Текст книги "Три осколка луны"

На минуту Гордеев остановился перед большой фотографией в спальне жены, где они провели столько счастливых часов. Сияющая счастьем и молодостью девушка сидит в плетеном кресле в середине ледового поля. Джемпер, короткая юбка фигуристки; кепи заломлено набок; коленки сдвинуты, на ногах коньки. Девушка улыбается фотографу…

Гордеев подъезжал к дому в конце зеленого островка – жилого массива, названного «Родничком». Дом, похожий на Евин как две капли воды.

Он настойчиво позвонил, – решил не уходить, пока ему не откроют. Наконец услышал чью-то легкую брань; дверь открыли… На пороге стояла Эльвира в розовом халате, похожем на пеньюар; пышная грудь, накачанная силиконом, выкатилась вперед; по плечам рассыпаны белые, высушенные краской волосы; на Гордеева пахнуло густым ароматом дорогих духов.

– Это… вы? – спросила она.

– Да, я. Можно войти?

– Входите. – Она отступила, пропуская гостя. – Не то чтобы я была сейчас абсолютно свободна, – закрывая дверь, проговорила она. – Что-нибудь случилось?

– Ева пропала, – обернулся он.

– Как это?

– Да вот так: взяла и пропала. И даже записки не оставила. Растворилась… Никогда не спрашивал: вы давно с ней знакомы?

– Пару лет, а что?

– Нет, ничего. Откуда она приехала?

– Это вы о своей жене спрашиваете? Наверное, вам лучше знать…

Он нервно рассмеялся:

– Спорное утверждение.

Эльвира задержала на госте любопытный взгляд:

– Гордеев, вы пьяны?

– Абсолютно трезв… Откуда у Евы дом?

Теперь взгляд хозяйки стал испытующим.

– Дом? – переспросила она. – Какая разница, откуда у Евы дом? Или откуда он у меня? – Эльвира оглянулась на лестницу и улыбнулась гостю. – Принести вам выпить?

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Вы не следователь, а я не преступница. Так принести выпить?

– Несите, – равнодушно сдался он, – буду признателен.

– Коньяк?

– Отлично.

Эльвира остановилась в дверях гостиной, повернулась к гостю:

– Она должна была вам сказать, что дом купил дядя. Единственный ее родственник.

Петр стоял в середине просторного холла, с креслами и диванами. Как он непохож на холл дома его жены! Здесь все было другим, и в первую очередь цвета. В холле – бардовые; в гостиной, куда была приоткрыта дверь, – охристые, на втором этаже – изумрудные. Темные, насыщенные… Он прислушался: голос! Откуда-то сверху женский голос звал кого-то по имени. Один раз, другой, капризно и настойчиво. Петр затаил дыхание. «Эльвира!» – едва различимо донеслось до его слуха. Оглянувшись на двери гостиной, где тихонько звякнула посуда – пропел грудным голосом бокал, – Петр бросился к лестнице, в два прыжка оказался наверху. Сердце его бешено колотилось. Он знал, что в конце небольшого коридора, где дверь открыта настежь, – спальня. И еще знал, что именно оттуда доносился женский голос. В какой-то момент он застыл, чувствуя, что голова идет кругом, а ноги становятся ватными; схватился за стену; затем сделал шаг, другой…

Петр остановился на пороге спальни. На постели, отвернувшись к окну, за которым садилось солнце, на боку лежала девушка в заломленной на затылок соломенной шляпке. Она была обнажена; золотисто-алый свет, четко рисуя ее силуэт, перетекал по ровной голени, бедру; по круглому плечу, бросая на темные, расписанные цветами и птицами простыни нежную и одновременно глубокую ультрамариновую тень.

– Ева… – нашел в себе силы прошептать он.

Девушка обернулась, рывком села на постели, уронив шляпку; она даже не смогла закричать, только, обхватив себя руками и сжав колени, таращилась круглыми, до смерти напуганными глазами на нежданного гостя. Молчком, не зная, как ему быть, Петр смотрел на коротко стриженную брюнетку, влипшую в подушки, поджавшую ноги к подбородку. И только потом перевел взгляд наверх: там, над кроватью, висела огромная картина, которую вначале он увидел мельком, как гигантское цветное пятно… На этом полотне, написанном живо и ярко, две обнаженные молодые женщины слились в соитии. Одна – медного цвета, сильная и упругая, другая – тонкая и белокожая. Женщина цвета меди, лежа сверху, жадно впилась в губы белокожей, та же, обхватив ее ногами, целиком отдалась напору, страсти.

