Текст книги "Три мушкетерки"

Всю ночь Аня проворочалась, а к утру решила действовать, исходя из имеющегося минимума. Первый плюс – красный диплом, до которого оставался год. С дипломом можно устроиться на приличную работу. Иллюзии об идиллическом обучении детишек Аня растеряла еще во время практики: учебные планы, собственноручное изготовление пособий из «ничего», совершенно неуправляемые обнаглевшие дети, хамоватые родители и тотальное безденежье педагогов. Получалось, что надо пристраиваться в частную школу или гимназию. Или вообще гувернанткой. Последняя идея ее очень даже взбодрила.

Но прежде всего необходимо поверить в себя как в женщину. То, что отражалось в зеркале, на женщину не тянуло. Это недоразумение в старых тряпках следовало одеть и причесать. Если волосы не уложить во что-то приличное, то их можно отрастить. Женщины с длинными волосами ценились во все времена. К тому же если их распустить, то будет очень даже ничего. Во всяком случае, интереснее, чем куцый «хвостик», раз в квартал отстригаемый кухонными ножницами.

«И как я раньше не догадалась волосы отрастить? – недоуменно таращилась в потолок Аня. – Лоб челкой прикрою, заколку какую-нибудь красивую – и уже не такой жалкий вид. И одежда. Женщину делает одежда. Вон, Галка в свадебном платье – вылитая принцесса. И все вранье, что не место красит человека. Именно место и антураж. Где бы деньги взять?»

И тут Аню осенила мысль, которая не приходила ей в голову раньше: подрабатывать. Нет, она даже могла себе объяснить, почему до сих пор не додумалась до такого простого варианта. Чтобы получить красный диплом, она все свое время посвящала учебе. Куда может пойти после лекций скромная барышня без копейки денег, отвратительно одетая и снедаемая стаей комплексов? В библиотеку. Именно там и проводила значительную часть времени Аня Кочерыжкина. Библиотека дала ей знания, но лишила необходимого жизненного опыта. Но лучше поздно, чем никогда.

На следующий день Аня написала целую пачку объявлений. Она прекрасно понимала, что почти все ниши уже заняты. Разумеется, можно пойти санитаркой в поликлинику или уборщицей в супермаркет, но это помешало бы учебе, да и стыдно перед соседями: отличница, а полы моет. Мамину реакцию тоже несложно предугадать – со свету сживет. Зато Аня вполне могла стать гувернанткой для ученика младшего класса, которого некому забрать из школы. Тем более что лекции в институте только до обеда. Кроме того, она могла ухаживать за пожилыми, дети которых не имеют возможности помогать престарелым родителям. А еще Аня могла бы стать помощницей по хозяйству. Пусть это будут копейки, но именно на них она сумеет более или менее прилично одеться, чтобы не стесняться заплаток, затяжек, отклеивающихся подметок и лоснящихся локтей.

Расклеивать объявления оказалось неожиданно стыдно, поэтому мероприятие Аня отложила до темноты, после чего целую неделю обходила места расклейки, воровато поглядывая на свои листочки в линейку: не оторвали ли хоть один номер телефона. Листочки выглядели так, словно над ними долго и вдумчиво рыдали: чернила растеклись, тексты стали практически нечитабельными, а лапша из номеров телефонов была цела. Только пару объявлений оборвали то ли дворники, то ли ветер.

– Ленка, я, кажется, влюбилась. – Вика блестела глазами, как ребенок, ожидавший подарков у новогодней елки. Восторг и неуемная радость исходили от нее плотными волнами, а любые доводы разума экранировали, уверенно отбитые чистой юношеской любовью.

– Когда кажется – креститься надо, – рассудительно заметила Ковальчук и любовно осмотрела свежий маникюр. Сегодня у Ленки было чрезвычайно весеннее настроение, поэтому и ногти зеленели, как свежая листва.

– Лен, оторвись от своих когтей. Я, может, замуж выйду.

– Может, выйдешь, а может, и нет. – Ленка высунула язык и аккуратно подправила лак на мизинце. – Замуж – это серьезно. Однако замужество – акт, совершаемый на трезвую голову.

– У меня трезвая.

