Текст книги "Сексот поневоле"

3

Отъезжая от Управления, я забыл напомнить водителю о луже. Тот покосился в мою сторону, притормозил даже, но, не слыша знакомого приказания, осторожно объехал лужу стороной. То-то удивился, наверно, дежурный офицер, уже изготовившись для стрельбы ругательными очередями…

Мне было не до луж и не до дежурной службы штаба армии. Мысли кружились вокруг сдачи в эксплуатацию Дома офицеров и недосписанного цемента… Сколько там его? Тысячи на полторы? Разве подвалиться вечерком к Дедку, поплакаться? Заодно выставить на обозрение горлышко коньячной бутылки. Авось, не выдержит старый мошенник, подскажет, как составить правдоподобные акты на списание, кого включить в несуществующие комиссии.

Самое страшное в жизни офицера-строителя – передача хозяйства другому начальнику. Который изо всех сил старается принять поменьше, дабы создать резерв своей спокойной жизни. А ты крутись, выдумывай, работай всеми извилинами уставшего от жульничества мозга…

Решено: завтра же еду к главному инженеру!

Что же касается Дома офицеров и тесно связанных с ним обещанных часов – тоже справлюсь. Намекну комдиву на будущие возможные услуги, скажем, в эксплуатации здания – не выдержит, пять актов подпишет, пятерку с тремя плюсами поставит… Правда, поднаторевший в отношениях со строителями комдив на слово не верит – придется в виде аванса оставить при Доме офицеров пару тысяч кирпича, несколько ломаных плит перекрытия да кое-что из металла.

Клюнет дотошный комдив, не может не клюнуть! Не получится – имеется запасной вариант: распрощаться с мечтой о получении обещанных часов и попросить Семыкина переписать недостающий цемент на особый участок.

Все проблемы решены. Осталась еще одна, маленькая, второстепенная, Светка. Слезливая, уверенная в моей любви и привязанности.

Постепенно добрая половина личных моих вещей перекочевала в ее уютную комнатушку. С трудом удалось отвоевать вторую половину. Чует сердце – накинет Светка ошейник на мою многострадальную шею и потащит ее владельца в загс. Учительница спит и видит себя в роли законной жены блестящего офицера. От возможности подобного исхода я по ночам вздрагиваю, а днем пугливо озираюсь по сторонам.

Единственное решение проблемы – изъять из учительской комнаты свои вещи. Поскольку все равно конфликта не избежать – пусть он поскорее состоится.

– Значит, все? – всхлипнула Светка. Будто раздумывала: стоит ли плакать или лучше изобразить обиду и гнев. – Нашел замену, да?

Я молча укладываю в чемодан белье, спортивный костюм, форменные брюки, майки, футболки, бритвенные принадлежности. На этой стадии лучше отмолчаться. Пожалеешь – утонешь в слезах, примешься выяснять отношения – в обвинениях.

Честно говоря, любовь к Светке, если она сначала и была, постепенно испарилась. Как испаряется вода из долго кипящего чайника. В первые недели все было по-другому, казалось, износа не будет объятиям и поцелуям.

Хозяйка дома, в котором Светка снимает комнату, – глухая. Зато язык у нее работает отменно, компенсируя потерю слуха. Глухота хозяйки нас вполне устраивает, ибо по ночам мы поднимаем такой шум – впору вызывать одновременно и милицию и пожарную команду. Предварительно крепко запираем двери и затыкаем моим носовым платком замочную скважину. Зрение у хозяйки отменное, подсмотрит – завтра же все близлежащие деревни и поселки будут оповещены о любовных деталях наших со Светкой свиданий.

Думал, что это и зовется настоящей любовью. Кажется, ошибся.

Постепенно встречи сокращались. Три раза в неделю, два, потом – один. Первое время уходил от учительницы под утро, потом стал покидать ложе любви в полночь, в последние ночи – не позже десяти часов. Иногда забегал по утрам в школу, вызывал Светку с уроков, озабоченно информировал: особое положение, приказано ночевать при части, никаких отлучек. Светка понимающе моргала, горестно вздыхала. Придется уступить любовника службе, она все понимает и мирится с «особым положением».

