Текст книги "Последнее наказание"

Глава 10

Ночью я проснулась с неясным ощущением тревоги. Весь вчерашний день был полон эмоций и новых ощущений и, конечно же, я, сильно перенервничав из-за всего, сначала долго не могла уснуть. Первый выход в свет – это крайне важное событие в жизни любого человека, а особенно молодой девушки из провинции. И несмотря на то, что, казалось, вчерашний вечер прошел как нельзя лучше, меня отчего-то терзала неприятная тревога. Я сомневалась в том, что показала себя с самой лучшей стороны и, хотя ничего такого, что могло бы указывать на обратное не случилось, волнение все же не спешило уходить прочь. То и дело мне вспоминался презрительный взгляд Одиллии Ван Бателаан и ее холодность в отношении ко мне, и поэтому позже, когда я уже оказалась в постели, мысль о том, что, возможно, я сама могла чем-то заслужить такой взгляд, сильно будоражила мое сознание. Я долго лежала без сна, страдая от духоты и бесполезных волнений, но потом, истомленная и тем, и другим, все же заснула неглубоким, часто прерывающимся сном.

Так я проспала почти всю ночь, но незадолго до рассвета проснулась со странным ощущением приближающейся опасности. В комнате было темно, и только небольшая полоска лунного света проникала сквозь зашторенные окна. Ночь оказалась ветреной. Порывы его трепали шторы, отчего полоска лунного света временами становилась то весьма широкой, то, напротив, почти совсем исчезала. Я взбила подушки, стараясь обрести более удобное положение тела, чтобы вновь заснуть. Но сон не шел. Странное, гнетущее чувство словно давило на меня изнутри. Такое состояние бывает после ночного кошмара, когда, лежа в темноте, вы думаете, что призраки, вышедшие из вашего сна, окружают вас и наяву, прячась в самых потаенных местах комнаты. Я совершенно не помнила, что мне снилось до того, как я проснулась, но мне казалось, что сон тот был спокоен. И все же отчего-то напряженное, тревожное чувство не стремилось покидать меня.

Я перевернулась на спину и оглядела погруженную в темноту комнату. Я не искала ничего конкретного, и уж тем более не отыскивала глазами никаких призраков своего сна. Мне просто нужно было отвлечь чем-то мысли, чтобы привести сознание в равновесие и снова уснуть. Темные силуэты комода и зеркала резко выделялись на фоне беленых стен, но нисколько не пугали меня. Даже напротив, смотря на них, я будто бы уже начала успокаиваться, когда вдруг очередной мощный порыв ветра раздвинул на мгновение ткани штор, и полоса лунного света, став значительно шире, чем прежде, прошла через всю комнату и упала на кресло, стоявшее возле комода чуть в стороне от двери. Оно было освещено не больше секунды, но этого вполне хватило мне для того, чтобы если не разглядеть, то, определенно, увидеть сидевшего там человека. Через секунду комната снова погрузилась во мрак, но я все еще продолжала видеть силуэт мужчины, уютно разместившегося в кресле напротив моей кровати. Я больше не видела черты лица этого человека, но я чувствовала, что он все это время смотрел на меня.

Мой разум был еще сонным, и я, возможно, в другое время приняла бы это странное видение за остаток сна, но та необычная четкость, с которой я увидела лицо этого мужчины, не давала мне усомниться в реальности его присутствия. Я боялась и подумать о том, как он смог пробраться в мою спальню и сколько мог уже находиться здесь, сидя тихонько в кресле и наблюдая за моим сном.

