Текст книги "Ориноко"

МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ

Когда мы подходили к дому, солнце едва спускалось С зенита. Кабанье мясо портится быстро, поэтому мы шли не отдыхая.

Происшествие, едва не стоившее мне жизни, случилось уже недалеко от хижин, когда до опушки леса оставалось каких-нибудь сто шагов.

Я, как уже говорил, шел первым и шест с тушами держал на плече. Тропинка была узкой, нас то и дело задевали ветки кустов. Вот и сейчас я почувствовал легкий удар в левое плечо, совсем несильный и неболезненный. Взглянув в ту сторону, я вдруг заметил, как что-то юркнуло в ближайший куст. Я посмотрел внимательней – змея, длиной фута в три. Укусила меня она, притаившись на ветке. По форме головы я сразу определил, что змея ядовитая.

– Подождите! – обратился я к своим спутникам сдавленным голосом, стараясь сохранять спокойствие. – Меня ужалила змея.

– Куда?! – подскочил ко мне Вагура. – Куда?!

– В левое плечо, – ответил я. – А змея вон там, на кусте!

Ласана, шедшая следом за нами, оказалась ближе всех к змее. Одним прыжком она подскочила к ней и, размахнувшись луком, как палкой, сильным ударом перебила змее позвоночник. Змея свалилась с ветки, но на землю не упала, а повисла в воздухе.

– Она привязана! – удивился Вагура.

Змея действительно была привязана к ветке за хвост. Кто-то привязал ее над самой тропой, чтобы она ужалила проходящего наверняка. И она ужалила.

Ласана и Вагура подбежали ко мне. Я показал им укушенное место: две крохотные, еле видные точечки – не зная, и не заметишь. Испуг отразился на лицах моих друзей.

– Нож! – закричала Ласана не своим голосом.

Она сама выхватила у меня из-за пояса нож, но Вагура вырвал его, заявив, что сделает это лучше. Меня тут же усадили на землю.

Вагура, крепко удерживая меня за плечо, короткими взмахами стал рассекать мне кожу и мышцы в месте укуса. Кровь брызгала вокруг из все более глубокой раны, но он, не обращая внимания, все резал и резал. При этом он изо всех сил мял плечо, стараясь выдавить как можно больше крови. Я молча терпел, зная, что на карту поставлена сама жизнь.

Потом Вагура отбросил нож и припал к ране губами.

– Нет! – вскрикнула Ласана и резким движением оттолкнула его. – Тебе нельзя! У тебя на губе царапина!

Она сама склонилась над моим плечом и стала высасывать кровь, поминутно ее сплевывая.

Все это делалось молниеносно, куда быстрее, чем описывается. С момента укуса прошла, быть может, всего минута, когда Ласана наконец, едва дыша от усталости, на миг прервала свое занятие.

Завидя растерянно стоявшего рядом Вагуру, она набросилась на него:

– Беги скорее к моей матери! Расскажи ей…

– И что?

– Пусть принесет снадобья. Спеши!

Как он помчался! Стремглав, словно олень. Да, они действительно меня любили!

А Ласана все продолжала без устали отсасывать кровь, которая все еще струилась из раны, хотя и меньше, – я потерял ее, наверно, уже целую кварту. Видя бледность лица женщины и непроходящий страх в ее глазах, я спросил:

– А у тебя самой нет какой-нибудь скрытой ранки?

– Кажется, нет.

– Значит, ты не уверена?

– Кто может быть уверен?

– И все-таки ты высасываешь?

– Высасываю, – шепнула она таким тоном, словно подвергать себя опасности было ее естественной обязанностью.

Во время этой короткой беседы я ощутил вдруг сильное головокружение и перепугался не на шутку – вместе укуса я почувствовал резкую боль. Меня сразу же прошиб пот, буквально ручьями ливший со всего тела. Значит, яд все-таки проник глубже и делал свое дело. Картина бившейся в предсмертной агонии укушенной собаки встала перед моими глазами со всей жуткой отчетливостью.

