Текст книги "Три мушкетерки"

– Вы же педагог, вы должны с этим как-то бороться.

Степан Семенович, способный бороться только с похмельем, да и то безуспешно, потел, страдал и с глубочайшим облегчением выпроваживал выговорившуюся Софью Леонидовну.

Ленкину тетку знала вся школа, поэтому Вика и позволила себе усомниться в том, что Софья Леонидовна могла подать Ленке идею про изюминку.

– Не-а, тетка сказала, что если я сделаю пирсинг или татушку, у нее будет сердечный приступ.

– А зачем она тогда заявила тебе, что ты, как все? Ведь ясно же, что после такого замечания появляется жгучее желание хоть как-то выпендриться.

– Надеялась, что я поверю и перестану подрезать юбки и вытягивать декольте, чтобы показать мужикам то, что якобы и так у всех есть. Есть, да не такое. У меня выдающееся. Но татушка на попе не помешает, мне кажется. И пирсинг тоже. Только я вот никак не могу решить, что проколоть: ухо или пупок?

– Язык проколи, – хихикнула Вика. – А помнишь Светку?

Они дружно расхохотались, поскольку Светку помнили не только они, но и вся округа. Светка была знаменита тем, что проколола нижнюю губу, вдев в нее здоровенный металлический бубенчик, в связи с чем начала уморительно пришепетывать, искренне недоумевая, отчего все так веселятся. Убедить ее вставить украшение поменьше не удалось ни подругам, ни родителям, ни даже ее молодому человеку, которого Светкино нововведение отвлекало от поцелуев. Судя по его рассказам, даже по ночам Светка жалобно позвякивала, как потерявшаяся коза.

– Вот мне бы загореть не помешало, – переключилась на новую тему Ленка. – А то я какая-то совсем белая, неаппетитная. Лето не за горами, а я как невеста Дракулы. Мне бы загар пошел. Жаль, холодно в парке.

– Еще не хватало! – фыркнула Вика. – Если уж загорать, то в солярии.

– А деньги откуда? В смысле, у тебя-то ясно откуда – от папеньки, а мне пока зарплату не нарисовали.

– Лен, а ты не хочешь другую работу подыскать? Нельзя же всю жизнь маникюр-педикюр делать.

– Почему нельзя? – искренне удивилась не страдавшая излишним честолюбием Ковальчук. – Тем более что иногда маникюр на дому делают и мужчины. Есть шанс заинтересовать их своим талантом и прочими выдающимися особенностями.

– Да уж, – вздохнула Вика. – Тогда надо было курсы массажа заканчивать. И была бы ты массажисткой по вызову. Тут уж точно без разночтений: и маникюр делать не пришлось бы, и заработки другие, и вызывать тебя станут исключительно мужики.

– Ты меня оскорбить не пытайся, – нахохлилась Ленка. – Не всем везет на филфак пролезть. Я, может, тоже в университет хотела, только денег на взятку у моей тетки не хватило.

– Не надо меня стыдить. За деньги тоже дорого платить приходится, – туманно намекнула Вика. – Ничего просто так в этой жизни не дается.

– Я в курсе. Поэтому хочу замуж за богатого. И готова положить на голгофу семейной жизни свою молодость и красоту. В обмен на нормальную жизнь. И тогда я тебе стану делать маникюр бесплатно, по праздникам, в виде благотворительности, а не мотаться по всему городу, обслуживая чужих баб. Вообще, в школе как-то все проще было. Переходишь из класса в класс, и все за тебя уже решено. А тут миллион дорог, и какую ни выберешь – непременно ошибешься!

– Чего это тебя на философию потянуло? – удивилась Вика. – Умнеешь?

– Тоскую. А тянет меня не на философию, а в клуб. Мне почему-то кажется, что сегодня особенный день.

– В смысле – судьбу свою найдешь?

– Ну, судьбу не судьбу, а нечто важное случится. Я гороскоп свой по радио слышала, там приятный юноша наобещал мне что-то непонятное, но позитивное. – Ленка тряхнула тяжелой грудью и крутанулась перед зеркалом. – Эх, такое сокровище, а ни одного кладоискателя с лопатой. Не там они счастье свое ищут, не там!