В комнате снова стало темно, но в тот момент, когда лицо его было освещено, я видела, что выражение его сильно изменилось в ту секунду, когда мужчина понял, что я заметила его. Нет, он не испугался, но удивился так сильно, будто бы был уверен в своей абсолютной невидимости. Тем не менее, даже поняв, что он рассекречен, мужчина не предпринял попытки бежать или прятаться. Сквозь тьму ночи я видела, как его сидящий силуэт подался немного вперед, словно бы незнакомец захотел еще внимательнее разглядеть меня. Его невозмутимость и как будто отстраненное спокойствие пугали меня даже больше, чем собственно его присутствие в моей спальне. Я хотела закричать и позвать на помощь, но не находила в себе сил издать хоть какой-нибудь звук. Все тело словно оказалось парализовано. Страх ли это сковал мои мышцы или что-то другое, что называют колдовством, я не знала, но пошевелиться не могла. А мужчина все смотрел на меня. Я же смотрела, не отрываясь, на него, но как ни старалась, не могла снова разглядеть черты его лица. Только раз еще ветер снова чуточку приоткрыл шторы так, что в лунном свете черты его немного прояснились. Я была уверена в том, что никогда ранее в своей жизни не видела этого человека, и от осознания сего мучительного факта, в голове моей в бушующем, сумасшедшем вихре метались тысячи мыслей. Я не знала, кто он, не знала, зачем он пришел сюда и что намерен делать. И я совершенно не понимала, почему он просто сидит здесь и так внимательно смотрит на меня.

Наконец, спустя показавшееся мне бесконечным время незнакомец поднялся. Кресло, обычно невероятно скрипучее, сейчас не издало ни звука. Он сделал пару шагов в сторону кровати и остановился, слегка наклонив голову вперед, словно бы для того, чтобы изучить мою реакцию и на это его действие. Я не могла пошевелиться, но сердце мое билось так сильно, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Прождав так несколько минут (а может быть, она была всего одна, я не берусь судить), мужчина поднял правую руку и направил ее в мою сторону так, словно бы желал вобрать в свою ладонь всю мою душу. В этот момент я почувствовала, как все тело затряслось от страха или, может быть, все же от его колдовства. Что было потом, я не помню, потому что в ту же секунду я погрузилась в глубокий сон.

Глава 11

Утром я проснулась такой уставшей, словно бы и совсем не спала этой ночью. Я чувствовала непреодолимую болезненную слабость во всем теле и в первое мгновение пробуждения подумала даже о том, что, возможно, вчера вечером, возвращаясь домой после бала, простудилась, и теперь, вероятно, несколько дней мне предстоит пролежать в лихорадке. Тяжело отрываясь от подушек, я приподнялась на локтях в надежде найти силы на то, чтобы встать и, распахнув шторы, пустить свет в комнату. В обычное время это помогало мне если не вылечиться, то хотя бы немного облегчить страдания.

Когда мой затуманенный слабостью взгляд упал на кресло, стоявшее против кровати возле комода, я вздрогнула, внезапно вспомнив все то, что произошло ночью. Странно, но воспоминание об этом как-то сразу взбодрило меня и придало сил. Я торопливым взглядом оглядела спальню, страшась снова увидеть рядом того странного незнакомца, но в комнате никого не было. Как не было и хоть какого-нибудь следа, который мог бы подтвердить то, что кто-то посторонний находился сегодня ночью в этой комнате.

Я осторожно села на кровати и спустила ноги на пол. Каменные плиты приятно охладили горячие ступни, и я подумала о том, что, может быть, все дело в болезни. Возможно, я действительно простыла, и ночью во время приступа лихорадки мне только привиделся этот незнакомец. Я искренне попыталась убедить себя в том, что все было именно так, но какая-то часть моего сознания все же не могла признать это ночное видение всего лишь болезненным бредом. Осторожно, чувствуя неприятное головокружение, я поднялась, медленно подошла к окну и, раздвинув шторы, впустила в комнату солнечные лучи и свежий утренний воздух. На улице стояла чудесная теплая погода, но даже яркое солнце и цветущая растительность не смогли в это утро поднять мне настроение. Меня терзала мысль о том, что незнакомец мог легко пробраться в мою спальню и покинуть ее через это открытое окно.

Тяжело ступая вялыми ногами, я вернулась в постель и накрылась одеялом с головой. Я чувствовала себя очень уставшей и измученной, и отчего-то мне захотелось плакать. У меня не было никакого желания снова подниматься, не хотелось спускаться на завтрак, и уж тем более я не стремилась сегодня никуда выходить.

Я намеревалась остаться в постели по крайней мере до обеда, но моей мечте не суждено было сбыться. Очень скоро в дверь постучали, а затем, не дожидаясь разрешения, в комнату вошла сияющая Лотта. Она вела под руку маму, которая, в отличие от меня, выглядела в это утро невероятно свежей и отдохнувшей. Я так давно не видела маму по-настоящему счастливой и теперь, глядя в ее сияющие глаза, понимала, как страдала она все эти долгие годы от разлуки с сестрой. Они вошли в комнату и сели в ногах моей постели, в то время как я, закутавшись поглубже в одеяло, всем своим видом демонстрировала абсолютное нежелание вставать.