– А глаза – шальные, – усмехнулась Ковальчук. – Я бы даже сказала – мутные. С такими глазами нельзя принимать важные решения.

– У нас любовь. Я от него балдею. Я вообще…

– Виктория, влюбляться в мужика опасно. Его нужно просчитывать, исследовать, обдумывать, как долгосрочный проект, а вот влюбляться – никак нельзя. Брак – стратегическое партнерство, тщательно взвешенное, а любовь – это когда берешь все деньги и несешь в казино. Никаких гарантий – набор случайностей и закономерно печальный результат.

– Почему? – расстроилась Вика. – При чем тут случайности? Мы любим друг друга.

– Во-о-от! – Ленка помахала руками и аккуратно дунула на пальцы. – Вы друг друга любите. То есть берете шарик и кидаете его на рулетку, а что там в результате выпадет – никому неизвестно. Случайности, милая моя, это возможное наличие у него еще одной девушки, бывшей девушки, бывшей девушки с внебрачным ребенком, мегеры-мамы, друзей, которые могут оказаться дороже. Мужская дружба – вообще страшное дело. Это как комбайн с пьяным комбайнером, решившим перевыполнить пятилетний план. В таком одухотворенном состоянии он своим комбайном обмолотит все, что выпирает из земли, вплоть до мухоморов и местных жителей. А мужик, у которого есть друг, еще хуже. Он готов нестись к нему в любое время дня и ночи и желает, чтобы ты как минимум бежала рядом, высунув язык и горя желанием помочь Васе, Пете, Федору Игнатьевичу. Представь, они ходят на футбол, в баню, в гараж и в кучу мест, где женщина воспринимается как чирей на неудобном месте – мешает и раздражает. Мужская компания – это сплоченный коллектив, в котором тебе нет места. Максимум, что тебе позволят, – подавать пиво и убирать со стола. Кроме этих случайностей, у него еще может оказаться целый выводок родни, которая будет по очереди приезжать из какой-нибудь Жмеринки, чтобы поступить в институт, поглазеть на достопримечательности или продать сало и семечки на ближайшем рынке. А еще у него могут обнаружиться материальные проблемы, пробелы в образовании и дефекты в характере. В общем, мужик – это ящик Пандоры, который можно открывать, лишь тщательно изучив инструкцию. В процессе обсуждения он поймет, что погорячился с женитьбой, или ты вдруг осознаешь, что замужество не так привлекательно, как поцелуи под луной. Кстати, поцелуи и то, что у вас сейчас, не имеет к семейной жизни никакого отношения. Это как пьянка накануне похмелья. Когда пьешь – эйфория, а утром мечтаешь о том, чтобы вчерашнего дня не было вообще!

– Лена, у тебя случилось что-то? – поинтересовалась Вика. – Ты же вроде сама замуж мечтала выскочить. Вон, Вадика своего обхаживаешь.

– Так при чем тут любовь? Детский сад! Вика, я его именно обхаживаю! У него джип, свой бизнес, квартира, дом в пригороде и родители живут в другом конце страны.

– А как же быть с подружками, внебрачными детьми и так далее? Сама же говорила про случайности.

– Так, милая моя, ни про какую любовь я не лепечу, а смотрю на своего суженого широко открытыми глазами. Взвешиваю и прикидываю, а не закатываю глаза, как объевшийся индюк. Мною руководит мозг, а не гормональная революция в организме. Чего и тебе советую.

– Ты Вадика не любишь?

– Какая ты скучная! Люблю, люблю. Но это вторично. Я гляжу вперед. А впереди он маячит вовсе не таким молодым и красивым, а лысым, пузатым и занудливым. Поэтому я должна осознавать, что готова жить с ним в любом воплощении, что никакие трансформации в его внешности не повлияют на наши чувства.

– Значит, чувства все же есть! – торжествующе улыбнулась Вика.

– Да. У нас все есть. Чувства хороши в комплекте с разумом. А у тебя вторая составляющая не функционирует. Опасно это, понимаешь?

– Зато я счастлива.

– Хорошо быть счастливой всю жизнь, а не временно, балда!

– На всю жизнь счастья не хватит.

– Неправильно мысль проецируешь. Жизнь коротка, надо рвать у нее все, что оторвется, и бежать. Но кусок для отрыва следует выбирать с умом.

