Текст книги "Стать дельфином"

Глава 20

Вернувшись в город, Майя первым делом стал искать конюшни и лошадиные клубы и нашла лишь один, далеко загородом. Она готовилась к поездке в клуб загодя, приготовив целый список вопросов к конюху и тренеру. И вот, наконец, наступила суббота. Простояв почти сорок минут на остановке, Майя села в подошедший старенький автобус и поездка началась. Автобус долго кружил по городу, прежде чем выехал за его пределы. Там, за границами города, он останавливался уже гораздо реже и бежал быстрее и веселее. Прошло не меньше часа, прежде чем автобус достиг свой конечной остановки. Последние пассажиры – Майя и пожилая дама, – сошли с автобуса. Дама побрела в сторону небольшого поселка, маячившего вдали, а Майя несколько секунд стояла, растерянно оглядываясь по сторонам в поисках хоть какого-нибудь намека на лошадей. Прищурив глаза, она, наконец, увидела небольшое строение метрах в двухстах от дороги. И, поскольку других альтернатив не было, она быстро пошла к нему.

Приблизившись к низкому зданию, более всего напоминавшему обычный сарай, она обогнула покосившийся забор и вошла в калитку. На нее пахнуло резким застоявшимся запахом несвежего сена, навоза и грязи. Майя прошла по дорожке по чмокающей глине и вошла в сарай. В темноте, пока привыкали глаза, она слышала сопение, фырканье и возню, а когда глаза стали различать формы и цвета, ее взору открылись несколько стойл, в которых находились лошади. Она пошла вдоль прохода между стойлами, оглядывая лошадей, которые были совершенно безучастны к ней. Подойдя к заграждению, за которым стояла темно-каурая кобыла, Майя зацокала языком и протянула к ней руку. Та подняла голову, рассеянно посмотрела на Майю тусклыми глазами, подумала секунду и вновь опустила голову к полу, на котором она пыталась выискать сено среди груд навоза. В конюшне вились тучи мух, которые не давали покоя лошадям, те вздрагивали, когда какое-нибудь особенно зловредное летающее насекомое садилось на них, вонзая жало или челюсти, и неистово размахивали своими хвостами, тщетно пытаясь отогнать ненасытных и надоедливых оводов и мух.

Сердце Майи потяжелело. Не таким она представляла себе лошадиный клуб. По сравнению с конюшнями в ауле, эта была жалкой пародией на место, где, по убеждению Майи, человек должен был создавать самые лучшие условия для жизни своих четвероногих друзей.

Майя с облегчением вышла из сарая на солнечный свет. И тут ее окликнул резкий с хрипотцой женский голос. К ней направлялась небольшого роста девушка, в сапогах, жилете и с хлыстом в руке. Приблизившись к Майе, она остановилась, смерила девочку взглядом с ног до головы и посмотрела в лицо Майи. Взгляд ее был настороженным и колючим.

«Тебе что надо?» – грубо спросила девушка. «Странно, мы, кажется, не переходили с ней на «ты», – с иронией подумала Майя про себя. А вслух промолвила: «Я узнала о вашей конюшне и хотела бы осмотреть ее и познакомиться с лошадями». Девушка в ответ коротко кивнула головой и велела следовать за ней.

Осмотр продлился около получаса. Девушка оказалась владелицей конюшни, управляющей, главным конюхом и главной по закупкам в одном лице. С ней работали еще двое студентов, нанятых на несколько часов в день. Майя задавала свои вопросы, девушка отвечала, постепенно проникаясь к ней доверием. Обрадовавшись случаю, девушка вылила на Майю целый ворох информации и не преминула пожаловаться на нехватку средств для содержания лошадей, на отсутствие клиентов, желающих обучиться верховой езде, на сложности с кормами, на завышенные ставки ветеринара и мастера по ковке, на бестолковость своих помощников, и конечно, на климат, совсем не способствующий здоровому содержанию животных.

Затем они направились в манеж, представлявший из себя пристройку к конюшне. Поле манежа было небольшим, покрытым грязными опилками вперемежку с песком. На стенах висели конские упряжи, по углам были свалены щетки, швабры, веники, ведра и прочая утварь для уборки.

