Текст книги "Блистательные годы. Гран-Канария"

Глава 12

Вернувшись в свое жилище, он бросился на кухню. Шок неверия прошел, сменившись приливом ликования. Он должен кому-то все рассказать, иначе его разорвет на части. Схватив миссис Гейт за талию, он закружил ее в танце.

– Я сделал это, женщина! Я выиграл свою стипендию!

– Ради всего святого! – сопротивлялась она. – Ты что, с ума сошел?

– Разве непонятно! – Он крутанул миссис Гейт так, что ее ноги оторвались от пола. – Я добыл ее. Теперь смогу оплатить все свои занятия за целых пять лет. Я собираюсь стать доктором.

– Отпусти меня, псих! – засмеялась она. – Иначе нам обоим сейчас понадобится доктор.

Он отпустил ее, и она, переводя дыхание, сказала:

– Пока не забыла, тебе пришла большая посылка. Как раз перед твоим приходом.

– Посылка! – В мгновение ока он оказался у себя наверху и увидел на полу большой мешок. Он быстро развязал тесемку, и из мешка вывалились коробка с провизией, куль овсянки и тяжелая сумка с книгами – по анатомии, хирургии, лекарствам. В довершение всего в посылке из дома доктора в Линтоне была записка, датированная этим же днем:

Уважаемый профессор,

мы следили за тобой, и мы услышали по телефону хорошие новости еще до того, как ты сам узнал о них. Видит бог, экзаменаторы выставили себя дураками, позволив такому тупице добиться одной из стипендий. Но ошибки случаются и в самых принципиальных университетах. Если ты не воспользуешься этим, значит ты не тот парень, за которого я тебя принял. А пока, если ты последуешь совету пожилого человека, не позволяй им одурачить тебя какой-нибудь новомодной ерундой в медицинской науке. Будь бдителен, помни о своих основных принципах и не отступай от доброго шотландского здравого смысла!

В данный момент мы берем на себя смелость послать тебе через Хэмиша кое-какие мелочи, дабы поддержать тебя в добром здравии. Кроме того, вот несколько моих собственных учебников. Я никогда их не читал. Они не стоят и ломаного гроша. Не забивай себе голову, парень, и дай нам иногда на тебя посмотреть, упертый, упрямый, невыносимый шотландец! Да благословит тебя Бог.

Мердок

Слова стали расплываться под его пристальным взглядом. Дункан сел на кровать, и во второй раз за этот день его сердце настолько переполнилось эмоциями, что он как бы перестал что-либо видеть перед собой.

Глава 13

Дункану, спешащему ввечеру из клиники к дому декана Инглиса, казалось, что годы учебы в колледже пролетели так же быстро, как листья, сорванные порывом осеннего ветра. Теперь он был студентом пятого курса, и предстоящей зимой ему надлежало сдать последний экзамен. Через каких-то несколько недель он станет врачом!

Борьба за выживание оставила на нем свой отпечаток. Вначале он зарабатывал на жизнь работой в местном магазине. В конце концов ему пришлось подавить свою гордость и принять предложение декана. Вот уже три года, после занятий, он прислуживал в доме Инглиса. Сам Инглис стал ему нравиться. Под защитной официальной оболочкой маленького декана скрывалась застенчивая, насмешливая сердечность. Однако миссис Инглис была женщиной злой, властной, доводившей Дункана до белого каления, а зарплаты едва хватало, чтобы платить за квартиру и поддерживать дух и тело.

Войдя в дом декана через заднюю дверь, он сменил куртку на фартук в синюю полоску и приступил к своей обычной рутине: колол дрова, наполнял водой ведра, драил кухню, топил печь в подвале. Он был на кухне, когда вошла миссис Инглис, полногрудая, агрессивная, в пышном наряде.

– Стирлинг, я хочу, чтобы ты в гостиной разжег камин.

– Будет сделано, миссис Инглис.

Она пристально посмотрела на него. Он ей не нравился.

– И поскорее. У меня в гостях моя племянница.

Он уже привык к мелким унижениям, которым она подвергала его. Взяв ведро угля и щепу для растопки, он прошел в гостиную. Там сидела с книгой на диване Маргарет Скотт.

При виде ее он замер, только его привыкшее терпеть истомившееся сердце рванулось к ней. Поначалу она не поняла, кто перед ней.

Затем она воскликнула:

– Дункан, ты!