– Ты не умрешь! – услышал я сдавленный шепот Ласаны у самого уха, но голос ее доносился до меня словно сквозь вату. – Ты не умрешь!

Она повторяла это как заклинание.

Прибежали люди из селения и, придерживая меня, стали поить ужасно горьким отваром каких-то дьявольских трав. Все внутренности мои выворачивались наизнанку от этой гадости, и действительно, у меня тут же поднялась страшная рвота. По всему телу разлилась слабость, но в голове при этом, кажется, слегка прояснилось, а боль в плече стала стихать.

Затем Арасибо поднес к моим губам большую тыкву и начал насильно вливать в меня очень крепкую кашири. Остальные, помогая ему, удерживали мою голову. После десятка глотков я был совершенно одурманен напитком, но его все вливали в меня и вливали, пока я совсем не опьянел и не потерял сознания.

…Когда сознание вновь вернулось ко мне, кругом было уже совсем темно. Жизнь медленно, с трудом, словно с другого света, возвращалась в мое онемевшее тело, и лишь непереносимая жажда привела меня полностью в чувство.

Я лежал на ложе в нашей хижине. Снаружи горел костер, отблески его прыгали по стенам. Тут же подле меня на земле стоял кувшин с водой. С трудом я дотянулся до него правой рукой и стал жадно, захлебываясь, пить. Левой рукой я не мог даже шевельнуть. Заслышав мою возню, в хижину вбежали сидевшие у костра моя друзья. Ликованию их не было предела, когда они увидели, что я пробудился.

– Душа возвращается в тело! – восклицал Манаури, радостно улыбаясь. – Теперь надо больше пить воды…

Я был совершенно трезв, но очень ослаб. Боль в левом плече стихла, и все сочли это добрым предзнаменованием. Арнак потрогал мой лоб и с облегчением возвестил:

– Не потеет!

Мне тоже казалось, что кризис миновал и мой организм переборол яд – страшный яд убийственной силы, чудовищный яд какого-то дьявольского отродья! Ведь крохотная капелька этого яда, попавшая под кожу, почти мгновенно была удалена из рассеченной раны, к тому же его тщательно высосали, и тем не менее та тысячная доля капельки, какая, несмотря ни на что, все же вторглась в кровь, эта бесконечно разжиженная частичка словно ударом грома поразила здорового сильного парня. Страшное зло таилось в лесу, и не только в лесу; среди некоторых людей тоже.

– Мы нашли еще двух змей на кустах! – сообщил мне Арнак.

– Привязанных? – спросил я, едва шевеля губами.

– Привязанных! – ответил он, помедлив.

Потом он подошел ко мне и сел на землю подле моего ложа. Лицо нахмуренное, глаза смотрят мрачно.

– Мы совещались, что делать дальше, – сказал он глухо. – Пора с этим кончать…

– С чем? – взглянул я на него внимательно.

– Одни говорят, лучше уйти из Серимы и основать свою деревню в другом месте, выше по течению Итамаки. Другие не соглашаются и говорят: нет, надо остаться, убить Карапану и Конесо. Тех, кто за это, у нас в роду больше…

Арнак, заметив на моем лице гримасу, заколебался.

– Что вы решили? – спросил я.

– Уходить из Серимы опасно – акавои. Они могут явиться в любой день. Все вместе мы сила, порознь – слабы, нас легче разбить и уничтожить. Значит, у нас нет выбора, и остается лишь второй путь: убить их! Так мы и решили. Мы пойдем и убьем их…

Возмущенный, я вскочил со своего ложа, хотя все кости у меня ныли.

– Нет! – воскликнул я гневно. – Делать этого нельзя! Нельзя! – повторил я громче, насколько позволили мне силы.

Арнак, округлив глаза, с безмерным удивлением наблюдал за моим возбуждением. Возражения со стороны человека, дважды едва избежавшего смертельной опасности, он никак не ожидал.