Послышался мягкий звук топота лошадиных копыт, и Майя увидела тощего долговязого парня, державшего за поводья худощавую каурую кобылу, на которой восседала пухлая женщина лет сорока. «Держим спину! Ноги вместе!», – крикнула своим грубым низким голосом спутница Майи, и быстро направилась к всаднице. Лошадь шарахнулась в сторону при приближении владелицы конюшни, и дико захрапела. Та подняла с манежа брошенную ранее длинную трость с грузиком на конце и хлестанула в воздухе. Раздался тонкий свист и хлопок, лошадь испуганно вздрогнула и отпрянула. Дальнейшая тренировка происходила в том же духе. Пухлая женщина отчаянно и невпопад пинала пятками своих сапог несчастную кобылу, та вздрагивала от боли, отчаянно вращала большими выпученными глазами, пытаясь понять, чего от нее хотят эти странные уродливые существа.

Майя не стала прощаться с владелицей «клуба». Она тихо вышла из манежа, постояла секунды две, с облегчением вдыхая полной грудью свежий воздух, и решительно направилась на остановку автобуса. Назад домой, прочь от этого кошмара.

Глава 21

Посещение «конского клуба» оставило в душе Майи тягостно-гнетущее впечатление. У нее что-то ныло в груди, и ком стоял в горле. Она вспоминала, какими доверчивыми, свободолюбивыми и независимыми были лошади в ауле, на свободном выпасе, и ей хотелось прокрасться тайком в городскую конюшню, открыть все стойла и выпустить лошадей на волю.

Майя никак не хотела верить в то, что Человек настолько жесток, в частности, по отношению к столь прекрасным созданиям, как лошади. «Мы же не мучаем кошек, собак или кроликов», – размышляла она, – так почему мы мучаем тех, кто гораздо умнее остальных созданий? А может, даже и умнее Человека». Постоянно возвращаясь в своих мыслях к этой тревожившей ее теме, Майя пыталась найти ответы, углубляясь в психологию, физиологию и анатомию животных и человека. Перечитав огромное количество литературы на сей счет, она пришла к выводу, что жестокость в целом есть проявление психического нездоровья. Укрепившись в этой мысли, она с тех пор смотрела на людей в ракурсе «жесток-гуманен» или «псих-не псих». Такая своеобразная классификация была, конечно, упрощенным взглядом на вещи. Но от того не менее справедливой.

А теперь мы подошли к тому удивительному явлению в человеческой жизни, которое знатоки называют Школой Высшего Разума.

Вы можете представить себе подчинение себе лошади без применения ударов тростью или хлыстом, без железа, без ментального и физического насилия? «Но тогда это будет уже не подчинение!», – скажете вы. И будете совершенно правы. Это будет Партнерство.

Лошадь-партнер. Кто-то может утолить свою жажду сарказма и иронии по этому поводу. Люди зачастую не способны создать истинно партнерские отношения друг с другом – о каких там лошадях вы говорите!… Люди проявляют необъяснимую жестокость там, где можно и следовало бы найти мирные и гуманные способы решения проблемы. Тонны книг создало человечество, пытаясь найти причину собственной жестокости. Откройте первый попавший вам под руку источник по психологии и содрогнетесь – настолько проблема жестокости многогранна, универсальна, обширна и безысходна.

Надо признать, классификация Майи была слишком прямолинейна. Очень часто вполне нормальные люди бывают жестоки как раз в первую очередь со своими близким. Жены жестоко пытаются манипулировать мужьями в стремлении добиться желаемого или реализовать свои комплексы. Матери с определенной долей жестокости манипулируют своими детьми, добиваясь послушания или… тоже реализовывая свои глубоко потаенные комплексы. Самое парадоксальное, что, поступая жестоко, люди как правило уверены в своей любви к ближнему. Определенно, склонность к шизофрении заложена в нас самой матерью-Природой.

Но вернемся к Майе: узнав о таком уникальном опыте дружбы с лошадьми, Майя испытала ликование: наконец она получила доказательства того, что ее интуитивное неприятие общепринятого подхода к дрессуре является по сути верным. И что это «психи» сошли с ума, а не она.

