Текст книги "Блистательные годы. Гран-Канария"

Глава 34

Она, прищурившись, следила за ним, умело перестраиваясь на ходу.

– Возможно, ты прав. Только хотелось увидеть, как ты действительно намереваешься разделаться с этим человеком. Теперь я, в общем, знаю, как ты можешь это сделать. Когда ты заканчиваешь в «Виктории»?

– В середине октября – если меня не выгонят раньше.

– Великолепно! Уходи четырнадцатого октября для разнообразия. Хороший, чистый воздух выветрит, мой друг, все заблуждения из твоей головы. Гарантирую, что через какие-то четыре недели ты излечишься. А потом…

– Что потом?

– Потом я буду готова заняться тобой.

– Заняться мной?

– Комиссия предполагает перевести меня в Эдинбург – это пока что не официально, но практически решено. Я получу серьезное назначение со всеми привилегиями в больнице при Фонде Уоллеса. А также, – добавила она небрежно, – право на выбор коллеги для оказания мне помощи в патологоанатомических исследованиях.

Вид у него был мрачный, почти неприступный.

– Патанатомия! Это как погребальная плита… Боже! Я ненавижу это.

– Не говори глупостей! У меня есть свои люди в Комиссии. Возможно, я даже добуду тебе руководящее место. Начальник патологоанатомического отделения, в твоем возрасте – подумай об этом! И подумай, что об этом подумает Овертон!

– Черт возьми! Почему ты пробуждаешь во мне самое худшее? – возопил он.

– Потому что, дорогой старина Дункан, ты в значительной степени моя собственность, – мило улыбнулась она. – И сейчас больше, чем когда-либо.

– Ты самая эгоистичная, самая инфернальная женщина, которую я когда-либо встречал.

Она подавила зевок и посмотрела на часы:

– Да, в том, что касается науки, так оно и есть. И мы оба маршируем под этим знаменем. – Она бросила на него последний холодный взгляд. – Спи спокойно, бедный дровосек, дни твоей телячьей любви закончились.

На пути к двери она взяла пачку писем. Позже, вернувшись домой, она тщательно перевязала пачку и со странной улыбкой спрятала ее в ящик бюро.

Глава 35

Полный лихорадочных и противоречивых мыслей, бесконечно терзавших его сознание, Дункан дотянул до своей последней недели в больнице Виктории.

Погода стояла суровая, с внезапными метелями и жесткими бесснежными морозами, превратившими землю в железо. Однажды поздно вечером, когда он возвращался с последнего обхода, в его гостиной зазвонил телефон. Решив, что это запоздалый звонок от медсестры Грант, он привычно снял трубку.

Это была не сестра Грант. Голос доносился издалека, через мили междугородных проводов. Он вздрогнул, поняв, что это Джин Мердок.

– Я звоню из-за отца – он слег.

– Что с ним?

– Бронхит. У нас здесь снега по колено. Три ночи подряд отца вызывали в Страт, тогда он и простудился. Сильно. Он просто не хотел уступать болезни – но теперь пришлось.

– А как его работа?

– Это меня и беспокоит. Здесь много заболевших.

Он представил себе ситуацию в этом богом забытом Страт-Линтоне: больной доктор, заледенелая сельская местность, все кругом болеют.

– Ему нужна замена?

– Да, немедленно. Ты никого не знаешь? – Она поколебалась, а затем поспешно спросила: – О, Дункан, а ты не можешь сам приехать на неделю или две?

Он уже принял решение. Если бы не обида на Мердока, он бы сам предложил свою помощь, не дожидаясь, пока она попросит. Он быстро прикинул план действий. Он был уверен, что в такой чрезвычайной ситуации декан Инглис освободит его от этих последних нескольких дней в «Виктории».

– Во сколько отсюда отправляется последний автобус? – спросил он Джин.

– В девять часов, со Старой площади.

– Похоже, я могу успеть. Жди меня около десяти часов.

Он повесил трубку и позвонил доктору Инглису. Краткое, убедительное объяснение – и он свободен. У него не было времени взять с собой какие-то вещи. Он накинул шарф, надел пальто, надвинул шляпу на лоб и поспешил вниз по лестнице. Пробежал по пустынной улице и вскочил в видавший виды сельский омнибус, как раз когда тот отъезжал со Старой площади.