Надоело изворачиваться, придумывать причины, лгать. Наконец решился на разрыв.

– Значит, все? – твердила одно и то же Светка, глотая слезы. – Говорил: люблю, никогда еще так не любил… А теперь что случилось? Может быть, я что-то делала не так…

– Все было так, – не выдержал я. – Заладила: все, все… Просто переводят на новое место службы.

– Куда? – воспрянула духом Светка. – Я могу перевестись в другую школу…

А что, она такая, возьмет и появится в Болтево… Что делать тогда? Куда бежать?

– Там нет школы. Сопки и тайга – все удобства. Жить в палатке, готовить на костре. Никаких семей – только солдаты и офицеры, – нагонял я на учительницу волны страха.

Кстати сказать, новая моя стройка – в сотне километров от Светкиной деревеньки, старая – в десяти. В первое время я преодолевал этот десяток бегом, после – форсированным маршем, в последние недели – раздумчивым шагом. От Болтево не доберешься ни первым, ни вторым, ни третьим способом.

– А если я – в палатку с тобой? Обойдусь без работы, – умело закинула учительница тонкую леску с большим крючком.

– Нельзя, – уклонился я от наживки. – Запрещено. Ни семей, ни родственников…

Последняя фраза прозвучала настолько убедительно, что Светка раздумала плакать и возмущаться – округлила глаза и попыталась повиснуть мне на шее.

– Некогда, – разжал я ее руки. – Приказано поторопиться… К тому же дверь открыта…

– Ее можно запереть, – кинулась Светка к двери, расстегивая на ходу кофточку. – Я – мигом…

– Прекрати! Решается вопрос государственного значения, а у тебя в голове – только одно – секс!

Пока Светка переваривала выданную информацию, я захлопнул чемодан и выбежал из комнаты. Без прощальных объятий и поцелуев.

Последняя проблема решена.

4

Прорабский пункт, которым я командовал, доживало слой век. Перспектив – никаких; благоустройство, сараи, дорожки – все дела. Не выплыви Болтево – все равно меня ожидал бы перевод к тому же Пятиминуткину. Или – к Ваху.

Предстояло подчистить огрехи. Цемент и злополучный Дом офицеров висели на мне кандалами. Пора форсировать события. Особый участок и Дятел ожидать не станут.

Отпустил машину и побежал в знакомую прорабскую.

В крохотной комнате, где с трудом умещались стол, два стула и лежанка, меня ожидал полный, одышливый майор. Сидел он за моим столом. Лениво перелистывал настольный календарь и с интересом расшифровывал прорабские каракули. Типа «Бр. Чер. нар. разб. з». В дословном переводе: «бригаде Чернова выдать наряд на разборку забора».

Многословием я никогда не отличался, особенно, работая карандашом. Умением разборчиво писать – тем более.

Конечно, при современном техническом прогрессе эти трудности легко преодолимы. Анохин перегрузил отделы Управления компьютерами, принтерами, сканерами. Пощёлкаешь кнопками на клавиатуре, пропустишь написанный текст через принтер – приказ о наказании бедолаги инженера или несчастного техника готов. Ещё раз пощёлкаешь – на экране высветятся итоги выполнения плана.

Красота!

А вот на стройплощадках царят древние счёты, в лучшем случае – арифмометры….

– Старший лейтенант Васильков? – уточнил майор тонким женским голоском. Будто в тесной моей каморке могут разместиться и другие старшие лейтенанты. – Я не ошибаюсь?

– Так точно, – официально пришлепнул я. – Начальник прорабского пункта старший лейтенант Васильков.

Наверно, жилец двадцатичетырехквартирного жилого дома, сданного в эксплуатацию полгода тому назад. Штукатурка отлетает или крыша течет? Не по адресу, дорогой майор, топай в родную КЭЧ. Дом сдан с оценкой «хор» без дефектов и недоделок. Жалоб я не принимаю.

– Вы, по какому вопросу, товарищ майор?

Сейчас я отправлю его по назначению!

– Офицер особого отдела Малеев Сергей Максимович.