– Ты по второму кругу пошла. Не ожидала от тебя подобной прагматичности.

– Учись, пока я жива.

Учиться у Лены Виктория не хотела. Она мечтала быть счастливой. Жизнь настолько непредсказуема, что просчитать ее кувырки нереально. Поэтому не стоит отравлять то светлое, что дается, материальными планами. К консенсусу подруги не пришли. Каждая была уверена, что рано или поздно оппонентка поймет, как глубоко ошибалась.

Лена все же позвонила Аньке Кочерыжкиной. Ее вдруг потянуло на добрые дела. Тем более что тетка, обчитавшись сомнительными брошюрами, выдала за завтраком потрясающую мысль: добро функционирует циклично, для того чтобы тебе повезло, надо совершить добрый поступок. И это непременно вернется к тебе.

Ленка поделилась мнением: мол, здорово, когда добро возвращается бумерангом и бьет тебя по черепу, подумав, что попробовать нужно. От нее не убудет. И Ковальчук отправилась звонить.

От звука голоса бывшей одноклассницы на Аню с новой силой нахлынули старые комплексы. Кочерыжкина звонку не обрадовалась, но Лену это не смутило. Особой любовью к дипломатии она никогда не отличалась, поэтому спросила в лоб:

– Анька, ты в запое?

Кочерыжкина оторопело затихла, даже перестав дышать, то ли от ужаса разоблачения, то ли от изумления. Но Лену такие тонкости не волновали. Любая недосказанность порождает ненужные размышления, которые могут привести куда угодно, кроме конечной цели. Для экономии времени и сил всегда следует выяснить все досконально, поделить на два, отобрать факты, после чего уже отталкиваться от остатка.

– Кочерыжкина, ты не стесняйся. Мы же почти родные люди. Тебе помощь нужна? В смысле, чего уж там: я тебя на улице видела, выглядишь ты неважнецки.

– И что? – мрачно произнесла Аня. – Я пила из горлышка и радовала окружающих песнями под гармошку?

– Я могу дать тебе в долг. Только не на выпивку, а на одежду. Могу к знакомой в салон уборщицей пристроить, хочешь?

Ленка совершенно не планировала ее оскорбить, но, как это часто бывает, случайные слова ударили больнее, чем хорошо продуманная подлость. Аня даже не представляла, что со стороны производит настолько удручающее впечатление. То есть она, разумеется, предполагала, что никто от ее внешности в особый восторг не приходит, но не задумывалась о степени своего убожества. Оказывается, ее уже зачислили в отбросы общества. Здорово!

– Лен, спасибо за заботу, но мне сейчас некогда, – буркнула она.

– От меня так просто не отвяжешься, – простодушно заявила Ковальчук. – Анька, я решила вернуть тебя к людям!

– Лена, у меня все в порядке.

– Да? И как продвигается карьера?

С бывшими одноклассниками приятно болтать, когда ты хотя бы чего-то в жизни добился. Особенно четко Аня поняла это сейчас. Ей так хотелось всех потрясти. Чтобы те, кто посматривал на нее в школе с брезгливым сочувствием или просто смотрел мимо, вдруг охнули, ахнули и бросились наверстывать упущенное. Горько и больно сознавать, что этого никогда не будет. Жизнь только началась, а уже не удалась. Но она ведь решила бороться…

– Какая карьера? – Аня постаралась вложить в свой голос максимум равнодушного удивления. – Я еще учусь. Иду на красный диплом. Вот на будущий год окончу институт, тогда и начну заниматься карьерой. А пока даже планов конкретных нет.

Она замолчала, вспомнив про конкретные планы в виде объявлений, расклеенных по району. Ленкин звонок подтолкнул ее к мысли написать новые, тщательно продумав «резюме» и рекламный посыл.

– Красный диплом? – опешила Ковальчук. – Честно, что ли?

– А что такого?

– Ну да, ну да. Ты всегда была умная, – уважительно протянула Ленка. – Слушай, а почему ты тогда так… ну… странно одеваешься?

– Временные материальные проблемы.

– Нет ничего более постоянного, чем временное, – хихикнула бывшая одноклассница и осеклась. – Анютка, а давай встретимся, поболтаем за жизнь? Завалимся в какою-нибудь кафешку и устроим девичник.