– Просыпайся, соня, – проворковала мама, стягивая одеяло с моего лица.

– Сегодня такая изумительная погода, – сказала Лотта. – Мы станем самыми нехорошими преступниками, если останемся в такую погоду дома.

Этот аргумент не возымел особого действия, но долгими уговорами, щекотанием, стягиванием одеяла и прочими «пытками» дамы, наконец, заставили меня выбраться из постели. Мама и Лотта собственноручно одели и причесали меня, а затем почти что под конвоем повели на завтрак. Его приготовили для нас на открытой веранде, что выходила в небольшой цветущий сад, примыкающий к самому дому Лотты. Мы удобно разместились в уложенных подушками плетеных креслах. Мама и тетя сразу же принялись за еду, но у меня совершенно не было аппетита. Ароматы цветов, что росли вокруг веранды, местами оплетая ее, заметно взбодрили меня, но отнюдь не подняли настроения. Я все еще ощущала слабость в теле, но уже не подозревала в себе болезней. Я решила, что, скорее всего, вследствие сильного волнения, всюду сопутствовавшего мне вчерашним днем, а также из-за множества лиц, увиденных мною на балу, я плохо спала этой ночью. К тому же кошмарный сон, а я теперь была уверена, что это был всего лишь кошмарный сон, только усилил мое нервное напряжение и усугубил усталость.

Мы пили травяной чай, когда слуга пришел доложить о том, что в дом пожаловал посетитель. Он прошептал имя гостя на ухо Лотты, и ее неподдельное удивление очень поразило меня.

– Проводите же скорее его сюда, – нетерпеливо сказала она слуге, и тот мгновенно удалился, едва не забыв поклониться своей госпоже.

Через минуту он появился вновь, а за ним следом шел Роэль Менсинг. Как только я его увидела, мои щеки, против воли, вспыхнули яркой краской, и это, к моему прискорбию, не укрылось от внимательных глаз тети Лотты. С внутренним негодованием наблюдала я за тем, как обменялись они с мамой многозначительным взглядом. Тем временем Роэль остановился перед нами и, слегка склонив голову в знак приветствия, сказал:

– Прошу прощения, дамы, что потревожил вас в столь ранний час.

– Ничего страшного, дорогой Роэль, – ответила за всех Лотта. Она указала гостю на пустующее плетеное кресло рядом со мной и, дождавшись пока он сядет, любезно поинтересовалась: – Что привело вас к нам этим утром?

Роэль отчего-то медлил с ответом. Я заметила, что он бросил на меня быстрый осторожный взгляд, но потом все же снова повернулся к Лотте.

– Ну так что же привело вас? – лукаво улыбаясь, повторила она свой вопрос.

Благодаря своей женской проницательности Лотта уже давно знала ответ на сей вопрос, но все же хотела услышать его из уст молодого человека. Это было не очень гуманно со стороны Лотты, но в вопросах устройства своих и чужих браков женщины редко следуют принципам гуманности. Именно поэтому, понимая, что отступать назад уже поздно, Роэль собрался с мыслями и сказал, обращаясь все же преимущественно к Лотте:

– Вчера на балу я имел честь быть представленным вашим прекрасным гостьям, но, к сожалению, из-за большого количества людей, желавших меня поздравить, не имел возможности уделить новым знакомым должного внимания. Утром же, выглянув в окно и увидев сколь прекрасна погода, я подумал о том, что было бы хорошо сегодня исправить мое упущение. Собственно, я пришел сюда только для того, чтобы попросить вас и ваших гостий составить мне компанию для прогулки. Возможно, вы еще не успели показать дамам какие-нибудь достопримечательности Амстердама, и я с большим удовольствием мог бы сопроводить вас к ним.