Я почувствовал, как пересохло во рту, и закружилась голова. Неужели кто-то капнул особнякам, что моя двоюродная тетка сбежала в Америку, выскочила там замуж за владельца магазина? Но, ведь, кроме насмерть перепутанного теткиным письмом отца и меня, никто этого не знает. Даже мама… К тому же, сейчас – другое время, за связь с капиталистами никто не осудит, наоборот, похвалят.

Впрочем, органы у нас всевидящие и всеслышащие. Старая истина! Что касается всевозможных свобод, то они легко могут преобразоваться в свою противоположность.

– Слушаю вас, товарищ майор, – выдавил я из себя, соответственно понизив голос.

Сейчас я узнаю причину странного визита. Может быть, «особист» заявился по личному делу? Скажем, понадобилась известь для побелки квартиры или десяток штук вагонки для обшивки стен кухни? Господи, с удовольствием выдам ему все, что потребует…

– Здесь не место для откровенного разговора. Зашел просто познакомиться… Завтра посетите управление, просмотрите чертежи сооружений особого участка, решите с главным инженером вопрос о недостаче цемента…

Знает, все знает! Значит, и чертова тетка – в прицеле, значит, предстоит допрос, потом отберут допуск и…

– …заодно в четырнадцать часов загляните по этому адресу…

В предчувствии крупных неприятностей голова снова закружилась, да так, что лежанка внезапно полезла на потолок, а стулья сами собой поползли к стенам. Тетка, точно – тетка! Но откуда все же «особисту» стало известно об ее прегрешении?

Майор положил передо мной клочок бумаги с адресом, ободряюще усмехнулся, тронул меня за локоть и ушел. Глухо простучали по лестничке тяжелые его сапоги…

Я сидел за столом, подперев обеими руками тяжелую голову. Словно боялся, как бы она не развалилась на части. Что же делать? Не пойти на беседу нельзя – майор вызовет в свой кабинет в штабе армии, а это намного хуже. Использовать первые минуты допроса для того, чтобы торжественно отречься от предательницы-тетки, заклеймить ее всяческими известными по газетным статьям и детективам патриотическими фразами? Наверно, так я и сделаю…

Не успел прийти в себя от внезапно возникшей незапланированной проблемы – в конторку ворвался разгоряченный капитан Арамян. Вздел к низкому дощатому потолку сухие руки и закричал:

– Здорово, друг!.. Как похудел, побледнел! Вах, вах! Почему это, а? Зачем ко мне не приехал, помощи не попросил?

– Дела не радуют, товарищ капитан, – официально вздохнул я, стараясь изгнать из головы настырную тетушку с ее мужем-капиталистом. – От бед голова кругом идет…

– Почему кругом? Почему идет? Вах! – трагическим голосом завопил армянин. – Или у тебя друзей нет, а? Или я не готов за тебя свою голову подставить? Вах!

Обстановка не для легкого приятельского общения, а капитан, по-моему, примчался именно в погоне за дружеской беседой.

– Есть друзья, как не быть… Только они дел не подправят…

Не выгонишь же общительного начальника участка! Вот и приходится поддерживать разговор в надежде, что тот сам поймет и покинет прорабскую с такой же скоростью, с какой сюда ворвался…

– Зачем не подправят? Почему не подправят?.. Вот послушай меня и порадуйся… Надоел мне, понимаешь, Темка-прораб – тошнит от него, голова болит… Понимаешь?.. Вах, как болит, вах!

В особо ответственных ситуациях у Ваха прорезался этакий армянский говор… Панымаешь…

А я, между прочим, давно все уже понял.

– Не выйдет, Рубен – меня уже застолбили…

– Как застолбили? Почему застолбили? – еще больше заволновался Арамян. – К Анохину поеду, упаду в ноги перед Кругомаршем – он все для меня сделает… Вах!.. Кто дает план УНРу? Сиюминуткин, Дятел или Арамян?.. Лишь бы ты согласился… Вах, вах!.. Вместе работать станем – хорошо, а? Клянусь мамой: ругать, обижать – никогда! Премии – тебе первому, путевку в отпуск выбью в Сочи… Вах, хорошо, а?