В автобусе, обычно переполненном, на сей раз было только два пассажира – молодой мужчина лет двадцати пяти с хорошим лицом и аккуратной бородкой, который был погружен в чтение какого-то романа, и его непосредственный попутчик, вызвавший у Дункана внезапный шок узнавания. Хотя Дункан и не видел его шесть лет, он сразу узнал полнотелого мужчину средних лет с тяжелым подбородком, мешками под глазами и редкими черными волосами, зачесанными на лоб. Это был Честный Джо Овертон!

Вскоре последний дал понять, что он не забыл Дункана.

– Это ты, – проскрипел он. – Что ты тут потерял в такой вечер?

– А вы? – спросил Дункан.

– Я! – проворчал Честный Джо. – Я навещал своего сына. Меня бы не было в этом проклятом катафалке, если бы моя машина не сломалась. Что-то с зажиганием. Ну подожди, доберусь до своего механика – сверну ему шею к чертям. – Он вытащил из кармана сигару, откусил кончик и спросил, закуривая: – Далеко собрался?

– В Страт-Линтон, – сказал Дункан.

– А! – с явным интересом отреагировал старый знакомый. – Прекрасная долина! Я сам болтаюсь неподалеку от этого богом забытого места. Занят самым большим проектом в своей жизни, на озере Лох-Линтон – плотина, шлюзы, турбины, генераторы, целый набор штуковин, где занято более тысячи человек. Все твои друзья из Совета Ливенфорда со мной. Когда мы закончим, мы обеспечим электроэнергией и светом половину восточных графств. Практически монополисты, к тому же у нас есть собственный глиноземный завод в придачу.

Дункан молчал. Помимо того, что рассказала ему Джин, в последнее время об этом много писали в прессе. Ожесточенные споры касались нового плана, который, несмотря на несомненную пользу, уничтожил бы на многие мили вокруг этот прекрасный природный ландшафт.

Глава 36

– Видишь вон того молодого выскочку? – Честный Джо указал на их попутчика, поглощенного чтением. – Это Алекс Эгль, сын сэра Джона Эгля. Клянусь богом, ты не поверишь, сколько неприятностей они нам доставили, эти чертовы Эгли, пытаясь угробить наш план и спасти свою открыточную собственность. Но я приложил их как следует! – Он потер руки, затем скосил бегающие глазки на Дункана. – А что у тебя за дела в долине Линтон, смею спросить?

– Еду заменить местного доктора Мердока, – ответил Дункан.

– Мердока! – возмущенно воскликнул собеседник. – Эту упертую старую свинью!

– Вы знаете доктора Мердока? – холодно спросил Дункан.

– Слишком хорошо, – пробурчал старший Овертон. – Я попросил его оказать мне услугу по нескольким случаям выплаты компенсации. Кучка моих людей имела глупость заболеть брюшным тифом – начали требовать пособия по болезни. Вместо того чтобы помочь мне, этот старый черт обвинил во всем еду, которой я их кормил, и поклялся, что представит доказательства в суде, если я им не заплачу.

– И конечно, он был не прав? – ровным тоном осведомился Дункан.

Подрядчик бросил на него острый взгляд:

– Прав он или нет, но я так просто не забуду этого твоего доктора Мердока. Передай ему это от Джо Овертона, когда увидишь. Я рад, что он болен – ему давно пора помереть. Им в Линтоне нужен новый, современный молодой врач, и, возможно, именно я его и найду.

– Вы зря потратите время, – холодно сказал Дункан. – В Страте все любят старину Мердока.

Отвернувшись, он вытащил из кармана учебник и начал читать. При этом ему почудилась полуулыбка одобрения на лице молодого Эгля.

Хотя Дункан пытался сосредоточиться на своей книге, он был рад, когда долгая, холодная поездка закончилась. Он зашагал по деревне, погруженной в белое безмолвие, под ногами скрипел сухой снег, а от мороза дыхание превращалось в иней. Его наполнило чувство радостного возбуждения – он был похож на школьника, возвращающегося домой.

В конце улицы в ночи мерцали окна дома доктора. Дункан затопал по ступенькам, поднял тяжелое дверное кольцо, но, прежде чем успел его опустить, дверь распахнулась и на пороге появилась Джин – темный силуэт на фоне теплого света.