Недоумение ее сменилось веселым звонким смехом. Наконец она выдохнула:

– Ой, прости меня, пожалуйста. Я и не знала, что ты тут вторая горничная!

– Я и первая, и вторая, вместе взятые!

К этому моменту он уже пришел в себя. Одарив ее спокойной улыбкой, он прошел к камину и начал разводить огонь.

Задумавшись, она склонила голову набок и попыталась осмыслить услышанное.

– Ты изменился с тех пор, как я видела тебя в последний раз.

– Для этого были причины.

– Буквально на днях мой отец вспоминал тебя. Он говорил с Джо Овертоном о большой электростанции, которой они занялись наконец. Каким-то образом всплыло твое имя. Тебя почти не видно.

Огонь теперь горел ярко. Дункан выпрямился. Ее легкомысленное замечание внезапно породило безрассудную идею.

– Совершенно верно, – торопливо сказал он. – Я не видел тебя целую вечность, Маргарет. Не могла бы ты… не могла бы ты заглянуть ко мне завтра на чай?

Она была откровенно озадачена.

– Куда? Туда, где ты живешь?

Он кивнул.

Она не могла толком понять его. И все же она подумала, что, в конце концов, было бы забавно встретиться с этим странным парнем у него дома. Несмотря на всю эту нелепость, он изменился до неузнаваемости.

– Завтра я не смогу прийти, – сказала она. – Я встречаюсь с доктором Овертоном.

Он молчал. Больше, чем когда-либо, имя Овертона вызвало в нем приступ враждебности. С тех пор как Дункан успешно сдал экзамен на стипендию Локхарта, этот человек изо всех сил старался игнорировать его или, в тех редких случаях, когда они встречались, относился к нему с преувеличенным презрением.

– Но я могла бы… через день, – сказала Маргарет.

Дункан все еще сиял от счастья, когда в тот вечер добрался до своего жилища. Взбежав по лестнице, он резко остановился на площадке второго пролета. Кто-то играл на рояле. Должно быть, прибыл новый жилец, о котором говорила миссис Гейт. Дункан стоял в тени лестничной площадки, прислушиваясь. Это была действительно прекрасная игра, какой ему еще не доводилось слышать. В обычной ситуации он бы постеснялся пойти на это, но сегодня его счастье преобладало над сдержанностью. Он постучал в дверь и, услышав «войдите», повернул ручку.

– Я случайно проходил мимо и подумал, что мне лучше представиться. Вы доктор Гейслер, не так ли? Я Дункан Стирлинг – я живу над вами.

Продолжая играть, женщина за маленьким роялем повернула голову и посмотрела на него. Ей было лет двадцать восемь. Горестный взгляд ее темных глаз на бледном, довольно простом лице был странно вызывающим. На ней была хлопчатобумажная блузка в бело-голубую полоску с открытым воротом и синие брюки. На босых ногах старые красные сафьяновые тапочки. Ее наспех причесанные черные волосы выглядели столь же хаотично, как и ее одежда. Никогда еще ему не встречалась женщина, настолько лишенная элементарной женственности. Как если бы она сама решила полностью избавиться от обаяния.

Она доиграла до конца музыкальную фразу и внезапно встала.

– О да, – холодно ответила она. – Несравненный студент-медик! С тех пор как я приехала, только и слышу дифирамбы миссис Гейт в твой адрес.

Он рассмеялся, затем оглядел комнату, которая, несмотря на простую обстановку, выглядела необычно: картина над камином – нечто охристо-зеленое, – блестящее кремовое покрывало из атласа на диване, рояль. Странно было увидеть подобное под этой скромной крышей.

Он не смог удержаться от замечания:

– А вы украсили комнату. Полагаю, это ваши вещи?

Выражение ее лица снова стало жестким.

– То, что от них осталось.

Он отвел взгляд. Он уже знал, что она была австрийской беженкой из Вены, поступающей в университетскую клинику врачом-ортопедом в рамках новой программы оказания медицинской помощи, организованной Советом Фонда Уоллеса.

С холодным цинизмом она продолжила:

– Когда хочешь покинуть страну, устроит любой вариант.

– Да, – согласился он. – Видимо, так и есть.

– Мне нравится этот старый дом, – сказала она через мгновение. – Огромное отличие от новой Вены.

Она покачала головой, как бы прогоняя воспоминание.

– Тебе не помешает мой рояль?

– Нет-нет, – поспешил он ответить. – Мне нравится. Какой прекрасный мотив вы играли, когда я вошел.