Знаем мы эти обещания. До боли, до зубовного скрежета – знакомы. Так парень девушку заманивает – все обещает, а заманит, попользуется – ничего нет. Темка-прораб плакался – достал его Вах. Теперь меня доставать собирается… Не получится, дорогой капитан, не выйдет.

Я с тоской поглядел в окно. Вах усаживался в кабину грузовика, чем-то, возмущаясь, размахивая руками. Водитель, склонив повинную – а может быть, невиновную? – голову, ожидал окончания привычного разноса.

Может быть, мне лучше быть прорабом, у Арамяна, строить дома, казармы, солдатские нужники, нежели закабаляться на непонятном секретном объекте? Эх, заглянуть хотя бы на квартал вперед, подсмотреть, что меня ожидает в Болтево? С учетом тетушки-капиталистки…

Приглашение «особиста» – будто заноза… Нет, скорее всего, вовсе не приглашение – приказ прибыть для допроса!

5

Дедок занят – у него плотно сидит… Семыкин. Судя по тому, что третьей в кабинете – заведующая секретным делопроизводством, изучаются чертежи особого объекта, названного почему-то «Б-прим».

Обида захлестнула меня. Значит, прорабу знакомиться с чертежами не обязательно, он обойдется обычной информацией из уст начальника участка… Ну и черт с вами, командуйте, стройте – лишнего шагу не шагну, лишнего слова не скажу.

Первой выскочила из кабинета заведующая секретным делопроизводством, по-родственному прижимая к впалой груди несколько новеньких папок. Испуганно стрельнула в меня накрашенными глазищами и застучала каблуками к зарешеченной своей обители. Не бойся, милая, не отберу подведомственные тебе секреты, нужны они мне, как рыбе зонтик или мужику бюстгальтер.

Вообще-то, по причине присущей мне любознательности не отказался бы заглянуть хотя бы одним глазом в генплан. Неужели, здесь, почти на границе, генштаб решил ставить ракеты? Или – склад боеголовок?..

В приемной появился Семыкин. Похоже, знакомство с чертежами напитало его солидной долей самомнения. Вышагивает, будто несет в себе нечто хрупкое, легко бьющееся… Но, завидев меня, весело подмигнул.

– Н^ пора ли, прорабище, заправиться?

– Завтракал, – обидчиво буркнул я. – Сыт по горло.

– После твоего завтрака минуло часа три… Не ерепенься, потопали в «чайнуху»…

– Не могу, товарищ начальник, – с максимальным ехидством извинился я. – Мне – к Дедку по вопросам старого места службы. Вот передам прорабский пункт, отчитаюсь, тогда – ваш. Грызите косточки, терзайте нервы. А пока – извините, товарищ майор, не могу…

– Твои дела, прорабище, уговаривать не стану. Передумаешь – двигай к нашему столику. Встречу звоном бокалов.

Намек понятен. Дятел пытается с первых шагов наладить творческие отношения, завербовать железобетонного помощника и защитника. Честно говоря, и я не против положительных контактов с непосредственным начальством.

Наш столик – в глубине зала «чайнухи» за столбом, подпирающим ее древний потолок. Официанты – в курсе, без особой необходимости этот столик не занимают. Даже табличку ставят – «Служебный».

Но сегодня, кажется, Тольке придется чокаться самому с собой. У меня нет ни малейшего желания и настроения. В голове – предстоящая встреча с «особистом».

Это – часа через три. Сейчас на очереди – цемент….

Проблему недостачи цемента Дедок решил мгновенно, почти не задумываясь. Будто заранее знал о моем появлении и моих неприятностях.

– Списывать не советую – опасно, ревизия мигом раскопает. Лучше выпиши накладную на передачу цемента новому особому участку. Там объемы – ого-го, в первый же месяц спишешь. Капля в море… Еще вопросы имеются?

– Кому передать хозяйство?

– Своему мастеру. Мы его в прорабы вознесем. Анохин в курсе.