Петр обернулся. За его спиной стояла Эльвира, держа в руке бокал с коньяком. Кажется, наглость гостя поразила ее, она не могла поверить своим глазам.

– Гордеев, что вы себе позволяете?

– Простите. – Он покачал головой. – Простите…

Неожиданно Эльвира смягчилась:

– Прощаю, – в ее голосе прозвучало снисхождение, граничившее с насмешкой. – Знакомьтесь, Кристина. Моя подруга.

Петр вновь посмотрел на девушку, сидевшую в подушках на постели, все еще испуганно смотревшую на него; и перевел взгляд на картину.

– С моей женой вы занимались тем же? На этой же постели?

Эльвира таинственно улыбнулась, но в ее улыбке вновь почудилась издевка.

– А ваше какое дело?

– Я ее муж.

– Тогда спросите лучше свою жену сами.

– Не думаю, что это что-то изменит. – Он взял из рук хозяйки дома бокал и выпил залпом. – Ева живет исключительно своей жизнью, входить в которую я права не имею. Если увидите ее, скажите, что ложь, подлость и предательство – самое отвратительное, что только есть в мире.

– Поймите, ваша Ева – неординарная личность. Женщина-тайна. Загадка – даже для меня… К ней нужен особый подход.

– Это вы о своей постели? Тогда я вам верю.

– И о постели тоже. Ева точно не от мира сего. И вы, ее муж, должны были это понять. Вступая в брак, нужно хотя бы немного изучить свою вторую половину. Узнать, чем она дышит. Хотя бы кто она! Я знакома с Евой дольше, чем вы, и, поверьте, так же близко, – цинично усмехнулась она, – но не знаю ее ни на йоту.

Петр обошел хозяйку дома, остановился на первой ступеньке.

– А ее дядю вы когда-нибудь видели? Хотя бы разочек? Он ведь тоже странный: маленький толстячок, который все время смеется, шутит, балагурит?

– Я не видела его ни разу. Только слышала о нем. Ева говорила, что он замечательный человек, лучший в мире. И ради него она даже готова пожертвовать жизнью.

Петр махнул рукой:

– Прощайте.

Дома он пил коньяк в гостиной и смотрел на фотографию, висевшую на стене в итальянском багете, где они с Евой держатся за руки, улепетывая от набегающей черноморской волны. Его оторвал от созерцания телефонный звонок.

Алексей Погодин…

– Вы что-нибудь узнали о Даше?.. Еве?

– Приезжайте, Алеша, кажется, теперь я живу один. У меня уютнее, чем в гостинице. Приезжайте прямо сейчас.

Он дошел до бара, всегда полного, которого раньше и не замечал, – держал его так, для друзей, коллег, случайных женщин, – налил себе еще коньяку и сел в кресло.

Петр вспоминал черноморский берег – какие они тогда были счастливые! – фотографа, который крутился рядом с ними, отпускал глупейшие, но безобидные шуточки, вызывая заразительный смех Евы. Может быть, он и прогнал бы этого круглого весельчака, но он так нравился его жене…

Круглый весельчак?!

Гордеев даже не поверил этой мысли, острой, пронзившей его насквозь, разорвавшей сердце… Фотограф! Отрывочные воспоминания – картина за картиной – вставали перед его глазами. Петр даже поднялся с кресла, нечаянно смахнул бокал на пол, тот глухо лопнул, но он не заметил этого…

Вот круглый весельчак фотограф оказывается их соседом по этажу, его дверь – ровно напротив их номера. Он замечает мимоходом, какая они красивая пара, и Ева расцветает. Вот они знакомятся в открытом кафе на берегу моря, толстяк представляется… Как же он представился? Да, верно: Фомой Ивановичем. Предлагает щелкнуть их: «Заметьте, у меня дорогой и самый что ни на есть грандиозный фотоаппарат!» – но объясняет, что еще не пора, время скоро придет, – завтра, завтра, чего бы ни обещали синоптики!

