? Но Костя и председатель квартального комитета успокоили меня.

– Твое присутствие на собрании по закону совершенно не требуется, – объяснил Костя, – Я уж расскажу про тебя сам – у меня это лучше получится.

– Да какое там «собрание избирателей»! – с иронией заметил председатель, – десяток бабулек-пенсионерок придёт, которым делать нечего.

– А сколько нужно-то избирателей? – продолжал опасаться я.

– Аполло, ты как будто на свете первый день живёшь, – начал раздражаться Костя, – сколько нужно, столько в протоколе и напишем. Кстати, пиши и сам заявление о согласии баллотироваться в кандидаты. Только дату не ставь, мы сами какую нужно поставим.

Как рассказал Костя, на собрание, действительно, пришло несколько старушек, из которых председатель квартального комитета и его кум, прибывший на собрание в качестве представителя избирательной комиссии, составили президиум. Президиум щедро одарили талонами на сахар и сливочное масло, за что члены президиума подписали протокол собрания избирателей, на котором, якобы присутствовало 200 человек, и все они проголосовали выдвинуть кандидатом в народные депутаты Клизму Аполлона Эдуардовича.

По словам председателя квартального комитета, член избирательной комиссии не был его кумом, но был сильно пьяным и также, как и члены президиума собрания, получил талоны на сахар и сливочное масло.

– Для твоей регистрации кандидатом по закону нужны только – протокол о твоём выдвижении и твоё заявление! Никаких проверок законом не предусмотрено. Никаких справок! Не закон, а подарок для идиота!

Через несколько дней Костя пришёл домой и торжественно вручил областную газету, в которой я обнаружил зарегистрированным себя в качестве кандидаты в народные депутаты областного Совета!

– Ну, полдела сделано, – заявил Костя, – теперь начнём лапшу на уши вешать! То есть, агитацией за тебя заниматься! – Начнём с твоей биографии, – начал Костя, – правильнее, с создания биографии.

– Так ты уже один раз создал, – напомнил я ему, – «буревестника сексуальной революции».

– Нет, не пойдёт, – отрезал Костя, – это было далеко от дома твоего. Если бы там – я бы из тебя Героя Советского Союза сделал. А здесь надо врать более правдиво.

Но я, вспоминая некоторые эпизоды моей биографии, был настроен пессимистично.

– Меня же в психушку помещали, – вспомнил я.

– Стоп!!! – воскликнул Костя, – Отличная идея: ты был жертвой карательной психиатрии за свои критические высказывания!

– В здешней шараге был избран директором, – продолжил воспоминания я, – ты ещё в «Прожекторе перестройки» сюжет снимал. А потом – снова в психушку…

– Ещё отличная идея! – воскликнул Костя, – ты был «народным директором», но тебя съели партократы!

У Кости, видимо, уже сложился план, что следует из меня сделать, и он подбадривающе предложил:

– Давай, вспоминай дальше! А я комментировать буду. Мало ли что в жизни было. Главное – найти хорошее объяснение.

Но я был как никогда самокритичен.

– Ох, Костя, из «чёрти-чего» можно только в «чёрти-что» переделать, – грустно заметил я.

– К чему такой пессимизм! – воскликнул Костя, – Из «черти чего» можно сделать «нечто»!

И Костя, схватив листок бумаги, стал делать из моей биографии «нечто».

Когда я прочёл то, что написал Костя, я в очередной раз обалдел от его таланта красиво врать, то есть, оригинально объяснять весьма неоригинальные факты.

Помимо того, что моё пребывание в психиатрических больницах объяснялось применением ко мне мер карательной психиатрии за критические высказывания по поводу хозяйствования в условиях Севера, а мое директорство расписывалось, как «подлинная реализация принципов самоуправления трудового коллектива», прерванная партократами. Костя так описал моё пребывание в заложниках у Огромной бабки, как может сделать идиот или гений. Тот факт, что меня выкупили за 30 рулонов туалетной бумаги, Костя разрисовал, как оригинальный способ борьбы с организованной преступностью и мафией: таким путём я не дал мафии получить деньги для преступной деятельности, зато заставил потратиться на мое содержание в заложниках!

– Я тут и для «белых», и для «красных» нашёл что написать, – объяснял свои идеи о моей биографии Костя, – Для «красных» – о твоей поездке на ударную комсомольскую стройку, для интеллигенции – о твоих гонениях властями, для работяг – о «народном директоре», для всех непреступников – и неорганизованных преступников про оригинальный способ борьбы с мафией.

Однако такое моё героическое прошлое испугало даже меня.

– А не слишком ли ты загнул? – спросил я Костю, – А если справки потребуют?

Костя широко улыбнулся, и сочувственно похлопал по плечу.

– Сколько раз тебе говорю: читай закон! – с пафосом воскликнул он, – Обязанность предоставления справок, подтверждающих, что ты на самом деле представляешь из себя, Закон «О выборах народных депутатов местных советов народных депутатов РСФСР» не предусматривает! Так что, Аполло, дорогой, букву закона мы не нарушаем.