– Входи, – воскликнула она. – Как я рада тебя видеть! Это просто отлично, что ты приехал!

Быстро, нетерпеливо она помогла ему снять пальто – ее глаза горели радостью оттого, что она снова его видит.

– И твоя рука, – понизила она голос. – Разве это не замечательно?

Что ж, вполне, но не более того. Но радость в ее голосе тронула его, столько в этом было живого чувства.

– Еще более замечательно то, как ты меня встречаешь, Джин.

Он стоял, пристально глядя на нее, не желая покидать теплый уют ее присутствия.

– Где больной?

– Наверху. В ужасном настроении – это показывает, что он не так уж и болен.

– Так или иначе, я взгляну на него прямо сейчас.

Дункан снова улыбнулся ей и повернулся к лестнице.

Старый доктор сидел, опираясь на подушки, в кресле с высокой спинкой, на коленях у него был плед, у локтя пыхтел чайник на случай приступа астмы. Щеки доктора пылали, лоб был красен, но слезящиеся глаза смотрели на Дункана с неукротимым гневом.

Глава 37

– Итак, – прохрипел Мердок, – перед нами сама великая личность. Прямиком от пробирок и нарядных белых халатов!

Дункан с особым интересом посмотрел на него.

– Вы должны быть в постели, – сухо сказал он. – У вас температура, наверное, под сотню[2]2
  100 градусов по шкале Фаренгейта соответствуют 37,8 °C.


[Закрыть], и у вас сильный цианоз.

– Цианоз! – передразнил Мердок. – Это один из ваших новых научных терминов, благослови Господь мою душу! Я уже почти вылечился!

– Пожалуйста, не надо. Вы делаете себе только хуже!

– Может, и так, – пробормотал Мердок. – Но я выздоровлю и без твоей помощи, дорогой доктор. Я за тобой не посылал – это все Джин. И если ты посмеешь попробовать на мне хоть что-то из своих новомодных примочек, я встану с этого кресла и тогда берегись! – Он сделал паузу, затем добавил с насмешливой иронией: – Да, чуть не забыл – как поживает твоя любимая женщина?

Дункан стиснул зубы:

– С ней все в порядке.

– Ты разочаровал меня, наглый юный щенок! – возопил Мердок. – Тебе должно быть стыдно за себя!

– А вам за себя, старый упрямый дурак!

Однако, поскольку эта сцена была не на пользу больному, Дункан сделал над собой огромное усилие, чтобы удержаться от дальнейшей перепалки.

– Мне нужен список завтрашних вызовов, – сказал он категорично.

– Джин отдаст тебе список, – прорычал Мердок.

– Спасибо. – И Дункан направился к двери.

– В Блейн-Ду есть больная женщина, – сказал Мердок. – Жена лесника Маккелви. Она, бедная, умирает от двусторонней пневмонии. Было бы чересчур в такую ночь просить так называемого ученого поехать взглянуть на нее. – Он отвел глаза. – Но мужчина бы поехал.

– Где этот Блейн-Ду?

– Всего каких-то пятнадцать миль в гору. Хэмиш знает этот особняк. – Мердок сделал паузу и медленно перевел взгляд на Дункана. – То есть ты поедешь?

В ответ Дункан просто посмотрел на него.

– Имей в виду, – без малейшего сочувствия прохрипел Мердок, – ничего хорошего ты не добьешься. Но, по крайней мере, это успокоит мужа. Не пытайся прибегать к альтернативным методам лечения у смертного одра. Или Маккелви захочет размозжить тебе голову на месте.

– Я попробую то лечение, которое посчитаю нужным, – бросил Дункан через плечо. – И пошел к черту Маккелви – и вы вместе с ним!

Он захлопнул дверь.

Спустившись, Дункан зашел в полупустую домашнюю аптеку, довольно жалкую на вид – всего несколько пузырьков на деревянных полках, потускневшие медные весы. Там он взял саквояж Мердока – маленький, потертый, в пятнах, с пожелтевшими застежками – черная кожа так сильно пострадала от непогоды, что местами стала ржаво-коричневой. Внутри были аккуратно сложены простейшие лекарства, самые надежные и испытанные средства лечения – шприц для подкожных инъекций, стрихнин, морфий, пара старомодных акушерских щипцов, жгут, бинты, иглы – фактически этакий примитивный арсенал, который мог бы пригодиться Галену[3]3
   Гален – знаменитый древнеримский медик, хирург и философ.


