Текст книги "NEXT-3: Дюбин снимает маску"

– Вы чем-то смущены, Евгений Николаевич? Наверно, ваше смятение так подействовало на чуткую лозу. Можно узнать причину?

Окончательно успокоившись, Дюбин покосился на книжную полку. Лежи, милая, не шевелись, про себя посоветовал он, свое ты уже отработала, проявила хозяина, очередь за мной.

– Неужели волшебный прут не подсказал? Я вовсе не смущен – заинтригован. С некоторых пор ощущаю, как бы это выразить, вторжение в свою психику. В прямую влияю на людей, – вспомнил он доверчивого паренька с автозаправки, – даже на животных. Совсем недавно напугал взглядом здоровенного пса… Откуда взялись такие возможности?

– Откуда – тут вопросов нет. Вы же сами сказали, что у вас была серьезная травма головы.

– Почти смерть, – охотно подтвердил Дюбин. – После автоаварии – длительное пребывание на том свете.

Очередной прокол! Кое-кто легко увяжет два, доверчиво признанных факта: московская автоавария и длительное лечение в швейцарской клинике. Вполне достаточно для опознания. Зачем «мертвец» заявился в Белокаменную – второй легко разгадываемый вопрос. Знающие мстительную натуру Дюбина на него с легкостью ответят.

– Вот видите! Каждый организм пытается выжить по своему, запускает в действие скрытые резервы. У вас это так выразилось, у другого выразится иным способом. Вплоть до краткосрочной отмены законов гравитации. В медицинской практике зафиксированы такие отклонения. Если грубо сравнить – человек подобен мощнейшему компьютеру с огромным набором программ. Но мы пользуемся этим компьютером, как чайником или топором. Только в качестве пришущей машинки.

– То-есть, это не Божий дар?

– Какой там дар? – пренебрежительно отмахнулся Мартынов. – Обычная защитная реакция организма. Лоза поведала мне о вас, если и не все, то достаточно много.

– Что именно?

Пора кончать с этим наукообразным придурком, решил Дюбин, прикоснувшись к лежащему в кармане пистолету. Надоело слушать нудную дребедень. Впрочем, почему бы и не послушать? Все равно до встречи с Ессентуки делать нечего.

Мартынов сделал вид, что не услышал заданного в лоб вопроса. А может быть, увлеченный псевдонаучной трескотней, и не услышал.

– Все будет просто и объяснимо, без всякой мистической чуши, если принять одну здравую идею. Сущность сознания заключается в его способности извлекать информацию из окружающей среды. Это вполне материально, не так ли?

– Вполне, – охотно согласился Дюбин. – И что же?

– Но в природе на любой процесс имеется контрпроцесс, – вдохновенно вещал любитель аномалий. – Как бы обратное явление. То-есть, и сознание, в свою очередь, привносит в окружающую среду свою информацию. Только и всего. Действуют внемолекулярные, внеклеточные структуры, которые мы пока не разглядели под микроскопом. Да, может, оно и лучше, что не разглядели. А то начнется, как с генетикой, – редактирование и улучшения… Но вам нечего бояться. Экстремальная ситуация прошла и все возвращается к норме.

Вот как! Мертвец поднялся из гроба, живехонек, зашагал по земле. Чушь собачья, бред пациента психушки! Это для других он мертв, пока мертв. Скоро окончательно оживет и такое натворит – черти в аду попрячутся, сам Сатана поползет по пластунски к ногам мстителя.

Разминаясь, Дюбин заходил по комнате. Снова дотронулся до рукояти пистолета.

– Благодарю за кофе… Вы меня разочаровали, господин Мартынов. Так сказать, сдернули таинственный, возбуждающий покров. Теперь я голенький, даже без пеленок…Обидно!

Дюбин не разыгрывал представление, ему действительно было обидно. Мечты о безмерных возможностях рухнули и превратились в прах. Осталась безудержанная месть.

После выхода из комы, почувствовав мужское желание, он немигающим взглядом велел молоденькой сестричке раздеться и лечь на постель. И та послушно принялась дрожащими ручками расстегивать халатик.