– Мотив? – передразнила она его, слегка приподняв брови. – Да, это был Шуман, бедный маленький человечек. Он умер, как и многие из них, в сумасшедшем доме.

Она запрокинула голову, устремив взгляд в потолок. Выражение лица было неясным, пальцы мягко перебирали клавиши.

– Музыка! Это наркотик! Вот что она для меня. Заходи и отведай его – в любое время, когда ты не слишком занят. Меня не надо бояться.

Он был отпущен, резко и безучастно. Но, как ни странно, в ее словах не было ничего язвительного.

– Спокойной ночи, доктор Гейслер, – сказал он. – Надеюсь, мы будем друзьями.

Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как ее музыка каким-то гармоничным потоком струится за ним.

Глава 14

Настал час визита Маргарет. Дункан позаимствовал у миссис Гейт новую белую скатерть и вазу, в которую поставил несколько белых роз. Для своей гостьи он купил печенье, торт и банку клубничного джема. Его бюджет, рассчитанный до фартинга, треснул под бременем таких расходов. В отчаянии он даже пошел к ростовщику и заложил отцовские часы с цепочкой – прощальный подарок старика.

Когда он в последний раз осматривал свои приготовления, на лестнице послышались быстрые шаги Маргарет. Мгновение спустя она появилась, изящная в короткой норковой шубке, модной шляпке и муфте из того же роскошного меха. Ее щеки разрумянились от холодного восточного ветра, глаза искрились жизнью.

– Какая странная маленькая комната! – заявила она, небрежно подавая ему руку и осматривая обстановку, комично сморщив носик. – Ты действительно здесь живешь? Тут и кошке тесно.

– У меня нет кошки, – счастливо улыбнулся он.

В ее присутствии комната наполнилась светом. Налив чай и подав ей чашку, он искренне признался:

– То, что ты сюда пришла, для меня великое событие, Маргарет. Я не могу передать тебе, как много это значит… – Он замолчал. – Но не буду надоедать. Хочешь торта?

– Ты мне не надоедаешь, Дункан. Я люблю красивые речи – когда они обо мне! Но можно я не буду пробовать торт? Йэн – доктор Овертон – вчера вечером прочитал мне такую мрачную лекцию об углеводах. Довольно подло с его стороны, притом что он угощал меня омаром и шампанским! Но ты собирался сказать что-то приятное обо мне, – продолжила она. – Что именно?

– О, ничего…

– Пожалуйста.

– Ну, – поколебался он. – Просто я всегда хотел сказать тебе, каким источником вдохновения ты была для меня все годы, пока я корпел над учебниками в этой унылой комнатушке.

– Ты ангел! – явно довольная, воскликнула она. – Налей мне еще чая и расскажи все поподробнее.

Его наполнило сияние. Свидание проходило лучше, чем он смел ожидать. Он взял у Маргарет чашку, и, когда стал наполнять ее, в дверь громко постучали и раздался голос:

– Ты дома, Дункан?

Наступила напряженная пауза.

– Кто там? – наконец спросил он, в глубине души уже зная ответ.

– Твой отец пришел повидаться, – сказала Маргарет.

Глава 15

Его отец! Вот уж кого Дункан здесь никак не ожидал. Когда он неохотно поднялся, дверь распахнулась, и в комнату, пошатываясь, вошел Длинный Том, сопровождаемый Растом. Длинный Том был пьян, и на его расплывшемся, как полная луна, счастливом лице была написана безмерная любовь к сыну.

– Как дела, мой мальчик? – икнув, ласково спросил он. – У меня была возможность приехать сюда на однодневную автобусную экскурсию. Я не мог устоять. Последние месяцы я так скучал по тебе!

Подойдя ближе, он заключил Дункана в объятия. При этом Раст, вне себя от радости, стал прыгать вокруг своего хозяина.

Маленькая комната не была рассчитана на такое столпотворение. Одно неловкое движение Длинного Тома – и ваза с розами оказалась на полу, разбитая вдребезги.

– Господи, спаси и сохрани! – оглянулся Длинный Том, слегка протрезвев от грохота. – Я не знал, что у тебя гости. Клянусь всеми силами, это вы, мисс Маргарет! Горжусь и польщен встречей с вами!

Он протянул руку.

Она презрительно проигнорировала его.

– Сядь, отец. – Сгорая от стыда, Дункан взял отца за руку и подвел его к стулу. – Выпей чая.