Аня представила, как в своем школьном затертом плаще и выходном платье в горошек пьет воду на девичнике и делает вид, будто не голодна. Пережить подобное унижение? Ни за что!

– Леночка, обязательно как-нибудь пересечемся, просто у меня сейчас со временем напряженно, – отказалась Аня. Врать противно. А еще противнее осознавать, что все ее планы – на девяносто процентов несбыточные мечты. Рожденный ползать летать не может, а Аня Кочерыжкина родилась явно не для полетов.

– Ладно, но ты не пропадай, – разочарованно протянула Лена. Сделать доброе дело не получилось.

Счастливый человек щедр и великодушен. Его распирает желание поделиться счастьем с ближним. Причем дележка должна происходить во всех смыслах: во-первых, так и подмывает поделиться информацией о своем счастье, а во-вторых, можно отломить кусочек счастья для благодарного слушателя.

Вике не понравились философские сентенции подруги, поэтому захотелось немедленно получить от кого-нибудь индульгенцию на серьезные отношения с Димой. На роль слушателя и одариваемого идеально подходила Кочерыжкина. Вика была убеждена, что нашла принца, а сообщать об этом имеет смысл лишь такой подружке, которая не протянет в ответ снисходительное «поздравляю, а у меня король». У Ани абсолютно точно никакого короля нет, поэтому похвастаться можно Кочерыжкиной.

«Заодно проведу с ней просветительскую беседу о вреде алкоголя», – великодушно подумала Вика, набирая с детства знакомый номер телефона.

Когда Аня, еще не успевшая отойти от странного разговора с Ленкой, услышала в трубке голос второй школьной подруги, она напряглась и поджала губы. Это уже походило на издевательство.

– Анютка, сколько лет, сколько зим! – счастливо пропела Вика, затихнув в ожидании ответной радости.

К ее изумлению, Кочерыжкина после тягостной паузы довольно злобно выдала:

– Ну и?

– Что? – опешила Вика.

– Зим сколько?

– Я не вовремя?

– Ага, – с истеричной радостью подтвердила Аня. – В запое я. Не, у меня ломка. А вы с Ковальчук теперь по очереди будете бдить? Тимуровское шефство над алкашкой взяли или вами движет корысть? Так с меня взять нечего.

– Ань, ну ты чего? – обиделась подруга. Хвастаться расхотелось, настроение испортилось. Более того, у Вики даже закралась невероятная мысль, что бывшая одноклассница подслушала, как они сплетничали.

– Ничего. Ты звонила-то зачем?

– Да так, соскучилась, – неуверенно протянула Вика.

– Неужели? По мне?

– По тебе! – с вызовом подтвердила оппонентка, изумляясь нелепости диалога. Вот и похвасталась! Надо ж так нарваться.

– Ясно. Тогда слушай. У меня все в порядке. Ничего нового, все по-старому, – обстоятельно начала доклад Кочерыжкина. – Я страшная, одеваюсь, как сирота казанская, некоторые даже считают, будто я спиваюсь. В общем, стараюсь не выбиваться из заданного образа.

– Кем заданного?

– Судьбой и стартовыми условиями. Корону и сиськи мне не выдали, а мозг вот прям жмет! И жить мешает. Надо его продать, как думаешь?

– Хочешь стать донором? – промямлила Вика, уловившая только пассаж про то, что Кочерыжкина одевается, как сирота казанская, а потому судорожно прикидывавшая, обидится ли бывшая одноклассница, если предложить ей что-нибудь из своего гардероба.

Мысли были заняты метаниями между боязнью обидеть и желанием облагодетельствовать, и места на умные вопросы в этой кутерьме не осталось. Оттого и вопрос выпал из сознания так себе. Прямо скажем, глуповатый. Но Аня, видимо, упиваясь интеллектуальным превосходством над подругой, радостно подхватила тему:

– Точно! Буду донором. Пусть мои мозги утекут на Запад. Как думаешь, можно в нагрузку сосватать капиталистам и все, что к моим мозгам прилагается? Ну, оболочку и маманю мою, а то ее и оставить-то не с кем тут.