Однажды в парке клиники решил повеселиться – сконцентрировал из-под маски взгляд на престарелой бабусе, велел ей исполнить оперную арию. И та… скрипучим голосом запела.

«Приказал» немолодому санитару выпить слабительное, «заставил» неврапатолога сплясать камаринского.

Все это – семячки, главное действо – впереди. Брешет, вонючий колдун, ни в какую норму он не возвратился и возвращатьсяи не собирается. Во всяком случае ло тех пор, пока не расправится с Лавром.

– Ни в чем я вас не разочаровал, – продолжал вещать адвокат. – Не притворяйтесь. Вы остались убежденным в своей… избранности, что ли.

– Откуда вам знать?

– От той же всезнающей лозы. Я чувствую, хоть и «закрылся».

– Закрылись от меня?

– Ничего не поделаешь. Некоторые пограничные состояния легко передаются. Да еще при выраженной способности внушать…

– Погодите… Разве это так уж плохо – уметь внушать?

Мартынов принялся задумчиво выбивать пальцами по столу маршеобразную мелодию. Он явно чего-то боялся. Неужели предвидит траурное завершение путанной беседы? Тогда он – оракул, настоящий, а не поддельный, ведун.

– Все это – непроходимая глупость. Внушить кому-то счастье? Повысить урожайность зерновых? Развернуть ураган или вызвать губительное землетрясение?… Не получится. Осознанно или неосознанно – вы всегда будете обеспечивать потребности своих инстинктов. Мы все такие… зацикленные… Подсунуть банковскому клерку липовый чек – возможно. Шикарная девица ненадолго станет вашей – тоже веротно. Потом – фаза бумеранга, отдача, как от выстрелевшего пистолета. И кто знает, как эта отдача отзовется: потерей веса, саркомой, инсультом или классической шизофренией.

– Страсти какие, – притворно ужаснулся Дюбин.

– Не страсти – закономерности!

– Значит, отдача, говорите? Ну, что ж, проверим.

Одной рукой Дюбин приложил к лицу страшную посмертную маску, другой – достал из кармана пистолет с глушителем.

Побледневший Мартынов поднялся с дивана. В глазах – предсмертный ужас.

– Погодите… Это какая-то абсолютно не мотивиранная бессмыслица. Да еще с дурацкой маской…

– Не дурацкая, а посмертная. Потому, что я мертвый. И, простите, не имею права рисковать этим статусом… Без всякой мистики и внушений, ладно? Старым дедовским способом.

Пуля вошла точно в намеченную цель – в переносицу. Мартынов откинулся на спинку дивана и застыл.

Возвратив в карман отработавший пистолет, Дюбин старательно убрал следы своего пребывания в квартире. Протер диван, на котором сидел, помыл под краном чашку, из которой пил кофе, обработал дверные ручки, даже пол в прихожей и в кабинете. Тряпку сжег и спустил в унитаз.

Пора ехать на встречу с Ессентуки…

Мститель с вывернутыми извилинами привычно рулил, фиксировал красные и зеленные сигналы светофоров, отмечал опасные или, наоборот, безопасные маневры других машин, и размышлял о происшедшем в квартире Мартынова.

Еще один труп. Явный перебор. Очередная ступенька, ведущая к эшафоту. Но поступить по другому он просто не мог – экстрасенс подобрался к самому потаенному, оставить его в живых все равно, что выстрелить себе в висок.

В парке он избавился от наследившего оружия – бросил пистолет в пруд. Слава Сатане, в загашнике лежит еще парочка надежных стволов. Понадобится – купит еще десяток. Бумажки нетерпеливо шевелятся в карманах, при необходимости еще раз навестит банк, пообщается со «святым Петром» и с ячейкой в сейфовой камере.

На очереди – встреча с единственным помощником, пока еще не до конца разгаданным. Ессентуки…

Глава 4

Управляющий огромным супермаркетом компании «Империя» Петр Алексеевич Белугин уверен в безоблачном своем будущем. Не предвидятся ни социальные землетрясения, ни экономические цунами, обстановка в стране стабильная, руководство компанией уважает толкового и предприимчивого сотрудника, подпитывает его энергию поощрениями и премиями.

