Текст книги "О душе"

Отождествление древними мышления и ощущения. Невозможность объяснения ошибочных знаний с точки зрения теории о том, что подобное познается подобным. Различия между ощущением и мышлением. Воображение и его отличие от ощущения и мнения. Положительное определение воображения. Объяснение названия воображения. Причины того, почему люди иногда действуют не сообразно с разумом, а сообразно со своими представлениями.

Так как душа отличается главным образом двумя признаками: во-первых, пространственным движением; во-вторых, мышлением, способностью различения и ощущением, то может показаться, будто и мышление, и разумение суть своего рода ощущения. Ведь посредством того и другого душа различает и познает существующее. И древние[96]96
  Демокрит, Эмпедокл, Парменид, Анаксагор и Гомер (ср. «Метафизика», 1009b 17–31).


[Закрыть] утверждают, что разуметь и ощущать – это одно и то же, как именно Эмпедокл сказал:

 
Мудрость у них возрастает, лишь вещи пред ними предстанут[97]97
  По-видимому, стих из не дошедшей до нас части поэмы «О природе».


[Закрыть],
 

и в другом месте:

 
И здесь возникает
Мысль для познания мира у них[98]98
  Эмпедокл. О природе, фр. 106.


[Закрыть].
 

Такой же смысл имеют и слова Гомера:

 
Таков же и ум[99]99
  «Одиссея» XVIII, 136.


[Закрыть].
 

Ведь все они полагают, что мышление телесно так же, как ощущение, и что и ощущают, и разумеют подобное подобным, как мы это выяснили в начале сочинения. Между тем им следовало бы в то же время высказаться о том, что такое заблуждение: ведь оно еще более свойственно живым существам, и душа немало времени проводит в ошибках. Поэтому необходимо признать либо, как некоторые утверждают, что все, что является чувствам, истинно, либо что заблуждение происходит от соприкосновения с неподобным, а это [утверждение] противоположно положению о том, что подобное познается подобным. Однако, по-видимому, заблуждение относительно противоположного и познание его одинаковы.

Итак, ясно, что ощущение и разумение не одно и то же. Ведь первое свойственно всем животным, второе – немногим. Не тождественно ощущению и мышление, которое может быть и правильным, и неправильным: правильное – это разумение, познание и истинное мнение, неправильное – противоположное им; но и это мышление не тождественно ощущению: ведь ощущение того, что воспринимается лишь одним отдельным чувством, всегда истинно и имеется у всех животных, а размышлять можно и ошибочно, и размышление не свойственно ни одному существу, не одаренному разумом.

Воображение же есть нечто отличное и от ощущения[100]100
  Воображение отождествлял с ощущением Демокрит.


[Закрыть], и от размышления; оно не возникает без ощущения, а без воображения невозможно никакое составление суждений; а что воображение не есть ни мышление, ни составление суждений – это ясно. Ведь оно есть состояние, которое находится в нашей власти (ибо можно наглядно представить себе нечто, подобно тому как это делают пользующиеся особыми способами запоминания и умеющие создавать образы), составление же мнений зависит не от нас самих, ибо мнение необходимо бывает или ложным, или истинным. Далее, когда нам нечто мнится внушающим ужас или страх, мы тотчас же испытываем ужас или страх, и, соответственно, когда что-то нас успокаивает. А при воображении у нас такое же состояние, как при рассматривании картины, на которой изображено нечто страшное или успокаивающее.

Имеются также различия в самом составлении суждений: познание, мнение, разумение и противоположное им; об этих различиях будем говорить особо.

А так как мышление есть нечто отличное от ощущения и оно кажется, с одной стороны, деятельностью представления, с другой – составлением суждений, то после рассмотрения воображения надо будет сказать и о мышлении. Итак, если воображение есть то, благодаря чему у нас возникает, как говорится, образ, притом образ не в переносном смысле, то оно есть одна из тех способностей или свойств, благодаря которым мы различаем, находим истину или заблуждаемся. А таковы ощущение, мнение, познание, ум.

Что воображение не есть ощущение, явствует из следующего. А именно: ощущение есть или возможность, или действительность, например зрение и видение; представление же возникает и при отсутствии того и другого, например в сновидениях[101]101
  Т. е. когда ощущение бездействует.


