Текст книги "Жемчужины Нагорной проповеди. О главном в христианстве"

Экскурс 1. Всемогущество Божие

Несколько отступая от Писания в рациональную область логики, можно вспомнить, что само понятие «всемогущества Божия» внутренне противоречиво, парадоксально. Это такой случай, когда высказывание одновременно истинно и ложно. Тот парадокс, о котором мы говорим, с древнейших времен получил название «парадокс всемогущества», или – в более популярной форме – «парадокс камня». Последнее название связано с самой примитивной, но и самой известной формой иллюстрации этого парадокса: «Если Бог всемогущий, то может ли Он сделать такой тяжелый камень, который Он не сможет поднять? Если Он сможет сделать такой тяжелый камень, который Сам не поднимет, то что же это за всемогущество? А если не сможет сделать такого тяжелого камня, то Он и не был всемогущим». Смех смехом, но ведь эта логическая проблема в самых разных формах и с самых разных сторон обсуждалась многочисленными христианскими и мусульманскими богословами, атеистическими философами и учеными, среди которых такие умы, как Дионисий Ареопагит, блаженный Августин, Ансельм Кентерберийский, Фома Аквинский, арабский философ и врач Аверроэс, Рене Декарт, Клайв Льюис, Бертран Рассел, Людвиг Витгенштейн и даже физик Стивен Хокинг.

Так как же нам быть с понятием «всемогущество Божие»? Ведь ни израильтянам вообще, ни ученикам Христа в частности, когда они говорили о Боге, не было свойственно понятие «всемогущего Бога». Правда, в довольно поздней эллинистической Книге Премудрости Соломона, написанной на греческом языке, в двух местах в русском Синодальном переводе появляется прилагательное «всемогущий». Там в одном месте говорится о «всесильной руке Бога» (11: 18), а в другом – о «всесильном слове Бога» (18: 15). Но это греческое слово (παντοδύναμος), во-первых, больше вообще нигде не встречается: его даже нет в словарях, а во-вторых, никем из ветхо– или новозаветных авторов не применяется по отношению к Богу.

Конечно, в силе или могуществе Бога у израильтян не было ни малейших сомнений. Это могущество избранный народ постоянно ощущал на своем опыте: и в исходе из Египта; и во время странствия по пустыне; и много позже, когда Израиль переживал вражеские нашествия. Эту силу Божию во спасение воспевает, например, Псалом 123-й:

Если бы не Господь был с нами, —

да скажет Израиль, —

если бы не Господь был с нами,

когда восстали на нас люди,

то живых они поглотили бы нас,

когда возгорелась ярость их на нас;

воды потопили бы нас,

поток прошел бы над душею нашею;

прошли бы над душею нашею

воды бурные (Пс. 123: 1–5).

Так что в могуществе Бога у Израиля никогда сомнений не было. Отцы Израиля при исходе из Египта полагали, что вся мощь и сила Бога направлена на защиту избранного народа и против народов ему враждебных. Вообще-то говоря, так считало и множество современников Иисуса Христа. «А как иначе?» – сказало бы большинство иудеев того времени. Разве в Законе не говорится, что Бог ненавидит язычников, врагов Израиля (см.: Втор. 7:1–3; 12: 31)? Ну а тех, кого ненавидит Бог, должны ненавидеть и израильтяне! А кого Бог ненавидит, на тех и направлена Его ярость и мощь! Это считалось само собой разумеющимся. И можно себе представить, как шокировали многих (не всех, но многих) слова Иисуса Христа о любви к врагам. Ведь столь привычному образу Бога, направляющего Свое могущество против врагов Израиля, Иисус противопоставил Свой образ Бога, Который «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф. 5: 45). Понять и принять эти слова Иисуса Христа могли немногие. Но все же такие понимающие люди были. Ведь это были уже не древние времена отцов или Моисея. Шли века, и чем дольше Израиль общался с Богом, чем более развитым в интеллектуальном и богословском смысле становился, тем лучше понимал он и своеобразие могущества Божия. Однако о заповеди непротивления и даже любви к врагам речь еще впереди.