– Найдется и на твою долю мужик с лопатой, и будет он тебя этой лопатой гонять – не обрадуешься.

– Ха, так у нас на его лопату свои вилы найдутся. И неизвестно, кто кого гонять станет. Я готова быть кроткой овечкой лишь при определенных обстоятельствах.

– При каких?

– Если в моем стойле будет стоять баран с золотым руном. – Ленка начала нехотя одеваться, любовно оглядывая выпирающие части тела.

– Я смотрю, школьная программа мимо тебя не прошла. Зацепило тебя знаниями-то, – фыркнула Вика. – Баран, руно. Можешь блеснуть интеллектом в обществе.

– Во-во. Могу. Блесну, как шаровая молния. Только ты меня в это общество отведи. Кстати, об интеллекте и школьной программе. Ты давно с Кочерыжкиной общалась?

– Сто лет назад, – вздохнула Вика. – Я ей позвонила с Новым годом поздравить, но она без энтузиазма разговаривала, все распрощаться норовила. Я ее тогда на вечеринку в «Метро» пригласила, а она что-то такое пробубнила, мол, болеет, даже кашлянула, но явно просто отделаться хотела. Разошлись наши дорожки, похоже. Интересы разные. Взрослая жизнь – это тебе не в школу ходить. Наверное, не получилось у нее ничего дельного, вот она и стесняется неудачницей выглядеть. Может, в педагогический свой не поступила или родила без мужа, или еще что-нибудь. Она же всегда со странностями была.

– А мне кажется, что Анька пьет! – неожиданно выпалила Ленка. – Я ее видела недавно: бомжиха бомжихой, смотреть больно. Одета, как с помойки, рожа опухшая, серая. Может, ей помощь нужна?

– Женский алкоголизм страшнее мужского, – назидательно ткнула пальцем в потолок Вика. – Ты пока ее из трясины вытаскиваешь, сама сопьешься. А вдруг она не алкоголичка, а наркоманка? Тогда и заразишься чем-нибудь.

Ковальчук испуганно ойкнула и притихла, переваривая опасную информацию.

– Нет, я тебя не отговариваю, – по-своему поняла ее молчание Вика. – Если хочешь, сходи к ней, пообщайся, помоги. Глядишь – доброе дело сделаешь. Но я лично с ней так поговорила, что никакого желания встречаться у меня нет. Не нужна Аньке помощь. Ей, по-моему, надо, чтобы никто не лез. Каждому свое. Раз так получилось, значит, судьба у нее такая.

– Жаль. Хорошая девчонка, страшненькая только очень, – сморщилась Ленка. – Ее бы причесать, приодеть – не хуже других была бы.

– Ага, а теперь еще и с иглы снять, – подсказала Вика.

– Цаплина, что ты утрируешь! – вспыхнула Ленка. – Может, я вообще ошиблась! Я, знаешь, когда простужусь, тоже с опухшей рожей хожу. А еще нечесаная и башку платком повязываю, она так меньше болит. Давай позвоним ей, а?

– Давай. Только не сегодня. И поиграем в «Пигмалиона». Оденем ее, накрасим, мужика найдем и будем жить дальше с чувством, что мы две добрые феи. Запросто! А сегодня я хочу в клуб. Не тянет меня на добрые дела. Вон мода в этом сезоне поменялась, непонятно как одеваться. То ли волосы перекрашивать, то ли теперь делать вид, будто я за модой не гонюсь. С собой бы разобраться, а тебя на благотворительность потянуло.

– Давай с тобой разберемся, – согласилась Ленка. – Предлагаю взять у папы денег на визажиста. А заодно на клуб.

– Ладно. Но когда я просить стану, ты задом не тряси рядом, в комнате посиди.

– Хорошо, – покорно закивала Ковальчук. – А то у тебя папаня тот еще шалун. В прошлый раз так меня ущипнул, до сих пор синяк на заднице.

– Не надо было подставлять! – бросила Вика. Обсуждать поведение отца, далекое от идеального, ей было неприятно.

Удивительное дело – гороскоп в кои-то веки не обманул. Хотя Вика считала это элементарным совпадением.