Но где ей было найти тех, кто разделял бы ее взгляды на «лошадиную дружбу»?

Вскоре Судьба изменила многое в ее жизни и Майя вдруг обнаружила, что некоторые ее мечты оказались вполне реальными и осуществимыми… Она даже могла погладить их по спине своими теплыми и мягкими ладонями.

Глава 22

Путешествия, несомненно, одна из самых важных ценностей нашей жизни. Там, где родились Арман и Майя, старики любили повторять «Спроси не у того, кто много жил, а у того, кто много видел», подкрепляя тем самым и свою страсть к перемене мест – хотя бы в пределах летнего и зимнего джайляу, и поразительную историю своего народа, легко снимавшегося со степного кочевья и устремлявшего быстрый бег своих табунов в любом направлении, и бороздившего благодаря этой своей способности континент во всех направлениях: от горных цепей на Востоке до океанского края на Западе, от таежных северных широт до горячих песков Аравии и теплых вод Индийского океана.

Возможно, благодаря такой генетике, – а может, и звезды в небесах тоже приложили свои лучи – и Арман, и ее дочь любили путешествия со всей страстью своих натур. Они были легки на подъем: могли собрать свой багаж за сорок минут и отправиться в дорогу, с радостным нетерпением предвкушая смену обстановки, людей и культур. Обе наслаждались атмосферой аэропортов, им доставляло невыразимое удовольствие сидеть после прохождения всех формальностей в зале ожидания и наблюдать за людьми: дети, бегающие по кругу и счастливые оттого, что никто их не удерживает; их родители, пользующиеся моментом и отпускающие своих чад на полную волю – все равно детям негде потеряться в замкнутом пространстве между мирами; пожилые путешествующие пары, трогательно поддерживающие друг друга на эскалаторе или, наоборот, отчужденно-уставшие друг от друга и двигающиеся казалось бы вместе, но каждый в своем собственном потоке; подростки самых невообразимых цветовых окрасов и стилей, от кибер-панков до откровенных и ничуть не смущающихся тем, а наоборот, даже бравирующих этим «ботанов». Арман с Майей, когда они путешествовали вместе, забавлялись, пытаясь угадать жизни окружавших их пассажиров. Кем они были, чем занимались, кто они по происхождению, зачем они куда-то летят – из таких полу-дурашливых вопросов создавался психологический образ пассажира. Это было забавно и интересно. Иногда их предположения неожиданно получали подтверждение прямо в зале ожидания. Как в тот раз, когда они пытались разгадать историю одной пары.

Это были женщина и мужчина, обоим было около тридцати-тридцати пяти лет, оба явно возвращались с моря – загар на их лицах и телах был еще свеж, ярок и красив. Но на их лицах присутствовал отпечаток бессонницы, притаившейся в темных кругах под глазами, оба были притихшие и вполголоса разговаривали друг с другом, взгляды их были несколько растерянные и отстранённые. Было очевидно, что они озабочены чем-то. Женщина была очень хрупкая, небольшого роста, с тонкими чертами лица и большими глазами, в которых в тот момент была усталость и отрешенность, она сидела на пластиковом сиденье, подобрав под себя ноги, кроссовки сиротливо валялись под сиденьем и, казалось, существовали отдельно от хозяйки. Ее спутник сидел рядом в пол-оборота и временами что-то говорил ей тихо, склонив к ее лицу свою большую кучерявую голову. Он убеждал ее в чем-то и не получал никакого отклика от нее. Женщина просто сидела, опустив голову, рассеянно слушала мужчину и слегка раскачивалась в кресле.

«У них какая-то проблема», – заявила Майя. «Да, – согласилась Арман, – это очевидно. Что еще можешь сказать, Балам?». Дочь помолчала несколько секунд, затем предположила: «Проблема явно возникла в конце их отдыха. Женщина еще не знает, как к ней отнестись. А мужчина, похоже, определился и пытается в чем-то убедить женщину… Не знаю, что это может быть… может, она забеременела?».