Вернемся к вопросу о «всемогуществе Божием». Да, Израиль не сомневался в «могуществе» Бога. Но во всех своих исторических бедах и даже катастрофах, когда Израиль говорил об этом могуществе, он думал вовсе не о том (как мы сегодня), будто Бог может сделать «все, что только можно», стоит Ему захотеть. Такая мысль, как мы уже видели, абсурдна и парадоксальна. Израиль думал о всесилии правды Божией, Его верности, о том, что благоволение Божие, Его дружба и любовь не могут быть побеждены и разрушены никакой другой силой. Но на основании этой веры ни Израилю, ни Иисусу Христу, ни Его ученикам не приходила на ум идея о «всемогущем Боге». Эта абстракция была чужда израильскому богословию.

Здесь у многих могут возникнуть сомнения, так как в Синодальном переводе Ветхого Завета читатель, проверив по словарю, найдет полтора десятка случаев, когда Бог назван «Всемогущим». Однако этому есть простое объяснение. Все дело в переводе, который происходит иногда трудными и извилистыми путями.

Там, где мы в нашем Синодальном переводе находим слово «Всемогущий», в еврейской Библии ничего подобного нет. Не вдаваясь в лингвистические сложности, скажем только, что древние переводчики Библии с еврейского на греческий язык в поисках, по их мнению, наиболее адекватного перевода нашли замечательное новое греческое слово – παντοκράτωρ, которое в славянском и русском языках передано как «Вседержитель». Но ведь Пантократор, Вседержитель, вовсе не означает Всемогущий. Вседержитель – это абсолютно свободный, ни от кого и ни от чего не зависимый Суверен, Правитель («Держитель») «всего», всей вселенной[14]14
  Русскому читателю этот греческий корень «κρατ» хорошо знаком по словам «теократия», «демократия», «плутократия», «автократия» (переводимое как «самодержавие»).


[Закрыть]. Бог «держит» все, то есть правит всем, а вовсе не «что хочет, то и делает». А далее произошла лингвистическая подмена. Когда греческая Библия была переведена на латинский язык, слову Пантократор не было найдено адекватного эквивалента, и оно было переведено так, как показалось лучше, а именно – словом Omnipotens. Таким образом греческий Пантократор, то есть Вседержитель, стал латинским Omnipotens’ом, то есть Всемогущим. Вседержитель в латинской Библии превратился во Всемогущего!

Можно сравнить всем известный Никейский символ веры на латыни и в православной традиции. На церковнославянском языке начало символа таково: «Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли…». А на латинском языке это звучит так: Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae, visibilium omnium et invisibilium (то есть «Верую во единого Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого»).

Иначе говоря, само понятие «всемогущества» не только происходит не из библейского мира, а из латинского языка, но и стало догматически значимым для Западной Церкви. Именно из латыни это слово проникло и в переводы Библии на русский язык. К счастью, в русском переводе иногда используется и замечательное слово «Вседержитель». Однако в учебники по богословию и вообще в богословский язык все же вошло – увы! – не библейское, а латинское слово «всемогущий» и соответствующее ему понятие «всемогущества».

Возможно и возражение: разве в истории Авраама не сказано о том, что Богу все возможно? «Есть ли что трудное для Господа?» (Быт. 18: 14) – говорит Бог Аврааму. Но ведь здесь речь идет не об абстрактном всемогуществе (мол, что пожелает, то и сможет сделать), а совсем о другом. Аврааму и Сарре Бог дарит в их старости новую жизнь и утешение. Речь идет о конкретном чуде новой жизни, о животворящей силе Божией, а не об абстрактном всемогуществе.