[Закрыть]. Далее, ощущение имеется всегда, а воображение – нет. Если бы они были в действии одно и то же, то, быть может, воображение было бы присуще всем животным. Но, по-видимому, оно не всем присуще, например: не присуще муравью, пчеле, червю. Далее, ощущения всегда истинны, а представления большей частью ложны. И когда мы отчетливо воспринимаем предмет, мы не говорим, например: «Нам представляется, что это человек» – скорее наоборот: когда мы воспринимаем не отчетливо, тогда восприятие может быть истинным или ложным. Кроме того, как мы уже говорили, и с закрытыми глазами нам что-то представляется.

Но воображение не принадлежит ни к одной из тех способностей, которые всегда достигают истины, каковы познание и ум. Ведь воображение бывает также и обманчивым.

Таким образом, остается рассмотреть, не есть ли воображение мнение[102]102
  Точка зрения Эмпедокла.


[Закрыть]: ведь мнение бывает и истинным, и ложным. Но с мнением связана вера (в самом деле, не может тот, кто имеет мнение, не верить этому мнению), между тем ни одному из животных вера не свойственна, воображение же – многим. Далее, всякому мнению сопутствует вера, а вере – убеждение, убеждению же – разумное основание (logos). А у некоторых животных хотя и имеется воображение, но разума (logos) у них нет.

Итак, очевидно, что воображение не может быть ни мнением, которым сопровождается чувственное восприятие, ни мнением, основывающимся на чувственном восприятии, ни сочетанием мнения и чувственного восприятия[103]103
  Точка зрения Платона (см. «Софист», 264b; «Филеб» 39b).


[Закрыть]. И это ясно из сказанного, а также из того, что мнение может быть ни о чем ином, как только о том, что есть предмет восприятия. Я имею в виду, что представление могло бы быть, например, сочетанием мнения о белом и восприятия белого, но не сочетанием мнения о благе и восприятия белого. В таком случае представление было бы мнением о том же, что воспринимается не как привходящее. Между тем можно представлять себе ложно то, о чем имеется в то же время правильное суждение; например, Солнце представляется размером в одну стопу, однако мы убеждены, что оно больше Земли. Таким образом, пришлось бы либо отбросить свое правильное мнение, которое имел представляющийся, хотя предмет и остается неизменным и представляющийся не забыл этого мнения и его не разубедили в нем, либо, если он еще придерживается своего мнения, то оно необходимо и истинно, и ложно; мнение же становится ложным, если предмет незаметно изменился. Таким образом, воображение не есть ни одна из указанных способностей, ни сочетание их.

Но так как нечто, приведенное в движение, само может привести в движение другое, воображение же есть, как полагают, некоторое движение и не может возникнуть без ощущения, а возникает лишь у ощущающих и имеет отношение к ощущаемому, и так как движение может возникнуть благодаря действительно имеющемуся ощущению и движение это должно быть подобно ощущению, то воображение, надо полагать, есть такое движение, которое не может быть без ощущения и не может быть у тех, кто не ощущает; а существо, наделенное воображением, делает и испытывает многое в зависимости от этого движения, и воображение может быть и истинным, и обманчивым. А бывает это вот отчего. Во-первых, ощущение того, что воспринимается лишь одним отдельным чувством, истинно или же ошибается лишь в самой незначительной степени. Во-вторых, имеется ощущение того, что сопутствует такому воспринимаемому как привходящее; в этом случае уже возможны ошибки; в самом деле, в том, что это бледное, ощущение не ошибается; но в том, есть ли бледное это или нечто другое, ошибки возможны[104]104
  Т. е. ошибочно не само ощущение, а приписывание ощущаемого качества ненадлежащему предмету.


[Закрыть]. В-третьих, имеется ощущение общих свойств, сопряженных с теми предметами (symbebekota), которым присуще то, что воспринимается лишь одним отдельным чувством; я имею в виду, например, движение и величину, которые сопутствуют ощущаемому и в отношении которых больше всего возможны ошибки при чувственном восприятии. Движение же, возникающее от ощущения в действии, разнится в зависимости от того, от какого из этих трех видов ощущения оно происходит. В первом случае движение будет истинным, когда наличествует ощущение[105]105
  Когда предмет воспринимается актуально, воображение соответствует действительности так же, как ощущение; когда же ощущение прекращается, ослабление движения, возникшего от него, может исказить образ.