Главный инженер сегодня на удивление деловит и строг. Вопросы подбивает в лет, будто тарелки на стендовой стрельбе. Обычно подремывает, уперев жало ручки в заделанную подпись под никому не нужным письмом. Вместо бумаг перед ним расстелена карта. Болтево обведено любимым цветом Дедка – желтым, черным цветом обозначены старые, существующие дороги, пунктиром – новые, которые необходимо проложить.

Разговаривая, задавая вопросы и выслушивая советы, я с любопытством кошусь на разрисованную карту, будто примериваясь к будущему месту работы.

Поболтали кой о чем. Дедок не кичится подполковничьим своим званием и высокой для меня должностью, держится на равных. Я тоже не хамлю, соблюдаю субординацию.

Часов в одиннадцать пошабашили. Дедка вызвал к себе Анохин. Тот поспешил к начальству, захватив с собой разлюбезную карту.

Неожиданно я проголодался. Нет, всё закономерно: утром, перед отъездом, выпил стакан чая с сухарями. Для сравнительно молодого организма, с учётом его изношенности, – ерунда.

Интересно, ожидает ли меня Семыкин или обозлился на не по должности ершистого помощничка и уехал к себе?

Оказывается – ждет. Лениво ковыряется в тарелке с фирменным блюдом «чайнухи» – винегретом с сельдью. Бутылка стоит нераспечатанная. Два бокала. Две тарелки. Полный джентльменский набор. Похоже, часом не отделаться: мы с будущим начальником без перерыва перейдем от завтрака к обеду. А там и до ужина рукой подать. Дятел – общительный человек, но, говорят, на работе – зануда, садист. Поглядим, увидим.

– Ты, Баба-Катя, понапрасну не злись, – выдал Семыкин пристрелочный залп, придвигая ко мне винегрет и наливая в бокалы первую дозу.

Баба-Катя – глупейшее мое прозвище, придуманное, кстати, тем же Дятлом. Ни малейшего отношения, ни к Бабе, ни к Кате я не имею. Тем более в сочетании со злостью. Обидеться могу, вспылить – тоже, но злиться – никогда.

– Нет причин злиться…

– Причина – налицо… Твою обиду понимаю. Действительно, получилось нездорово. Дедок зазвал меня к себе. Ноет и ноет, будто зуб с дуплом. Трусит, как бы не обмишуриться с Б-прим. Плачется: дадут по шапке, а до пенсии осталось – два раза чихнуть. Елозит носом по чертежам и всхлипывает. Вот-вот рассыплется… Сам обязан понимать – в подобной ситуации ты был бы в кабинете третьим лишним.

Третьим лишним? Что ж, пожалуй, Дятел прав.

Головой все это я понимал, а самолюбие бурлило, не желая мириться с третьесортностью. Дедку и Дятлу руководить, мне – работать, а работать из чужих рук, на подхвате, я не привык.

– Ваше дело. Я ведь не начальник, а, как ты выражаешься, прорабище… Ладно, пусть будет так…

Чокнулись с Толькой за предстоящую совместную деятельность. Повторили – за дружбу без ругани и подсиживания. Плотно закусили фирменным винегретом. Пришли к согласию: все равно день пропал, не помешает чокнуться за процветание особого участка, черт бы его побрал.

Завтрако-обед двигался по намасленным рельсам. Бутылки оказалось мало, и Семыкин потребовал вторую.

– Мы с тобой, прорабище, знаем друг друга не первый день… Нет, нет, переходить на тему: «Ты меня уважаешь?» – не хочу. Просто прошу запомнить одно: что бы тебе ни говорили обо мне, какие бы вывески ни вешали – не верь. Лады?

Я охотно согласился.

Только в час дня вспомнил о приглашении «особиста». Вернее, о нем не забывал ни на минуту, просто расслабился за выпивкой, и постарался припрятать эту памятку в самый дальний уголок сознания.

– Прости, Дятел, мне пора идти… Понимаешь, предстоит одно малоприятное свидание…

– С женщиной?

– Если бы…

Семыкин недоверчиво ухмыльнулся. Неизвестно по какой причине все окружающие считали меня самым удачливым снайпером по женским целям. Мои возражения принимались с недоверчивыми улыбочками и шуточками, от которых способен покраснеть даже памятник Ильичу, стоящий перед штабом армии.