Лотта нежно улыбнулась ему, признавая, что его ответ более чем корректен, а затем ласково произнесла:

– Как это мило с вашей стороны, дорогой Роэль, вспомнить о нас этим прекрасным утром, и мы бы с невероятной благодарностью приняли ваше приглашение, да вот только моя сестра, Нора, сегодня как-то плохо себя чувствует. Понимаете ли, у нее слабое здоровье, а все эти шумные балы только лишь усугубляют ее болезни. Ей нужен небольшой отдых, как, впрочем, и мне – я ведь, знаете ли, тоже уже не так молода, как хотелось бы, – она повелительным взмахом руки остановила возражения, готовые сорваться с уст молодого человека. – Мы с сестрой, пожалуй, останемся дома, но вот Мария… Я уверена, Мария с удовольствием составит вам компанию в этой прогулке.

Слова тети немало поразили меня, так как буквально за несколько минут до прихода Роэля дамы жаждали идти на прогулку и уговаривали меня не оставаться сегодня дома, в то время как я, ссылаясь на недомогание, всеми силами противилась этому. Тем не менее ответ тети Лотты, данный на предложение Роэля, гласил совершенно обратное. Услышав его, я была готова поспорить на что угодно, что этот отказ оскорбит молодого человека, но, вопреки всем моим ожиданиям, ее слова совсем не огорчили, а, наоборот, только обрадовали Роэля. Он с благодарностью посмотрел на Лотту, а она улыбнулась ему в ответ с таким видом, будто бы знала какую-то его страшную тайну, но негласно хотела заверить, что сохранит ее в секрете, чего бы ей это ни стоило. Задерживать нас более она не желала и, посоветовав Роэлю показать мне восточный парк, практически силой выставила нас обоих из дома.

Меня очень смутило подобное поведение Лотты, но Роэля, казалось, оно только забавляло. Он довольно улыбался и вообще имел вид человека, полностью удовлетворенного тем, как прошел его визит. Глядя на него, я решила не тревожиться более из-за того, что поведение тети могло произвести на кого-либо не самое приятное впечатление. Перед домом уже стояла карета, украшенная символикой дома Роэля. Подойдя к ней, он сам открыл дверцу и подал мне руку, помогая забраться внутрь.

– Я надеюсь, что не слишком сильно изменил ваши планы на сегодня? – спросил он, когда и сам оказался в карете, тронувшейся с места почти сразу же, как только за ним закрылась дверца.

– Полагаю, – сказала я, – что так или иначе мне сегодня предстояло прогуляться, и, вероятно, с вами эта прогулка будет куда интересней, чем могла бы быть.

Восточный парк находился в совершенно противоположной от дома Лотты и Ханнеса части Амстердама, и только поэтому вчера мы не смогли его посетить. Тем не менее он был столь же красив, как и те парки и скверы, что находились в непосредственной близости от жилища Кельц. Здесь было так же много цветов и скульптур, а вот людей тут было значительно меньше, чем в тех местах, где мы были вчера. Это отчасти радовало меня, так как сегодняшнее мое настроение нисколько не определялось словом «общительность». Стараясь не привлекать особого внимания, я присматривалась к лицам тех, кто встречался нам на пути, но ни одного знакомого среди них не было. Трудно сказать, хотела ли я увидеть среди них какое-нибудь знакомое лицо, и даже думаю, что не ошибусь, если предположу, что причиной моего особого внимания к людям в тот день было совсем другое. Сама того не понимая, я искала среди них человека, похожего на того незнакомца, которого я видела в своем кошмарном сне. Я ни за что не хотела бы увидеть его вновь и тем более наяву, но тревожное ощущение, оставленное тем кошмаром, все еще не могло полностью меня отпустить.

Роэль много говорил. В основном он расспрашивал о том, понравился ли мне город и вчерашний бал. Он рассказывал забавные истории о тех или иных людях, с которыми мы виделись вчера вечером. Некоторые из этих историй я уже раньше слышала от Лотты, но две или три были совершенно новы для меня, и я улыбалась. Я замечала, что Роэль подолгу, словно любуясь, задерживает взгляд на моем лице, и это мне нравилось. И еще мне очень нравился сам Роэль с его немного военной выправкой и утонченными манерами. Гуляя с ним по парку в этот день, я впервые всерьез подумала о том, что, возможно, сама идея переехать на время в Амстердам не была такой уж плохой. Возможно, я бы даже смогла остаться здесь и на всю жизнь.