Начал он свою торговую карьеру с должности рядового грузчика. Таскал или возил на тележке тяжелые мешки и ящики, разгружал огромные фуры, безропотно выполнял и другие поручения. Типа – убрать помещения, заменить заболевшего кладовщика, сопроводить в банк или в другой супермаркет мененджера.

Через полгода умного, понимающего грузчика повысили в должности – назначили продавцом. Естественно, с испытательнгым сроком, который он успешно выдержал.

По карьерной лестнице Белугин карабкался с трудом. Спотыкался, падал, возврашался на только-что покинутые рубежи, и снова упрямо лез со ступеньки на ступеньку.

И вот грузчик-продавец-мененджер превратился в завеующего огромным супермаркетом.

Его усилиями работа магазина отлажена, как отлично смазанный и отрегулированный механизм. Поставщики аккуратно пополняют полки и морозильные камеры своей продукцией, отношения с контролирующими и налоговыми службами нормальные, без напряги и недоговоренностей.

Ныняшняя более чем скромная должность виделась ему трамплином, который подбросит рядового заведующего в кресло одного из руководителей компании, может быть даже – на трон президента. Только не следует форсировать события, они должны произойти максимально естественно, не вызывая у окружающих зависти.

Петр Алексеевич любит прогуливаться по торговому залу. Одетый в модный костюм, в сиреневой сорочке и с шелковым галстуком, чисто выбритый, пахнувший дорогими духами, он медленно идет от отдела к отделу.

Снисходительно кивает подобострастным сотрудникам и сотрудницам, благожелательно улыбается богатым покупателям, презрительно, но с оттенком жалости, смотрит на нищих пенсионеров. Бедняги, разнеженно думает он, вынуждены ограничиваться дешевым молоком и недорогим хлебом. При этом слюнки текут при виде красно-черной икорки, вкусного балычка и другого манящего изобилия.

Но особое наслаждение доставляет посещение магазинных складов. На подобии бальзаковского Гобсека, он любуется многочисленными ящиками и мешками, картонными коробками и прозрачными упаковками.

Возвращается в свой кабинет усталый и разнеженный. Будто побывал на свидании с красоткой.

Сегодня захотелось побалдеть на складе компании. Он размещается в том же подвале, вслед за магазинным. Обещания положено выполнять. Неважно перед кем – вышестоящим или нижестоящим. Именно этим отличается уважающий себя человек от всякой шушуры. Тем более, перед «учеником», способным мальцем, только несколько увлекающемся.

Странно звучит, но Белугин немного побаивается его. Уважает и боится. Казалось бы, парень как парень: рыжие вихры, не подчиняющиеся расческе, очки в простой оправе, улыбчивая простодушна физиономия, добрые понимающие глазенки. Но за всем этим прячется недюжинный ум, какая-то медвежья напористость.

Именно эта «напористость» действует возбуждающе, заставляет выполнять замаскированные приказания, соответственно, вызывают некий испуг, позорный для ветерана-заведующего.

Вот и сейчас Белугин в очередной раз выполняет «просьбу» Лаврикова. Понимает, чем рискует, что ему грозит и все же ноги сами несут его в магазинное зазеркалье.

Не пустят? Пусть попробуют! Компанейское хранилище находится на территории супермаркета, вернее, под его территорией, следовательно, он имеет полное право освидетельствовать любое помещение. Вдруг разорвется труба отопления и горячая вода затопит складские сусеки – кто отвечает, кого накажут? Конечно, его, управляющего. Или – грабители? Опять-таки обвинят управляющего супермаркетом.

Стараясь не думать о данном младшему Лаврикову обещании и о предстоящем «шмоне» компанейского склада, Белугин неторопливо спустился по лестнице, оказавшись в ярко освещенном подвале, так же неторопливо пошел по чистому – ни сорники, ни пылинки – коридору.