[Закрыть]; в двух же других оно может быть ложным и при наличии и при отсутствии ощущения, и больше всего, когда ощущаемое находится на расстоянии. Итак, если в воображении нет ничего другого, кроме перечисленного, и оно есть как раз то, о чем шла речь, то оно есть движение, возникающее от ощущения в действии.

Так как зрение есть самое важное из чувств, то и название свое воображение (phantasia) получило от света (phaos), потому что без света нельзя видеть. И благодаря тому, что представления сохраняются [в душе] и сходны с ощущениями, живые существа во многих случаях действуют сообразно с этими представлениями: одни – оттого, что не наделены умом, – таковы животные, другие – оттого, что их ум подчас затемняется страстью, или болезнями, или сном, – таковы люди.

Итак, относительно того, что такое воображение и отчего оно происходит, мы ограничимся сказанным.

Мышление. Аналогия между мыслью и ощущением. Ум и постигаемое умом. Ум у Анаксагора. Отделенность ума от тела. Разумная душа как местонахождение форм. Двоякое понимание возможности применительно к уму. Решение вопроса о том, познаются ли существо предмета и сам предмет одной и той же способностью или разными способностями. Апории, возникающие из положения о том, что ум прост, ничему не подвержен и ни с чем не имеет общего (Анаксагор). Сравнение ума с дощечкой для письма, на которой еще ничего не написано. Тождество мыслящего и мыслимого у бестелесного.

Что касается той части души, которою душа познает и разумеет, – отделима ли она, притом отделима ли она не пространственно (kata megethos), а лишь мысленно (kata logon), то необходимо рассмотреть, каково ее отличительное свойство и как именно происходит мышление.

Так вот, если мышление сходно с ощущением, то оно или что-то испытывает от постигаемого умом, или оно нечто другое в этом роде. Мышление, конечно, не должно быть подвержено чему-либо[106]106
  Речь идет о неподверженности ума такому воздействию воспринимаемых объектов, какое имеет место при чувственном восприятии.


[Закрыть], а должно быть способным воспринимать формы, т. е. в возможности должно быть таким, каково постигаемое умом, но не самим постигаемым умом, и так же как способность ощущения относится к ощущаемому, так и ум – к постигаемому умом. И, поскольку ум может мыслить все, ему необходимо быть ни с чем не смешанным, чтобы, как сказал Анаксагор, властвовать над всем, т. е. чтобы [все] познавать. Ведь чуждое, являясь рядом с умом, мешает ему и заслоняет его[107]107
  Иными словами, если бы ум был с чем-то смешан, т. е. соединен с телом, то, как поясняется ниже, он обладал бы определенным качеством, которое всегда примешивалось бы к предмету мысли, препятствуя его умопостижению.


[Закрыть]. Таким образом, ум по природе не что иное, как способность. Итак, то, что мы называем умом в душе, до того, как оно мыслит, не есть что-либо действительное из существующего (я разумею под умом то, чем душа размышляет и судит о чем-то). Поэтому нет разумного основания считать, что ум соединен с телом. Ведь иначе он оказался бы обладающим каким-нибудь определенным качеством, он был бы холодным или теплым или имел бы какой-то орган, как имеет его способность ощущения; но ничего такого нет. Поэтому правы те, кто говорит[108]108
  А именно Платон.


[Закрыть], что душа есть местонахождение форм, с той оговоркой, что не вся душа, а мыслящая часть, и имеет формы не в действительности, а в возможности.

Что неподверженность изменениям не одинакова у способности ощущения и у мыслительной способности, это видно, если рассмотреть органы чувств и ощущение. Чувство не в состоянии воспринимать [более слабое], когда сила ощущаемого слишком велика, например воспринимать [слабый] звук среди громких звуков, и нельзя ни видеть, ни обонять [более слабый цвет и запах] среди слишком ярких цветов и слишком резких запахов. Ум же, наоборот, когда мыслит нечто, требующее большого напряжения, мыслит требующее меньшего напряжения не хуже, а даже лучше. Дело в том, что способность ощущения невозможна без тела, ум же существует отдельно от него.