– Чая? – весело рассмеялся Длинный Том. – У меня есть кое-что получше. – Дружески подмигнув Маргарет, он достал из кармана брюк бутылку. – Ваше здоровье, мисс.

– Боюсь, мне пора идти, – сказала Маргарет и принялась натягивать перчатки.

– Останься, пожалуйста, – взмолился Дункан, не скрывая своего огорчения. – Отец, все-таки попей чая, – повернулся он к отцу.

– Говорю тебе, я не хочу никакого твоего чая, Дункан. Я бы предпочел поговорить с твоей гостьей.

Маргарет поднялась.

– Не уходите из-за меня, – расстроенный, воскликнул Длинный Том.

Дабы выразить свое несогласие, он попытался остановить ее рукой. Это был роковой жест. Задев чашку, которую держал Дункан, старик плеснул чаем на шубку Маргарет.

В комнате воцарилась тягостная тишина, Маргарет побледнела от гнева и досады. Дункан в смятении словно остолбенел.

– О Маргарет, – сказал он. – Я виноват.

– Чего и следовало ожидать! – огрызнулась она. – Я пришла сюда, чтобы пить чай, а не для того, чтобы пьяный грубиян вылил его на меня!

Что ему оставалось? Разрываемый двумя привязанностями, Дункан мог только молча желать одного – провалиться сквозь землю.

Возможно, Маргарет даже сочувствовала ему, но при этом не могла удержаться от злого сарказма:

– Спасибо за поистине очаровательный вечер. Все было просто восхитительно!

Затем она исчезла.

Длинный Том, хмурый и сбитый с толку, сделал еще глоток, дабы прийти в себя.

– Думаю, ты не очень-то рад меня видеть, сынок, – заметил он.

– Ты же знаешь, что я рад, папа, – поспешно заверил его Дункан. – Это именно так. Но что толку?

– Ты вполне мог бы сказать, в чем толк, – тяжело вздохнул старик. – О Господь на Небесах, зачем я вообще приехал? Я здесь никому не нужен. Мой собственный сын стыдится меня.

– Отец, – рассердился Дункан, его терпение иссякало, – тебе пора отоспаться!

Он взял старика за плечо и помог ему добраться до кровати. Длинный Том поморгал, глядя на Дункана, и зевнул, затем попытался что-то сказать, но внезапно заснул.

Дункан с жалостью смотрел на спящего отца. В его смятенном сердце внезапно вспыхнуло чувство, что он получил по заслугам за то, что заложил часы отца!

Дункан устроил его поудобнее, а затем с диким желанием забыться вышел из комнаты.

Глава 16

Спускаясь по лестнице, он увидел, что этажом ниже дверь открыта, и голос доктора Гейслер остановил его:

– Это ты, Стирлинг? Постой минутку.

– Я ухожу, – грубо ответил он.

– Куда? – Придерживая полы длинного серого халата, который был на ней, доктор подошла к освещенному дверному проему.

– Я не знаю.

Выражение ее лица не изменилось.

– Заходи и составь мне компанию.

Он неохотно вошел.

– Ну и вечеринка была у тебя наверху, – сказала она. – Я видела, как спускалась твоя подружка.

Она замолчала.

Он резко рассмеялся и, повинуясь импульсу, несколькими едкими штрихами обрисовал ей ситуацию.

– Ну-ну, – прокомментировала она. – Ей не из-за чего было скандалить! Скажи, ты сердишься на своего отца?

– Нет, только на себя. Вероятно, это все моя собственная неуклюжесть! Чего можно ожидать от однорукого глупца?

– Ну же, не раскисай. Оно того не стоит.

Она подошла к роялю. И пока он сидел перед ее теплым камином, она играла ему. Сначала, словно охваченная ностальгией, она исполнила лирические пьесы и вальсы своего любимого родного города. Затем она стала исполнять Четвертую симфонию Чайковского. Постепенно, по мере того как проникновенные гармонии наполняли комнату, а в камине перебегал, мерцая, огонь, он почувствовал, как им овладевает спокойствие. И когда она закончила, он ощутил мир в душе.

– Теперь ты хочешь уйти? – спросила она.

– Нет, к вашему сведению! Я хочу двигаться дальше, делать что-то – оставить свой след в медицине.

– И что? Тебе интересно заниматься своей работой?

– Ужасно интересно, – ответил он, глядя, как она приближается. – Вы прекрасно играете.