Спустя около часа прогулки мы случайно встретили Уолтера Адденса. Я заметила его еще издалека, а он словно до последнего не замечал нас, так как шел, глубоко погрузившись в свои собственные мысли. Тем не менее, почти поравнявшись с нами, он обратил на нас взор и остановился.

– Добрый день, – поздоровался Уолтер, лучезарно улыбнувшись.

– День добрый, – радостно поприветствовал Роэль своего друга. – Помнишь ли ты Марию, гостью госпожи Кельц?

Вопрос, заданный Роэлем, навел меня на мысль о том, что Уолтер не рассказывал своему другу о нашей встрече на постоялом дворе. Сначала это показалось мне странным, но потом я решила, что, вероятно, история нашего знакомства не так уж и важна для дружбы Уолтера и Роэля, и что, скорее всего, у них есть темы для разговоров, интересующие их обоих в куда большей мере.

– Конечно, – тем не менее ответил Уолтер, слегка поклонившись мне. – Как можно вас не помнить? Вы произвели на вчерашнем балу настоящий фурор. Раскрою вам маленький секрет, – он заговорщицки наклонился ко мне и продолжил: – Вас признали первой красавицей, и сегодня весь Амстердам только и говорит, что о Новой Венере.

Эта похвала привела меня в смущение, отчего я густо покраснела и, желая хоть как-то скрыть свою неловкость, поспешила ответить:

– Благодарю вас за доброту, но думаю, что не достойна столь высокого…

– Не говорите глупостей! – перебил меня Уолтер. – Вы достойны большего, и Роэль это тоже подтвердит! Не так ли, Роэль?

Молодые люди обменялись многозначительными взглядами, а затем Роэль подтвердил мысль своего друга сказав:

– Абсолютно верно, Уолтер. Ты как всегда прав.

– Вот именно, – улыбнулся тот, удовлетворенный признанием своей всегдашней правоты. Он уже хотел высказать мне очередной ничего не значащий комплимент, когда, повернувшись ко мне, вдруг заметил перемену в моей внешности и озабоченно осведомился: – Вы как будто сегодня выглядите уставшей. Вы не заболели?

Я не чувствовала себя больной, но отчего-то в тот момент, когда они оба выражали мне свое восхищение, передо мной с неожиданной ясностью вновь возник образ того незнакомца, что находился этой ночью в моей спальне. От этого воспоминания мне стало не по себе, колени задрожали, и я, возможно, упала бы, если бы Уолтер не успел удержать меня. Вместе с Роэлем они подвели меня к ближайшей скамейке и осторожно усадили. Сами же они с самым встревоженным видом уселись по обе стороны от меня.

– Что с вами? – спросил Роэль.

На лице его отражалось неподдельное волнение, и я поймала себя на мысли, что мне была очень приятна его искренняя забота. Тем не менее я не хотела открывать ни ему, ни Уолтеру настоящую причину своих тревог и поэтому сказала:

– Ничего страшного, господа. Просто сегодня ночью я плохо спала, и поэтому чувствую теперь некоторую слабость.

Сказанное не было ложью, и поэтому мне не в чем было себя упрекнуть, но мои слова все же нисколько не успокоили Роэля.

– Вас что-то тревожило? – осведомился он.

– Дурной сон, не более, – успокоила его я.

Слушая мои слова, оба мужчины смотрели на меня встревоженными взглядами, но в их глазах я видела совершенно разные чувства. Взор Роэля сквозил нежностью и искренней заботой, в то время как во взгляде Уолтера я видела сомнение и какой-то проницательный скептицизм. Я была уверена в том, что он ни на секунду не поверил моим оправданиям, и уже судорожно стала придумывать более подходящее объяснение своей бессоннице. Впрочем, этого не потребовалось. Роэль, выслушав мои слова и сделав собственные выводы, заключил:

– Это все от волнения. Вчерашний вечер принес вам столько новых знакомств, и совсем не мудрено, что вы переволновались и плохо спали. А я! Какая невнимательность с моей стороны! Я все утро заставляю вас ходить пешком по парку. Вы, верно, устали!

Говоря это, он выглядел таким расстроенным и подавленным, что мне стало жаль его.