– По такому закону и мертвеца можно избрать, – задумался я о практике применения такого нормативного акта.

– Теоретически – можно, – задумался и Костя.

В этот момент в квартиру нагрянули родители и по их возгласам я понял, что о моей регистрации они прочли.

– С ума сойти можно! – воскликнула мама, – Ты – кандидат!

– Да ничего удивительного, – более прозаически резюмировал указанное событие папа, – это раньше только по указанию горкома, райкома становились кандидатами. А сейчас перестройка – каждый идиот в кандидаты идёт.

Полагая, что кандидат – уже депутат, родители стали давать мне наказы избирателей.

– Надо бы нам побольше квартиру выделить, – заявила мама, – раз уж отремонтировать старую не успели, когда ты директором был, то теперь, когда ты народным депутатом будешь, надо нам новую квартиру выделить.

– Да и автомобиль выделить нам бы надо, – высказал свои пожелания папа.

– Разве этим народные депутаты занимаются? – засомневался я.

– А чем же ещё они занимаются!!? – почти в один голос воскликнули родители.

Внезапно в гости напросился Сосед снизу, который ко всеобщему изумлению принёс бутылку шампанского(обычно он только ходил туда, где кто-нибудь выставлял на стол бутылку) и предложил отметить мою регистрацию в качестве кандидата в депутаты.

После первой рюмки он высказал свой наказ избирателя:

– Как только изберут тебя – реши вопрос с понижением цены на водку! А то все наше начальство кричит: «Всё для блага человека!», а цены на водку не снижают. Какое же это для человека благо!?

После второй рюмки с новой бутылкой шампанского появилась Соседка сверху (что для неё также было совершенно нетипично) и тоже предложила отметить мою регистрацию в качестве кандидата в депутаты.

Свой наказ избирателя она высказала после нескольких рюмок шампанского, умеренно опьянев.

– Аполлон Эдуардович! – в первый раз по имени отчеству обратилась она, – Когда тебя изберут, – издай закон о запрете мужикам употреблять алкоголь.

– Что?!! – взревел Сосед с низу, – Мужикам пить запретить!? Да это же фашизм!

В ответ на это соседка с мамой накинулись на Соседа снизу, обвиняя его в алкоголизме и фашизме, и вынудили покинуть квартиру.

После этого с бутылкой самогонки пришла Соседка слева тоже отметить мою регистрацию в качестве кандидата в депутаты. Какой наказ избирателя она хотела мне высказать, я так и не узнал, ибо все собравшиеся женщины, хорошо выпив, переключились на критику мужского пьянства.

– Мужики вообще не считают, сколько они пьют! – кричала соседка слева, пропуская рюмку за рюмкой.

Мы с папой пытались робко противостоять такой критике, но численный перевес на стороне женщин.

– Женщина никогда не напьётся до такой степени свинства как мужчина! – воскликнула Соседка сверху и, уронив свою пьяную физиономию в тарелку с салатом, уснула.

Я ещё не похмелился после отмечания моей регистрации в качестве кандидата, как заявился Костя и торжественно заявил:

– Пошли лапшу на уши вешать!

– ?

– Пошли на встречу с избирателями, – разъяснил Костя.

– Чё там делать мне надо? – пытался допытаться о предстоящих опасностях у Кости.

– Во-первых, делать умное лицо, – разъяснял Костя, – во-вторых, послушать глупости других.

Но до меня с похмелья не доходило, что означают эти формулировки, поэтому Костя сердито рассказал о программе представления:

– Сначала послушаем, что будут молоть другие кандидаты, потом доверенное лицо, то есть, я расскажет про тебя, а потом ты выступишь с программой и ответишь на вопросы.

– Какая программа!? Какие вопросы!? – опешил я.

– Да не паникуй ты, Пол, – успокаивал Костя, – мы последние в программе: выслушаем что говорят другие, я запишу, а ты повторишь. Все кандидаты говорят одно и то же – что народ хочет слышать. Главное, красиво о себе рассказать, а это – я за тебя сделаю.

Когда я пришёл с Костей в городской дом культуры, то поначалу даже испугался, ибо собрание было какое-то непривычное: хотя народу набралось немало, я не заметил, чтобы кто-нибудь читал детективы, играл в морской бой или вязал на спицах. Это выглядело чересчур серьёзно и потому – устрашающе.

– Слабо у вас в городе с развлечениями, – заметил Костя, – театра нет, цирка нет, вот народ идёт на вот такой цирк – избирательный.

Ведущий собрание ответственный товарищ, открыв собрание, долго говорил о том, какие невероятные перспективы открываются от того, что впервые за почти сто лет мы будем выбирать депутата из нескольких кандидатов.

– Все равно, кого горком скажет, – того и выберут – буркнула дама, сидевшая в одном ряду со мной и Костей.

– Пусть лучше горком проконтролирует, – ответил ей какой то дедусь, разящий водочным перегаром, – а то выберут какого-нибудь алкаша.