– Вспомни, кто подбрасывает тебе змей!

– Я помню!

– И ты их защищаешь?

– Я не защищаю!

– Не защищаешь, а убить не позволяешь?!

– Не позволяю!

Арнак смотрел на меня с явным испугом, словно на помешанного.

– Не теряйте голову! – попытался я улыбнуться.

– Голову?! – повторил он. – Голова говорит одно: убить их как собак!.. Почему ты не позволяешь?

– Нас всего тридцать воинов, их – в десять раз больше…

– Многие пойдут за нами…

– Многие, но не все. Верховный вождь и шаман – это нешуточная сила и власть, ты сам говорил мне… Многие их сторонники пойдут против нас и будут мстить за их смерть. Начнется война братьев против братьев, самая отвратительная из войн, которая привела к гибели не один народ, даже более могущественный, чем ваше племя. А тут еще акавои…

– Я хочу тебе добра, Ян! – проговорил Арнак с отчаянием в голосе.

Хотя лицо его всегда оставалось непроницаемым, при свете костра я все-таки рассмотрел, что в нем скрывалось: тревога и печаль.

Дружески полуобняв его здоровой рукой, я с чувством сказал:

– Я знаю, Арнак, знаю, что ты хочешь мне добра! Поэтому слушай!

И я постарался коротко, но ясно изложить ему свое мнение: именно оттого, что речь идет обо мне, я и не хочу доводить дело до кровопролития. Я здесь пришелец, можно сказать, непрошеный гость, и не могу допустить, чтобы из-за меня дело дошло до братоубийственной войны.

Конесо и Карапана, ослепленные какой-то злой волей, не терпят меня, но я не теряю надежды, что рано или поздно они поймут свою ошибку…

– А если не поймут? – перебил меня Арнак.

– Тогда останется одно – удвоить осторожность. Ты понимаешь меня?

– Понимаю, Ян!

Я попросил юношу передать Манаури и всем остальным: никаких враждебных действий. Это пришлось им, и особенно вождю, не по душе, но они обещали слушать меня.

Близился рассвет, и все мужчины отправились в лес за убитыми кабанами.

– Ласана с матерью будут за тобой ухаживать, – сказал мне перед уходом Арнак. – Тебе дать какое-нибудь оружие?

– Зачем? Впрочем, пистолет, пожалуй, положи рядом…

Разговор с друзьями отнял у меня последние силы. После их ухода пришла Ласана и перевязала мне рану, приложив к ней свежие пучки лечебных трав.

– Спасибо тебе, Чарующая Пальма! – вырвалось у меня от души.

– За что?

– За все. А когда заживет рана?

– Еще не скоро, о, очень не скоро. Левая рука твоя много дней будет слабой…

– Ты, наверно, рада?

– Рада? – удивилась она. – Чему?

Но тут же, чем-то крайне изумленная, она отступила на шаг и посмотрела на меня с таким удивлением, словно видела в первый раз.

– О-ей! – воскликнул я, рассмеявшись. – Ты что, не узнаешь меня?

– Нет! – ответила она резко.

– Это я. Белый Ягуар! – продолжал я шутливо.

– Еще в лесу я заметила, – растерянно пробормотала она, словно говоря сама с собой и не обращая внимания на мой игривый тон, – что ты говоришь по-нашему! Как это?

– Научился.

– Когда, как? – Она не могла опомниться от удивления.

– А вот слушал, как говорят Арнак, Вагура, Манаури, ты, и научился понемногу, – рассмеялся я беззвучно. – Только прошу тебя, никому не говори, что я знаю ваш язык. Пусть это останется между нами…

– Хорошо.

ВОДА В КУВШИНЕ

Мной снова стала овладевать такая слабость, что веки склеивались сами собой, а мысли расплывались. Ласана продолжала еще что-то говорить, но это уже не доходило до меня; я заснул воистину мертвым сном. Меня мучили кошмарные видения, какие-то чудовищные драконы, резня и яростные ссоры, нескончаемые и крикливые. Наконец настойчивый шум проник сквозь сонную одурь, и я стал просыпаться.