Обычно в клуб подруги ходили поразвлечься, не рассчитывая на знакомство с продолжением. Да и как можно надеяться встретить свою судьбу среди толпы подвыпивших парней, заглянувших в клуб с иной целью. Если любая женщина, на которую обратили внимание, сразу начинает строить далеко идущие планы, за мгновение успевая даже прикинуть, в каких тонах будет оформлена детская комната, и выбрать фасон венчального наряда, то мужчина, принявший на грудь под адский грохот дискотеки, смотрит на даму с одной мыслью: удастся ли развлечься ночью так, чтобы утром расстаться друзьями без слез и упреков. Странно, что при столь разных подходах мужчины и женщины иногда умудряются создавать семьи.

Как это обычно бывало, знакомство состоялось благодаря Ленке. Поскольку на массу ей нужно алкоголя раза в четыре больше, чем Вике, Ковальчук в очередной раз не рассчитала и перебрала. Перебравшая Ленка, как правило, впадала в веселое буйство и вела себя как слон, нанюхавшийся валерьянки. Под действием алкоголя Ковальчук вспоминала свои исконно русские корни и начинала исполнять матерные частушки, перекрывая рев динамиков и сопровождая выступление русскими народными танцами с элементами стриптиза. Последняя деталь привлекала кавалеров, как сахарница муравьев. Они стекались к месту выступления и иногда даже устраивали баталии за право продолжения банкета на их территории. Вика в такие моменты люто ненавидела подругу, поскольку кавалеры буквально понимали поговорку «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Но и бросить развеселившуюся Ленку она не могла.

На сей раз все повторилось с той лишь разницей, что вместо частушек Ковальчук отправилась петь караоке. Песню про Вологду и резной палисад она исполняла с таким выражением лица, словно была пионером-героем, которого пытали немцы. Вместо любовных переживаний получилось нечто запредельно-патриотическое, Ленка сорвала бурные аплодисменты, после чего Вика попыталась отцепить подругу от микрофона. Ковальчук упиралась с остервенением пиявки, которую отрывали от насиженного места. В этой неравной борьбе и состоялось то судьбоносное знакомство.

– У вас разные весовые категории, – весело сообщил пыхтевшей Вике симпатичный белозубый парень и тоже уцепился за Ленку, стараясь разжать ее пальцы, намертво обхватившие микрофон. – Кстати, меня зовут Дмитрий.

– Мне надо увести отсюда ее, – жалобно произнесла Вика.

Ей было стыдно, она взмокла и хотела только одного: сдать ненормальную подружку с рук на руки Софье Леонидовне. Поэтому добровольного помощника Виктория восприняла не как интересного мужчину, а носильщика, грузчика и просто спасителя и даже стала прикидывать, какую купюру оставить ему в благодарность за труды. Но их совместных усилий, конечно же, не хватило бы на то, чтобы прервать гастроли разошедшейся Ленки. Тем более что какой-то вредитель поставил в караоке диск с застольными песнями, вполне соответствовавшими Ленкиному настроению.

– А чем она интересуется, кроме песен? – решил выработать стратегию новый знакомый и подбадривающе улыбнулся Вике.

Улыбался Дмитрий потрясающе. Настолько потрясающе, что Вика вдруг захотела бросить непутевую подружку и уйти с мужчиной, который умеет так улыбаться. Но теперь это выглядело бы неблагородно. Ленку хотелось пнуть, но в эйфории от исполнения «Ой цветет калина…» она не обратила бы внимания не то что на пинок, но и на удар тяжелым предметом по затылку.

– Выгодным замужеством она интересуется, – простонала Вика.

Мужская логика в очередной раз одержала верх над женской. Роль жениха с радостью согласился исполнить Димин приятель, который и увез Ковальчук в неизвестном направлении, пообещав не обижать. То ли он был очень хорошим актером, то ли Ленка действительно произвела на него сногсшибательное впечатление, но все получилось очень даже натурально.

– А кто вы по гороскопу? – сурово поинтересовалась заталкиваемая в джип «жениха» Ленка. – Мне ни в коем случае не подходит Овен! Вы не Овен?

– Я Вадим. Дима, чего она хочет? – растерялся «жених».

– Спрашивает, не баран ли ты, – хмыкнул Дмитрий.

– Точно не Овен? – строго переспросила Ленка, протяжно икнув.

– Точно, – убежденно кивнул Вадим и попытался утрамбовать добычу дверцей. – Падай.