– Ань, хочешь, я тебе денег дам? – выпалила Вика. – Или шмотки какие-нибудь?

– До свидания, Цаплина. Приятно было пообщаться.

Из трубки азбукой Морзе понеслись короткие гудки. Вике показалось, что это сигнал SOS. Но как на этот сигнал реагировать, она не знала. И вообще, если Кочерыжкина психопатка, то пусть разбирается со своими тараканами сама. Только настроение испортила.

Аня смотрела на телефон, как на гремучую змею. Он снова звонил. Старый, блекло-желтый, с треснувшим диском и полустертыми цифрами. Что хорошего мог ей предложить этот допотопный монстр?

«Сговорились все, что ли?» – Аня нервно хихикнула и опасливо взяла трубку.

– Здравствуйте! – Высокий женский голос напористо набирал обороты. – Вы ищете работу? Мне нужна домработница! Нормальная! Которая будет тащить на себе все хозяйство, чтобы у меня осталось время на себя. Потому что женщина должна быть женщиной! Я хочу в спа, отдыхать, а не скакать козой у плиты, не пахать на благо семьи, как раб на галерах! Ясно?

Озадаченная Аня уже собиралась сказать, что ей ясно, но тут на заднем плане что-то забубнил виноватый мужской голос, развеявший подозрения, что это странное выступление предназначалось ей.

– Я готова, как коза и раб на галерах, – заявила Аня. – За соответствующую оплату. Правда, рабам раньше не платили. Но у нас рабство вне закона, крепостное право тоже давно отменили, поэтому будем придерживаться рыночных отношений.

– Сколько вы берете за свои услуги? – перешла к самой важной части беседы женщина.

– А сколько вы предлагаете? – вывернулась боявшаяся продешевить Аня. – При условии, что оплата ежедневная. И работать я буду только во второй половине дня.

Тетка на том конце провода затихла, видимо, переваривая ответ, потом сварливо потребовала:

– Приезжайте на собеседование прямо сейчас! Иначе завтра ваше место будет занято!

– Много претендентов, – понимающе хмыкнула Аня, представив батальон домработниц, расклеивающих объявления на тех же столбах, что и она, и заботливо посоветовала: – Вам обязательно надо всех посмотреть и выбрать лучшую. Не факт, что это буду я. Давайте вы меня в самом конце смотрин позовете, а то вдруг я не оправдаю высокого доверия, а вы время потеряете.

– Вы сегодня приедете или нет? – гнула свою линию собеседница. Судя по уязвленному тону, Анькино выступление ей не понравилось.

– Диктуйте адрес, – вздохнула будущая домработница.

К ее изумлению, тетка жила в соседнем доме.

Когда работа находится в пределах пешей доступности, это обрадует любого. А уж барышню в крайне стесненных материальных обстоятельствах, вынужденную экономить и ездить «зайцем», и подавно.

Через десять минут мадемуазель Кочерыжкина стояла перед массивной черной дверью и давила кнопку звонка.

– Вы на реактивной метле летели? – недовольно бубнила работодательница, гремя замками. – Обувь снимайте. Раздевайтесь. Проходите в гостиную.

Ее отрывистые команды навевали мысли о всеобщей и обязательной диспансеризации. Казалось, что вот сейчас Аню втолкнут в ярко освещенный зал, а там в одном исподнем перед группой врачей, заседающих за обшарпанными столиками, будут толпиться претендентки на роль домработницы.

В неуютной гостиной, обставленной не совсем психически здоровым дизайнером, на странном кривом кресле с металлическими трубками вместо подлокотников восседал толстопузый дядька с усталым лицом.

– Добрый вечер. Меня зовут Анна. Я…

– Сколько тебе лет? – возмущенно прервала церемонию знакомства хозяйка. – Да ты вообще совершеннолетняя?

Хрустя пальцами, она разглядывала маленькую Аню. Дядька тоже рассматривал, и в его глазах мелькало одобрение.

– А ты чего губу оттопырил, мерин? Размечтался! Вы, девушка, когда объявления даете, возраст указывайте! Это мошенничество чистой воды! Какая из тебя домработница? Ты домработницу с домохозяйкой перепутала! Решила мужичка богатого отхватить? Вон, любуйся, уже облизывается! Я тебе облизнусь! А вы уволены!