[Закрыть] или самому маэстро Гиппократу.

Взяв саквояж Мердока и чувствуя, как почему-то защемило сердце, Дункан сел в машину рядом с Хэмишем, и они поехали. Чего-чего, а снега прибавилось. Там, где работал снегоочиститель, он лежал высокими сугробами по обочинам дороги. Вскоре, когда Хэмиш свернул с главной магистрали на более узкую горную дорогу, машину стало болтать и заносить из стороны в сторону. Вокруг, словно призраки, стояли в саване инея сосны.

Машина взбиралась все выше и выше. На поворотах в нее ударяли резкие порывы ветра, заглушая подвывание стеклоочистителя и хруст по снегу надетых на шины цепей.

Прошел целый час, прежде чем Хэмиш остановил машину возле смутно видневшегося дома, стоявшего особняком. Очевидно, их ждали. В тот же миг дверь распахнулась.

После снежной белизны под фарами, нащупывавшими извилистый путь в лабиринте дороги, освещение в доме показалось неестественно тусклым. Напрягая зрение, Дункан разглядел высокую, внушительную фигуру лесника – молодого человека лет тридцати с осунувшимся от беспокойства лицом. У каменного очага стояла пожилая женщина, которую Дункан принял за соседку, с двумя молчаливыми детьми. Четыре пары глаз с тревогой и недоверием устремились на него.

Глава 38

– Доктор Мердок болен, – сказал Дункан. – Я доктор Стирлинг.

– Бедная Энни! – Лесник опустился на низкий деревянный стул и обхватил голову руками.

Посмотрев на исполненного отчаяния отца, дети заплакали. Женщина привлекла их к себе, успокаивая скорбным шепотом:

– Не плачьте, мои бедняжки, хотя теперь вы все равно что остались без матери.

Дункан не подал вида, что обескуражен таким приемом в такое время. Из ниши в дальнем конце комнаты доносилось затрудненное дыхание. Он поставил саквояж Мердока на стол и подошел к низкой кровати, на которой лежала больная.

С одного взгляда он убедился в серьезности данного случая. Тут не было необходимости в научной атрибутике, характерной для его недавней работы. У этой пациентки, молодой деревенской женщины, все еще красивой, несмотря на разрушительные последствия инфекции, была долевая пневмония обоих легких. И она умирала.

Его охватило сильное волнение. Это было побуждение к битве, пьянящее, непреодолимое. Вместе с желанием сражаться пришло ощущение силы, которое прокатилось волной по всему его существу. Эта женщина могла умереть, но она все еще была жива. И он не позволит, он не должен позволить ей умереть.

Он снял пальто, закатал рукава рубашки, заговорил с женщиной у камина.

– Мне нужно чтобы вы набрали снега, – сказал он. – По крайней мере два-три ведра.

Дункан подошел к обеденному столу, открыл саквояж. Он ясно видел план своих действий: бороться с лихорадкой, поддерживать слабеющий организм больной до наступления кризиса.

Сначала он устроил свою пациентку поудобнее, сняв с нее разношерстную груду одеял и накрыв одной простыней. У него не было льда. Но природа дала ему другую субстанцию, ничем не хуже. Когда принесли снег, он щедро использовал его, обложив им горящее, истощенное тело.

Он трижды обкладывал молодую женщину снегом, затем при свете масляной лампы достал термометр и смерил ей температуру, после чего взял шприц и осторожно ввел небольшую дозу стрихнина.

Прошел час. Двое детей уснули у камина на старом, подбитом конским волосом диване. Недоверчивая соседка прекратила свои причитания и смотрела на Дункана с невольным интересом и уважением. Маккелви тоже, казалось, сознавал, что его жену пытаются спасти.

– Доктор, – прошептал он, – как вы думаете, у нее есть шанс?

– Помолчи, Джон Маккелви, – тут же вмешалась женщина, – и позволь доктору делать свое дело.