– Падаю, – кокетливо хихикнула Ковальчук и опрокинулась в темноту салона.

– Он точно ничего такого… – на всякий случай уточнила Вика.

– Я за него ручаюсь! – стукнул себя в грудь Дима.

Конечно, с ним можно было бы поспорить на предмет ручательства, так как за самого Диму поручиться было некому. Разве что Викиной интуиции. Но спорить не хотелось. Хотелось целоваться и не думать о безбашенной Ленке, которую увез неизвестно кто и неизвестно куда.

Дмитрий оказался джентльменом и ничего лишнего себе не позволил. Вике показалось, что он и целоваться бы не осмелился, если бы она сама первая не начала. Но расстаться по-пионерски с таким мужчиной, от одного взгляда на которого сердце пропускало удары, а в голове мутилось, было бы глупо. Глупой Вика не была, поэтому позволила Дмитрию ровно столько, сколько посчитала нужным. Девушкой она была приличной, следовательно, позволила поцелуи и телефонный номер, криво написанный на его ладони.

– Смотри, руки не мой, – шепнула она при прощании, погордившись собственным остроумием. Но через минуту пожалела, что сказала именно эти слова.

– Я дура, – сокрушенно констатировала Вика и рухнула спать, понимая, что в ближайшие дни станет дежурить у телефона. И как жить дальше, если Дима не позвонит, она не представляла.

Первый звонок прозвучал около восьми часов утра. Простонав, Вика нахлобучила на голову подушку и попыталась ногой сбросить телефон с тумбочки в надежде, что он разобьется.

– Какой гад звонит среди ночи? – прохрипела она в пространство и обреченно открыла глаза.

Телефон бился в конвульсиях, сотрясая все, что имелось в наличии на поверхности тумбы.

– В чем дело? – рявкнула, наконец, Вика, прижав трубку к уху.

– Викочка, мне крайне неловко, – заблеяла Софья Леонидовна. – Я вас разбудила?

Викторию бросило в холодный пот. Она сразу вспомнила про Диму, балду-Ленку и про ее нового кавалера. Судя по тому, что интеллигентнейшая Софья Леонидовна звонила ни свет ни заря, Ленка до дома не доехала. В принципе ничего удивительного в этом не было. Ковальчук иногда позволяла себе ночевки на чужой территории. Но в данном случае Вика чувствовала и свою вину, поскольку сама сбагрила подругу неизвестно кому и даже помахала ей ручкой. Только сейчас она поняла, что и про своего знакомого решительно ничего внятного сказать не может. Кроме того, что зовут его Дмитрий. А может, и не Дмитрий вовсе. В паспорт она не заглядывала.

– Ой, как я рада, что вы позвонили, – пискнула Вика. – Случилось что-нибудь?

– Викочка, Лена не у тебя, случайно?

– Случайно нет. Да вы не волнуйтесь, придет ваша Лена, никуда не денется. – Вика нервно вышагивала по комнате, старательно конденсируя в дрожащем голосе уверенность. – Взрослая девица, двадцать один год!

– Но тебе вот тоже двадцать один год, а ты дома ночуешь, – резонно возразила Софья Леонидовна и вдруг заголосила: – Я чувствую, случилось что-то!

Вика от неожиданности чуть не выронила трубу и тоже что-то такое почувствовала. Она даже представила, как неодобрительно на нее посмотрят в милиции и с каким осуждением будет моргать заплаканная Ленкина тетка.

– Софья Леонидовна, я попробую выяснить, где она. Вы не волнуйтесь!

– Ты что-то знаешь? – прицепилась старуха и тоненько завыла.

– Да не плачьте вы! Что она, в первый раз ночевать не пришла? Отоспится и к обеду явится.

– Откуда?

– Откуда-нибудь! – процедила Вика.

Она уже устала чувствовать себя виноватой и очень хотела освободить телефон. Теперь Диминого звонка Вика ждала без нежности и трепета, а с раздражением и страхом. Черт бы их всех побрал! И женихов, и безбашенных невест! С трудом отвязавшись от Софьи Леонидовны, Вика наспех умылась, влила в себя чашку кофе и стала ждать.

К обеду ее замутило от волнения и тягостных предчувствий. Ни Ленка, ни Дима не звонили.