Снаружи доносились звуки какого-то спора – на этот раз реального.

Я мгновенно пришел в себя, узнав голоса спорящих: Ласаны, Конесо и Карапаны. Ласана преграждала им вход в мою хижину.

– Нельзя! – стояла она на своем решительно и твердо. – Манаури запретил пускать!..

– Запретил пускать меня, верховного вождя?

– Всех! Никому нельзя!

– Отойди, собака, – зашипел Конесо, – или я раскрою тебе череп! Мы только посмотрим его и поможем ему!

Ласана поняла, что ей одной не справиться с пришельцами, а все мужчины нашего рода были еще в лесу.

– Хорошо! – согласилась она после минутного колебания. – Но оружие сложите перед хижиной! С оружием не пущу!

– Пусть будет так! – уступил вождь. – Бешеная!

– Собака! – буркнул колдун.

Было уже совсем светло, солнце встало не меньше часа назад. В хижине царил прозрачный полумрак, хотя вход и завешивала шкура. Едва заслышав голоса, я быстро схватил пистолет, взвел курок и сунул оружие под циновку, которой был накрыт, держа палец на спусковом крючке.

Первыми вошли мужчины, за ними Ласана. Вход остался открытым, благодаря чему в хижине стало светлее. Все подошли к моему ложу. Ласана встала сбоку, следя за малейшим движением пришельцев.

Я лежал на спине, с чуть приподнятой головой. Глаза неподвижно и безжизненно устремлены в угол крыши прямо надо мной и полуприкрыты – как обычно у человека парализованного. Краем глаза я едва различал фигуры вошедших.

Довольно долго они молча всматривались в меня, потом Карапана наклонил голову до уровня моих глаз и в упор уставился в них напряженным взглядом. Всматривался он долго, так долго, что я весь оцепенел от напряжения, боясь выдать себя неосторожным движением. Я видел, как на худой шее шамана вверх-вниз прыгает кадык.

– Скрутило его как следует! – вполголоса возвестил наконец Карапана, скорчив довольную мину. – Лежит полумертвый.

– Умрет? – спросил Конесо.

– Должен, должен.

– Когда?

– Не знаю. Может быть, скоро.

Они говорили между собой, не считаясь с присутствием Ласаны и убежденные, что я не понимаю их языка.

– Глаза у него немного открыты! – заметил подозрительно вождь.

– Но видит он мало! – утешил его Карапана. – Если только…

– Что, если только?

– Если только он не притворяется.

Теперь уже Конесо подошел вплотную и долго молча всматривался в меня.

– Совсем бледный, – проговорил он, – но живой.

– Долго не протянет! – буркнул колдун, и передо мной снова появилось его морщинистое лицо. Он устремил на меня взгляд столь ненавидящий и страшный, что нетрудно было понять – это враг беспощадный и жестокий, вынесший мне смертный приговор.

– А если притворяется? – сомневался Конесо.

– Все равно жить ему недолго, успокойся! – повторил Карапана, в своей одержимости как-то слишком уж убежденно.

До сих пор я следил за всем происходившим довольно спокойно, чувствуя в ладони рукоять пистолета. Но при последних словах шамана, таивших какую-то скрытую угрозу, мне сделалось не по себе, и сердце у меня заколотилось. С какой стороны грозит мне опасность?

– Ласана! – обратился шаман к женщине. – Покажи нам его рану.

– Мы не хотим ее сами касаться, – добавил вождь, – не бойся.

– Рана закрыта травами! – противилась Ласана.

– Ничего! Это ты его лечишь?

– Нет, мать.

– Позови мать.