– Это полезно для моих пальцев, делает их сильными, гибкими. – Она села в кресло у камина. – Не забывай, я хирург.

Он вскинул голову.

– Я чуть не забыл, – признался он. И продолжил: – Хотя, на самом деле, ваша фамилия не выходит у меня из головы. В Австрии есть очень известный доктор Гейслер – доктор Анна Гейслер. Написала замечательный учебник по современной хирургии. Вы не родственница?

– Не совсем. – Она невозмутимо закурила сигарету. – Это я доктор Анна Гейслер.

Сначала он подумал, что она шутит. Затем, поскольку безразличие, с которым она призналась в авторстве, убедило его, он был ошеломлен. Это она – блестящая Гейслер из Гейдельберга и Вены!

– Боже милостивый, – пробормотал он, запинаясь. – Я здесь что-то из себя изображаю, а вы – ваша работа известна во всем мире.

– Ты мне льстишь, – сказала она.

– Нет, нет. Я просто потрясен!

Она изучала тлеющий кончик своей сигареты:

– Это ничто по сравнению с тем, что я готовлю. Когда я отработаю здесь эти двенадцать месяцев, Комиссия через твоего друга декана Инглиса пообещала мне отличный шанс в Эдинбурге, в Фонде Уоллеса! Тогда они услышат обо мне. – Она резко повернулась к нему. – Если у тебя на завтра нет ничего получше, почему бы тебе не прийти и не посмотреть, как я оперирую?

– Я бы хотел этого больше всего на свете, – нетерпеливо сказал он.

Она кивнула, не вдаваясь в дальнейшие подробности. Затем встала и в халате, полы которого волочились по полу, пересекла комнату:

– Я голодна. И я не повар, к несчастью! Но с помощью Гиппократа я собираюсь сотворить два достойных сэндвича.

На деле же, помимо сэндвичей, она организовала кофе и банку корнишонов. Они ели, сидя на коврике у камина, обсуждая технические тонкости своего ремесла. Ее начитанность, острота ее знаний поразили и глубоко впечатлили его.

Глава 17

В десять часов вечера он встал, чтобы попрощаться, и сказал с чувством:

– Я получил огромное удовольствие. Не знаю, как вас благодарить, доктор Гейслер.

– Меня зовут Анна, – ответила она. – Не надо меня благодарить. Если бы мне было скучно, я бы давно выставила тебя за дверь.

Когда он ушел, она постояла в тихом раздумье. «Бедный дурачок, – размышляла она, – жизнь изранила его. Как и меня. Но он еще не ожесточился, как я». Стоя у догорающих углей, она подумала с жестокой откровенностью: «Я возьмусь за него, отшлифую и закалю. Он умен. Как коллега он может впоследствии оказаться полезным для моей работы».

На следующее утро Дункан был разбужен, чтобы ответить на телефонный звонок внизу. Это была Маргарет, мило раскаивающаяся в том, что сорвалась.

Он не знал, что в своем тщеславии она не могла смириться с потерей даже самого малозначимого из своих поклонников. Нет, не было никакого чуда в том, что она позвонила ему, чтобы простить его и восстановить их отношения.

Длинный Том, отягощенный головной болью, а еще более угрызениями совести, воспринял известие о примирении со стоном облегчения.

– Старый дурак – вот кто я такой! Но я буду наказан – само собой! Когда я вернусь домой, мне придется отвечать перед твоей матерью.

При упоминании матери выражение лица Дункана стало жестким. Его отчуждение сохранялось, а с ее стороны скорее даже росло, чем рассеивалось, – из-за его попыток примирения. Она по-прежнему была убеждена, что все его усилия закончатся трагедией, что время докажет ее правоту.

Он непроизвольно сжал кулак:

– Теперь ты понимаешь мои амбиции, папа? Почему я не отступлю. И почему я добьюсь успеха.

Длинный Том, уже собравшийся уезжать, кивнул, натянул кепку и направился к двери.

– Добивайся успеха, мой мальчик, раз ты так решил, но не забывай быть счастливым!

Он напоследок улыбнулся сыну, а затем позвал Раста и пошел на утренний автобус.

Глава 18

В тот же день Дункан отправился на операцию к доктору Гейслер. Он рано прибыл в маленькую больницу, которая находилась в бедном промышленном квартале соседнего городка Данди. Однако Анна была уже там – что-то мыла в предоперационной. Выглядела она абсолютно отрешенной. Но когда медсестра из операционной помогала ей надеть халат, она спросила через плечо:

– Не хочешь ли побыть анестезиологом?