– Что, залетела? – хищно поинтересовался папа, пристально вглядевшись в перевернутую физиономию любимого чада.

– Нет, – буркнула Вика. Ссориться с отцом не было ни сил, ни желания. Тем более что в ближайшее время могли понадобиться его знакомства в милиции.

– А чего рожа такая синяя? – усмехнулся Николай Сергеевич.

– Не выспалась.

– Ну-ну. Если залетела, лучше сразу скажи. Я тебе рожать без свадьбы не позволю. Мне внуки из подола не нужны. Либо девай куда хочешь, либо сдавай женишка, мы его заломаем и объясним, что к чему.

В том, что папа заломает и объяснит, Виктория не сомневалась.

Дима позвонил тогда, когда она уже совершенно отчаялась.

– Ты? – выдохнула Вика, подавившись заготовленной речью.

– Я, – весело подтвердил он и добавил: – А чего пауза такая драматическая? Это ты мне обрадовалась, или я не вовремя?

– Ленка где? – выпалила Вика.

Дмитрий впал в задумчивость, после чего радостно выдал:

– Ленка, это такая здоровенная пьяная деваха с потрясающими сиськами?

– Не такие уж они у нее потрясающие, – немедленно обиделась Вика.

– Не скажи. Я такие раньше только в кино видел.

– Ясно. А вчера тебе их показали наяву. Ну и как? Чувствуешь себя счастливым? Ленка где-то рядом?

– Ты обиделась? – рассмеялся Дима. Так искренне смеются только люди с кристально чистой совестью.

– Где эта кобыла? – крикнула Вика. – Ее тетка ищет. В состоянии, близком к инфаркту. А я не знаю, что говорить.

– Солнышко, да я понятия не имею, где твоя подружка. Если с Вадиком уехала, то, наверное, до сих пор у него. Вадик меньше двух дней подряд не пьет, девушка твоя тоже, похоже, выпить не дура, поэтому они, скорее всего, пришли к консенсусу.

– Ленку надо вернуть тетке, – заявила Вика. – Иначе старуха сведет меня с ума. Пусть лучше племянницу свою доводит. Я полдня тут ее хороню, а она, оказывается, пьет! Какая наглость!

– Так, может, и не пьет. Может, и правда померла уже, – неудачно пошутил Дима, снова вогнав Вику в ступор.

– И часто у тебя случаются сомнительные приступы остроумия? – процедила она.

– Редко. Я тупею, когда стесняюсь, – абсолютно серьезно отрапортовал Дмитрий. – Можно я за тобой заеду? И мы вместе отправимся вызволять твою подружку. Это же повод встретиться?

– Повод, – подумав, согласилась Вика. – Но потом ты отвезешь меня домой. И все.

– Как скажешь, – хмыкнул Дима. – Только у меня дома неубрано. Ничего?

– Через сколько ты приедешь? – проигнорировала очередной всплеск его остроумия Вика.

– Уже лечу!

Дверь квартиры Вадима навевала на мысль, что Ленка с выбором не ошиблась. Кожаная обивка с золотыми гвоздиками и тяжелой позолоченной ручкой в виде львиной лапы. Из-за дверей доносились звуки разухабистого шансона.

Дмитрий нажал кнопку звонка, стилизованного под женскую грудь, и приник ухом к двери. Кроме надрывной песни про нары, никаких других звуков из квартиры не доносилось.

– Спят, наверное, – предположил он и деликатно попинал косяк.

Как известно, деликатность хороша лишь в общении с девушками. Чтобы попасть в квартиру к сильно выпившему товарищу, следует оставить дипломатию для джентльменов. В течение двадцати минут Дима лягал двери, как взбесившийся мустанг, а Вика, презрев смущение, терзала кнопку звонка, периодически трубно завывая в щель:

– Ленка, ты там?

– Фулюганы! – прошамкал из-за соседней двери склочный старческий голос. – Вот я милицию вызову.

– Нас уже вызвали! – утешил соседку Дима. – А что, бабушка, ночью-то сосед ваш хулиганил? Музыка играла?

– Приперся заполночь с шалавой, включил своих уголовников, и все.

– Что – все? – испуганно воскликнула Вика. – Двери-то откройте!