– Давай, Баба-Катя, удачи тебе…

6

Адрес – Северная, шесть – я нашел легко. В глубине двора, засаженного яблонями, виднелся небольшой, невзрачный домишко. К нему вела дорожка, усыпанная гравием.

Не успел я дотронуться до кнопки звонка, как дверь открылась, и улыбчивый майор взял меня под руку. Через полутемные сени мы прошли плечом к плечу, будто солдаты на параде.

Малеев был в штатском: светло-серый костюм с расстегнутым пиджаком, черная водолазка туго облегала округлый животик. Он уселся за стол, застеленный цветастой скатертью, сложил на животе руки и стал похож на доброго дядюшку, воспитывающего провинившегося племянника.

Я покорно уселся напротив, положил руки на стол и вопросительно уставился на него. Выпитая водка утихомирила недавние страхи, успокоила нервы.

– Закусить хотя бы успел? – легким намеком прошелся «особист» против шерсти. – Если нет – могу предложить бутерброд с колбасой.

Мне стало жарко, будто к лицу поднесли паяльную лампу.

Возразить нечего, обидеться не на что.

– Закусил, – вытолкнул я из себя. – Успел.

– Тогда приступим.

Я сжался, опустил руки под стол и зажал их между коленей. Сейчас на свет Божий выплывет чертова моя тетушка со всеми своими американскими родственниками. Придется признаваться – деваться некуда. Значит, допуск аннулируют, из партии «Единая Россия» – в шею, из армии – по несоответствию. Если ночью не подкатит «черный ворон», то на гражданке на мой инженерный диплом никто даже не взглянет – иди, милый инженер, подметай тротуары…

– … допуск вам оформили беззвучно. Несмотря на некоторые… закорючки… Вижу, знаешь, какие имеются ввиду, – Малеев прыгал от «ты» на «вы» подобно спортсмену на батуте, и эти фокусы несколько смягчали обстановку, создавали нечто вроде интима. – Мы решили оказать тебе… нет, не честь – некоторое доверие. Поверьте, у чекистов далеко не каждый заслуживает такое…

Слава Богу, дело не в капиталистической тетушке. Но что тогда потребовалось органам от примитивного старшего лейтенанта, занимающего должность всего-навсего прораба?.. Неужели…

У меня зародилась догадка. Она постепенно росла, разбухала, превращаясь в уверенность. Вербуют! Куда и в качестве кого – не задумывался. Знаю, читал – во все времена полиция (милиция) пользовалась услугами… помощников. Иногда добровольных, чаще – испуганных, припертых к стенке.

– … сами по себе органы мало что значат. Они малочисленны, как правило, засвечены, не способны получать необходимую информацию. К примеру, со мной не станет откровенничать ни один военнослужащий, ибо я – на виду, моя профессия всем известна. Без помощи добровольцев я мало что значу…

– Сексоты? – выпалил я и снова покраснел. На этот раз от гнева.

Мальчишки часто ссорятся, дерутся, всячески обзывают друг друга бранными словами. Помню, ни одна матерщина, ни одна затрещина так больно не ранила, как кличка СЕКСОТ. Кляузник, наушник, предатель пацаньего сообщества – вот, что это значило.

– Да, – невозмутимо подтвердил майор. – Сексот – сокращение. Полностью – секретный сотрудник. Сокращение звучит не очень-то приятно, согласен… Но ты, Дмитрий, человек образованный, офицер, инженер. Тебе ли прикрываться пацаньими играми? Секретный сотрудник – помощник чекистов, наша опора в борьбе с вражескими разведками… Неужели откажешься?

– А что нужно делать? – преодолевая отвращение к предложению чекиста, спросил я.

– Прежде всего, дать подписку…

– Значит, все же – вербовка?