Новый Завет дважды подтверждает такое понимание ветхозаветного текста. Один раз – в конце сцены Благовещения, когда Ангел говорит Марии: «…у Бога не останется бессильным никакое слово» (Лк. 1: 37). Второй раз, когда Иисус Христос реагирует на скептический вопрос Его учеников. Если уж праведному, да к тому же и богатому юноше трудно войти в Царствие Божие и легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, «так кто же может спастись?» Иисус «сказал им: человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф. 19: 24–26). Но в этих двух новозаветных местах речь тоже идет не об абстрактном всемогуществе, а о Боге Творце, о безграничной животворящей силе Божией: о чуде рождения Спасителя и о чуде дарования вечной жизни.

Следовательно, если мы, исходя из Писания, зададимся вопросом, в чем состоит могущество Божие, ответ будет примерно таким: «Божие могущество состоит не в том, что Он может делать все, что пожелает, но оно состоит в Его нерушимой верности и любви к Его творениям. Своею мощью Бог может постоянно творить и давать новую жизнь. Не разрушать, а давать жизнь! Разрушают жизнь бесчисленные силы зла в этом мире, в том числе и люди. Власть же, сила и могущество Бога – Его любовь!». Таков ответ Иисуса Христа и христианства на «парадокс всемогущества», который есть просто пустая забава человеческого ума.

Ну а там, где абсолютная любовь, – нет места насилию, подавлению жизни и свободы. Именно поэтому Бог не все может: Он не может просто убрать из мира творящих зло и неправду. Могучий Бог бессилен там, где Он наталкивается на отсутствие любви к Себе и к другим. Заставить полюбить невозможно даже для Бога, ибо Он именно по Своей любви создал человека по Своему образу, то есть свободным выбирать любовь или ненависть, добро или зло.

Конечно, это довольно формальный и предварительный ответ на сложнейший вопрос о существовании зла в нашем мире. В одном мы можем быть уверены – Творец не может быть одновременно разрушителем, Спаситель не может быть одновременно губителем и Жизни податель не может быть одновременно убийцей жизни. Поэтому христиане веруют, что последнее слово нашей истории будет спасительным словом: к утешению всех плачущих и гонимых, к насыщению всех алчущих и жаждущих правды. Там, где эта вера принимается всерьез, умом и сердцем, а не только на словах, последующие «блаженства» и «заповеди» Нагорной проповеди становятся понятными, получаются как бы сами собой.

Пятое блаженство (5: 7)

⁷Блаженны милостивые,

ибо они помилованы будут.

Это «блаженство» открывает вторую строфу из четырех дальнейших «блаженств». В нем говорится о милости. К этому слову у нас в языке множество синонимов, оттеняющих те или иные стороны замечательного, божественного свойства души. Здесь и милосердие, и сердобольность, и жалость, гуманность, участие, сочувствие, сострадание… Призыв к милости (или милосердию) мы находим также в Евангелии от Луки: «Будьте милосердны, как милосерден Отец ваш» (6: 36)[15]15
  Перевод С. С. Аверинцева.


[Закрыть]. Да и вообще принцип милосердия проходит через весь Новый Завет. Это «блаженство» не обещает те или иные доказательства милости Божией на протяжении земной жизни, которая практически у всех полна лишений. Речь идет об эсхатологическом спасении, об оправдании «милостивого» перед конечным Судом Божиим, об оценке человека по его существу. Об этом неоднократно напоминает Новый Завет. «Обрести милость у Господа в оный день», то есть в день Суда (2 Тим. 1: 18), может искренне милостивый, человек, умеющий прощать обиды. Да и в молитве Господней «Отче наш» мы просим: «Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим» (Мф. 6: 12). Собственно, милость, или милосердие, для евангелиста Матфея – центр проповеди Иисуса Христа и Его апостолов. «Милость превозносится над судом» (Иак. 2: 3). Именно милосердие называется «исполнением Закона». Иисус напоминает Своим последователям пророчество Осип (6: 6): «Пойдите, научитесь, что значит: „милости хочу, а не жертвы"?» (Мф. 9:13).