– Все – это значит все. Пьют и развратничают. А двери я не открою. Может, вы и не милиция вовсе. А у меня ценности в доме. Пенсию вчера выдали.

– Вы бы, бабуля, про пенсию-то первым встречным не рассказывали, – намекнул бдительный Дмитрий.

– Так вы ж милиция! – торжествующе каркнула бабка. – Или нет? Кстати, у нас на прошлой неделе мужик из соседнего дома водкой паленой отравился. Может, и этот бугай наконец на кладбище переедет. Как думаете, мне как соседке его жилплощадь положена?

Беседа зашла в тупик. Вика приготовилась плакать, но тут заблаговременно похороненный сосед подал голос:

– Кто стучится в дверь моя? Видишь, дома нет никто! – И радостно заржал собственной шутке, гремя замками.

В домашнем костюме, состоявшем из семейных трусов с божьими коровками и гигантских клетчатых тапок, Вадик оказался менее презентабелен, нежели накануне в клубе. Он был тощий, волосатый и кривоногий. Но физиономия у него оказалась очень даже смазливой, и щетина ее не портила.

– Ленка где? – двинулась на него Вика, которой не терпелось высказать подруге все, что накипело, и вернуть блудницу на растерзание тетке.

– Ленка – это кто? – озадачился Вадим и жалобно уставился на Диму.

– Грудастая такая, мы ее тебе вчера в машину сажали.

– Может, я ее там забыл? – испугался Вадик. – И она замерзла? Меня посадят?

– Соседка видела, как вы вместе в квартиру заходили, – сообщила Вика. – Где она?

– Давайте вместе поищем. – Вадик перестал веселиться и трусливо протолкнул гостей в глубь апартаментов.

Квартира была чистой и шикарной. Судя по обстановке, деньги у нового Ленкиного знакомого имелись. А вот имелась ли посреди всего этого великолепия Ленка, оставалось под вопросом.

– О! – протяжно донеслось из глубины помещения в Димином исполнении.

Вика с Вадиком ринулись на звук.

Ковальчук все же находилась там. Даная расплакалась бы от зависти, глядя на Ленку в бело-золотой спальне. То ли у Вадика были проблемы со вкусом и с мерой, то ли он таким образом вкладывал капиталы, но золота в комнате было, как навозных мух на колхозном дворе. Вензеля, завитушки, просто здоровенные блестящие шайбы, рамы и, как апофеоз всего этого великолепия, массивная золотая люстра с каскадом хрустальных висюлек. Под люстрой и возлежала в позе куртизанки абсолютно голая Ковальчук. Нереальность картины нарушал лишь ее молодецкий храп, иначе комната была бы похожа на декорации к костюмированному средневековому представлению.

– Ух ты, что у меня есть! – восхитился Вадик. – А я там, как дурак, сплю! Один!

– Продолжайте в том же духе, – процедила Вика и бесцеремонно потрясла Ленку за полное плечо. – Девушку мы забираем.

– Шалун, – мурлыкнула Ковальчук и повернулась, предъявив собравшимся тыл.

– Не отдам, – робко возразил Вадик и расплылся в счастливой улыбке.

– Ленка, сама пойдешь, или я сейчас вызову Софью Леонидовну? – грозно крикнула Вика.

Ей было противно, что Дима стоит и сравнивает их сейчас. И еще неизвестно – в чью пользу сравнение. Хотя мужчины существа настолько примитивные, что, как правило, в необъятных состязаниях выигрывают женщины с минимумом одежды. Поскольку опасность потерять навсегда безалаберную Ленку отступила, вернулся здоровый интерес к Диме. Тем более что такие приключения обычно сближают. А если Вика планировала с ним что-то серьезное в дальнейшем, то на фоне беспутной подруги она должна была выглядеть выигрышно. Вот если бы только не Ленкины прелести, выпяченные с младенческой беззастенчивостью!

– Лена, я звоню тетке! – в бессильном раздражении напомнила Виктория.

– Не надо. – Ковальчук резко встала, как зомби, почуявший зов природы, потрясла свалявшимися волосами и твердо сказала: – Я уже иду. – И снова рухнула на кровать, накрыв голову одеялом.

– Надо ее нести, – Вика жалостливо покосилась на Диму.