Арман была поражена этим предположением своей дочери. Внутренне она была просто убеждена, что проблема именно в этом, но никак не ожидала такой прозорливости от своей шестнадцатилетней дочери. Она резко вдохнула от неожиданности, порывисто обняла Майру и принялась целовать и нюхать ее макушку. Все-таки странно – ее дочь уже давно выросла из детского возраста, а запах в заветных местах ее тела оставался все такой же удивительно младенческий. Арман просто сходила с ума, нюхая макушку, за ушами, лоб и шею своего ребенка. Майя закряхтела и, пытаясь освободиться от объятий матери, произнесла в тысячный раз в своей жизни «Ну маааа! Ты же меня задушишь!». Обе знали последовательность этого ритуала и после этих слов радостно рассмеялись. Арман сделала еще один большой нюх, прежде чем отпустить дочь, и, оглядываясь по сторонам, поймала смеющиеся взгляды пожилой пары европейцев, сидевшей через ряд напротив. Арман улыбнулась им смущенно, и те закивали в ответ головами.

И тут объект изучения дочери с матерью «раскрыл карты»: молодая женщина вдруг резко выпрямилась в кресле, опустила ноги на пол, оперлась руками на свои колени и, казалось, намеревалась встать, но вдруг неожиданно вся сникла и безудержно разрыдалась. Ее спутник крепко и решительно обнял ее, сильно прижав к своей груди, и стал что-то шептать ей на ухо, перебирая пальцами ее локоны. Арман с Майей услышали лишь «обещаю тебе, я буду самым лучшим отцом», они переглянулись и молча обнялись.

Да, это было в Стамбуле. Когда Арман с Майей возвращались от дедушки с бабушкой, которые с некоторых пор покинули центральноазиатские широты и обосновались на побережье Средиземного моря.

В какой-то момент своих жизней они все покинули Центральную Азию. По целому ряду причин, среди которых были смена политического строя и рабочее предложение, поступившее Арман, но главным образом, из-за необходимости сменить климат проживания. С каждым последующим десятилетием степь превращалась в пустыню, и убийственные суховеи приносили с западного пересохшего моря тучи соляной пыли и песка. Аже с Ата стали чаще болеть, и Арман поняла, что надо их переселять в более благодатные края. Но пути их разделились: старшие обосновались на теплом море, младшие вынуждены были временно (как Арман искренне полагала) осесть на море северном. Холодном, негостеприимном, всегда сером. В городе, ставшим временным пристанищем и так никогда и не заменившим Арман тот родной, теплый и всепрощающий Дом, еще была Река. Но она мало напоминала Арман ту реку, однажды нырнув в которую, она спасла пару душ – свою и брата. Здешняя Река была свинцово-серая, всегда очень холодная, широкая и быстрая, с коварными водоворотами. Она текла из далекого северного полуморя-полуозера, весной по ней долго и с грохотом сходил лед, который проплывал мимо серых гранитных набережных невозмутимого Города, под его мостами и по его каналам вплоть до начала июня. Тогда наступало «черемуховое» похолодание, мог выпасть снег и на пару суток замести город белым покровом.

Те, кто приезжали в этот Город в качестве туристов, неизменно восхищались им. И не мудрено – он представал перед ними во всем своем надменном величии, холодный, отчужденный. Он неизменно производил Впечатление. Созерцая широкую панораму места слияния притоков Реки, шпили зданий прошедших веков, стройные ряды колоннад вдоль набережных, зеленые полосы английских парков, приезжий улавливал в своих возбужденных фантазиях музыку военных маршей и отточенные звуки грандиозных бравурных вальсов, игравшихся на великосветских балах. Хрупким интимным вальсам Шопена и фантазиям Дебюсси там не было места. Для Арман же он был просто великолепной и талантливо исполненной декорацией, и только. В нем тщетно было искать сочувствия, поддержки, тепла и понимания. Возможно, это общее свойство всех мегаполисов – если хочешь почувствовать себя действительно одиноким и никому не интересным, если жаждешь реализовать жгучее желание «Оставьте все меня в покое, наконец!», – попробуй пожить в мегаполисе. Да, там никто не будет донимать тебя бесконечными звонками с вопросами «Как живешь? Как дела? Как родители? Что решили по поводу юбилея тети Сони?». Ты будешь избавлен от постоянного внимания бесчисленных родственников, контроля, открыто или завуалировано проявляющегося со стороны армии любящих родных. Ты станешь вести жизнь Гордого Одинокого Путника – без тонких душевных связей, без ответственности, без обязательств.

Поначалу это кружит голову, открывает невиданные доселе перспективы. Можно броситься в те пучины, о которых лишь мечтал, читая литературу и слушая рассказы «бывалых». Можно делать карьеру – кто бы что бы под этим не подразумевал… Можно окунуться с головой в светскую жизнь, наслаждаясь моментами блистания на очередной вечеринке или на концерте модного азиатского музыканта в Большом Зале Музыки, или на двухсот пятидесятом биеннале в новоявленной модной галерее. Можно отчаянно флиртовать налево и направо, заводя кратковременные и средневременные знакомства и отношения – почти всегда одинаково страстные и добровольно бесперспективные. Большой Город открывает перед Путником все свои богатства и, как правило, не скупится. Он щедр и на россыпь духовных высот, и на бездонную мрачность всей сконцентрированной низости. Гордый Одинокий Путник волен черпать полной дланью из этого коктейля. Что просеется меж пальцев, а что останется горстью в ладони – чей в том промысел? Бога ли? Или Человека?

Арман была убеждена, что выбор всегда за ней. Она прошла все круги Эволюции в Большом Городе, которые считала необходимыми. И, завершив очередной круг, пришла к выводу о том, что этот Большой Город больше ничего не может ей предложить. Она исчерпала его возможности, которые считала приемлемыми для себя. Нет, конечно, у Города было еще много в подсобных помещениях, что могло, наверное, вызвать интерес у Арман. Но, как мы уже упоминали ранее, она искренне полагала, что, для того, чтобы оценить налитое в бокал, совсем не обязательно выпивать его до дна. Она предпочитала лишь «одним пальчиком коснуться воды». Инстинкт самосохранения был в ней развит хорошо. И, кроме того, эстетичность имела значение.

При чем здесь Большой Город? – спросите вы. По странной предопределенности, именно в нем Майя прикоснулась своей теплой мягкой ладошкой к одной из своих Мечт. В этом Большом Холодном Городе она вдруг обнаружила очаг неимоверной теплоты и радости.

Глава 23

Это был роскошный человек во всех смыслах. Он обрел известность и популярность у одних и ненависть других уже в молодости, работая журналистом и телеведущим на одном из популярных телеканалов Большого Города.

Он с неподдельным энтузиазмом бросался в расследования разного рода происшествий – от загадочной и бессмысленной с точки зрения нормального человека кражи кроликов у рассеянной домохозяйки, до многомиллионной аферы дельцов от строительного бизнеса. Его ум был остер, и он проявлял поистине выдающиеся способности детектива, распутывая нить событий. Его неутолимая жажда новой информации и аналитические наклонности интеллекта неминуемо привели своего обладателя в большую политику. Наверное, это было ошибкой – впутываться в Игры Сильных. Но он ничего не мог с собой поделать: неукротимое любопытство вкупе с обостренным чувством справедливости не оставляли ему другого выбора. Поиграв в Большую Политику, получив несколько весьма чувствительных ударов по голове, самолюбию и интеллекту причем, удар по голове был вполне физический: на него было совершенно заказное нападение с целью устрашения, – наш Роскошный Человек понял, что правила той игры, в которую он ввязался, не подлежат изменению силами гордого и отважного, но одинокого Улучшателя Мира. А менять свои внутренние установки он ни при каких обстоятельствах не желал. Нет, будучи вполне интеллектуально развитым человеком, он готов был идти на определенные компромиссы – до разумных с его точки зрения пределов. Но игра в Большую Политику требовала пренебречь этими пределами – и наш Роскошный Человек с достоинством вышел из этой игры.

Это был Интеллектуальный Гедонист: он испытывал настоящее наслаждение, погружаясь в факты и информацию, фильтруя их сквозь тончайшее сито своих ментальных механизмов, отделяя мельчайшие граны информационных алмазов от мусора, запуская этот драгоценный остаток в огранку, и получая на выходе яркие кристаллы обработанной информации высочайшей пробы. Конечный продукт его интеллектуальной деятельности чаще всего радовал главным образом только его самого, а также небольшую группу его единомышленников по репортажам и шоу. Подавляющее большинство потребителей его продукции приходили в ужас, негодование, возмущение или испытывали настоящее отвращение – но всегда это был шок от того, что сей харизматичный человек с большими серыми глазами и немигающим взглядом безэмоционально ведал им с экранов телевизоров, четко рубя слова своим красивым благородно вылепленным ртом, губы которого имели обыкновение чуть кривиться в намеке на саркастическую полуулыбку. Обыватель, вне зависимости от уровня социальной лестницы, на которой он находился, неизменно откликался на провокации – а практически каждое появление на экране этого Интеллектуального Гедониста сопровождалось скандалами и разоблачениями, составлявшими ее суть – общей для всех реакцией: смятением. И возмутителю спокойствия доставляло истинное наслаждение наблюдать, как выброшенная им в толпу на разноцветном парашютике бомба плавно планирует над головами Пожирателей Информации, словно выбирая жертву, плавно опускается на ничего не подозревающего члена толпы и, после секундной паузы, взрывается, отрывая голову жертве и разбрызгивая тонны крови вокруг – виртуально, конечно, – мы против всяческой жестокости… ну, может, только в фильмах Сент-Квентина – и то потому лишь, что все мы понимаем правила Игры…

Наш Роскошный Человек мужал, времена менялись, бросаться на амбразуры уже не было нужды, да и желания, Опыт приходил к нему и оставлял благородную серебристую пыль на его висках и в кудрявой шевелюре – «Я теперь весь серебристо-серый, да еще и в яблоках!», – смеялся он над своей сединой. Мудрость поселилась в его душе и успокаивала Горячее Сердце, которое оставалось таким же пылким и страстным, каким оно было в молодости. Странным образом жажда Справедливости и преклонение перед Красотой привели его к Лошадям. Да-да, к этим удивительным созданиям Божьим. Он не был верующим – рожденный неуемным любопытством опыт приобщения к Религии и Церкви, приведший его как-то на целый год жизни в монастырь, навсегда отвратил его и от того, и от другого – но при виде лошадей он испытывал то, что должно быть испытывал Бог, создавая Лошадь: «Когда Всевышний захотел создать лошадь, Он сказал Южному Ветру, что сотворит из него одно создание. Всевышний повелел ветру собраться. Ангел взял частицу от собравшегося ветра, и Всевышний сотворил гнедого коня. И сказал он: “Я создал тебя верховым, и возвеличил тебя над всеми другими животными, созданными Мной”». Впрочем, вряд ли стоит удивляться такому повороту в кармическом пути нашего Роскошного Человека: именно в Лошади увидел он олицетворение и отражение своего свободолюбивого Духа, своей неутолимой Страсти к Движению, свое безусловное преклонение перед Красотой и, наконец, торжество Разума и Справедливости.

А когда Лошадь вошла в жизнь нашего Роскошного Человека, она изменила ее безвозвратно. Ибо невозможно бороться против человеческой тупости, косности, бездушия и невежества, отстаивать права слабых, не принимая при этом их участь и боль. Вы когда-нибудь заглядывали в глаза лошади после ее забега на ипподроме? Загляните. Вы узреете бездну ада в них. Вы также увидите изодранный в кровь рот с вывалившимся почерневшим языком. Вы ощутите каждой своей клеточкой волны судорог, прокатывающихся по телу этого любимца Всевышнего, и безумную боль в каждой клеточке этого существа.

Роскошный Человек познал все это – и ужаснулся. С того момента он вновь облачился в доспехи и взял в руки копье – усмирять глухосердечных мучителей Лошадей. И всякой любой живой твари. Он создал свою удивительную систему общения с Лошадью, во многом революционную, так как она возводила Лошадь в разряд существ, почти равных по своим возможностям с человеком, и назвал ее Школой Высокого Разума – несколько претенциозно, возможно, но вполне искренне. В ней Майя, наконец, и нашла единомышленников.