Стоит заметить, что само слово «милостивый», которое мы видим в этом «блаженстве», лишь два раза встречается в Новом Завете: здесь («блаженны милостивые») и второй раз – применительно к Иисусу Христу в Послании к Евреям, где Он назван нашим «милостивым и верным первосвященником» (2: 7). И в самом деле: явление Бога в Иисусе Христе – это высшее проявление божественной милости к людям.

Вообще говоря, в иудейской традиции высоко ценилась обязанность деятельного сочувствия к бедным и немощным. Израиль даже считал, что свойство милосердия отличает его от прочих народов. В Талмуде сказано: «Кто милостив к людям, к тому будет милостиво Небо» (Трактат «Шаббат», 151b). От евангельской этики Иисуса Христа, однако, эта нравственная позиция существенно отличается. В иудаизме действовал строгий юридический принцип «причины – следствия», «действия – воздаяния». Человек юридически формально претендовал на равное воздаяние от Бога. Вся проповедь Иисуса Христа направлена против такого формального отношения человека к своим нравственным действиям и к своей жизни в целом. Иисус осуждает формально-юридически соблюдаемую «праведность», которая в то время преобладала в иудейской религиозности. «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; <…> Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие!» (Мф. 23: 23–24). И еще: «Так будут последние первыми, и первые последними» (Мф. 20: 16). У Бога иные критерии! Стоит также заметить, что в той же раввинистической традиции существовали и не столь уж либеральные тенденции. Известны наставления, которые прямо запрещали оказывать милость некоторым людям, а именно «невежественным am ha-arez» («людям земли», невежественным в Законе)[16]16
  Так у рабби Елеазара (около 270 года от Р. X.): «Запрещено оказывать милость человеку, у которого нет знания (Закона)» (Талмуд, трактат «Санхедрин», 92а).


[Закрыть].

Милость, доброта, согласно Нагорной проповеди, – не внешне обязывающий акт, как это было в сознании законников, а свойство глубоко внутреннее, когда человек полон со-чувствия, когда он не снисходит к другому, одаривая его актом милости, а способен отождествить себя (хотя бы отчасти) с другим. Это очень важно, так как помимо формальной бывает еще и ложная, неуместная доброта. Пример такой неуместной – при всей своей искренности – доброты приводит евангелист Лука в эпизоде посещения Иисусом Христом дома Марфы и Марии (10: 38–44). Все помнят эту историю. Усталый Иисус пришел в дом Марфы и Марии. Разумеется, он был озабочен, обеспокоен, так как до Распятия оставалось совсем немного времени. В это страшно напряженное время Ему хотелось только одного – покоя, отдыха. Марфа любила Иисуса и потому хотела угодить Ему, приготовив для Него самую лучшую пищу. С этой благой целью она много суетилась, бегала туда-сюда, гремела посудой. Представьте себе, каково было все это видеть и слышать Иисусу? Не всякие нервы выдержат. А у Него они были напряжены, на пределе. В конце концов Он сделал Марфе мягкое замечание: она хотела быть доброй, а поступала на самом деле жестоко. Мы сами часто проявляем вроде бы нашу доброту, как нам кажется лучше. А уж человек, объект нашей доброты, вынужден благодарить и как бы быть довольным, нравится ему это или нет.

Шестое блаженство (5: 8)

⁸Блаженны чистые сердцем,

ибо они Бога узрят.