Наступило три часа ночи. Сидя у кровати, взлохмаченный, с расстегнутым воротником рубашки, держа палец на запястье больной, Дункан вдруг почувствовал, как все в нем замерло. В течение последних двух часов он не раз применял стрихнин; он бросил все свои силы на борьбу с заболеванием. Температура оставалась неизменной, дыхание не ухудшалось, но сердцу, казалось, уже ничто и никто не в состоянии помочь. Пульс под пальцами Дункана затрепетал, запнулся, снова слабо затрепетал, а затем погас.

– Да, – печально пробормотала женщина рядом с ним. – Вы сделали все, что могли, доктор, но она ушла.

Глава 39

Это слова вызывали у Дункана отчаянный протест. В приступе какого-то вдохновения он, резко повернувшись, схватил со стола флакон с эфиром, наполнил шприц и воткнул его в остановившееся сердце лежащей без сознания женщины. Затем обеими руками он со всей силой начал массировать левую половину ее грудной клетки. Он работал неистово. Сначала ответа не было, затем он почувствовал под своими руками медленную, конвульсивную пульсацию. Сердце совершило один удар, поколебалось, решилось на второй и третий, затем возобновило свой медленный неуверенный ритм.

Несмотря на неудобную позу, он не осмеливался выпрямиться, размяться. Он знал цену каждой секунды, сражавшейся на его стороне. Время, время – поддержать в ней жизнь, пока не наступит кризис, вот что было главным сейчас.

Она не двигалась с того ужасного момента, когда впала в кому. Но теперь, внезапно, со слабым стоном, она повернула голову на подушке. Огромная, безумная надежда охватила его. Затем он увидел капельку пота у нее на лбу. Завороженный, он смотрел, как капелька, раздвоившись, медленно стекает по щеке. За ней последовала еще одна и еще. Вскоре больная была вся в поту, лихорадка спала, начался кризис – она была спасена.

Когда Дункан наконец устало поднялся с кровати, в окно проник первый слабый проблеск рассвета. Вконец измученный, он все же испытывал странный восторг, музыкой звучавший в его ушах. Он спокойно вымыл лицо и руки холодной водой, медленно натянул куртку. И тут, вздрогнув, он осознал, что рядом с ним стоит Маккелви.

– Доктор, – глядя на него, сказал лесник, но больше не смог произнести ни слова. Никакая литания не сравнилась бы с этим единственным пророненным им словом, никакая благодарность не заменила бы рыдания, сдавившего горло лесника.

– Ну-ну, дорогой! Не приставай к доктору, – вмешалась соседка, суетившаяся у камина. – Идите сюда, доктор! Вот вам миска доброго горохового супа. Я приготовила на завтрак детям, но сначала и вы поешьте. За такую вашу работу вы больше всех и заслужили.

Дункан принялся за горячий, наваристый суп с пахтой. Никогда в жизни он не ел ничего вкуснее. Заодно поели и Маккелви с Хэмишем, переночевавшим в чулане. Проснувшиеся дети, с благоговением постояв перед спящей матерью, тоже присоединились к компании за столом.

Когда Дункан ехал обратно, снегопад перестал и солнце окрасило небо в красный цвет. Хэмиш оказался на удивление разговорчивым – растаявшие предрассудки превратились в поток дружеской болтовни. По приближении к деревне он заявил:

– Я знаю одного человека, который будет доволен тем, что вы сделали. Доктор дал появиться на свет Энни Маккелви. И как же его огорчало, что небеса угрожали забрать ее!

Дункан вошел в дом и тихо проскользнул наверх. И все же, хотя он старался не шуметь, Мердок окликнул его, когда он проходил по лестничной площадке. Дункан постоял, затем вошел.

– Ну, – сказал старый доктор странным тоном, – ты помог бедняжке спокойно уйти?

Дункан устало и далеко не театрально махнул рукой:

– Она поправится. У нее был кризис в четыре утра. Чтоб вас черти взяли, она поправится раньше вас.

– Ты что, шутишь? – спросил Мердок.

– Я нет, – устало сказал Дункан.

Лицо старика было непроницаемым. Тихим голосом он проговорил:

– Иди в свою комнату и поспи часика два. У тебя впереди тяжелый день. А операция в девять.