Когда ум становится каждым [мыслимым] в том смысле, в каком говорят о сведущем как о действительно знающем (а это бывает, когда ум способен действовать, опираясь сам на себя), тогда он точно так же есть некоторым образом в возможности, но не так, как до обучения или приобретения знания, и тогда он способен мыслить сам себя.

А так как не одно и то же величина и существо (to einai) величины, вода и существо воды (и так у многого другого, но не у всего, ибо у некоторых предметов это одно и то же), то спрашивается, различает ли душа существо плоти и плоть разными способностями или одной и той же, но находящейся в разном состоянии. Ведь плоть не существует без материи, а как курносое[109]109
  Курносое (противопоставляемое «вогнутому») служит здесь для обозначения чего-то конкретно вещественного (ср. «Метафизика» VII, 5, 1030b 16–20).


[Закрыть], она есть вот это вот в этом[110]110
  Т. е. данная плоть в данной материи.


[Закрыть]. Способностью ощущения душа различает тепло и холод, т. е. то, некоторое соотношение чего есть плоть; существо же плоти душа различает иной способностью: или существующей отдельно от способности ощущения, или находящейся с ней в таком отношении, как ломаная линия с самой собой, когда она выпрямляется[111]111
  Прямая здесь служит аналогом материального вообще, а ломаная линия как нечто последующее по отношению к прямой – аналогом предметов, состоящих из сочетания в определенной пропорции тех или иных элементов (например, плоти, состоящей из определенных частей земли и огня).


[Закрыть].

В свою очередь, в отвлеченных предметах прямое воспринимается так же, как курносое: ведь прямая линия связана с плотным[112]112
  Т. е. связана с телом.


[Закрыть]. Если же прямизна и прямое не одно и то же, то суть бытия прямого воспринимается чем-то иным: ведь здесь будет двоица[113]113
  Двоица в учении Платона выступает в качестве идеи материи и относится к материи как прямизна – к прямой.


[Закрыть]. Стало быть, душа различает это или другой способностью, или той же, но находящейся в другом состоянии. И значит вообще, как [формы] вещей отделимы от материи, так дело обстоит и с тем, что относится к уму.

Можно было бы спросить: если ум есть нечто простое, ничему не подверженное и ни с чем не имеющее ничего общего, как говорит Анаксагор, то как он будет мыслить, если мыслить означает что-то претерпевать? Ведь поскольку то и другое[114]114
  Т. е. ум и постигаемое умом.


[Закрыть] имеют нечто общее, одно, по-видимому, есть действующее, другое – претерпевающее. И далее: может ли ум мыслить сам себя? Действительно, в таком случае либо ум присущ всем другим предметам, если он сам мыслим не по-другому[115]115
  Т. е. мыслим через себя.


[Закрыть], ведь мыслимое по виду едино, либо в нем будет находиться нечто такое, что делает его, как и все прочее, предметом мысли. Или претерпевание ума имеет тот общий смысл, о котором уже было сказано, а именно что в возможности ум некоторым образом есть то, что он мыслит, в действительности же нет, пока он не мыслит его. Здесь должно быть так, как на дощечке для письма, на которой в действительности еще ничего не написано; таков же и ум. И он мыслим так же, как все другое мыслимое. Ведь у бестелесного мыслящее и мыслимое – одно и то же, ибо умозрительное познание и умозрительно познаваемое – одно и то же. (Остается выяснить причину, почему ум не мыслит постоянно.) У материальных предметов каждое мыслимое имеется лишь в возможности. Поэтому ум не будет присущ таким предметам (ведь ум есть возможность таких предметов без материи), но ему мыслимое будет присуще.

Ум, становящийся всем, и ум, все производящий. Аналогия со светом. Вечность деятельного ума. Преходящность пассивного ума и его зависимость от деятельного ума.

