Текст книги "Пустынница Фотиния"

По правде, на мгновение я засомневался, что ты действительно женщина, но сейчас уверил-ся, что ты говоришь правду. Видно ты много страдала в миру, раз так мудро поступила, оставив и возненавидев его и вселившись в этой пустыни. Чтобы упоминать слова из Гомера, ты, конечно, получила хорошее образование. Я прошу тебя рассказать о себе, поскольку сгораю от нетерпения услышать о том, как ты пришла сюда и каковы были причины, которые подтолкнули тебя к этому. Обещаю, не только не говорить о тебе все то время, пока я нахожусь в Палестине, но и не уходить отсюда, пока не услышу о тебе всего.

– Да, – сказала она мне, – я доверяю тебе, поэтому ничего не скрою. Но если нас застигнет ночь, ты должен будешь уйти. А завтра вновь приходи сюда, но не на челне, а по тому месту, которое я тебе покажу. Там река становится достаточно широкой и ты сможешь вброд перейти на другой берег. Но если ты останешься здесь на ночь, твои товарищи будут думать, что ты заблудился.

– Хорошо, – ответил я.

– Но давай начнем, – сказала она, – повествование, хотя мои записки, которые я тебе передам, содержат пространный рассказ о том, что я тебе поведаю.

Глава четвертая
Происхождение, воспитание и образование пустынницы Фотинии

Мой отец, как он сам об этом много раз рассказывал, был родом из свободной Греции, а точнее – с острова Кефаллиния. В юном возрасте он в поисках счастья покинул свободную Грецию и вышел за ее пределы. Объездил множество мест – порой его сопровождала удача, порой несчастье – и прибыл наконец в Сирию, в город Дамаск. Он открыл в Дамаске магазин, и дела у него шли очень успешно. По прошествии некоторого времени женился на моей матери Диамандо. На втором году их брака, как видно из записок моего отца (несмотря на малограмотность, он был очень пунктуальным и всегда записывал события своей жизни в дневнике, который достался мне по наследству), 7 января I860 г. родилась я. Поскольку мой крестный, житель Дамаска, был арабоязычным, он назвал меня Дзанде, что в переводе на греческий язык означает Фотиния. А отец мой называл меня Яннулой, а иногда Яннисом, поскольку родилась я в праздник Иоанна Предтечи, к тому же, как он говорил, его отца, то есть моего деда, звали Иоанн.

На шестом году моей жизни, после продолжительной болезни скончалась моя мать, не оставив другого ребенка, кроме меня. Отец мой, с большим трудом перенося смерть жены, закрыл магазин и через два месяца, забрав меня с собой, уехал в Египет. По прибытии в Александрию, он не открыл там никакого другого торгового магазина, но совместно с другими купцами занялся торговлей колониальными продуктами. Меня он поселил в одну греческую семью, чтобы я хорошо выучила греческий язык и начальную грамоту от учительницы Фросы. Она была подругой семьи и с ней отец договорился о жаловании, чтобы она преподала мне начальную греческую азбуку. Я не могу передать тебе любовь моего отца ко мне! Он, можно сказать, дрожал надо мной, чтобы со мною не приключилось ничего плохого. Когда он уезжал в Верхний Египет, или в Измаилию или в другое какое место по торговым делам, он каждый день писал семье, в которой я жила и спрашивал: «Как поживает мой Яннис?» Если проходили три дня и он не получал ответа, тогда отправлял телеграмму со следующими словами: «Мой Яннис здоров?» Если сразу не получал ответа, то оставлял работу и спешил в Александрию. При входе в дом он кричал в какой бы то ни было час: «Мой Яннис, мой Яннис!» А я бежала и падала в его объятия с криком: «Папа, папочка!» и целовала его руки. Он, заключив меня в свои объятия, целовал и ласково меня гладил. Настолько имя Яннис стало преобладать, что все в доме и все знакомые стали меня называть этим именем.

Торговые дела моего отца были успешны. Мои успехи в уроках и телесном развитии были также достаточно хороши. На третьем году нашего пребывания в Александрии мой отец поехал по работе в Верхний Египет и пробыл там около трех месяцев. Во время отсутствия моего родителя я заболела, не имея никакого заболевания. Говорю, не имея заболевания, поскольку у меня не было никакой телесной болезни, но желание видеть своего отца меня мучило настолько, что я впала в меланхолию, перестала играть в детские игры и во сне и наяву произносила: «Папочка, папочка, ты где?»