Когда мы говорим «сердце» (в переносном смысле), мы думаем о чувствах человека. Однако в таком смысле Священное Писание хотя и употребляет это слово, но редко. В нашем языке явно прослеживается связь между понятиями «сердце» и «середина», отсюда и «сердцевина» – не только и не столько место чувств, сколько самое сокрытое, сокровенное в человеке – тот центр, из которого формируется вся человеческая жизнь, часто неосознанно. В свое «сердце», то есть в центр своего бытия, человек может помещать самого себя со своими эгоистическими желаниями, или какого-нибудь любимого человека, или какой-нибудь предмет – скажем, автомобиль, или фамильную ценность, или деньги, или любого другого идола. Но когда центр бытия, который есть Бог, смещается, тогда все вокруг искажается, становится дисгармоничным, эксцентричным. Гармоничной жизнь становится только тогда, когда центром своих помышлений человек делает истинный центр всего творения – Бога. Тогда все становится на свои места.

Чистота сердца, о которой здесь говорится, – это не нравственная чистота (то есть отсутствие греха) – ни в самом общем смысле, ни в частном смысле целомудрия. Чистота сердца – это честность, простота, искренность и бескорыстие в отношениях с Богом. Об этом мы читаем во множестве мест Ветхого Завета:

Сердце чистое сотвори во мне, Боже,

и дух правый обнови внутри меня.

Не отвергни меня от лица Твоего (Нс. 50:12–13).

Как благ Бог к Израилю,

к чистым сердцем! (Пс. 72: 1).

Иначе говоря, чистота сердца в данном контексте – это полная, безоговорочная и безраздельная преданность Богу. Собственно, это то, что можно назвать «верой» в самом принципиальном смысле. То, что люди, так относящиеся к Богу, увидят Бога, имеет очень глубокий смысл. Ведь одна из ключевых мыслей всех религий состоит в том, что только чистый, очищенный, смеет приблизиться к божеству. В примитивных религиях и даже в развитых мистериальных культах эллинизма «чистота» всегда носила ритуальный, культовый характер. Но и религия Ветхого Завета и позднего иудейства сохранила это понятие культовой чистоты, фактически не отделяя ее от чистоты сердца. Это утверждает Закон Моисея.

Огромное различие между Иисусом и иудейством Его времени, особенно раввинами, состоит в том, что раввины, учители Закона, заявляли равно необходимыми внешнюю чистоту и чистоту сердца, в то время как Иисус отрицал спасительное значение внешнего очищения. В конце замечательного разговора об омовении рук Он недвусмысленно сказал: «Из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления – это оскверняет человека; а есть неумытыми руками – не оскверняет человека» (Мф. 15: 19–20). Впрочем, уже великие пророки и псалмы Ветхого Завета учили о бессмысленности ритуального очищения при отсутствии нравственной чистоты. Вот очень показательное место из 23-го Псалма:

Кто взойдет на гору Господню,

или кто станет на святом месте Его?

Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто

<…> (Пс. 23: 3–4).

Здесь надо понять, что «взойти на гору Господню», то есть подняться в Храм как место благодатного присутствия Бога, в сознании иудеев равнозначно выражению «узреть, увидеть Бога» или «явиться пред лицом Божием»[17]17
  См.: Пс. 41: 3; 42: 3–4; «Не отвергни меня от лица Твоего» (Пс. 50: 13).


[Закрыть].

Ибо в Ветхом Завете утверждалось, что действительно увидеть Бога человеку невозможно: «И сказал Бог (Моисею): лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых» (Исх. 33: 20). Человеку Бог открывает Себя только в видениях и в вещих снах: «И сказал (Бог): слушайте слова Мои: если бывает у вас пророк Господень, то Я открываюсь ему в видении, во сне говорю с ним» (Чис. 12: 6).

Однако в шестом «блаженстве» Иисус Христос утверждает совсем иное. Здесь говорится о реальном духовном видении Бога «лицом к лицу» (по слову апостола Павла – 1 Кор. 13: 12), когда мы «увидим Его, как Он есть» (по слову апостола Иоанна – 1 Ин. 3: 2). Но это и есть высшее обетование Евангелия в целом: увидеть Бога «как Он есть», – предельное, последнее исполнение веры, надежды и любви, о которых говорят апостолы Павел и Иоанн. В этом содержится все, что называется спасением, славой и вечной жизнью.