– Я не понесу, – взял самоотвод Вадик и в знак протеста улегся рядом с Ленкой. – Мы взрослые люди и сами разберемся.

– Вот я сейчас позвоню Софье Леонидовне, она приедет и разберет вас сама, – напомнила Вика таким тоном, словно вышеупомянутая Софья Леонидовна являлась не благообразной бабулькой со старорежимными замашками, а терминатором с гранатометом.

– Софья Леонидовна – это кто? – напрягся Вадик.

– Танк в пальто, – буркнула Ленка. – Я бы даже сказала – гаубица. Страшное дело, в общем. Но наши чувства, я считаю, выше этого.

– Ну, если ты так считаешь, – расплылся в дурашливой улыбке Вадик. – Ребята, эта принцесса моя, она добыта в неравном бою, и я ее не отдам. Даже этой гаубице в пальто, которой вы меня пугаете.

– Интуиция мне подсказывает, что в неравном бою вы бились бок о бок за одно и то же. Ленка пленных не берет, так что осторожнее.

– Предлагаю отстать от них, – произнес Дима. – А родственнице этой позвонить и сообщить, что с Леной все в порядке. В конце концов, она и сама в состоянии разговаривать, так что пусть разбирается со своей семьей без нас. А у нас найдутся дела поинтереснее.

– Это какие? – неуверенно улыбнулась Вика. Ей очень хотелось, чтобы дела оказались романтическими и общими. Но она побаивалась, что голая Ленка расположила ее кавалера к более приземленным действиям.

– Я желаю красиво поухаживать за тобой, – шаркнул ногой Дмитрий, и Вика заподозрила, что он самым нахальным образом читает ее мысли. Или же просто у нее на лбу все написано.

– Ну, поухаживай.

– И поухаживаю.

* * *

Аня ела овсянку на воде и занималась аутотренингом, убеждая себя в полезности этого клейстера для здоровья, желудка и цвета лица. В мыслях она представляла себя во дворце за более изысканной трапезой.

– У тебя выражение лица, как у умалишенной, – нарушила медитацию мама.

– Кто бы говорил, – пробормотала Аня. – Ты лекарство приняла?

– Приняла, – с вызовом отреагировала родительница. – А Галина со второго этажа замуж вышла.

– Совет да любовь, – промямлила Аня.

Она уже знала, что мама скажет дальше. Беседы на тему Аниного неумения устроиться в жизни, нежелания выглядеть, одеваться и вести себя как женщина повторялись с удручающей регулярностью. Насмотревшись телевизора, мать вообще вбила себе в голову, что у Ани нетрадиционная ориентация и в минуты особо дурного расположения духа называла ее «лебизянкой». Исковерканное слово ассоциировалось у Анны с «обезьянкой», и она не спорила. Обезьянка так обезьянка. Чтобы выглядеть по-человечески, нужны деньги. А их нет. Не было даже лишнего рубля на нормальный шампунь и помаду. Голову она мыла хозяйственным мылом, а краситься даже не пыталась, придумав, будто от косметики портится кожа. Аня вообще ощущала себя настолько уставшей от ежедневной серости будней, что если бы вдруг выяснилось, что она больна какой-нибудь смертельной болезнью, Кочерыжкина обрадовалась бы этой новости, как избавлению. Жизнь походила на подземный лабиринт, пропитанный сыростью, страхом и безысходностью, выход из которого замуровали. Аня бродила по гулким замшелым коридорам безо всякой цели, автоматически перебирая день за днем, словно пожухлые листья.

– Такая невзрачненькая, тощенькая была, а муж очень представительный мужчина, – бубнила мама. – А все почему? Умеет себя подать. Одевается со вкусом, прическа, маникюр – все при ней. Женщина должна быть женственной!

Объяснять матери, что на женственность у них элементарно нет денег, было бессмысленно. Родительница была железобетонно уверена, что не в деньгах дело. Вот они после войны красили брови сажей, щеки и губы свеклой, а волосы накручивали на тряпочки! И выглядели отлично.

Иногда Анна фантазировала на тему, как заявится на лекции в свекольном марафете. Получалось несмешно.