И вот они уже на берегу моря, позади штормовые волны, ветер срывает с Евы шляпку, несет ее по песку, вертит, зло играет ею. Фотограф, бросая вызов стихии, готовый сорваться вслед за шляпкой и покатиться прочь, едва держится на ногах, устанавливая треножник; и он, Петр, дивится настойчивости странного круглого человечка, уже пожилого, его одержимости. А человечек, пригнувшись, целится в них объективом, машет рукой, кричит: «Внимание, господа молодожены, сейчас вылетит птичка!» И птичка вылетает, бьет крылышками, кружит над берегом, ошалевшая, обезумевшая от ветра, рвется, потерявшись, к морю, над волнами – вперед, в шторм, в самую гущу, в обжигающую солеными брызгами стихию, и уже неизвестно, выживет она или нет, скорее всего, погибнет там… А они с Евой стоят счастливые, еще не зная, что сзади к ним подкатывает волна, в следующую минуту она собьет их с ног, напугает, прокатит по песку, потащит обратно и вновь бросит вперед, барахтающихся, нахлебавшихся воды. И, стоя по колено в пене, будет истерично смеяться фотограф, прикрывая широкополой шляпой свой «дорогой и грандиозный» фотоаппарат…

Вранье, все вранье! Гордеев, не отрываясь, смотрел на фотографию. Она лгала с самого начала и до конца. И лгала так, точно сама верила в эту ложь!

Петр полез в записную книжку, набрал номер детектива.

– Зорин на проводе, – скоро откликнулся тот.

– Это Петр Петрович, – даже не поздоровавшись, начал Гордеев. – Послушайте, Сергей Николаевич, бросайте актера Платонова, слышите? Она приходила в этот дом к другому человеку.

– К другому?

– Я же вам говорю…

– Но, кажется, детектив – не вы, а я? Или не так?

– Да так, но появились новые обстоятельства.

– Послушайте, уважаемый Петр Петрович, обстоятельства складываются из фактов. А факты говорят за то, что ваша жена приходила именно к Платонову, актеру театра драмы.

– К черту актера Платонова! – заорал Гордеев. – Понимаете, к черту! Слушайте меня: ищите того самого старого прыща, колобка, который вам вешал лапшу про Платонова и его женщин! Тот живет выше актера, наверное, на этаж!

– У вас нервы не в порядке, я понимаю…

– Ищите толстяка, ясно вам?!

– Да вы спятили, господин Гордеев! Это самый чудовищный бред, который я когда-либо слышал!

Петр отвел трубку в сторону и закрыл глаза, перед которыми разом потемнело.

– Нет, уважаемый господин Зорин, это не бред, – опершись рукой о край стола, уже спокойнее заговорил он. – Делайте так, как я вам говорю, или получайте расчет.

Зорин вдруг сдался:

– Деньги ваши, мое дело работать, – в его голосе прозвучало презрение. – Сейчас же возьмусь за дело.

– Сделайте одолжение… Я хочу, чтобы сегодня вечером вы мне рассказали об этом человеке буквально все.

Петр повесил трубку и стал ждать. Ходил по комнате, лежал на диване. И опять воспоминания о поездке в Крым ворвались в мозг, разворошив память, заполнив ее всю, стали громко и настойчиво перекликаться. Он вспомнил, как возвращался с пляжа чуть позже Евы, – она сказалась нездоровой, но попросила его не беспокоиться. Когда он шел по коридору, из номера фотографа вышла его жена, она показалась ему раскрасневшейся и совсем не больной.

– Это вместо постельного режима? – удивленно спросил Петр.

– Такой настырный, – сообщила ему жена, кивая на дверь соседа, – затащил меня посмотреть фотографии… А ты меня случаем не ревнуешь?

– Ревновать к смешному старику? – уже в номере, в свою очередь, спросил у жены Петр. – Я подумаю.

– Смешной старик? – укладываясь на кровать, беззаботно закрывая глаза и закидывая руки за голову, проговорила Ева. Гордееву тогда показалось, что в ее голосе прозвучала обида и еще – насмешка над ним, ее мужем! Но он не придал этому значения. – А по-моему, он даже привлекателен.

– Ну-ну, – отозвался Петр.

Теперь он знал почти наверняка, что ее слова были издевкой. Стоило бы тогда приревновать, ох как стоило! Сейчас же он хотел знать одно: кто она? И готов был сойти с ума от своего неведения. Он оказался как на том крымском берегу: барахтающимся в штормовой волне, беспомощным, слабым…

Приехал Алексей, с порога спросил:

– Что с вами, Петр Петрович? На вас лица нет…

– Проходите, – ответил ему хозяин квартиры.