Аня и толстопузый одновременно съежились и заморгали.

Оторопевшая Кочерыжкина пыталась понять, в какой момент ее приняли на работу, если сейчас уже уволили. На столь стремительные перемещения по карьерной лестнице она не рассчитывала.

А тетка, как сломанный радиоприемник, все увеличивала и увеличивала громкость:

– Вместо того чтобы чужих мужей уводить, лучше бы училась! Образование получала! На работу нормальную устроилась! А то, ишь, придумала – на все готовое, да еще деньги получать.

Несостоявшаяся домработница настолько удивилась предположению, что она может увести какого-то там мужа, что даже не обиделась.

– Я в педагогическом учусь! – гордо сообщила Аня. – И диплом скоро получу.

– Ну, так иди учителем работать, – взвилась хозяйка. – Нечего тут задом крутить!

Наверное, это тоже было оскорбительно, но для Ани, которую впервые заподозрили в наличии «зада», это прозвучало почти комплиментом. Конечно, комплимент сомнительный, но было в этом что-то такое, от чего она даже приосанилась.

Уходила Аня с гордо поднятой головой, но поворачиваться к разбушевавшейся хозяйке спиной не рискнула. Она с достоинством пятилась, придерживаясь за стену, чтобы не упасть, опасаясь быть затоптанной. Попрощались с ней сухо.

Аня вдруг сообразила, что неуравновешенная дама дала ей дельный совет. А почему бы не пойти пока работать в школу? Уйти она всегда успеет, но тут хотя бы была достойная работа и пусть скромная, но гарантированная оплата. Кроме того, неожиданно оказалось, что для кого-то она даже может представлять интерес как женщина. И пусть эта тетка на волне скандала, явно разразившегося в счастливом семействе задолго до прихода потенциальной домработницы, слегка сгустила краски, но ведь было что сгущать!

«А вдруг я себя недооцениваю?» – неожиданно осенило Кочерыжкину, и она, поднимаясь на лифте на свой этаж, даже подпрыгнула. Надо срочно добраться до зеркала и проинспектировать свои прелести. Или в очередной раз убедиться в их отсутствии.

Кто прыгал в лифте, знает, чем обычно заканчиваются подобные развлечения. Старый лифт, не выдержав экспрессии Ани, внезапно вздрогнул и замер.

Клаустрофобией она не страдала. Но сидеть в кабине, исписанной разноцветными признаниями в любви и разоблачениями, на уровне неизвестно какого этажа, было неприятно. Кнопка «вызов» приветливо торчала из панели обугленными останками. Кричать стыдно, а надеяться на авось – глупо. Время было позднее, соседи, съев свою порцию холестерина, вяло переругивались, гоняли по квартирам детей, престарелых родственников, перетягивали друг у друга пульт в борьбе за сериалы и футбол и готовились отойти ко сну. Лифт всем массово понадобится завтра утром, вот тут-то люди и обнаружат хладный труп замерзшей Анечки. Она так живо представила эту трагическую развязку, что принялась с удвоенной силой пинать дверь лифта и орать:

– Лю-у-у-уди-и-и-и!

Никто не отзывался. Только где-то далеко скрипнула дверь, и дребезжащий старушечий голос прошамкал:

– Сейчас милицию вызову! Сталина на вас нет!

После чего дверь хлопнула, и снова наступила тишина.

Милиция Кочерыжкиной сейчас не помешала бы, но она была уверена – это все пустые угрозы. К сожалению, бабка уползла смотреть какую-нибудь «Кармелиту» и отвлекаться на борьбу за соблюдение общественного порядка не собиралась.

Безуспешно поорав почти час, Аня вдруг подумала, какие все же ближние черствые. И глухие. Ведь слышала ее вопли, а выйти поленилась.

«Как кошек и собак бездомных под окнами прикармливать – это они пожалуйста, – с обидой подумала Анька. – А как человека из лифта вынуть, так у всех дела».

Эта мысль неожиданно зацепилась за сознание и внесла существенные коррективы в спасательную операцию. Аня откашлялась и жалобно завыла. Получилось пронзительно и жутковато. Так воют волки или привидения. Но и это ноу-хау не помогло. Народ, вероятно, напуганный страшными звуками, затих в квартирах и не торопился покидать свое убежище.