После войны нищета была общей, и никто особо не выделялся, а сейчас, когда часть населения разъезжала на дорогущих иномарках, получала зарплату в валюте, а кто-то таращился на все это великолепие из-за черты бедности – мамины стереотипы устарели. Если раньше человек с деньгами именовался ворюгой или аферистом, а бедность считалась синонимом честности, то теперь такие бедные и честные, как Аня, назывались неудачниками и даже не вызывали жалости у окружающих.

Галина, кстати, ничем особо от Ани не отличалась. Одевалась скромно, родители у нее были не просто пьющие, а натуральные алкаши, в связи с чем Галя во дворе слыла девочкой из неблагополучной семьи. Она была страшненькой, тощенькой, похожей на неухоженного цыганского ребенка, только в отличие от Ани училась плохо и рано начала общаться с мальчиками.

Удивительно, но местные парни не обращали внимания на недостатки Галиной внешности, вполне благосклонно принимая ее общество. Галя была для Ани Кочерыжкиной чем-то сродни феномену. Более того, Аня полагала, что соседка очень скоро плохо кончит. А получилось все не так, хотя и вопреки логике. Где и каким образом Галина подцепила вполне приличного мужчину, оставалось загадкой. Она уехала на белом лимузине, в белом платье, с шариками и гостями в новую жизнь. И Аня не сомневалась, что сюда соседка никогда не вернется. А жаль, очень хотелось бы получить у нее мастер-класс. Она даже не ожидала, что новость о Галиной свадьбе наотмашь ударит по самолюбию. Аня уже несколько дней пыталась об этом не думать, и вот пожалуйста. Пришла мама и напомнила.

Случилось то, чего не могло случиться. Аня не любила сказку про Золушку, потому что там все было враньем. От первого до последнего слова. Принцы не женятся на служанках. Эту историю могла сочинить лишь обиженная судьбой женщина для собственного успокоения. Вот Анечка, например, сочинила себе параллельную реальность и даже начала туда постепенно перемещаться. Просто потому, что в жизни по эту сторону границы не было ни радости, ни смысла. А Галина каким-то непостижимым образом взяла и вырвала свое счастье из запредельных фантазий. Можно сколько угодно убеждать себя, что мелодрамы придумывают ущербные и обманутые в лучших ожиданиях тетки, но когда подобная история происходит рядом с тобой, и даже запах духов счастливицы потом долго-долго раздражает обоняние, а опавшие лепестки от многочисленных свадебных букетов треплет во дворе ветер, в душе что-то ломается. С хрустом и треском. И жить с таким открытым переломом души нет ни сил, ни желания.

Порой судьба долго выжидает чего-то, брезгливо наблюдая за подопечными, плывущими по течению. И большего, чем утопление в очередном водовороте, они вроде бы и не заслуживают. Удача любит лягушек, которые взбивают молоко лапками, а тем, кто лишь констатирует несправедливость окружающей действительности, не пытаясь повлиять на нее или хотя бы побултыхаться, не видать никаких чудес. В этом мире все закономерно, каждому дается по силам и по заслугам. Но иногда где-то там наверху происходит сбой, и фортуна вдруг дает такому покорному и безответному существу увесистый пинок, сталкивая его с орбиты и отпуская в свободное плавание.

Видимо, Галина свадьба, переосмысленная мамой и всесторонне обдуманная Аней с точки зрения отсутствия закономерностей и логики, и стала таким пинком.

Аня редко смотрелась в зеркало, поскольку там не было ничего интересного. Если ничего в своей внешности не меняешь, то и сюрпризов ждать не приходится.

«А чем я, собственно, хуже Галки? – вдруг подумала Анна. – У меня красный диплом и затрапезная внешность, но ведь себя можно сделать, слепить из «того, что было». Это мозги блестками не украсишь – если извилин не было, то их на бигуди не накрутишь, а с лицом вполне можно что-нибудь сотворить».

Обычно эта мысль появлялась последней в размышлениях о радикальных переменах. Потому что любые дальнейшие идеи упирались в отсутствие денег. Идея без материальной базы неосуществима. Зеркало в очередной раз расстроило, предъявив Ане доказательства ее невыигрышных исходных данных. Но если уж она сошла с привычной орбиты, то и шевелиться надо активнее. Одной лишь констатации факта недостаточно, надо еще придумать, как перетянуть факты на свою сторону.