Рассказ Гордеева был короток. Ева, его жена, видимо, изменяла ему: жила с другой женщиной, своей подругой. За всеми ее исчезновениями из дома, возможно, стояли новые измены; личная жизнь, которая ее мужа, как оказалось, совсем не касалась. И еще, он наверняка знает, как выглядит ее таинственный дядюшка. Слишком точно сходятся портреты, написанные случайно видевшими его людьми: детективом Зориным, дядей Мишей из Дворца спорта и, наконец, им самим, Петром Гордеевым. Он не просто мельком видел его и случайно разговаривал, а почти месяц прожил бок о бок.

– И еще, я знаю его адрес в Предтеченске.

– Но как?

Гордеев рассказал Алексею о беседе детектива Зорина со случайным жильцом дома номер двести сорок шесть по улице Пушкина. Он даже знает этаж – пятый. Квартира точно над платоновской.

– Так едем же туда! – воскликнул Алексей. – Чего мы ждем?

– Вначале поговорим с детективом. Зорин сейчас там. Не будем ему мешать.

Телефон Зорина не отвечал. И в восемь вечера, и в девять, и позже. А главное, сам Зорин, похоже, даже не собирался звонить клиенту.

– А если они договорились? – спросил Алексей.

– Кто?

– Ваш Зорин, Ева и толстяк-фотограф?

– Едем, – сказал Гордеев. – Ваше предположение, конечно, бредовое. Но с недавних пор я уже готов ко всему. Дом номер двести сорок шесть на улице Пушкина… Водить умеете? А то во мне еще коньяк не перебродил.

Алексей кивнул.

– Хорошо. Дорогу я покажу.

Ночной весенний город открывал им новые улицы, перекрестки, повороты.

– Может быть, Ева у дядюшки? – зло предполагал Гордеев, глядя вперед. – Если он вообще ее дядюшка? Не удивлюсь, если она – его содержанка. Ведь это он купил ей дом! Никуда толстяк от нас не денется. А если даже денется, то ненадолго. Завтра же мы отправимся в Мохов. Подмена тела вашей сестры Даши, вся мистификация произошла в моховском морге. И если сам патологоанатом мертв, то должны быть его сообщники, напарники, заказчики, наконец.

Четверть часа езды, девятиэтажный дом-монолит по улице Пушкина; череда подъездов. Квартира № 42, числившаяся за актером драмы, была во втором по счету.

– Колобок, я уверен, живет прямо над Платоновым, – пробормотал Гордеев. – А вот код подъезда я не спросил…

– Подождем кого-нибудь, – предложил Алексей, – и спросим.

– Ждать долго придется.

– А если попробовать наугад?

Не успел Алексей договорить, как замок на дверях подъезда номер два щелкнул, приоткрылась дверь, брызнул узкой полосой свет, из которого опрометью вырвался маленький дьяволенок – шавка на тонких ножках. Она бросилась к остолбеневшим незнакомцам, точно только их и поджидала, яростно облаяла с головы до ног и, скребя коготками по асфальту, скрылась на газоне. Рядом, за деревьями, злобно фыркнула кошка, лай собаки стал оглушительным, сорвался на хрип; слышно было, как кошка метнулась по дереву вверх.

Гордеев и Алексей отступили в темноту; и только тогда двери широко открылись и показался огромный мужчина с сигаретой. Оставив дверь открытой, он спустился по ступеням и важно направился вправо. Двое оторвались от темноты, проскочили коротенький марш парадного и нырнули в открытые двери подъезда.

Лифтом они решили пренебречь. Первый этаж, третий – на четвертом Гордеев остановился, мельком взглянув на дверь драматического актера Игоря Платонова, – пятый…

– Это его квартира, – чуть задохнувшись, проговорил Петр. – Я звоню.

– А что вы ему скажете?

– Телеграмма.

Гордеев нажал на кнопку звонка. Нежная мелодия далеко замурлыкала в прихожей. Еще раз – и опять чужая квартира отозвалась сладким тенорком. Но никто не подходил, не торопился спросить у припозднившегося гостя: «Кто там?»