Ласана колебалась, не зная, стоит ли оставлять их одних наедине со мной, но, вероятно, решила, что мне пока ничто не грозит, тем более что далеко не идти – их хижина стояла рядом. Отойдя от входа на два-три шага, она позвала мать, попросив ее прийти, и тотчас же вернулась обратно.

Тем временем, а длилось это всего несколько секунд, у моего ложа происходило что-то странное. Карапана шмыгнул за мое изголовье и, кажется, наклонился вниз, к полу, но что там делал, я не видел, а повернуться не решился. Однако до слуха моего донесся какой-то странный, чуть слышный звук, настолько слабый, что понять его было трудно. Что-то, похоже, тихонько зашелестело, или зашипело, или булькнуло?

Впрочем, слишком мало времени оставалось для размышлений – тут же вернулась Ласана, внимательным взглядом окидывая хижину и обоих мужчин. Видно, ничего подозрительного она не заметила и спокойно сообщила, что мать ее сейчас придет.

Появившись, старуха обнажила мою рану, к счастью, не отбросив циновку с правой руки, где был пистолет. Карапана похвалил повязку и вручил женщинам свои травы, сказав, что они лучше. Но тут же добавил, что не знает, принесут ли они пользу, ибо больному, кажется, уже ничто не поможет.

– Не поможет? – удивилась старуха. – Ведь ему стало лучше.

– Я улучшений не вижу! – мрачно заявил шаман. – Давно он лежит неподвижно?

– Давно, но до этого двигался.

– А теперь застыл – значит, близится смерть. К вечеру умрет.

Женщина была иного мнения, но перечить Карапане не посмела, а твердость мрачного предсказания еще более усилила ее испуг.

– Умрет! – повторял шаман, упиваясь этой мыслью. – Умрет, потому что его укусила не простая змея.

– Не простая?

– Не простая: заколдованная.

– Я знаю, кто ее заколдовал и повесил на куст! – гневно крикнула Ласана.

– Не умничай! – осадил ее шаман с мрачным видом. – Тебе, глупая женщина, никогда не узнать, кто заколдовал змею!

– Кто же?

– Он сам!

– Он, Белый Ягуар?

– Он сам!

Карапана многозначительно помолчал, а женщины не могли скрыть своего недоверия.

– Да, он сам! – заверил Карапана. – Ты, Ласана, молодая и глупая, но твоя мать знает, что бывают разные Канаимы. Самые худшие Канаимы те, что кажутся хорошими людьми и даже правда хорошие люди, но они сами не знают, что у них злая, пагубная душа Канаимы. Когда тело их спит, душа отделяется от него и приносит несчастья людям и зверям, убивает, отравляет кровь, подбрасывает змей. Скажи сама, есть такие люди? – обратился он к старухе.

– Есть, – подтвердила та испуганно.

– А что вы, глупые, знаете о нем, о вашем Белом Ягуаре? Что вы знаете о его кровавых делах, совершаемых во сне, если он, наверно, и сам об этом не знает, если он и сам, наверное, не знает своей злой души Канаимы?

– А откуда ты знаешь, что у него такая душа? – воскликнула Ласана.

– Посмотри, женщина, на мое лицо и скажи, сколько мне лет. Я знаю столько, сколько мне лет. Умеешь ли ты смотреть и понимать?

– Смотреть я умею, – возразила она, – и не вижу в нем Канаимы, а в тебе вижу злобу и ненависть, хотя ты и великий шаман!

Наступила минута молчания. Я решил пустить шаману пулю в лоб, если он бросится на Ласану. Но он не бросился. Он подавил в себе вспышку ярости и лишь проговорил спокойным хриплым голосом:

– Он сегодня сдохнет! А ты смотри, змея, как бы и тебе не пришлось отправиться вслед за ним!

Проговорив это, он собрался уходить. Тогда Конесо подскочил к Ласане и, схватив ее за плечи, стал исступленно трясти.

– Если ты в своем уме и хочешь жить, – брызгал он слюной в припадке внезапной похоти и бешенства, – если хочешь жить, то ты знаешь, что делать! Только я, я один могу спасти тебя от смерти! Сейчас же отправляйся в мою хижину!..