– Предположим, да. Лично я не вижу в этом ничего зазорного. Ведь для того, чтобы ты мог более эффективно помогать органам, тебе будут доверены некоторые сведения. Скажем, секретного порядка. Разве мы не вправе обезопасить себя от любых неприятностей? Душу человека рентгеном не просветишь, а внешние данные бывают обманчивы…

Долго говорил Малеев. Не убеждал, не уговаривал, спокойно выдвигал довод за доводом, выстраивал их в непробиваемую стену. С каждым словом майора эта стена казалась мне все более убедительной, несокрушимой. Я знал, что Особый отдел армии насчитывает всего несколько человек – слышал об этом из разговоров с офицерами штаба. Могут ли эти единицы парировать выпады вражеских разведок без помощи тех же… сексотов?

Мое самолюбие понемногу оттаивало, и в душу начала проникать даже некая гордость. Вербуют ведь не Дятла и не Ваха, а старшего лейтенанта Василькова. Значит, навели соответствующие справки, убедились в его порядочности, честности…

С другой стороны, паршивое словечко: «сексот» издевательски позвякивало в ушах, вызывало омерзение и тошноту.

– В принципе помогать я согласен… Только без каких-либо вербовок и не в качестве … сексота, а просто…

Малеев рассмеялся, заколыхалось его арбузообразное брюшко, задрожали складки жира под подбородком. Но смех был не презрительным – добродушным… Ну и даешь же ты, старший лейтенант! С тобой не соскучишься.

– Небось, думаешь, что твоя подписка нужна мне для похвальбы перед начальством? Глядите, мол, как я работаю, каких высот достиг – аж, самого прораба особого участка завербовал… Прости, старлей, но ты наивен, будто новорожденный бычок… Будь, по-твоему, сексотом именовать тебя не стану, но подписку дать все же придется…

Отступать некуда. К тому же я изрядно возгордился своей «победой» над опытным чекистом. Легко подмахнул подписку о сотрудничестве с органами и о неразглашении доверенных мне секретов. Майор внимательно прочитал написанное, и бережно спрятал в папку.

С этого момента тон его резко изменился. Он больше не смеялся и не подшучивал, стал требовательным, строгим.

– Каждое донесение будешь начинать со слов «источник сообщает». Затем текст сообщения. Подпись. Нет, не старшего лейтенанта Василькова… Какое имя предпочитаешь?

– Дмитрий, – не понял я, – Дмитрий Данилович…

– Настоящим именем пользоваться ни в коем случае нельзя… Почему – объяснять не стану, позже сам поймешь… Будешь именоваться… Циркулем… Согласен?

Я согласился… Какая разница: циркуль, рейсфедер, рейсшина… В предлагаемой «взрослой» игре было что-то нечистое, пачкающее душу несмываемой краской. Оказывается, при ежемесячном представлении в УНР отчета, его копию источник-Циркуль обязан передавать в Особый отдел. Это, не считая внеочередных донесений.

Подсмотрел в замочную скважину, как Дедок, уставясь на секретную карту, выписывает что-то в блокнот – источник сообщает…

Подслушал политический анекдот из уст Баха – источник доносит.

Шлепнет Анохин плоскогрудую секретчицу по тощему заду – источник информирует…

Ничего не скажешь – веселенькая перспектива у старшего лейтенанта Василькова!

– Теперь несколько слов для сведения. Мы обладаем достоверными данными об активизации действий американской разведки на территории армии. Чем они конкретно интересуются – можно только догадываться, фактического материала не хватает. Особый участок вниманием они не обделят, следовательно, зашлют агентов или «разбудят» законспирированных…

– Я посмотрел некоторые чертежи – там особенно-то и интересоваться нечем. Обычные сооружения: жилые дома, санчасть, караульное помещение…

– А в зоне?

Признаваться в том, что мне не позволили познакомиться с чертежами спецсооружений, не хотелось, недоверие всегда унижает, быть униженным я не терплю.

– То-то, и оно, – констатировал Малеев. – Зарубежный разведцентр будет интересоваться не общестроительными чертежами зоны, хотя и из них можно многое почерпнуть. Главное – монтаж спецоборудования, которым займетесь не вы, а приезжие монтажники… А ведь монтажные данные пройдут через вашу секретку… Ты понял смысл сказанного?

За кого меня принимает пузатый майор? Слава Богу, глупым никогда себя не считал, и окружающие тоже не считали. В том числе и Светка, которая с восхищением ловила каждое мое слово.