– Не хочет открывать? – шепотом спросил Алексей. – Или спит?

– А мы сейчас узнаем. Только прижмите ладонью глазок и не отнимайте руки.

Алексей исполнил его указание. Гордеев отошел от двери с номером 48 и позвонил в сорок седьмую квартиру. Этот звонок пронзительно оглушил их даже на площадке. После второго звонка послышалось шарканье тапочек, и дребезжащий старушечий голос спросил:

– Кто?

– Простите, – начал Гордеев, – меня интересует ваш сосед из сорок восьмой. Очень нужен. Он случайно не уехал?

– Уехал, – ответил голос.

– И давно?

– Сегодня.

– А когда он вернется домой?

– Откуда же я знаю, молодой человек, когда он вернется домой? Может быть, он туда и уехал? Или еще куда-то…

– Я не понимаю вас. – Гордеев обернулся, поймал взгляд Алексея и скорбно покачал головой, мол: у старухи каша в голове. – А когда можно его застать?

– Где вы хотите его застать?

– В этой квартире, бабушка.

– В эту квартиру он больше не вернется.

– Как это?

– Он же ее снимал. Приходите к человеку по делу, а не знаете!

– Хорошо, хорошо. – Гордеев вновь обернулся и поймал взгляд Алексея, на этот раз покачав головой с недоумением. – Меня как раз интересует эта квартира. Я хочу ее снять. За этим и пришел к вашему соседу. Я просто не знал, что он уже уехал. Думал, еще вернется.

– Не вернется: я сегодня видела, как он выходил с чемоданом. Спросила его: «Куда уезжаете?» Он ответил: «Домой». А вот где дом его, не знаю.

За дверью неожиданно громыхнул мужской бас:

– С кем это вы на ночь глядя беседуете, Клавдия Марковна?

– Пришли к соседу снимать квартиру, а он уехал.

Гордеев понял, что необходимо улыбнуться дверному глазку. Звякнула цепочка, щелкнул замок, за ним второй. В дверях появился могучего телосложения мужчина со стрижкой под бокс, в майке и дорогих семейных трусах. Из-за его торса выглядывала сухонькая старушка в ночной рубашке.

– Чего нужно? – спросил он у Гордеева и покосился на Алексея, к тому времени уже отошедшего от дверей их соседа.

– Опять бабуля к чужим людям пристает? – донесся откуда-то из квартиры ленивый женский голосок.

– Как мне найти настоящего хозяина соседней квартиры? – вежливо поинтересовался Гордеев.

– Хозяйку, – поправил его гигант.

– Все равно, – беззаботно пожал плечами он.

– Она, кажется, работает в управлении связи. Анной Петровной ее зовут… Точно, Клавдия Марковна?

– Анна Петровна – начальник отдела.

– А фамилия? – спросил Гордеев.

– Не знаю.

– Куренкова, – добавила бабуля.

– Да что вы там застряли? – опять долетел до прихожей женский голосок. – Вы же не справочное бюро!

– Это все? – спросил гигант.

– И еще: ваш сосед такой небольшой, кругленький, лет шестидесяти? Я ничего не перепутал?

– Ведете дела с человеком, – с подозрением в голосе выпалила бабушка, – а спрашиваете, какой он. Странно, да, Игорек?

– Ничего не перепутал, – оборвал ее гигант, судя по всему, муж ее внучки. – Теперь все?

– Теперь все. Спокойной ночи.

Они спустились на улицу. Большого грузного человека и его вздорной собачки уже и след простыл.

– Едем к Зорину, – сказал Гордеев. – Мне все это не нравится.

– В контору?

Петр вытащил телефон, набрал номер конторы – пусто, затем его сотовый – то же самое.

– Сначала в контору, если его там нет, тогда домой, – проговорил Гордеев, когда они садились в машину. – Странно, мог бы позвонить. Правда, я говорил с ним грубо, грозил уволить. Может, обиделся? Но ведь согласие-то дал.

– А вдруг они сговорились? – заводя мотор, вновь высказал предположение Алексей. – Может быть, этот хрен, ваш колобок, предложил ему двойную сумму? Судя по тому, какую он ведет жизнь, деньги у него есть.

Гордеев пожал плечами. Автомобиль выехал со двора.

– Куда? – спросил Алексей.

Гордеев достал из бумажника визитку сыщика.

– Улица Котовского, пять, кабинет тридцать шесть. Это его контора. А домашний он мне написал на обороте, сделал исключение, ну-ка…

Машин к вечеру стало меньше: от Пушкина 246, до улицы Котовского, пять, вышло минут десять езды. Пару раз пришлось остановиться: рассматривали нумерацию домов. В третий раз встали точно в нужном месте.

Темное четырехэтажное офисное здание. Окон светилось немного. Гордеев вышел, хлопнул дверцей. За ним Алексей.

– Он – работоголик, – сказал Петр. – Такие засиживаются допоздна.

Гордеев тщетно дергал ручку – здание было уже закрыто. Через стеклянную дверь виднелась будка охранника. Он позвонил. Тот нехотя вышел и открыл дверь.

– Вы к кому?

– Мне нужен Зорин, частный сыщик.

– Ушел, – понимающе кивнув, сказал охранник. – Час уж как прошел, а то и два.

– Ого.

– На сотовом Николаича тоже нет? – живо поинтересовался охранник.

– И на сотовом нет, – ответил Гордеев.

Охранник пожал плечами:

– Значит, на задании. Шпионит. Работа такая, – развел он руками.

– Точно, – кивнул Гордеев. – Всего доброго.

Еще через полчаса они поднимались на третий этаж дома, где жил детектив. Долгие протяжные звонки ничего не дали. Квартира была пуста – сомневаться не приходилось. Оказавшись на улице, они отыскали его окна – те были черны. Через часок стоит вернуться, решил Гордеев: не окажется сыщика дома – отложат визит на завтра. Главное, успел ли Зорин подкараулить Колобка, сесть ему на хвост, сделать фотографии?

– Хорошо бы где-нибудь выпить, – сказал Гордеев, – жажда замучила. – Он горько усмехнулся. – Надо же, похмелье. Я-то думал, что забыл о такой неприятности. – Они забрались в машину. – Кстати, я этот район немного знаю. У меня здесь женщина знакомая жила. Иногда подвозил. Тут есть неплохое кафе. Ночное. Хочешь в зале, хочешь снаружи. Там есть коньяк, почти как у меня в баре. С него не тошнит. Давай-ка туда. Сейчас на Садовую, потом направо, через два квартала еще направо. Там увидим…

– Жаль, мне с вами нельзя, – откликнулся Алексей.

– Это верно, менты, не дай бог, сцапают. Потерпи до дома. Там угощу, чем захочешь.

Они выехали на Садовую, повернули, пролетели два квартала, вновь повернули… Слева вспыхнуло огнями кафе. И как приложение к нему бурлила летняя веранда. Только музыки не было.

Они вышли из машины.

– Да здесь не устроишься, – сказал Гордеев. – Очереди-то, надеюсь, нет?

Они перешли дорогу, и только тогда заметили машины «Скорой помощи» и полиции; людей, обступивших что-то рваным кольцом.

– Ну вот, без мордобоя не обошлось, – подходя, заметил Гордеев.

– Может, кому-то плохо стало, – откликнулся Алексей.

…На земле лежал человек в той неуклюжей позе, которая, непонятно почему, свойственна только мертвецам. Живой, спящий или потерявший сознание, никогда так не устроится. У покойника всегда вид сломанной, выброшенной куклы.

Тело обступили десятка три посетителей кафе, прохожих. Там же суетились полицейские: один из патрульных обводил покойника мелом, другой сидел рядом на корточках, что-то озабоченно высматривая. Врач, сложив руки ниже живота, следил за процедурой, видно, его миссия была уже выполнена. Санитары дожидались своей очереди.

– Молодой еще мужик-то, – сказал Алексей, – жалко.

Гордеев обошел двух парней, третьего оттолкнул; он уже тянул шею, налегая на кого-то грудью…

На асфальте лежал Зорин. Сыщик, с которым еще днем они бранились по телефону.

Заплаканная девушка в белом фартучке у самого уха Петра сказала кому-то:

– Представляешь, я проходила мимо, он за столиком сидел, голову на грудь опустил, я его подтолкнула, думала, что спит. Он и повалился… Только вот куда девушка подевалась, которая здесь сидела?

Гордеев отодвинул заплаканную официантку, отпихнул ее собеседника, подвинул еще кого-то и оказался рядом с врачом, физиономия которого не выражала ровным счетом ничего.

– Я хирург, – выпалил Гордеев, – помощь нужна?

Врач обернулся к нему, по губам пробежала хладнокровная и печальная улыбка мудреца, он отрицательно покачал головой:

– Этому – нет.

– Инфаркт?

– Нет, шея сломана. – Гордеев поморщил нос: от врача здорово тянуло спиртным. – Кто-то очень аккуратно вывернул ему шею, под музыку и пляски, и пошел своей дорогой. Здорово, да?

– Наверное, из-за той девушки, с которой он был, – быстро и громко сказала официантка. – Он с ней говорил. Кто-то приревновал, наверное?

– Вот это ревность, милая, – усмехнулся поддатый врач. – Вот это любовь!

– А о чем он с ней говорил? – раздраженно спросил Гордеев.

– Что я, слушала? – захлопала та глазами. – С напряжением говорил, так мне кажется.

Ему показалось, что хмельной врач, санитар и двое полицейских внимательно посмотрели в его сторону.

– И кто этот малый? – сразу исправился Гордеев, и, вспомнив слова Алексея, добавил: – Молодой ведь еще.

– Товарищ лейтенант говорит, что он – частный сыщик, – просветил «коллегу» врач «Скорой помощи». – По документам.

– Да-с, – только и заключил Гордеев.

Он нырнул в толпу и отыскал в заднем ряду Алексея, потерявшего интерес к трагическому представлению.

– Что это вас потянуло? – спросил молодой человек.

Гордеев не ответил. Его взгляд упал на пустующий столик – один из многих, но ближний к месту трагедии. Там лежала пачка сигарет «Кэмел». В нее была заправлена красная зажигалка. «Зоринские сигареты! – догадался Гордеев. – Вот где он сидел, и его убили…» Сам не понимая зачем, Петр Петрович шагнул к столику и поднял пачку. Под ней был ключ с плоским брелоком. Он сразу узнал его – от офиса убитого детектива! Оглянувшись на зевак, все еще глазевших на труп, Гордеев потянулся, быстро схватил ключ и, полоснув взглядом Алексея, метнулся к дороге…

– Зачем вы взяли этот ключ? – нагоняя его, спросил тот. – Это ж воровство?!

– Едем, – тихо отрезал Петр Гордеев.

– К Зорину?

– Нет, его мы уже не застанем.

– Значит, завтра?

Гордеев резко покачал головой:

– Завтра тоже.

Он уже переходил дорогу. Алексей, начинавший раздражаться, следовал за ним:

– А когда же?

– Никогда. Говорю, едем.

Гордеев первым сел в машину, но на этот раз за руль. Алексей открыл дверцу, уселся с другой стороны.

– Я вас не понимаю, Петр Петрович. И потом этот ключ – объясните.

– Это ключ от кабинета детектива Зорина в доме по улице Котовского, где мы сегодня были, – подробно объяснил Гордеев и кивнул на ту сторону улицы. – А там на асфальте лежит сам Зорин. – Он повернулся к молодому человеку. – Его убили – свернули шею. Здорово? – повторил он вопрос поддатого врача.

– Что?!

– Вот так-то.

Он завел мотор:

– Поведу я, хочу развеяться.

Вел машину Гордеев быстро и уверенно. Хмель прошел. Зорин сейчас лежал на асфальте со свернутой шеей и ожидал, когда его бросят на холодный стол городского морга под белый свет потрескивающих ламп. Точно так же, как несколько месяцев назад на похожих столах лежали бизнесмены Матвеев и Сейфуллин со всей своей шатией-братией. Какое чудовищное совпадение, думал Гордеев, накручивая баранку, то и дело пытаясь уловить в боковом зеркальце фары догоняющих его машину автомобилей…

– Итак, сядем в кресла, как это делали Шерлок Холмс и доктор Ватсон, нальем коньяку или бренди и будем рассуждать.

– Будем, – согласился Алексей.

– Только надо еще подумать о закуске…

– Неплохо бы.

Разговор происходил в гостиной Гордеева. Хозяин дома открыл бар, думая, что бы оттуда вытянуть, но потом взял наугад сразу несколько бутылок и поставил их на стол. Сходив на кухню, он принес копченую курицу, баночку кальмаров, шпроты и лимон. Алексей помог ему с посудой.

Гордеев наполнил бокалы коньяком и, не дожидаясь сотрапезника, выпил залпом. Алексей, решив, что так надо, последовал его примеру. Гордеев налил снова.

– Итак, – посмотрев на молодого человека, сказал Петр. – Зорин убит, и его смерть имеет прямое отношение к делу, которое он подрядился выполнить для меня. По-иному и быть не может. Но кто его убил? За столом с детективом, как сказала официантка, сидела девушка. Вполне возможно, это была Ева. Но разве хрупкая, пусть и очень незаурядная молодая женщина способна свернуть голову здоровому крепкому мужчине, для которого физическая и умственная борьба – профессия? Может быть, покойный Зорин с неба звезд и не хватал, но против девушки устоять бы смог. – Он взял бокал, и Алексей последовал его примеру. – Потом, не по-женски это – сворачивать шею, да еще в людном месте. Ты согласен?

– Да, согласен.

– Скорее, женщина, покусившаяся на убийство, подлила бы партнеру яд. Но свернуть шею – увольте! Это для здорового крепкого мужчины.

Гордеев осушил бокал с коньяком, тоже не замедлил сделать и Погодин. Оба закусили лимоном, зацепили по кусочку копченой курицы.

– Кто же этот здоровый крепкий мужчина? – продолжал хозяин дома. – Колобок? Но ведь фотографу лет шестьдесят, и он совсем не похож на убийцу, ломающего своей жертве кости. Я его видел. Дерзкий и злой ботаник, не более того.

– Кто-то третий? – затаив дыхание, спросил Алексей, на которого коньяк, да на голодный желудок, уже заметно подействовал. – О ком мы пока ничего не знаем?

– Из моей головы не выходит «триллер», рассказанный Евой однажды ночью: оба «фрагмента» – убийство Бориса Матвеева из-за чемоданчика с миллионом долларов в его «Мерседесе» и Марата Сейфуллина, в собственном доме. В обоих случаях были убиты физически сильные мужчины. Трех из них героиня Евы, если так можно выразиться, отравила. Это я понимаю, это по-бабски. Еще одному воткнула шило за ухо…

– За ухо? – переспросил Алексей Погодин.

– Да, старая восточная расправа. Женщины-убийцы носили в своих огромных прическах длинные заколки, которые в нужный момент превращались в смертоносное оружие. Это я тоже могу понять. Но шоферу Матвеева, здоровому бугаю, свернули шею. Это какой же силой нужно обладать? И вообще, хватит ли тут одних человеческих способностей или та женщина была каким-то сверхсуществом: зловещим, беспощадным, а главное – предельно расчетливым?

Алексей первым потянулся за бокалом.

– Молодец, – одобрил его жест Гордеев. – И кто управлял ею? Ева мне сказала, что эта дама сама не знает, кто она. Лунатик! А стало быть, за ней кто-то стоит, более могущественный и страшный.

Они выпили коньяк просто как лекарство. И вновь посмотрели друг на друга.

– Почерк убийства шофера и детектива Зорина – одинаков. К покойникам Матвееву и Сейфуллину ваш покорный слуга не имел никакого отношения, и слава богу. Но сыщик-то на меня работал! И его объектами были Колобок и Ева. От этого мне становится страшно.

– И мне тоже, – признался Алексей.

– Но если и впрямь они работают на государство, выполняют тайную миссию, то смерть Зорина объясняется легко. – Гордеев погрозил ему пальцем. – В органах найдется много специалистов по экстренной отправке на тот свет любого неугодного, по простоте ли душевной или обдуманно перешедшего великим мира сего дорогу. Запросто сломать, «под музыку и пляски», неугодному шею и достойно удалиться. Никто не потребует от тебя ответа. А потребует – пожалеет.

Хозяин дома потянулся за новой бутылкой, легко открыл ее и плеснул темную жидкость в бокалы.

– Что это у нас? Ага, виски. Что ж, пусть будет виски. Ты не против?

Алексей отрицательно помотал головой.

– Отлично. Зорина убили как раз в тот день, когда я навел его на Колобка. И вот от этого факта уйти нельзя. Но тогда почему Колобок испугался и уехал в тот же самый день? Значит, какое-то опасение его посетило или он так боялся огласки? Ему тоже могла грозить опасность? Но тогда почему все еще живы господа Гордеев и Погодин?