Но мир все же не без добрых людей. Где-то грохнула железная дверь, и раздались тяжелые шаги. Аня взвыла на максимальной громкости и даже изобразила нечто похожее на скулеж. Получилось так душераздирающе, что она испуганно осеклась. После этого концерта придется показаться на глаза соседям. Ее артистические способности могут не оценить. Переигрывать не стоит.

– Что тут случилось? – пробасил недовольный мужской голос.

– Собачка в лифте застряла, – неожиданно оповестила его какая-то сердитая старуха. – Целый час надрывается.

– Не собака, а кошка, – встрял в беседу скрипучий тенорок. – Ей хвост прищемило, вот и орет.

– Да там вообще мутант! – возбужденно вклинился подростковый фальцет. – Я вот сейчас кино смотрел. Там мужик один проводил опыты дома и вывел мутанта: получеловека-полумедведя. Этот полумедведь даже разговаривать мог, и мозг у него был, как у человека. Хитрый, зараза! Короче, он мужика сожрал и вырвался в город. Его там спецназ ловил.

Кочерыжкина, потрясенная тем, что, оказывается, соседи давно слушают ее вой и имеют наглость фантазировать на тему источника этого звука вместо того, чтобы броситься на выручку, разъяренно выкрикнула:

– Сам ты мутант! Вот такие и жгут в лифтах кнопки!

Двери испуганно захлопали, и голоса нечутких соседей затихли, уступив место тревожной тишине.

– Придурки, – горестно пробормотала Аня. – И я еще всю жизнь с ними здоровалась.

– Сама тоже хороша! – неожиданно рявкнул бас. – Выла-то зачем? Или ты так плачешь? Тогда я твоему мужику сочувствую. Небось, до смерти боится тебя расстраивать. Надо ж так!

– Помогите мне, пожалуйста, – всхлипнула Анька. – Только не уходите! Я замерзла. И пи… Ну… Домой уже так хочу, что просто сил нет. А они все сбежали. Я думала, что хоть зверюшку пожалеют.

– Ага, – засмеялся мужик. – Так не зверюшки воют, а оборотни. В полнолуние. Распугала народ. Ладно, не реви. А главное, не вой больше. А то я тоже испугаюсь. И убегу с веселым топотом. Сейчас вызову ремонтников, потерпи.

Когда через полчаса Аню вызволили из лифта, спаситель исчез. Зато ее встретила насупленная тетка в дутом сиреневом пуховике. Раздраженно уставившись на Кочерыжкину, она намекнула:

– Ночь, между прочим. Отблагодарить бы надо.

– Спасибо, – послушно промямлила основательно задубевшая в холодном лифте Анька. Но, уловив в теткиных глазах растущий уровень недовольства, торопливо добавила: – Большое! Просто огромное спасибо! – И рванула домой, перепрыгивая через ступеньку. Наверное, хорошо, что соседи не узнали, что она умеет так артистично выть.

Софья Леонидовна интеллигентно прихлебывала чай и неодобрительно смотрела на племянницу. Ленка крутилась у зеркала и напевала нечто бессвязное.

Пятую точку обтягивали джинсы с сердечками. Ленка пританцовывала, сердечки неприлично шевелились. И вообще все было как-то не так. Пухлая очаровашка с косичкой превратилась в здоровенную деваху, у которой весь ум ушел в половые признаки. Племянница ассоциировалась у Софьи Леонидовны с бомбой замедленного действия. Из-за неразборчивости и неосмотрительности вкупе с Ленкиной наивностью однажды в квартире может появиться какой-нибудь ужасный мужик, который станет пить, курить и лишит племянницу любых перспектив на сказочное счастье. Сама Софья Леонидовна в сказку так и не попала и теперь мечтала, чтобы хоть у Леночки все получилось. Беда в том, что это самое «все» они понимали по-разному. Тетка представляла как минимум семью Друзь за чтением энциклопедии, а племянница – кошелек с ушками и ножками. Чем короче ножки, тем больше шансов, что не убежит.

– Ты очень испортилась, – глубокомысленно изрекла тетя, гипнотизируя мощный тыл подопечной.