В этих словах не было ничего особенного, и все же то, как Мердок произнес их, вызвало у Дункана невыразимое чувство удовлетворения.

Глава 40

Вскоре вся округа узнала о том, как Дункан преуспел в лечении пневмонии Энни Маккелви. Нельзя сказать, что он получил одобрение, – это было просто признание его наличия как такового, вкупе с благочестиво выраженной надеждой, что в молодом странноватом докторе может оказаться что-то хорошее.

Шли дни, каждый из которых был полон событий и немалых испытаний, требовавших от Дункана профессиональных знаний и выносливости, – Дункан чувствовал, что он растет как практикующий врач. Боль из-за потери Маргарет все еще не утихала, и бывали моменты, когда его захлестывала волна отчаяния. И все же рана оказалась менее серьезной, чем он себе представлял.

Долгие серые дни со снегопадами миновали, и иногда за утренний обход он преодолевал на машине пятьдесят миль по пересеченной местности, а затем возвращался, сияющий и голодный, к своей полуденной трапезе. И как только он появлялся, его уже ждали блюда с готовой вкусной едой. Дункана поражало, с каким спокойным совершенством Джин ведет домашнее хозяйство.

Как-то после двух недель пребывания в Страт-Линтоне он сказал:

– Джин, однажды кому-то очень повезет с такой женой, как ты.

Она отвернулась, чтобы он не мог видеть ее лица. Слегка натянутым тоном она ответила:

– Ты так думаешь?

– Я правда так думаю, – сказал он полушутливо. – А когда твой отец выйдет на пенсию, что ему предстоит в ближайшее время, он устроит тебя с приличным приданым…

Она резко повернулась, лицо ее выражало волнение и протест.

– Не говори так – это на тебя не похоже!

– Почему, Джин… – Он замолчал, сбитый с толку.

– Что ты можешь знать о моем будущем – откуда такая бесцеремонность? Ты хоть понимаешь наше положение? Папа просто не может уйти на пенсию. Он не может этого себе позволить. Мы не богаты, мы бедны. У нас нет ничего, кроме этого дома и мебели, которая в нем. Мой отец лечил людей не ради собственной прибыли. – Ее чувство собственного достоинства вылилось в отчаяние. – Все эти годы мы с трудом сводили концы с концами. Даже сейчас у нас большие долги за лекарства. И слышать твои глупости о моем замужестве… – Она внезапно замолчала, в ее глазах заблестели слезы.

Хотя Дункан и не понимал, чем ее обидел, было очевидно, что он причинил ей боль.

– Прости, Джин. Я просто пытался пошутить. – В его голосе звучало раскаяние.

– Это я глупая, что расстраиваюсь. – Она отстранилась, стараясь справиться со своими чувствами. – Ой, чуть не забыла. Был звонок как раз перед ланчем. Кто-то получил легкие ранения на гидроэлектростанции в Лох-Линтоне. Мистер Овертон спрашивал, не подъедешь ли ты туда сегодня днем.

– Овертон, – повторил он. – Гидроэлектростанция!

– Да. Если бедному Страт-Линтону когда-нибудь и перепадут какие-то деньги, этот мистер все равно их прикарманит. С его дешевой рабочей силой и плохими материалами.

В состоянии какого-то раздумья Дункан после ланча сел в машину и поехал в сторону озера Лох-Линтон. Дорога шла через долину к гребнистому плато за ее пределами. Наконец он добрался до высшей точки в долине, откуда перед ним должен был открыться самый прекрасный из всех этих пейзажей.

Но там не было ничего прекрасного – вместо горного озера только лишь новое, рукотворное уродство. От берега тянулись ряды унылых лачуг. Деревья были безжалостно вырублены. Вокруг котлованов огромные земляные насыпи. Изрытое пространство завалено кучами мусора, консервными банками, битыми бутылками. По одну сторону дымовая труба, извергающая дым и искры. По другую – большие бетономешалки, закладывающие основной фундамент под глиноземный завод.

Выйдя из машины, Дункан зашагал по неровной тропинке к будке с надписью: «Администрация, не входить». Внутри были трое: Овертон, коренастый мужчина в комбинезоне и, к его удивлению, Леггат – адвокат с лисьим лицом из Ливенфорда.