– Не трогай меня! – услышал я твердый ответ. – Уйди!

– Я хочу, чтоб ты жила! – бесился и в то же время молил он. – Приказываю тебе…

Вдруг Конесо так же неожиданно отпустил ее и бросился вслед за Карапаной.

После их ухода женщины сразу пришли в себя. Мать спросила у дочери, указывая на меня:

– Они трогали его?

– Нет, мама.

Старуху это успокоило, но не развеяло ее опасений. Женщины тотчас же принялись тщательно изучать травы, дарованные Карапаной, – не подмешал ли он туда яда, а я тем временем старательно обследовал пол возле ложа в том месте, где совершал свои загадочные действа шаман. Там стоял предназначенный только для меня кувшин с водой для питья и ничего больше! Вдруг меня осенило! Так вот в чем дело – сомнений не оставалось: услышанное мной бульканье исходило из кувшина, в котором что-то размешивалось. Яд? Конечно, яд. Вот отчего шаман и был так уверен, что еще сегодня я распрощаюсь с этим миром.

Я велел Ласане принести черепок, налить в него воды из моего кувшина и напоить пса, прибежавшего к нашей хижине вместе с двумя непрошеными гостями и продолжавшего бегать поблизости.

– Это пес Конесо, – заметила мать Ласаны.

– Тем лучше!

Я еще не был уверен, подтвердится ли мое подозрение. Пес вмиг вылакал воду и продолжал резвиться перед хижиной вместе с нашими собаками. Но уже через четверть часа вбежала Ласана с криком, что пес свалился как подкошенный и дергается в предсмертных судорогах. Яд подействовал.

Я лишь понимающе усмехнулся, но на душе у меня заскребли кошки. Дикая ненависть шамана вселяла невольный страх. С твердой решимостью все-таки начать против них борьбу я снова погрузился в сон.

Разбудили меня крики. На этот раз веселые. Это наши несли из леса добычу. Они складывали убитых кабанов перед моей хижиной, навалив их там целую гору. А внутрь ко мне со счастливыми лицами ворвались Вагура и Арнак, поднимая высоко на бамбуковых жердях шкуру ягуара.

– Видишь? – закричал Вагура.

– Шкура совсем целая! – похвалил Арнак. – Ни одной дырки. Колдовством ты его умертвил, что ли?

Мой юный друг хорошо знал, отчего погиб ягуар, и просто шутил, но шутка его подала мне идею.

– Может, и колдовством! – улыбнулся я. – Это совсем неплохая мысль!.. Далеко ты нашел его от места выстрела?

– Шагах в ста, а то и больше. Ты попал ему в левый глаз.

В хижину вошли Манаури, негр Мигуэль и целая группа индейцев, все в радостном возбуждении.

– Десять, десять и восемь – вот сколько диких свиней! – радовался Манаури. – Скажи, как будем делить?

– Двенадцать людям Конесо, – ответил я, – восемь для Пирокая, остальные восемь нашему роду.

– А Карапана ничего не получит?

– Получит, обязательно. Шкуру ягуара.

– Шкуру ягуара?! Шкуру ягуара?!

Все решили, что ослышались или я неправильно понял вопрос Манаури.

– Все правильно! – повторил я. – Карапана получит шкуру ягуара!

Вагура схватился за голову, остальные загалдели:

– Ян! Такую красивую шкуру этому подлецу? Безумие! Это же твой знак! Ему?

– Ему! – ответил я, от души веселясь при виде их растерянных физиономий.

– Ян! – вскипел Арнак. – Он неправильно это поймет и решит, что ты струсил! Нельзя отдавать ему шкуру!

– Можно, – стоял я на своем, – и увидите, он все правильно поймет!

Женщины тут же рассказали моим друзьям, как шаман вновь покушался на мою жизнь, пытаясь отравить ядом.