Обрадованный Дункан был польщен. Он начал благодарить ее, но она оборвала его:

– Пожалуйста, хватит болтать! Приготовься.

Она повернулась к медсестре:

– Сестра Доусон! Через пять минут здесь должен быть мой пациент. Почему до сих пор нет доктора Овертона?

Голубоглазая медсестра Доусон, с нагловатым личиком и пушистыми светлыми волосами, странно смутилась и принялась извиняться:

– Он будет здесь с минуты на минуту. Он наверняка был ужасно занят.

Едва она успела это сказать, как в помещение ворвался Овертон с пространными объяснениями причин своей задержки. Дункан не удивился, что ассистировать будет Овертон, поскольку это входило в его обязанности как одного из младших врачей. А вот Овертон явно не ожидал увидеть его здесь.

– Ну и ну, и ты тут, Стирлинг! Не знал, что ты сегодня эфирная шишка! – В его враждебном тоне слышались нотки ревнивого соперничества.

– Пожалуйста, без разговоров, – резко прервала его Анна. – В моей операционной я этого не позволяю.

Овертон пожал плечами. При этом он хитро подмигнул хорошенькой медсестре Доусон, когда она заботливо помогала ему надеть халат.

Почти сразу же был доставлен пациент – мальчик одиннадцати лет, истощенный, кожа до кости, детище окрестных трущоб. У него был случай talipes equines – косолапость.

Как и большинство детей, он без проблем заснул под анестезией – Дункан спокойно отмечал глубокое и ровное дыхание своего подопечного. Сидя на белом металлическом табурете в изголовье операционного стола, он имел идеальную точку для наблюдения за операцией.

Казалось, что оперировать такого пациента – дело безнадежное: укороченная нога, утолщенная и деформированная ступня, которая была скорее не ступней, а бугром скрученных и деформированных тканей. Дункан был убежден, что ни один хирург из тысячи не решился бы на такую операцию. Однако он видел, что с первого же быстрого и смелого разреза, обвившего утолщенную лодыжку, как алая лента, Анна стала творить невозможное.

В ее спокойных, быстрых руках ланцет с тонким лезвием уверенно поблескивал среди мешанины костей и сухожилий. Каждое движение было точным и целенаправленным – ничего лишнего, никакой суеты – искушенные ловкие пальцы были послушны. Дункан видел в больнице прекрасных хирургов, самого профессора Региуса, но здесь было что-то иное, нечто превосходное – нечто, несомненно, гениальное.

Завершив наконец операцию, она резко повернулась, стянула перчатки и, глубоко вздохнув, прошла в нишу, чтобы снять маску. Там к ней присоединился Дункан. Что-то говоря, вошел и Овертон, и было очевидно, что на сей раз молодой доктор забыл о своей обычной манере изображать скуку.

– Честно говоря, доктор Гейслер, это лучшая операция, которую я только видел. Поздравляю!

Она отстраненно улыбнулась, вытирая руки полотенцем, которое он ей протянул.

– Разве я не сказала: «пожалуйста, без разговоров»?

– Тогда давайте выпьем чая. – Его голос звучал заискивающе. – Жду вас в ординаторской, внизу.

Но его приемы победителя на нее не действовали. Она покачала головой.

– Я собиралась выпить чая с другом.

– О, хорошо, тогда, возможно, в другой раз.

Когда он ушел, Анна скорчила гримасу отвращения:

– Он слишком смазлив, этот молодой человек.

– Он был искренне восхищен вами.

– Возможно. Этот тип людей всегда ищет выгоду! Кроме того, я готова поспорить на новый стетоскоп, что у него интрижка с той медсестрой. – Она сбросила свой операционный халат. – Но теперь, ради бога, поторопись!

– Я думал, вы встречаетесь с другом.

– Это ты.

По дороге в ближайшее кафе она сказала:

– Ты сегодня хорошо управился с эфиром. Как ты смотришь на то, чтобы следующие три месяца побыть моим анестезиологом? Больнице один положен. Гонорар – пятьдесят гиней.

Он даже зарделся от радостного удивления. Пятьдесят гиней! Это положило бы конец его безденежью, его рабству у миссис Инглис – не говоря уже о новом опыте, столь полезном для него.

Не глядя на нее, он спросил:

– Вы это серьезно, Анна?

Она внимательно посмотрела на него:

– Мой добрый друг, я никогда не бываю иной!