Честный Джо встал и приветственно проворчал:

– Наконец-то! Я все гадал, когда, черт возьми, ты явишься. Мистера Леггата ты знаешь – он юрисконсульт моей компании. А Лем Бриггс – мой заместитель по строительству.

Дункан обменялся кивком с небритым Бриггсом, переглянулся как со старым знакомым с адвокатом.

– Как я понял, тут у вас произошел несчастный случай, – сказал он.

– А, ерунда, – отмахнулся Честный Джо. – Всего лишь ушиб ноги. Деревянная балка подломилась, и на болвана, что стоял внизу, упало немного бетона.

– Балка была прочной, – вставил Леггат. – Она не сломалась, а соскользнула.

По его тону Дункан понял, что адвокат лжет.

– Так осмотрим его? – сказал он.

Раненый рабочий лежал на койке в одной из времянок. Подозревая что-то более серьезное, чем ушиб, Дункан внимательно осмотрел опухшую ногу. Это был явный перелом.

– Кости не сломаны, а? – многозначительно спросил Честный Джо. – Хватит с меня случаев с компенсацией. Я столько вложил в этот завод, что мне не до подобной чепухи.

– Поперечный перелом малоберцовой кости, – сказал Дункан. – Я доложу об этом сегодня вечером.

Честный Джо выругался.

– Эта опора была гнилой, мистер Овертон, – сказал рабочий. – Я слышал, как она треснула. Половина всех балок, которые мы используем, они изъедены жучками.

– Заткнись, – сказал ему Бриггс.

– Лем! Ты слишком предан компании, – умаслил его Леггат. – Тут не зря называют мистера Овертона «Честный Джо». Наш бедняга получит свои деньги – все, что ему положено. Даже если он сам виноват. Все мы знаем, что сбои бывают и у отличных работников, – он сделал паузу, – и у материалов.

Честный Джо бросил на своего адвоката быстрый взгляд.

Дункан тем временем перевязал поврежденную ногу и под конец зафиксировал ее с помощью примитивной шины.

– Неплохая работа, – прокомментировал Честный Джо с невольным восхищением. – Я искренне рад, что ты прошел свой путь и стал врачом. Насколько я понимаю, ты часто видишься с моим сыном?

Дункан кивнул.

– Да, этим парнем можно только гордиться! С его перспективами в Фонде Уоллеса и прекрасным браком, который он заключает, он будет на вершине медицинского древа прежде, чем ты успеешь сказать «скальпель» в операционной! – Он многозначительно потер ладони. – Тебе никогда не достичь таких высот, Стирлинг. Но я бы не прочь предложить тебе хорошую должность, которая мне может понадобиться, – при условии, что ты не попросишь слишком много денег. Как у тебя дела со стариной Мердоком из долины?

– Более или менее, – уклончиво ответил Дункан, защелкивая саквояж.

Честный Джо зло рассмеялся.

– Ты не сможешь поладить с этим старым ленивым ослом. Так вот, у меня есть идея, что моей компании не помешал бы врач, когда мы здесь все наладим. Ты как раз тот человек, который подходит для этой работы. Имей это в виду, пока я не дам знать. А пока хочешь сигару?

– Извините, мне нужно возвращаться, – сказал Дункан в ответ на притворное дружелюбие собеседника. Затем, на дорожке, ведущей к его машине, он остановился и холодно сказал: – Вы мне просто заплатите. С вас, пожалуйста, полгинеи.

– Чего?

– Если только, – Дункан пристально посмотрел на него, – вы не считаете, что это мало.

Честный Джо, справившись с огорчением, медленно достал из кошелька банкноту в десять шиллингов, добавил шесть пенсов и протянул ее Дункану.

– Вот, бери. – Он заставил себя улыбнуться. – Я сказал, что ты многообещающий юноша. Я не осуждаю тебя за то, что ты устраиваешь свои дела, пока старик лежит в лежку. Как я уже сказал, однажды мы с тобой будем вместе. Лучше дай мне свой адрес.

– Меня можно найти в медицинском справочнике, – отрезал Дункан.

– Конечно, – сказал Овертон, протягивая влажную руку. – Я найду тебя там – если ты мне понадобишься.