В обыденной жизни люди видят только то, что они способны увидеть. Один смотрит на ночное небо и видит на нем лишь много сверкающих точек. Но просвещенный в своей науке астроном или астрофизик «увидит» на небе неизмеримо больше: далекие солнца и галактики, каждая из которых имеет свое название, свою историю и таит множество загадок. Один, сидя в концертном зале, услышит лишь надоедливый до зевоты усыпляющий шум оркестра. Другой, чей слух очищен и просвещен для восприятия высокой музыки, услышит торжественные созвучия Баха или Моцарта, прославляющие Бога и Его творение. Иисус Христос учил: «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6: 21). Один человек, сердце которого не очищено и мысли не просветлены, будет всю жизнь удовлетворяться тем, что он видит на поверхности вещей, ибо «сокровище» его мирское. Другой, следуя Владимиру Соловьеву, сможет сказать:

 
Не веруя обманчивому миру,
Под грубою корою вещества
Я осязал нетленную порфиру
И узнавал сиянье Божества…
 

Слава Божия, сияние Его присутствия открывается верующему человеку уже в этой жизни, открывается во многом из того, что он видит в этом мире. Но в грядущем, обновленном и преображенном мире «чистый сердцем» увидит не только славу Божию, но увидит Самого Бога так, как Его сейчас видят только Ангелы Божии.

Седьмое блаженство (5: 9)

⁹Блаженны миротворцы,

ибо они будут наречены сынами Божиими.

Понятие миротворчества кажется простым и понятным. Если говорить о войнах, международных конфликтах, то миротворчеством занимаются специальные организации, например ООН. В истории России императора Александра III называли «Царем-Миротворцем», так как в его царствование Российская империя не вела ни одной войны и он ратовал за поддержание европейского мира. Многим памятны также разного рода миротворческие инициативы Советского Союза после Второй мировой войны, в которых немалая роль отводилась экуменической деятельности РПЦ. И всякий раз идеологической основой этой международной деятельности Церкви служили именно слова Иисуса Христа «блаженны миротворцы». Понятно также, что миротворчество в принципе не ограничивается политикой, но предполагается и в межчеловеческих отношениях, и в гражданской жизни.

Миротворцы седьмого «блаженства» – не просто миролюбивые, уступчивые, терпимые и готовые к прощению люди, но те, которые активно действуют, устанавливая мир и устраняя существующие между людьми противоречия.

Таковые получают обетование, что они в свое время будут названы сынами Божиими, потому что они в этом отношении похожи на Бога. Ибо Бог, по словам апостола Павла, «Бог мира» (Рим. 15: 33; 16: 20). А в Ветхом Завете, а также в иудействе Мессия изображается как «Князь мира». Так у пророка Исаии:

Ибо младенец родился нам;

Сын дан нам;

<…>

и нарекут имя Ему:

Чудный, Советник, Бог крепкий,

Отец вечности, Князь мира (Ис. 9: 6).

Или у пророка Захарии:

Ликуй от радости, дщерь Сиона,

торжествуй, дщерь Иерусалима:

се Царь твой грядет к тебе,

праведный и спасающий,

<…>

и сокрушен будет бранный лук;

и Он возвестит мир народам (Зах. 9: 9-10).

Что же касается слова «миротворец» или во множественном числе «миротворцы», то оно в Библии встречается только в седьмом «блаженстве» Нагорной проповеди.

Иначе в языческом Древнем мире. Там это слово было почетным титулом античных владык – «миротворец» (официально «непобедимый миротворец земного круга»). Со времени Александра Великого эти «миротворцы» назывались также «сынами божьими». Не правда ли, сходство с обетованием «блаженства» Нагорной проповеди очевидно. Но это сходство скорее случайное, внешнее. Ведь миротворчество языческих царей было делом насилия, принуждения. Это миротворчество вовсе не относилось к сфере этики. «Мир», который они устанавливали, – например, знаменитый Рах Romana[18]18
  Римлянин! Ты научись народами править державно – В этом искусство твое! – налагать условия мира, Милость покорным являть и смирять войною надменных. Вергилий. Энеида // Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида. М. 1979. С. 263.