– Лишь бы тебя, алкаша, не выбрали, – шикнула на деда его бабка, – а то вмиг всё пропьёт.

И тут ведущий собрания объявил выступление первого кандидата, а точнее, его доверенного лица, от чего, я едва со стула не упал: этим кандидатом являлся Вадим Петрович – бывший председатель комиссии по борьбе с пьянством, которого за пьянство исключили из партии и уволили с работы. А его доверенным лицом выступала Тётя лошадь – бывшая начальница отдела, из которого я отправился на ударную комсомольскую стройку.

Тётя лошадь начала торжественно, заявив, что знает Вадима Петровича ещё с тех лет, когда она работала с ним вместе, задерживаясь в трудовом порыве допоздна на работе… Я с трудом сдерживал смех, ибо вспомнил, что «трудовой порыв», заставивший Тётю лошадь допоздна сидеть на работе, был вызван чересчур активным обсуждением сплетен. И уж совсем невмоготу стало удерживаться, когда Тётя лошадь заявила, что Вадим Петрович был исключён из партии не за пьянку, а …за «диссидентские действия».

Но самое интересное началось, когда на трибуну поднялся сам Вадим Петрович. Как я понял, в зале сидело лицо, достоверно знавшие об обстоятельствах его увольнения, которое и задало ему провокационный вопрос:

– Я, Вадим Петрович, участвовал в заседании горкома, в котором рассматривался вопрос о вашем исключении из партии, – сообщило о себе это лицо, – насколько я помню, вас исключили из партии не за «диссидентские действия», а за пьянство…

Зал потряс взрыв хохота, но на лице Вадима Петровича не дрогнул ни один мускул. Как ни в чём ни бывало, он задал встречный вопрос:

– А вы помните, что стало мотивом пьянства? А я напомню: таким экстремальным способом я, как и миллионы советских людей, выражал свой протест против тех грубых искривлений ленинских принципов в деятельности партии, в частности, против необдуманной политики борьбы с пьянством, приведшей к вырубке винограда и тому подобному. Пора вам, товарищи партийные работники, понять, что массовое пьянство – это форма социально – политического протеста нашего народа, так сказать, «бытовое диссидентство»!

Зал восхищённо зааплодировал, а дедок, разящий перегаром, воскликнул:

– Вот за такого голосовать надо!

Что дальше молол Вадим Петрович, я уже не помню, ибо такое фантастическое объяснение пьянства повергло меня в ступор, из которого меня вывел очередной взрыв хохота. Оказывается, на трибуну вышел очередной кандидат, у которого расстегнулась ширинка и из неё торчал кусок розовой рубашки, напоминающий отнюдь не рубашку. Однако, этот кандидат оказался орешком покрепче Вадима Петровича.

– Вы посмотрите, до чего страну довели нынешние властители! – с пафосом воскликнул он, тыча перстом на свою расстёгнутую ширинку, – Да что там ширинка – прилавки пустые, все продукты по карточкам, разгул преступности, столкновения на национальной почве! Бардак в стране!

Зал восхищенно зааплодировал, кандидат с расстёгнутой ширинкой продолжил с пафосом изобличать провалы социально-экономической политики действующего правительства. А я впал в ещё больший ступор, ибо отыскать причинно-следственную связь между расстёгнутой ширинкой и провалами в социально-экономической политике действующего правительства для моего ума оказалось задачей вообще непостижимой.

– Пол, наша очередь мозги людям пудрить, – привел меня в чувство Костя, – пока почитай, что другие кандидаты говорили, то же самое скажешь, а пока про тебя сказочку расскажу.

Но прочитать я не успел, ибо заслушался той сказкой, которую стал рассказывать про меня Костя.

– Товарищи! – торжественно начал он, – Аполлон Эдуардович Клизма, несмотря на свой сравнительно молодой возраст, имеет за плечами огромный жизненный опыт: В свои неполные тридцать, он успел по призыву комсомола поработать на суровых просторах советского Севера, за свою критику методов этого освоения против него были применены меры карательной психиатрии, но несмотря на это, он вернулся в строй, был избран директором одного из предприятий и за кратчайший срок новаторские методы его работы стали известны всей стране. Вы, наверное, помните, какие очереди выстраивались для трудоустройства на его предприятие. Помимо того, Аполлон Эдуардович, имеет неординарный опыт борьбы с организованной преступностью. Попав в лапы рэкетиров, понимая, что официальные органы, не имеют для борьбы с ними сил и средств, он сумел самостоятельно освободится, заплатив бандитам за своё освобождение не деньгами, а туалетной бумагой!

Зал захохотал и зааплодировал. Костя продолжил молоть красивую чушь.

Этот журналист, действительно, талант: имевшие место в моей жизни глупости приобрели у него такие красивые очертания, что об этом даже стало приятно слушать.

– Аполлон Эдуардович представляет собой человека, в котором соединились молодость и опыт! – перешёл к завершающей части речи Костя, – Он – живое воплощение перестройки, которая позволила таким людям прийти к руководству предприятиями, городами, областями и страной в целом.