– Неужто на мне плесень? – усмехнулась Ленка, старательно укладывая челку в замысловатую волну.

– И куда ты в таком виде? Явно не в библиотеку, – съязвила Софья Леонидовна, скорбно кивнув на блестящую маечку, мало что прикрывавшую. Молочно-белые Ленкины плечи плавно переходили в бюст, поднимавший сомнительный шедевр китайской текстильной промышленности почти параллельно земле.

– В консерваторию. Рахманинова слушать. – Ленка попыталась сделать умное лицо, от чего ее румяная физиономия приобрела налет легкой дебильности. Узрев результат своих усилий, Ковальчук расхохоталась. – Тетя, сейчас время другое. Какие библиотеки? Темп жизни изменился, приоритеты иные. Не бойся, будет у тебя в старости хлеб с маслом!

– Я не этого боюсь, – поджала губы Софья Леонидовна.

– А вот зря.

Тема была скользкой, поэтому уточнять, что именно зря и что в таком случае ее ждет в старости, тетка не стала. У нее имелся свой план. Дождавшись, пока Ленка станет рисовать губы и, следовательно, будет молчать, Софья Леонидовна елейным голоском начала атаку. Племянница все еще казалась ей несмышленой девчонкой, поэтому свои хитрости тетка особо не маскировала.

– Ты помнишь Беллу Моисеевну? Они приходили в гости к нам, когда ты в школе училась.

– Нет, не помню. И почему «они»? Твоя Белла Моисеевна, что, гидра о трех головах?

Ленка неодобрительно уставилась в зеркало. Цвет карандаша под светом яркой лампы оказался совсем не таким, как хотелось. Губы надо было стирать и краситься заново. Скоро уже подъедет Вадик, а она не готова.

– Не дерзи, – нахмурилась тетя. – Беллочка – кандидат наук, умнейшая, очаровательнейшая женщина! Я с ней несколько лет не виделась.

– Ну, так она тоже могла со временем испортиться, – рассудительно заметила Лена. – И к чему этот длинный пролог?

– Просто так. – Тетка с преувеличенным вниманием принялась разглядывать чай, тревожно затихнув.

– Чего у тебя там? – ухмыльнулась Ленка. – Таракан упал? Или гадаешь на чаинках?

– Дурацкие у тебя шутки. Ты же интеллигентная девушка…

– Я? – шлепнула себя по бокам интеллигентная девушка, задавив в зародыше начало воспитательной лекции. – Мадам, вы обознались! По весу во мне не одна, а цельных три интеллигентных, не побоюсь этого слова – тургеневских, – девушки! Когда наш институт благородных девиц разгоняли, я прям уходить не хотела, держалась за косяки и материла пролетариев. Тетя, сколько можно? Сейчас интеллигентные заморыши не в цене.

– Они всегда в цене! – хлопнула ладошкой по столешнице раскрасневшаяся Софья Леонидовна.

– То есть против заморышей ты не возражаешь, – хихикнула Лена. – Давай не уходить от темы. Что там у твоей Беллы Моисеевны кроме кандидатской диссертации? Очередной интеллигент в пятом поколении, холостой и изошедший на прыщи из-за отсутствия половой жизни?

– При чем тут прыщи? – закипятилась тетка.

– Ага. Значит, интеллигент тоже имеется, – сурово подытожила племянница. – Ты повторяешься. Прошлого сватовства мало? Хочешь перессориться со всеми своими подруженциями?

– А ты учись вести себя в приличном обществе, тогда мне не придется с ними ссориться!

– Это я-то вести себя не умею? Да прошлый дохлик из твоих приличных меня чуть не изнасиловал!

– Твоя фраза лишена логики! – взвилась тетка. – Либо он дохлик, либо…

– Хватит! У меня есть любимый мужчина. Не надо мне всякую некондицию сватать. Прошлого раза вполне достаточно.

Ленка недобро ухмыльнулась, вспомнив пресловутый «прошлый раз». У Софьи Леонидовны были сплошь приличные подруги, вырастившие хороших, домашних мальчиков. Последнего звали Юриком. Рыхлый, улыбчивый кавалер оказался чудовищно близорук. Близорукость он считал плюсом, озвучив логику своих умозаключений следующим образом: