Текст книги "Психологический рисунок личности, или Как разбираться в людях"

Статистика

Работ, которые дали бы представление о том, сколько процентов составляют люди какого-либо психотипа, нет. Так же, как и сколько процентов такого-то психотипа среди мужчин и среди женщин. И каковы доли женщин и мужчин среди разных психотипов. Я задумал провести такую работу, но она хлопотлива, а дает мало. Вот если только мои студенты для тренировки своих психодиагностических умений будут диагностировать всех вокруг и что-то фиксировать, то, может быть, мы получим какую-то более или менее достоверную статистическую картину. Но пока сообщу свои впечатления. Паранойяльных не так много, процентов пять, а может быть, три. И среди паранойяльных очень мало женщин. Но есть. Прежде всего, премьерши. На моей политической памяти, кроме железной леди Маргарет Тэтчер, были Индира Ганди, Голда Меир, Беназир Бхутто… Ну а из рвущихся к власти – Валерия Новодворская… Но в общем-то: раз-два и обчелся, неженское это дело – быть паранойяльной.

Плюсы

Мы не удерживаемся от смакования минусов, мы говорим о том, как тяжелы паранойяльные для народа, для сотрудников, для семьи, для друзей. Жуть как тяжелы, ужас как тяжелы. Ну, с одной стороны, конечно, если это все-таки психопатия. А с другой, даже если и психопатия, то вообще без паранойяльных не только скучновато было бы жить, а и застыло бы все в ядерной зиме застоя. Был бы сплошной консерватизм, не было бы никакого социального движения и социальных движений. А можно ли жить в застывшем мире? Так вот, паранойяльные меняют традиции, способствуют развитию общества, внедрению новых социальных форм, а новые социальные формы открывают дорогу техническим новшествам. Они способствуют и нравственному развитию человечества. Например, Христос, если обсуждать его не божественную, а человеческую – паранойяльная личность. А каково его значение в развитии общества? Ведь он реформировал религию. Была древнеиудейская религия, по догматам которой евреи – богоизбранный народ. А Христос сказал: нет, все народы – дети божьи.

Паранойяльные способствуют и нравственному развитию человечества.

Когда на Руси паранойяльным киевским князем Владимиром Красное Солнце было введено христианство, то ликвидировались тризны с убиением жен, слуг, лошадей. И Владимир пошел против языческих жрецов, что было тогда для него чревато.

Если у эпилептоида добро по разнарядке, то у паранойяльного – для всего народа. Глобальное. Разработанная психотерапевтическая методика или хирургическая операция, или внедренный законопроект действительно принесут много добра людям. Паранойяльный может снизойти и до «мелкого добра», пусть и в основном для рекламы.

Минусы и плюсы эпилептоида как бы сближены в эмоциональном пространстве: он поругает за беспорядок, но выдаст тут же вовремя приличную зарплату. А минусы и плюсы паранойяльного особенно далеко разведены, как берега Волги. В самом деле, мы видим постоянно гневливого несправедливого тирана, а будет ли финансовый прок от его въевшейся в печенки книги, вычитывать и перепечатывать текст которой приходилось родственникам много раз? Тем более будет ли толк от его социальных разработок, которые он проповедует в этой книге, или только конфликт с властями? Ну ничего не поделаешь, такова «се-ля-ви-диалектика». Приходится если не считаться с ней, то, по крайней мере, иметь в виду.

Людям, связанным с паранойяльными по работе или в семье, дадим совет принять их (лучше даже сказать более помпезно: осуществить приятие) с их особенностями, как они есть, и в виде противовеса помнить об отрицательных качествах других психотипов (необязательности гипертима, консерватизме эпилептоида, манипуляторстве истероида).

С другой стороны, мы уже говорили, что в каждом психотипе надо усмотреть и оценить его позитивные черты. В следующей главе мы расхвалим (отругав) эпилептоида. Конечно, хвалить мы будем за хорошее эпилептоидное. Но… «недостатки как продолжение достоинств» и даже «достоинства как продолжение недостатков» – пусть эти две версии станут и по отношению к паранойяльному психокоррекционирующим началом. Да, такие положительные качества паранойяльного, как работоспособность и способность думать глубоко и глобально, – продолжение невнимания к слезинке ребенка и тем более к женским слезам. Есть у эпохального поэта сороковых-шестидесятых годов Леонида Мартынова стихотворение, сделавшее его любимцем всех шестидесятников. Оно так стереоскопически, до боли в глазах, являет нам и воспевает паранойяльного человека, что мы приведем его целиком, чтобы избавить читателя от литературно-археологических раскопок.

 
Замечали —
По городу ходит прохожий?
Вы встречали —
По городу ходит прохожий,
Вероятно, приезжий, на нас непохожий?
То вблизи он появится, то в отдаленье,
То в кафе, то в почтовом мелькнет отделенье.
Опускает он гривенник в щель автомата,
Крутит пальцем он шаткий кружок циферблата
И всегда об одном затевает беседу:
«Успокоитесь, утешьтесь – я скоро уеду!»
Это – я!
Тридцать три мне исполнилось года.
Проникал к вам в квартиры я с черного хода,
На потертых диванах я спал у знакомых,
Приклонивши главу на семейных альбомах.
Выходил по утрам я из комнаты ванной,
«Это гость, – вспоминали вы, – гость не незваный.
Но, с другой стороны, и не слишком желанный.
Ничего! Беспорядок у нас постоянный».
– Это гость, – поясняли вы мельком соседу
И попутно со мной затевали беседу:
– Вы надолго к нам снова?
– Я скоро уеду!
– Почему же? Гостите. Придете к обеду?
– Нет.
– Напрасно торопитесь. Чаю попейте.
Отдохните да, кстати, сыграйте на флейте. —
Да! Имел я такую волшебную флейту.
За мильоны рублей ту я не продал бы флейту.
Разучил же на ней лишь одну я из песен:
«В Лукоморье далеком чертог есть чудесен!»
Вот о чем вечерами играл я на флейте.
Убеждал я: поймите, уразумейте,
Расскажите знакомым, шепните соседу,
Но, друзья, торопитесь, – я скоро уеду!
Я уеду туда, где горят изумруды,
Где лежат под землей драгоценные руды,
Где шары янтаря тяжелеют у моря.
Собирайтесь со мною туда, в Лукоморье!
О! Нигде не найдете вы края чудесней!
И являлись тогда, возбужденные песней,
Люди. Разные люди. Я видел их много.
Чередой появлялись они у порога.
Помню – некий строитель допрашивал строго:
– Где чертог? Каковы очертанья чертога? —
Помню также – истории некий учитель
Все пытал: – Лукоморья кто был покоритель? —
И не мог ему связно ответить тогда я…
Появлялся еще плановик, утверждая,
Что не так велики уж ресурсы Луккрая,
Чтобы петь о них песни, на флейте играя.
И в крылатке влетал еще старец хохлатый,
Непосредственно связанный с Книжной палатой:
– Лукоморье! Изволите звать в Лукоморье?
Лукоморье отыщете только в фольклоре! —
А бездельник в своей полосатой пижамке
Хохотал: – Вы воздушные строите замки! —
И соседи, никак не участвуя в споре,
За стеной толковали:
– А?
– Что?
– Лукоморье?
– Мукомолье?
– Какое еще Мухоморье?
– Да о чем вы толкуете? Что за исторья?
– Рукомойня? В исправности.
– На пол не лейте!
– Погодите – в соседях играют на флейте!
Флейта, флейта!
Охотно я брал тебя в руки.
Дети, севши у ног моих, делали луки,
Но, нахмурившись, их отбирали мамаши:
– Ваши сказки, а дети-то все-таки наши!
Вот сначала своих воспитать вы сумейте,
А потом в Лукоморье зовите на флейте! —
Флейту прятал в карман.
Почему ж до сих пор я
Не уехал с экспрессом туда, в Лукоморье?
Ведь давным бы давно уж добрался до гор я,
Уж давно на широкий бы вышел простор я.
Объясните знакомым, шепните соседу,
Успокойте, утешьте, – я скоро уеду!
Я уеду, и гнев стариков прекратится,
Злая мать на ребенка не станет сердиться.
Смолкнут толки соседей, забулькает ванна,
Распрямятся со звоном пружины дивана.
Но сознайтесь! Недаром я звал вас, недаром!
Пробил час – по проспектам, садам и бульварам
Все пошли вы за мною, пошли вы за мною,
За моею спиной, за моею спиною.
Все вы тут! Все вы тут! Даже старец крылатый,
И бездельник в пижаме своей полосатой,
И невинные дети, и женщина эта —
Злая спорщица с нами, и клоп из дивана…
О, холодная ясность в чертоге рассвета.
Мерный грохот валов – голоса океана,
Так случилось – Мы вместе! Ничуть не колдуя,
В силу разных причин за собой вас веду я.
Успокойтесь, утешьтесь!
Не надо тревоги!
Я веду вас по ясной, широкой дороге.
Убедитесь: не к бездне ведет вас прохожий,
Скороходу подобный, на вас непохожий, —
Тот прохожий, который стеснялся в прихожей.
Тот приезжий, что пахнет коричневой кожей,
Неуклюжий, но дюжий, в тужурке медвежьей,
… Реки, рощи, равнины, печаль побережий.
Разглядели? В тумане алеют предгорья.
Где-то там, за горами, волнуется море.
Горы, море… Но где же оно, Лукоморье?
Где оно, Лукоморье, твое Лукоморье?
 

Коррекция

Мы много уже дали соображений психокоррекционного характера по ходу дела, когда они естественным образом встраивались в текст повествования о паранойяльном человеке. Но что-то осталось за этими пределами. Вот и добавим. А то, что уже обсуждалось, сведем воедино.

Эгоцентризм, оправдываемый общественной значимостью, тяжелая для собеседника психотехника общения, образ жизни, от которого страдают рядом живущие люди, делают даже в рамках рисунка личности паранойяльного человека трудным. Если вы паранойяльный, хотите – можете учесть. Смягчать все надо там, где мы при самом описании психотипа громоздили минусы. Не хотите? – как хотите. Но только, попав в те передряги, откуда выбраться можно с помощью людей, не надейтесь на тех же самых людей. Если удастся ввести в заблуждение новых – на время они будут с вами, но… на короткое время, а не на все время.

Паранойяльному человеку надо быть особенно осторожным с сензитивами и гипотимами. Не уподобляться слону в посудной лавке. Этих будет легко сломать. А истероид впадет-таки в истерику. С паранойяльным же придется туго, он пойдет на таран, и вы не избежите лобового удара. Эпилептоид? Ну разве что эпилептоид станет вас поддерживать, если вы реально понравитесь ему со своей парадигмой. Но он же тоже с самолюбием. Шизоиду вы размозжите мозговую ткань так, что он не сможет участвовать не только в мозговых штурмах, но и вообще потеряет дар речи вместе творческим даром.

Так что, сэр, пока вы еще не сир, советую вам не давать советов, а самому как следует проштудировать материалы по психологии и психотехнике общения, пройти тренинги. И мы к вашим услугам… по крайней мере с книгой, «Лабиринты общения», а если попросите о тренингах, то пожалуйста. Приходите в клуб «Маленький принц», тел. 354-70-61. Но за вредность при работе с вами – надбавочный коэффициент… Не хотите?! Считаете, что вы прелесть? Я – за! Только, когда вы придете с серьезными психическими травмами, надбавка за вредность возрастет, а платить будет уже нечем. Будете просить милостыню? Мы ее вам подадим. Но что будет с вашим самолюбием? Нет уж, лучше сейчас прочтите книжку и приходите к нам. Стоит зафиксировать в себе трудные для людей черты, хотя они кажутся целесообразными, и оттормозить их. Главное при этом – принять мысль, что люди могут быть дороже и важнее, чем цели, принципы и будущее.

Конечно, избавиться от своих минусов полностью – это перестать быть личностью (как мудро говорил А. Моруа), но существенно уменьшить отрицательные последствия проявления этих черт можно. Каждый человек может хоть слегка «подвинтить» себя в тех местах, где он бывает труден для других, вместо того чтобы «взвинтить». Чтобы оттормаживание вредных психотехнических коммуникативных привычек происходило естественно и быстро на бессознательном уровне, нужен тренинг. Успехи, пусть и не прямо пропорционально, но зависят от усилий в тренингах.

Все, что говорилось в последних абзацах, относится к ситуации «вы паранойяльный». Но если рядом с вами паранойяльный, то ему тоже не должно быть дискомфортно в вашем присутствии.

При нем и с ним целесообразно соблюдать правила психотехники общения. Интересоваться его предложениями, достижениями, отказаться от юмора в его адрес, от отрицательных оценок его личности и реликвий, обвинений и категоричности, от поучений и назиданий, даже от советов. Я дал ему в этом тексте всего несколько советов, безлично, и все-таки и мне это грозит недовольством со стороны паранойяльных людей. Паранойяльный в рамках рисунка личности и даже акцентуант все же иногда прислушивается к рекомендациям, например, по стилю управления, если он хочет удержаться у штурвала власти (а уже пошли какие-то волны, перехлестывающие через борт). Менее активно, чем эпилептоид, но все же что-то услышав на факультете повышения квалификации, по телевидению, от коллег, он может провести в жизнь и чужие новшества, чужие шизоидные идеи. Но радикал личности и даже многие сильно «насаженные» на него «насадки» все-таки трудно поддаются переделке.

Паранойяльному трудно дается открытие целесообразных элементов психотехники общения. Он не замечает своих оплошностей. А если на них указывают ему люди, паранойяльный психозащитно отмахивается: это не он плохо сделал, а вы неправильно восприняли. Я заметил, что и на занятиях по психотехнике общения паранойяльные, если даже придут на них, сопротивляются и в конце концов уходят, а если остаются и стараются, то трудно осваивают новые для них образцы коммуникативного поведения. Здесь «в грамм – добыча, в год – труды». Результаты в деле переделки характера зависят от стараний психологов в процессе тренинга, но далеко не пропорционально. Паранойяльный переделывается с бо́льшими для себя и для психолога муками, чем эпилептоид. Тот хоть верит книгам, специалистам, а этот считает все книги негодными, а специалистов продажными или неквалифицированными.

И все же психологу не стоит отчаиваться. Если хоть что-нибудь поддастся в паранойяльном человеке переделке, то это может сказаться многокаскадным усилением его достижений. Ведь без типовых для себя ошибок паранойяльный может свернуть горы. Только надо, чтобы это был в коня корм. Чтобы вы помогли хорошему паранойяльному, а не будущему сталину-гитлеру.

Эпилептоид

Этимология

Эпилептоида не будем путать с эпилептиком, как паранойяльного не путали с параноиком. Эпилептик и параноик – психически больные люди. На всякий случай скажу для непосвященных, что и среди эпилептиков есть гении, и среди параноиков, так что не будем к ним снисходительно улыбчивы. Великий психиатр и философ Карл Ясперс вообще считал психопатологическую психику иной формой существования психики, инобытием психики, равноценным, только другим, ее состоянием. И в самом деле, наши сновидения, например, для нас во сне равновелики нашему реальному самосознанию. То же и с психопатологическими состояниями. Так что давайте не будем! Но все же и путать не будем эпилептоида с эпилептиком.

Все психотипы мы обсуждаем в основном в рамках нормы. Помните «о рисунке личности»? Но имеем в виду: они могут «оказаться» акцентуантами и даже психопатами.

Почему же все-таки эпилептоид звучит сходно с эпилептиком? Эпилепсия проявляется в судорожных припадках, а эпилептоид взрывчат – тоже как припадки гнева вроде бы. Эпилептоид бывает злобен, как эпилептик. Злопамятен, как эпилептик. Тщателен, как эпилептик. Конкретен, как эпилептик. Но, во-первых, это только именно как, а во-вторых, главное, у эпилептоида нет эпилепсии. В этом существенное различие.

Любовь к порядку

Одна из базовых черт, от которой зависит многое в эпилептоиде, любовь к порядку. И как частное ее проявление, по логике психотипа, – любовь к порядку в вещах. А это проявляется в том, что эпилептоид любит, чтобы стулья стояли ровно, в линию, чтобы ключи не валялись в ящике, а висели бы на специально обустроенной витринке, каждый на своем месте, чтобы все нужные инструменты были под рукой.

То есть эпилептоид блюдет целесообразный в общем-то порядок. В противовес куда менее прагматичному психастеноидному порядку. Психастеноидка убирает, например, свежий слой пылинок, а через полчаса будет точно такой же. Эпилептоиды (и психастеноиды) в этом плане отличаются от других психотипов. Вот паранойяльный все-таки меньше следит за порядком. А шизоид тем более. Часто и у истероидки все в художественном беспорядке: ой, все время тороплюсь в бизнес-клуб и ничего не успеваю…

Итак, эпилептоид любит порядок в вещах. Но более важно, что он любит заставлять людей наводить порядок в вещах. Тоже базовая черта. Если у кого-то в доме стулья стоят неровно, это его очень тревожит. А если нет на своем месте ключа, надо рыться в куче других ключей и методом тыка отыскивать нужный – это уж просто выводит его из себя. И вот он заставляет.

Эпилептоид всех приучает к порядку.

Эпилептоид любит, чтобы был порядок и в отношениях между людьми. Он сам чаще всего женат и не терпит, когда другие неженаты, а занимаются любовью просто так. Это его термин – «беспорядочные половые связи». А беспорядочные – это уже и непорядочные. Эпилептоид – морализатор.

Он всех приучает к порядку. Чтобы стулья ровно ставили. Чтобы половые акты проводили два раза в неделю, не чаще. Чтобы на столах и в бумагах было все на своих местах, чтобы вовремя приходили на пятиминутки. И чтобы не зевали и не кашляли, когда выступает начальник. И без доклада чтобы не входили.

Эпилептоид не просто любит наводить порядок в отношении людей к вещам и в отношениях людей между собой. Он любит наводить ужас на тех, кто порядок не вполне соблюдает. Если где-то непорядок, для эпилептоида это криминал, он чувствует, как в нем нарастает глухое раздражение. А потом ворчание, а потом громыхание. Он любит ругать за беспорядок, подчас нагромождая злые эпитеты: хамы, лжецы, клятвопреступники, развратники, грязнули, проститутки, воры, грабители… Угрожая возмездием. Потрясая кулаками. Стуча ими по столу.

Потому что эпилептоид, как и паранойяльный, очень агрессивен. Я уже говорил, что в любви к порядку он сходен с психастеноидом. Но эпилептоид отличается именно агрессивным принуждением соблюдать и наводить порядок. В большей мере в области человекоотношений, чем в мире предметов. Психастеноид сам чтит и соблюдает порядок в вещах и в отношениях (мораль), но не может потребовать от других так, как это делает эпилептоид.

Характерно, что эпилептоид любит наводить порядок, предписанный кем-то со стороны. Другим эпилептоидом. Или, что более часто, – паранойяльным. И чаще это порядок, пришедший из прошлого.

Эпилептоид – традиционалист и консерватор.

Я сказал «со стороны» и «из прошлого». Но в этой формуле более значимо «со стороны», чем «из прошлого». То есть он не сам придумал, а взял у кого-то из прошлого или хотя бы со стороны.

Nota bene: эпилептоид не может идти за одиноко инакомыслящим пророком, это выше его сил. Но когда идеи, рожденные пророком, набирают силу, становятся идеями «из будущего», «из грядущего», чему надо служить, как надо служить традициям, когда он уверовал в эти идеи, то он служит им тоже очень ревностно. Неофитами, то есть вновь обращенными в веру, тоже были эпилептоиды, и известно, что не было более преданных новой вере, чем неофиты. Грядущее здесь выступает как некая неизбежность, коей надо служить, такая же неизбежность, как и история, которую не перепишешь. Эпилептоид в большой команде тоже может работать на изменение порядка, но, так сказать, с позиции исторического хода вещей, то есть поддерживает порядок хода истории. Помните, у Маркса: коммунизм неизбежен, но надо его вводить. Вот по такой логике и эпилептоид может стремиться к изменению порядка.

Но чаще эпилептоиды деятельностны и энергетичны именно в поддержании порядка, в то время как паранойяльные деятельностны и энергетичны в изменении порядка. Эпилептоид хочет распространить традиционный порядок на будущее, чтобы все было и дальше так, как было и как есть.

* * *

Сделаем лирическое отступление. Меня все время подмывает излагать материал, как вы, наверное, обратили внимание, в несколько ироничном, юмористическом ключе. Но это для того, чтобы запоминалось легче, а не для того, чтобы каждый психотип заклеймить. Ведь если посмотреть на дело с другой стороны, то и неупорядоченные половые связи, и гурьбой стоящие стулья, и «без доклада», и кашлять – это все действительно не так уж хорошо. Я рассчитываю, что читатель сам сделает поправки в сторону плюсов, если меня так уж будет заносить мое злословие.

Мышление

Мышление у эпилептоида прагматическое, четкое, ясное, понятное всем людям без перевода с русского на русский. Он хорошо структурирует свои высказывания, разлагает их на простые фразы. Он не злоупотребляет вводными предложениями и деепричастными оборотами. Логика его последовательна и проста. Впрочем, эпилептоид, как и паранойяльный, может выкручивать логике руки с помощью заимствованных аргументов. Но он всегда не одинок в своих заблуждениях, такими же заимствованными аргументами пользуются многие окружающие его люди. Он последним сдает идеологические бастионы или не сдает вообще, оставаясь в идеологических шорах.

Но идеология идеологией, а жизнь жизнью. В целом эпилептоид использует простую заземленную логику здравого смысла. Когда ему кем-то даются напрямую правильные логические ходы, он вынужденно соглашается. И в отличие от истероида, который с легкостью пренебрегает тем, что его уличили в логической передержке, эпилептоид начинает мучиться несоответствием своего поведения тому, к чему пришел в «здравосмысленных» размышлениях. Так было со многими неруководящими коммунистами при брежневых. С одной стороны, идеология, семьдесят лет: «Правильной дорогой идете, товарищи!» А с другой стороны, пустые полки и анекдоты про геронтократических вождей. Вот здесь некоторые эпилептоиды ломались. И шарахнулись в другую пропасть.

Эпилептоид использует простую логику здравого смысла.

Современный эпилептоид, впрочем, все ставит на позитивистскую основу: что вижу, то и говорю. Он трезв. Ему не мерещатся горизонты. Сейчас у него подорвано доверие ко всем идеологиям, в том числе к идеологии возрождения царских гербов, православной религии и разных там департаментов, мэрий, муниципалитетов. Современному эпилептоиду чужды эзотерика, чертовщина, трансцендентальность. Он не легковерен. Он требует доказательств. Он не верит экстрасенсам, он верит хирургам, потому что сам по сути своей хирург.

Со всем строем эпилептоидного мышления связан характер ассоциаций эпилептоида. Они у него стандартны. Если ему дать тест незаконченных предложений, то слова «столица нашей родины» дополнятся у него неизменным «Москва». А ведь можно было бы и «очень большая», и «обновляется» и др-р-р-р…

Говорят о том, что мышление эпилептоида конкретное, ситуативное, он не размышляет на уровне высоких философских категорий. Его, как и паранойяльного, мало интересует разница между агностицизмом Канта и агностицизмом Юма. Его больше интересует, куда девались шахтерские деньги, кто виноват и что делать.

В мышлении эпилептоида, как и у паранойяльного, превалирует целеполагание. Оно работает на цель, сам процесс мышления, побочные его продукты не интересны ему, он, как и паранойяльный, их отбрасывает без рассуждений, если они противоречат основной цели – доказательству принятой ранее (чужой) идеи, в крайнем случае, он их опровергает, но не разрабатывает противоречащую мысль, не работает на нее. Сравним с шизоидом. У того процесс мышления свободный; если возникло противоречие, он разрабатывает противоречивые мысли с интересом, но более или менее бесстрастно, типа вон что получается… Для шизоида важен процесс, а не результат. А для эпилептоида, как и для паранойяльного, важен результат, а процесс даже тягостен.

Для эпилептоида важен результат, а процесс тягостен.

В мышлении эпилептоида интересна и важна такая особенность. Он не видит альтернативные варианты. Те программы, которые ему даны паранойяльными, он принимает и становится закрыт к другим мыслям со стороны. В этом плане он похож на паранойяльного, у которого та же узость, но по отношению к своей втемяшевшейся ему в мозг мысли. Шизоид и гипертим в этом отношении совершенно свободны: может быть так, может эдак. Только шизоид сам порождает все альтернативы, а гипертим заимствует. Но ни тот, ни другой сильно не мучаются в выборе. А вот психастеноид, видя множество вариантов, мучается, какой предпочесть, а остановившись на каком-то, все равно мучается, правильно ли сделал выбор.