– Да нет, что вы такое говорите! – я постаралась его успокоить, хотя, вправду сказать, ощущала себя довольно уставшей. Тем не менее, не желая его расстраивать, я добавила: – Я вполне хорошо себя чувствую и готова продолжить нашу прогулку.

Роэль благодарно улыбнулся, но теперь уже не торопился предлагать мне куда-либо идти. Вместо него заговорил Уолтер.

– Дорогая наша Мария, – Уолтер, чего я совершенно от него не ожидала, пылко взял меня за руку, и при этом ладонь его показалась мне непривычно холодной. Впрочем, он не заметил моего изумления, так как был погружен в мысли, которые так желал высказать: – Со всей возможной искренностью хочу предложить вам свою дружбу. В этом городе вы встретите разных людей: плохих, хороших, неважно. Главное, что вы должны знать: что бы ни произошло с вами или вашим родными здесь, в Амстердаме, у вас есть по крайней мере один друг. Если вам понадобится помощь, пусть посреди ночи или даже в кошмарном сне, вы всегда можете ко мне обратиться. Знайте это!

Я была бесконечно тронута его словами и в особенности той искренней страстью, с которой они были произнесены. Я не находила слов, которые могли бы сказать ему о той благодарности, что я испытывала, и поэтому единственное, что смогла сделать, это едва слышно прошептать:

– Спасибо.

Он кивнул и, отпустив мою руку, встал, собираясь покинуть нас.

– Уолтер, – остановил его Роэль, который, впрочем, не меньше меня был удивлен этим странным признанием своего друга, – может быть, ты составишь нам компанию на прогулке?

– Я бы с удовольствием, но, к моему прискорбию, спешу, – ответил Уолтер, хотя было очевидно, что он совершенно никуда не торопится. – Возможно, как-нибудь в другой раз. До свидания, Роэль. До свидания, Мария. Хорошо запомните то, о чем я только что вам сказал.

Он слегка поклонился и покинул нас. Роэль же проводил его долгим, задумчивым взглядом.

– Он очень необычный человек, – сказала я, когда Уолтер скрылся из виду.

– Вы правы, – Роэль перевел понимающий взгляд на меня. – Он необычен, но именно за это я его люблю. Многие в Амстердаме, особенно среди людей высокого общества, считают его странным, а некоторые из них даже посмеиваются над ним за спиной, называя сумасшедшим, но я могу вам сказать наверняка, что Уолтер – лучший человек из всех, кого я знаю. И поверьте, я знаю очень многих. Я не помню ни одного случая, когда бы Уолтер не сдержал слова, которое давал, и знаю, что он дает обещание только тогда, когда точно знает, что сможет и захочет его сдержать. Уолтер очень умен, хотя и пытается скрывать это за обликом шутовства и сарказма. Собственно, именно за этот сарказм его и недолюбливают в обществе.

– То есть это из-за сарказма он до сих пор не женился? – поинтересовалась я, забыв на мгновение про осторожность.

Роэль несколько удивился моему вопросу, но все же с улыбкой ответил:

– Из-за сарказма, а также из-за не самой привлекательной внешности, но больше из-за своих внутренних убеждений. Есть в обществе девушки, которые, возможно, мечтали бы выйти за него замуж, но он не желает вступать с ними ни в какие отношения. Он ценит и восхваляет многие качества прекрасных девиц, и временами мне даже кажется, что он по-настоящему влюбляется в некоторых из них. Но тем не менее никогда Уолтер не стремится открыться кому-то или сблизиться с кем-то. Ему не интересны продолжительные отношения, и я даже думаю, что его захватывает именно это стороннее созерцание прекрасного, это платоническое восхищение чем-то изумительным. Красота девушки для него скорее тонкое произведение искусства, чем реальная вещь, к которой можно прикоснуться.

– Неужели такое бывает? – удивилась я.

– Бывает, – убежденно кивнул Роэль. – Но я искренне надеюсь, что вы сможете простить ему эту странность. Он – мой лучший друг, и я ценю его таким, какой он есть. Сегодня он предложил вам свою дружбу, и это очень радует меня, так как его хорошее мнение о вас лишь подкрепляет мое стремление стать к вам ближе. С сегодняшнего дня вы можете быть уверены в том, что в этом городе у вас есть не один, а целых два самых искренних и самых преданных друга.