Так как повсюду в природе имеется, с одной стороны, то, что есть материя для каждого рода (и в возможности оно содержит все существующее), с другой же – причина и действующее [начало] для созидания всего, как, например, искусство по отношению к материалу, подвергающемуся воздействию, то необходимо, чтобы и душе были присущи эти различия. И действительно, существует, с одной стороны, такой ум, который становится всем, с другой – ум, все производящий, как некое свойство, подобное свету. Ведь некоторым образом свет делает действительными цвета, существующие в возможности. И этот ум существует отдельно и не подвержен ничему, он ни с чем не смешан, будучи по своей сущности деятельностью. Ведь действующее всегда выше претерпевающего и начало выше материи. В самом деле, знание в действии есть то же, что его предмет. Знание же в возможности у отдельного человека, но не знание вообще, по времени предшествует [знанию в действии]. Ведь этот ум не таков, что он иногда мыслит, иногда не мыслит. Только существуя отдельно, он есть то, что он есть, и только это бессмертно и вечно. У нас нет воспоминаний, так как этот ум ничему не подвержен; ум же, подверженный воздействиям, преходящ и без деятельного ума ничего не может мыслить.

Положение о том, что заблуждение заключается в (неправильном) сочетании. Примышление времени. Различие в способах, какими ум мыслит разного рода неделимое. Истинность ума, направленного на суть бытия предмета.

Мышление о неделимом относится к той области, где нет ложного. А ложность и истина встречаются там, где уже имеется сочетание мыслей (noemata), составляющих как бы одно, совершенно так же, как сказал Эмпедокл:

«Выросло много голов, затылков лишенных и шеи»[116]116
  Эмпедокл. О природе, фр. 57.


[Закрыть], затем головы соединяются силою дружбы. Так и предметы мысли, будучи раздельными, соединяются, как, например, несоизмеримое и диагональ. При мысли о чем-то прошлом или будущем мыслится и присоединяется также время. Ошибка заключается всегда в [неправильном] сочетании. В самом деле, тот, кто мыслил бледное не бледным, сочетал его с небледным; можно все это назвать также делением. Однако же ошибкой или истиной может быть не только то, что Клеон бледен, но и то, что он был или будет бледным. А сочетает в одно каждый раз ум.

Так как неделимое можно понимать двояко: как неделимое или в возможности, или в действительности, – то ничто не мешает, когда мыслят протяженное, мыслить его неделимым (ведь оно в действительности неделимо) и в неделимое время: ведь время – подобно протяжению – делимо и неделимо. Итак, нельзя сказать, что мыслит ум в каждую половину времени. Ибо, пока не произведено деление, нет половины, разве только в возможности. Когда же ум каждую половину мыслит отдельно, он вместе с тем делит и время; тогда он мыслит их так, как если бы они были два протяжения. Если же что-то мыслят состоящим из двух частей, то его мыслят и во времени, состоящем из таких же двух частей.

А то, что неделимо не по количеству, а по виду, ум мыслит в неделимое время и неделимой частью души, однако привходящим образом, и не поскольку делимо то, чем ум мыслит, и время, в которое он мыслит, а поскольку они неделимы: ведь в них содержится нечто неделимое, хотя, быть может, и не существующее отдельно, что делает едиными время и протяжение, и точно так же это бывает во всяком непрерывном как по времени, так и по протяжению.

Точка же и всякая часть деления, равно и все в этом смысле неделимое обнаруживаются так же, как лишенность. То же самое можно сказать и о всем прочем, например, о том, как познается зло или черное. А именно: их познают некоторым образом через противоположное им. Познающее же должно быть в возможности этими противоположностями, и [вместе с тем] в нем должно быть единое. Если же нечто не имеет противоположного себе, то оно познает само себя, есть [всегда] действительность и существует отдельно.

Высказывание есть высказывание чего-то о чем-то, как, например, утвердительная речь, и всякое высказывание истинно или ложно. Между тем не всякий ум таков: ум, направленный на существо предмета как суть его бытия, истинен [всегда]; ум же, касающийся чего-то [другого], – не [всегда]; и так же как видение того, что свойственно воспринимать зрению, всегда истинно, но [различение того], есть ли вот это бледное человек или нет, не всегда истинно, точно так же обстоит и с бестелесным [как предметом мысли].

Актуальное и потенциальное знание. Объяснение, почему душа не мыслит без представлений. Единое средоточие знания. Единство познающего ума как причина различения разнородных и противоположных ощущаемых свойств. Представления как нечто вовлекающее ум в жизненную практику. Разъяснение сущности абстракции.