Хозяин дома, по имени Георгий, испугавшись, что со мной может приключиться нечто плохое, послал моему отцу телеграмму, чтобы он возвращался в Александрию, поскольку Яннакис печалится. Как только отец мой получил телеграмму, он тут же бросил дела и поспешил в Александрию, напуганный и обеспокоенный. Добравшись до дома в первом часу дня, он от входа закричал: «Яннис, Яннис, Яннакис!», но Яннакис не отвечал, поскольку принял по совету врача хинина и лежал в своей кровати погруженный в сон, не естественный, а происшедший от воздействия лекарства. Отец мой, перепрыгивая через две-три ступеньки по лестнице вверх, мгновенно оказался в передней. С криком «Яннакис» он устремился к комнате, где я спала. Хозяйка дома Кате услышала его крик, но не успела ничего сказать. Он оказался в моей комнате, позади его хозяйка дома и служанка. Отец не мог сдержаться и с плачем и криком «Яннакис» схватил меня в свои объятия и стал целовать меня. Хоть я и находилась в глубоком сне, но открыла глаза и, увидев перед собой любимого отца, начала плакать и кричать: «Папа, мой папочка!» и целовать ему руки и гладить лицо. Эта сцена продолжалась около пяти минут. Он положил меня на кровать, я стала кричать: «Папа, папенька, не уходи!», а он от слез не мог ответить.

В тот самый момент пришел врач и, осмотрев меня, сказал, что кризис миновал, но по обыкновению врачей посоветовал сменить на некоторое время климат. Отец мой, выслушав слова врача со вниманием, не стал терять времени, но тут же послал телеграмму в Верхний Египет, что по некой причине он не может продолжить работу. Спустя несколько дней в Александрию приехал компаньон моего отца, с которым он вступил в соглашение, и не прошло 15 дней, как мы были готовы к путешествию в Пирей. Прежде чем пуститься в путь, он купил мне форму моряка на девятилетнего мальчика, поскольку мне шел тогда 9-й год.

На следующий день мы простились с домашними и друзьями и сели на русский теплоход, уходивший в полдень в Смирну. Мы занимали места первого класса, а я походила на мальчика, морячка 10-и лет, так как отец мой одел меня в мужское платье и купил мне маленькую трость. Сделал он это из чрезмерной ко мне любви и, как я поняла позже, для большей, как он полагал, моей безопасности, хотя он уже никогда не оставлял меня одну. Когда мы покидали Александрию, я уже почти выздоровела. Море было голубым, небо чистым, а луна магически отражалась в спокойном море. На теплоходе были заполнены не только места первого и второго класса, но его палуба и трюм были полны русских паломников, возвращавшихся из Иерусалима, куда они ездили ради поклонения святыням. А я во время всего плавания была очень счастлива.

Многие из пассажиров звали меня и говорили: «Ян-накис иди сюда, мы дадим тебе сладкого». Но поскольку отец мой запретил мне брать что-либо от посторонних, я отказывалась от предлагаемого угощения. Другие, чаще женщины, говорили моему отцу: «Какой красивенький мальчик! Он как девочка прекрасен! Пусть растет Вам на радость, господин Герасим».

На протяжении всего плавания я без устали играла, прыгала, смеялась, пела песни, которым меня выучила учительница Фросо в Александрии. Когда какая-нибудь из дам говорила мне: «Яннакис, иди сюда, я поглажу тебя по головке», я отвечала: «Нет, нет!» – и бежала в объятия своего отца и целовала ему руки и лицо. Я непрестанно осыпала любимого отца вопросами. Доехав до Смирны, мы пересели на другой теплоход той же компании, который на другой день, то есть 10-го мая, отправлялся в Пирей.

Стоя на палубе, мы глядели на лодки, рассекавшие море, и вдруг неизвестно откуда на теплоходе появилась бабочка. Увидев ее, я бросилась ей вдогонку, чтобы поймать. Я кричала: «О, о, бабочка!» Бегала туда-сюда, смех, радость, прыжки, крики! В конце концов я ее поймала. Отец мой от радости расплакался, я же в растерянности спросила: «Папочка, ты плачешь из-за бабочки? Хочешь, я ее выпущу? Ты расстроился из-за того, что я ее поймала?» «Нет, мой Яннакис, – это я от радости, что ты полностью здоров».

Мерез два дня мы прибыли в Пирей. Когда сошли с корабля, моей радости не было предела, ведь я находилась в Греции. Большое впечатление на меня произвело то, что все вокруг говорят по-гречески. Я спросила своего отца: «Отец, здесь не говорят по-арабски?» «Нет, – ответил он мне, – здесь нет арабов». – «Как здорово, – сказала я, – все говорят по-гречески». Отец снял номер в гостинице Петруполя в Пирее до тех пор, пока мы не найдем подходящего жилья. Первой заботой моего отца было найти учительницу или учителя для моего обучения. Тогда же отец сказал мне, чтобы я никому ничего о нас не рассказывала, в том числе того, что я девочка. Найдя учительницу по имени Аглаиа, он договорился с ней, чтобы она обучала меня на дому до сентября. В сентябре он записал меня в Греческую школу, в которую я поступила по результатам вступительных экзаменов. Мне шел тогда десятый год. Записали меня в школу с именем Иоанн Герасиму, поскольку в Турции, также как и в Аравии вместо фамилий используют имя отца, так, например, отец мой назывался Герасим Иоанну. Мы оставили и учительницу, чтобы она готовила меня к урокам.

Отец мой, будучи не в силах пробыть без меня даже несколько часов, приходил в школу и спрашивал у директора, как обстоят мои дела с учебой и прилежный ли я ученик. Слыша от директора, что я успешно продвигаюсь в науках и отличаюсь прилежанием, он весьма радовался. А я с ревностью посещала все дисциплины, в том числе и гимнастику.

В школе обучалось и несколько девочек, три из них были в одном классе со мной. Однажды одна из них по имени София попросила у меня тетрадь, чтобы переписать греческий перевод, поскольку она отсутствовала на предыдущем уроке. Я с неудовольствием выслушала ее просьбу и спросила: «Почему ты не просишь у кого-нибудь другого?» «Потому, – ответила она, – что считаю тебя самым симпатичным из всех других учеников». Я посмеялась, не поняв смысла ее слов, и дала ей тетрадь, которую она забрала до следующего дня. В тетради у меня была написана песенка, которой меня научила моя домашняя учительница, и начиналась она следующими словами:

 
«О, весна с цветами
благоуха ющими,
Украшающими поля
и леса девственные».
 

Когда София прочла эту песенку, она подписала под ней:

 
«Бабочка по цветам порхает
И сердце мое по тебе играет».
 

На следующий день она вернула мне тетрадь, выражая бесконечную благодарность, я забрала ее, не заметив того, что в ней написано. Придя домой и увидев написанное в моей тетради, я настолько разгневалась, что выдрала тот лист и уже никогда не давала Софии своей тетради.

Тот год я закончила с оценкой «весьма хорошо». Никому не приходило в голову, что я девочка, поскольку я настолько изменилась, что и в гимнастике, и в других играх я была наравне со своими одноклассниками. Характер мой походил на мужской. Для того, чтобы дать тебе это понять, я приведу один лишь пример: накануне Нового года мы с моим отцом обошли в Пирее много магазинов, где продавали различные игрушки. Отец мой предоставил мне выбор купить то, что мне нравится. И что же, ты думаешь, я купила? Игрушечный пистолет, красивую тросточку, большой мяч и другие вещи, все для мальчиков.

В одном из магазинов мы встретили Софию вместе с матерью. Завидев меня, София сказала ей: «Вот мой хороший одноклассник, господин Иоанн со своим отцом». Подойдя к нам, мать Софии Екатерина сказала отцу: «Многая лета¹⁰, господин Герасим, пусть растет тебе на радость твой Яннакис. Как мне рассказывает София, он из хороших и прилежных ребят». Мой отец поблагодарил ее. София подошла ко мне и спросила: «Яннакис, какие игрушки ты купил? Придешь к нам домой в эти праздничные дни? У нас будут другие девочки и мальчики, и можно будет поиграть. Моя мама тебя любит. Я ей говорила, что ты хороший». Тут мать Софии говорит: «Господин Герасим, отправь его как-нибудь к нам, мы живем в Терпсифее, напротив храма св. Константина». Для того, чтобы отец мой не пообещал, сказала: «Я не приду, мне надо заниматься». Тогда София посмотрела на меня жалобным взглядом и сказала: «Так что, мы не позанимаемся вместе?» Я опять ответила: «Нет». Тогда отец мой сказал: «Раз он не хочет, я не могу его заставлять». Мать Софии спросила: «Господин Герасим, где вы живете?» Отец ответил: «На улице Аристотеля, 35». Мы попрощались и пошли домой. Я была полна счастья от купленных игрушек.

С оценкой «весьма хорошо» я закончила Греческую школу. Забыла сказать тебе, что на летние каникулы мы уезжали иногда на остров Спецес для отдыха на море, а порой на Идру, Мефану или на Сирое. Во время нашего пребывания на Спецесе или на Идре мы купались в море. Для того, чтобы совершенно преобразиться в мальчика, я проводила много часов под солнцем. Когда в конце августа мы возвращались в Пирей, я была черна от загара и полна сил. Мы прожили в Пирее четыре года. Отец мой торговал различным товаром из Египта и Японии, который присылали ему из Порт-Саида. Мне шел 14-й год, когда меня записали в гимназию. С тех пор мой отец называл меня: господин Иоанн. Я спросила у него: «Почему ты зовешь меня господин Иоанн и не называешь меня как прежде Яннакис?» Он ответил: «Потому что теперь ты вырос не только годами, но и в знаниях».

В тот год, когда я поступила в гимназию, София была принята на пансионное обучение в Арсакион. Я об этом не знала, впрочем, меня это не интересовало, поэтому я никогда о ней не спрашивала. Накануне Нового года мы встретились с ней в магазине Дионисаки. Увидев меня, она подбежала ко мне, сжала мне руку и стала говорить: «Многая лета, Яннаки, на праздник святого пророка Иоанна я приду поздравить тебя с именинами. До свиданья, и желаю тебе счастья в Новом году». На этом мы и расстались. Купив красивую тросточку, серебряные часы и всякие другие вещи, мы с отцом вернулись в дом, где мы жили. Нас встретила наша добродушная домохозяйка Мариго, отличавшаяся крупным телосложением. Обратившись ко мне, она сказала: «Яннакис, ты купил очень хорошие вещи. Многая лета, господин Герасим, пусть живет тебе на радость твой Ян-накис». Мы так же пожелали ей здоровья в Новом году и вошли в дом. Отец мой, придя в хорошее настроение от радости за меня, начал петь колядки с акцентом Ионических островов. А я побежала к нему в объятия и гладя ему бороду сказала: «Прекрасно, я тебе сделаю новогодний подарок».

Наступил праздник пророка Иоанна Предтечи. Отец мой с помощью нашей служанки Панаёты приготовил дом и купил много сладостей. Я украсила зал для приема гостей цветами, как искусственными так и живыми, и расставила по углам горшки с фикусами и бегониями, которые купила наша домохозяйка Мариго. На следующий день у нас было много гостей, среди них был директор гимназии с одним из преподавателей. В три часа по полудни пришла София со своей матерью, которых я встретила у входа в дом и проводила в зал, где их принял с большой любезностью мой отец. Мать Софии села в кресло рядом с моим отцом, и у них завязался разговор. София в моем сопровождении разглядывала цветы и другое убранство гостиной.

«Яннакис, – спросила она, – кто расставил там эти цветы?» Я ответила: «Я». – «Ах, как красиво! Ой, как ты похож на себя на этой фотографии! Яннакис, не дашь ли мне на память одну фотографию?»

– А ты?

– Завтра же я тебе пришлю свою.

– Но позволительно ли тебе, ученице Арсакиона, иметь фотографию молодого человека, который не является тебе родственником?

– Да что ты говоришь? У всех девочек есть фотографии ребят.

В то время как мы разговаривали, мать Софии встала, чтобы пойти домой.

– Мама, почему ты спешишь?

– Разве вы еще не закончили? – спросила Софию мать. Мне она сказала: «Яннакис, желаю тебе здоровья, многая лета и отличных успехов в учебе». А София, прощаясь со мной, говорила: «Яннакис, не забывай писать мне. Я буду ждать твоего письма в Арсакионе». С этими словами они ушли. Я проводила их до внешних дверей и вернулась вся красная в гостиную, где был мой отец.

Наступил конец учебного года, настало время экзаменов, которые я сдала на отлично, получив общую оценку «Девять» – 9. Отец мой в великой радости получил поздравления от преподавателей и друзей. Я получила письмо и от Софии с такими словами: «Господин Иоанн, ты не можешь представить, какую радость я испытала, узнав от моей матери, что ты с отличием сдал все экзамены. Поздравляю тебя и желаю тебе еще больших успехов. Твоя бывшая одноклассница София».

Около 15-го июля мы отправились на Идру, поскольку в Пирее была нестерпимая жара. Мы сняли две комнаты в гостинице. Там я познакомилась со многими дамами и господами, в первую очередь с госпожой Аспасией Ладиану и Архонту, дочерью Михаилицены, с господином Ладианом и другими. Идра – скалистый и безводный остров, там есть мужской монастырь пророка Илии, а также несколько женских, где подвизаются монахини.

Лишь один раз мы посетили монастырь пророка Илии, а в женских бывали частенько, особенно часто ходили на ночные службы в монастырь Св. Троицы. Монахини этой обители произвели на меня такое впечатление, что если бы это было возможно, я осталась бы там и приняла постриг, чтобы никогда с ними не расставаться. Настолько меня очаровали их достойный почитания нрав, благопристойное одеяние, чистота в монастыре и в храме, умилительные службы и всенощные бдения, что я часто посещала монастырь. Возвращаясь из монастыря, я говорила своему отцу: «Отец, насколько хороший человек монахиня Матрона! А Пелагия, разве она не святая? Она дала мне Житие преподобной Марии

Египетской и я его прочла. Какую благодать получила эта святая! Она как птица по воздуху переходила Иордан!» Отец улыбался и говорил мне: «Яннакис, из тебя почти сделали монахиню». – «Но разве это плохо, отец?» – «Да, хорошо, но ты будешь учиться». – «Хорошо, отец, но я спою тебе тропарь, которому меня научила преподобная Пелагия: "В тебе мати известно спасеся еже по образу…"» Отец мой засмеялся: «А, ты стал и певчим». – «Но ведь это прекрасно, отец, не так ли?»

В это время пришел почтальон и спросил: «Иоанн Герасиму здесь проживает?» – «Да, здесь, а что произошло?» – «Ему письмо».

Я подбежала и выхватила письмо из рук почтальона. Отец мой говорит: «Ну-ка неси его сюда, оно видно от барышни Софии». Я стала читать надпись на конверте и, узнав почерк, хотела его порвать, но отец, поняв мое намерение, закричал: «Не рви его, давай посмотрим, что она пишет. Ведь наверняка там есть новости из Афин и Пирея». Я вскрыла письмо и стала потихоньку его читать. «О, она пишет мне, что она тоже станет монахиней!» С гневом я бросила письмо на стол. Отец мой взял его и со смехом начал читать. Я же, теребя его бороду, шептала: «Глупая, дурная».

«Господин Иоанн, я пишу тебе из Фреатиды, где нахожусь с моими мамой и папой. Сейчас восемь часов вечера, я стала всматриваться в море и мне показалось, что я вижу остров Идру и тебя, сидящего у волны! Видишь, я пишу тебе карандашом. Ах, если бы я могла стать на миг рыбкой и приплыть к тебе на волне! Я сказала бы тебе: “Как жаль! Ну почему я лишена возможности видеть тебя, Яннакис, мой золотой мальчик”».

«О, – сказал отец, смеясь, – рыбка, мальчик, о монашестве ни слова», а я всё шептала: «Глупая!» «Давай почитаем дальше», – говорит мой отец. – «Вчера мы были на Эгине, провели прекрасно время. Когда вы приедете, я расскажу вам много новостей. Твоя бывшая одноклассница София…» – «Пожалуй это письмо мы покажем старице Пелагии». – «Нет уж», – ответила я. Отец мой понял, что я расстроилась и сказал: «Господин Иоанн, София написала тебе простодушно, как своему однокласснику. Поэтому и ты, чтобы не показаться невежливым, должен послать ей открытку с видом Идры». Я так и поступила.

Мы пробыли на Идре до 20-го августа и вернулись в Пирей. Я была угрюма, поскольку от общения с теми преподобными монахинями во мне произошла невидимая перемена. Я желала монашеского жития, а поэтому не хотела выходить из дома, как то было раньше, для прогулок и развлечений.