[Закрыть], «Римский мир», – означал просто внешнюю безопасность, спокойствие и хозяйственное благосостояние, не более того. И как тут не вспомнить пророческие слова Писания: «Когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба» (1 Фес. 5: 3). Итак, античные «миротворцы», которые были по преимуществу захватчиками и жестокими правителями, почитались как «сыны божьи». Но обетование богосыновства, данное Иисусом Христом миротворцам, означает нечто такое, что язычникам и в голову не приходило. Однако это – особая тема и особый разговор.

Теперь немного филологии. По-гречески слово мир – αρήνη, что означает по смыслу «покой»; мир по-еврейски – «шалом». И тут с переводом все оказывается не так уж просто. Ведь «шалом» в древнееврейском языке совсем не значит просто отсутствие вражды или каких-то волнений, когда наступает покой. «Шалом» означает высшее благо человека или все то, что способствует высшему благу человека. Мы знаем, что «шалом», «мир» («мир тебе», «мир вам») – обычное приветствие у евреев. Да и в арабской культуре, когда один человек приветствует другого «салям» – а это то же самое, что и «шалом», – он не только желает человеку, чтобы у него не было никаких неприятностей, а был мир и покой, но он желает ему действительно всего самого наилучшего. Ну а в Библии «шалом», «мир» означает, собственно, высшее благо спасения. Так и надо понимать пророческие выражения «Бог мира», «Князь мира». Они означают «Бог спасения» и «Князь спасения», «Спаситель».

В седьмом «блаженстве» «миротворцы», которые нарекутся «сынами Божиими», – это люди, активно творящие мир, то есть делающие то же самое, что делает и творящий мир Бог. Они в меру своих сил и возможностей способствуют высшему благу человека, делают мир лучше, поднимают его хотя бы на ступеньку выше.

Разумеется, это не исключает и другие частные толкования, существовавшие в Церкви. Так, многие богословы ранней Церкви понимали это «блаженство» в чисто духовном смысле. Мол, блажен человек, установивший мир, то есть покой в своем сердце и в своей душе. Блажен тот человек, который добился внутреннего мира и который отдал свое сердце Богу. Вспомним также древнюю духовную практику исихазма (от греческого слова ησυχία – «покой», «тишина»).

Итак, «миротворцы» будут наречены «сынами Божиими». Эта тема богосыновства развивается апостолом Павлом в его посланиях. Он ясно показывает, что «сынами Бога» уже сейчас становятся верующие в Сына Божия, то есть в Иисуса Христа, принявшие крещение и благодать Святого Духа. Вот замечательные и полные глубокого смысла слова из Послания к Галатам:

Когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего [Единородного], <…>, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление. А как вы – сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: «Авва, Отче!» Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через Иисуса Христа (4:4–7).

То же – в Послании к Римлянам: «все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии» (8: 14), ожидающие грядущего прославления, «если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться» (8:17).

Здесь везде говорится о том, что верующие в свое искупление во Христе люди уже в этой жизни становятся свободными «сынами Божиими». Но полнота божественного благословения, полное и совершенное общение с Богом им будет даровано после всеобщего воскресения и Последнего суда. Это будет дар спасения и вечной жизни.

О грядущем даре вечной жизни говорит и седьмое «блаженство». В выражении «будут наречены сынами Божиими» следует обратить внимание на глагол «будут наречены», или «будут названы». Правом наречения, то есть дарования имени, обладал только отец. В данном случае своим властным словом Бог Отец назовет миротворцев «Своими сынами», то есть примет их в Свою семью, в непосредственное с Ним общение.