Знание в действии тождественно своему предмету, знание в возможности у отдельного человека – но не знание вообще – по времени раньше. Ведь все возникающее возникает из сущего в действительности. Очевидно, что ощущаемое превращает способность ощущения из сущей в возможности в деятельную: ведь последняя не испытывает воздействия и не изменяется. Поэтому здесь имеется особый вид движения. Дело в том, что движение, как было сказано[117]117
  См. «Метафизика», 1048b 29–30; «Физика» IV, 2, 201b 31–32.


[Закрыть], есть действие незаконченного, действие же вообще – действие законченного – есть нечто иное.

Чувственное восприятие сходно с простым высказыванием и мышлением. Когда же оно доставляет удовольствие или неудовольствие, [душа], словно утверждая или отрицая, начинает к чему-то стремиться или чего-то избегать. И это испытание удовольствия или неудовольствия есть деятельность средоточия чувств (aisthetike mesotes), направленная на благо или зло как таковые. Избегание и стремление в действии также суть эта деятельность, при этом способность стремления и способность избегания не разнятся ни друг от друга, ни от способности ощущения, но бытие их различно.

Размышляющей душе представления как бы заменяют ощущения. Утверждая или отрицая благо или зло, она либо избегает его, либо стремится к нему; поэтому душа никогда не мыслит без представлений, а подобно тому, как воздух определенным образом воздействует на зрачок, а сам зрачок – на другое (то же можно сказать и об органе слуха), [точно так же представления воздействуют на размышляющую душу]. Последнее же (to eschaton) есть нечто единое, т. е. единое средоточие, бытие же его многообразно.

Уже раньше было сказано, посредством чего душа судит о том, что сладкое отличается от теплого; об этом можно сказать и так. Различающее есть нечто единое, и оно как бы проводит межи. И упомянутые [ощущения сладкости и тепла], будучи едиными по соотношению и числу, находятся в таком же отношении друг к другу, как [соответствующие ощущаемые свойства] друг к другу. Какая, в самом деле, разница, спросить ли, как различают разнородное[118]118
  В издании Bekker’a – homogene («однородное»).


[Закрыть], или спросить, как различают противоположное, например белое и черное? Пусть относятся между собой как такие противоположности А, белое, и Б, черное, а В и Г – как А и Б, и наоборот. Если, стало быть, В и Г будут присущи одному, то они будут относиться друг к другу, как А и Б, и они одно и то же и единое, но бытие их различно; подобным же образом будет обстоять дело и с АБ. То же самое получилось бы, если бы А было сладким, а Б – белым.

Таким образом, мыслящее мыслит формы в образах (phantasmata), и в какой мере ему в образах проясняется, к чему следует стремиться и чего следует избегать, в такой же мере оно приходит в движение и в отсутствие ощущения при наличии этих образов. Например, восприняв вестовой огонь и замечая, что он движется[119]119
  По Фукидиду, приводя в движение горящий хворост, сигнализировали о приближении неприятеля (горящий хворост в спокойном состоянии означал, что подходят союзники).


[Закрыть], мыслящее [существо] благодаря общему чувству узнает, что приближается неприятель. Иногда с помощью находящихся в душе образов или мыслей ум, словно видя глазами, рассуждает и принимает решения о будущем, исходя из настоящего. И когда мыслящее скажет себе, что там есть нечто доставляющее удовольствие или неудовольствие, оно и здесь начинает избегать или стремиться и вообще становится деятельным.

А не относящиеся ни к какой деятельности истинное и ложное – одного рода с благом и злом. Разница лишь в том, что истинное и ложное берутся безотносительно, благо и зло – по отношению к чему-нибудь.

Так называемое отвлеченное ум мыслит так, как мыслят курносое: то как курносое в виде чего-то неотделимого [от материи], то как вогнутое, если бы кто действительно его помыслил без той плоти, которой присуще вогнутое[120]120
  Ср. кн. III, гл. 4.


[Закрыть]; так ум, мысля математические предметы, мыслит их отделенными от тела, хотя они и не отделены от него. Вообще ум в действии есть то, что он мыслит. Однако может ли он, будучи сам не отделенным от тела (megethos), мыслить что-либо как отделенное или не может – это следует рассмотреть в дальнейшем.