Текст книги "Два мира и любовь"

Арье Вудка
Два мира и любовь. Стихи 1969-2016

Моей самой младшей дочери, родившейся 29 июля 2016 года в Израиле, посвящается эта книга

Моя малышка! Пусть на твоем жизненном пути тебя естественно, как дыхание, сопровождают три столь тяжко обретенных мной достояния: Вс-вышний, Родина, Любовь.

За колючей проволокой

(Мордовия, Урал, Владимирский централ)

Владимирский централ

Недошедшим

 
Не той мы утробы,
Нам жить здесь нельзя:
Чужие сугробы,
Не наша земля.
 
 
С нас смоет кручину
Кинерет родной.
Чужбина, чужбина,
Пусти нас домой!
 
 
Надежда истлела,
Иссякло тепло,
И серое небо
На землю легло.
 
 
Душа улетает
На вечный покой —
Чужбина седая
Пустила домой.
 

Потоп

 
Вздымается пучины буйный демон.
Над гибелью – один ковчег святой.
Давно плывут акулы над Эдемом,
И небо перемешано с водой.
 
 
Когда лишь волны выли нам в ответ,
И не было опоры даже в вере,
Мне голубь нес оливковую ветвь,
Как весть о том, что есть на свете берег.
 
 
Пусть воет вал, отвыкший от преград,
И снова в борт гремит удар жестокий —
Страна моя встаёт, как Арарат,
Над водами вспенёнными порока.
 
 
И слабенький проросший стебелек,
Склонясь на непросохший скользкий камень,
Любуется, как радугу зажег
Вс-вышний светозарными мазками.
 

Бар Гиора

 
Себя запомнил он в борьбе.
Его скрутила сила злая,
И смерть готовит он себе,
Кулак от ярости сжимая.
 
 
Но как-то разом, как-то вдруг
С души спадает тяжкий панцирь.
С улыбкой смотрит он вокруг:
Неужто это душный карцер?
 
 
Как будто орды злобных туч
Пролились ласковою влагой,
И каждый камень, каждый луч
Забрезжил вдруг безбрежным благом.
 
 
Душа, испивши Б-жий свет,
Лазурней утреннего плёса.
Ей нет страданий, смерти нет,
И отовсюду счастье льётся.
 

«Умывалась заря в Иордане…»

 
Умывалась заря в Иордане,
И звенел, наполняясь, кувшин.
Выходил Гилеад на свиданье,
Одеяла снимая с вершин.
 
 
Беззаботно щебечет поляна
Под дыханием робким тепла…
О, родная земля Ханаана,
Не глазами я видел тебя!
 

«Консервы из немертвых тел…»

 
Консервы из немертвых тел.
Решетка. Круглое оконце.
Там тополиная «метель»
По синеве несется к солнцу…
 

«Бестрепетно сомкнулись веки встречные…»

 
Бестрепетно сомкнулись веки встречные.
Спокоен скрип небесного порога.
А у меня в запасе – веки вечные
И трубный рокот рокового рога.
 
 
Умчалась моя детская неистовость
В забытый мир, столь чуждый и огромный.
Над изголовьем ветер перелистывает
Страницы снега, времени и дремы.
 

«Почему я не там, где тревога…»

Почему я не там, где тревога,

Где восторг – невозможного грани,

Где Кинерет, как зеркало Б-га,

Ярко блещет в зеленой оправе?

«Суетой одуряющий город…»

 
Суетой одуряющий город
Бесконечно, привычно чужой.
Но горячее сердце нескоро
Обрастает незримой межой.
 
 
И тогда от троллейбусной давки,
От знакомых, толпы и бесед
В кафетериях, вжатых в прилавки,
Ты уходишь, как будто во сне.
 
 
За высоким кирпичным забором —
Позабытых могил уголок
И скамейка в тени, на которой
Я сидел после долгих дорог.
 
 
Наклоненные старые плиты
Затаили родные слова,
И Давида звезда на граните,
И повсюду – глухая трава.
 
 
И деревьев беседа лесная
Протекает, как день, не спеша.
Только там – почему, я не знаю —
До глубин отдыхала душа.
 

«И дыхание мерзнет в усах…»

 
И дыхание мерзнет в усах,
И над смуглым румянцем заката,
В синеве переходно-крылатой,
Заиграла звезда на весах.
 
 
Сосны черные в дальних лесах —
Сторожами на ясной полоске,
Догорающей тающим воском,
Замерзающей в звездных слезах.
 

«Да воспрянет Г-сподь в жуткой славе огня…»

 
Да воспрянет Г-сподь в жуткой славе огня,
Чтобы таяли горы, как воск,
И да слабость отпрянет, как тень, от меня,
Как вороний разбрызганный мозг.
 
 
И над гибнущим мраком труба в окоем
Заиграет, грозна и строга,
И восстану, и вспыхну разящим огнем,
Пожирающим сонмы врага.
 

«Чужбина, полная печалью…»

 
Чужбина, полная печалью,
Себя весельем не души!
В ненастье осени причалю,
В сосуд излюбленный души.
 
 
Там паутинка в небе бледном —
Как нить смертельной пелены,
И все леса огнем последним
Библейских строк опалены.
 
 
Прохладный сумрак освежает,
Он успокаивает боль.
И рваный ветер над межами
Лишь тучи гонит пред собой.
 
 
Земля средь влажного загара
Жиреет зреющим грехом,
Но медлит праведная кара
В долготерпеньи золотом.
 
 
И акварельных далей блеклость —
Окно прозрачности двойной,
И эта призрачная легкость —
До горизонта, в мир иной…
 

«Солнца соки влились в листья…»

 
Солнца соки влились в листья,
И закаты расплескались,
А дождей сырые кисти
Унесли небесный талес.
 
 
Как земля под стоны реи,
Все плывут воспоминанья.
Чувство жизни тем острее,
Чем дождливей и туманней.
 

Ленинград

 
Нева. Российский Иордан.
Разгул свинца, гранит угрюмый,
И неба северные думы,
И вечной слякоти дурман.
 
 
Одеты в северный наряд,
Наперерез дороге санной
Мечтой томительной и странной
Дворцы Италии стоят.
 
 
На всем – тяжелый полусвет,
Как будто тучи с пеплом слиты,
Как будто седина комет
Легла на сумрачные плиты,
И синева до дна испита,
И ярких красок вовсе нет.
 
 
Как бред, струение денницы
Сквозь мглу прокладывает путь,
И если руки протянуть,
За небо можно ухватиться.
 
 
Все эти каменные сказки —
Болотных мхов блаженный сон.
Невы разгул, капели звон,
И мира призрачные маски.
 
 
Какая тяжкая решимость
В бунтарке скованных равнин!
Какой размах, неудержимость
Неумолимой, злой волны!
 
 
Валы свинцового разгона,
Разверзнув твердь, влекут туда,
Где вместо труб Иерихона —
«Авроры» черная труба.
 

Мордовия

 
Опять леса забрезжили в тумане.
Ползет унылый, сумеречный день,
Где неба нет – лишь серый пар, как в бане.
И ты себя терпением одень.
 
 
Вдоль проволок заботы обновляют
Под лай собак и карканье ворон.
Нам распевает радио о мае
Под вахтенного рельса тяжкий звон.
 

1971, Потьма

Бабье лето

 
Черны, мрачны ветвей костлявых кисти.
Живой прохладой поит ветра ключ.
Тогда сжигают кучи мёртвых листьев,
И солнце скупо греет из-за туч.
 
 
Глух небосвод, невнятен, ватен, женствен.
Дымы костров подобны временам.
Коты урчат в продлившемся блаженстве,
И вкусен листьев горький фимиам.
 

Обретение

 
Вброд по горло через враки,
Не жалея ног,
Я искал Тебя во мраке
И уснуть не мог.
 
 
Я искал, еще не зная,
Что же я ищу.
Открывалась полночь злая
Вьюге и дождю.
 
 
И в кромешном вое рваном,
Где дороги нет,
Сквозь невидимые раны
Пробивался свет.
 
 
За последними домами,
В звяканье вериг,
Застревал в густом тумане
Запоздалый крик
 

1972, Потьма

Предчувствие

 
От чистоты безгрешного Адама
Порогом смерти мы отделены,
И даже клочья райского тумана
Замерзли среди снежной пелены.
 
 
Но, может быть, еще под звездной твердью
Мы в

...

конец ознакомительного фрагмента