Он по хозяйски критически оглядывал стены и потолки. Не пора ли подремонтировать, подкрасить, реконструировать? Заодно, заменить светильники, часть которых перегорела, другие – моргают.

Наконец – складская контора. Уютное помещение со столом для работы и лежанкой для отдыха, достойный офис для сотрудника «Империи».

Старший кладовщик угодливо подскочил и пошел за Белугиным. Открывает и закрывает двери, при необходимости оттаскивает в сторону загораживающий проход ящик. Короче, ведет себя, как ведут все работники, пусть даже косвено зависящие от магазинного босса.

Знает, дерьмо, как относятся к рядовому заведующему руководители «Империи», с удовлетворением подумал Белугин. Одного неодобрительного слова хватит для того, чтобы сотрудник любого ранга вылетел с насиженного места.

Вот и этот человек предпенсионного возраста, в традиционных очках в железной оправе, в рабочем халате синнего цвета и с норвежской бородкой отлично понимает свое зависимое положение.

Вообще-то, образ складского стража раздраженный управляющий малость нафантазировал. Ни очков, ни бородки не было, перед ним – сравнительно молодой безулыбчивый парень с дежурной улыбкой, прикленной к пухлым губам.

Петр Алексеевич знает свой грех – фантазировать, пытается по мере сил бороться с ним, но – безуспешно. Вообще-то, грешок – так себе, тянет не больше чем натройку с тремя минусами, окружающие не видят его, даже не догадываются. Этакая безобидная шалость, приятная для «автора».

И все же – стыдно.

Белугину не просто знакома каждая упаковка, каждый ящик, он с закрытыми глазами может указать на место, где находятся макаронные изделия, где – дешевые, а где дорогие сигареты, в каком ящике – рыбные консарвы, в каком – тушенка.

Вполне можно было не терять дорогого времени, не спускаться в подвал. Но от пристального взгляда «вьюноши» так просто не отделаться, он и сейчас будто подталкивает в спину, шепчет: смотри внимательно, не пропусти самопала!

Не без показного любопытства, прогулявшись по проходам склада, для вида пощупав бутылки с кристалловской водкой и другие – с российским и забугорным коньячком, Белугин свернул к металлической двери.

– Отопри-ка свой скворешник, любезный.

Старомодное словечко «любезный» позаимствовано у классиков русской литературы. Оно настолько понравилось Белугину, что он применяет его к месту и ни к месту. Однажды, во время очередного совещания поименовал «любезным» главного мененджера компании. За что был прилюдно пристыжен.

– Петр Алексеевич, вообще-то, есть определенные правила. – неожиданно запротестовал старший кладовщик. – Там отдельным параграфом прописана форма допуска. И для рядового сотрудника, и для президента… Тем более, для вас.

– Что? – так заорал Белугин, что парень вздрогнул и отступил на шаг. – Да я Байконур снабжал жратвой еще в советские времена! Современным супермаркетом руковожу! А ты мне бормочешь о формах допуска. Открывая свой «параграф», не открешь – через пять минут превратишься в… строчку заявления об уходе по несобственному желанию.

– Ваша воля, но я запишу в журнал…

– Пиши, литератор хреновый!

Белугина понесло. Он вообще не признавал критики, в любой ее форме: доброжелательной или злобной. А тут кто ему противится? Обычный работяга, пусть даже в приставкой – старший! Есть от чего позеленеть.

Чертов чинодрал пожал плечами, поправил свои дурацкие очки, что-то черкнул в журнале и подошел к стальной двери. С показной неохотой, что еще больше взбесило самолюбивого управляющего. Издевается, недоносок! Можно подумать, что за бронированной дверью хранятся не обычные продукты и напитки – ядерные боеголовки.

Завтра же на совещании он поставит вопрос о недопустимом формализме, мешающем работать. Прозрачно намекнет на лишнюю должность старшего кладовщика – вполне достаточно рядовых, не к чему тратить денежки. К мнению уважаемого ветерана всегда прислушиваются – прислушаются и на этот раз.

Смазанная дверь открылась с первой же попытки.

– Свет вруби, дерьмовый бюрократ! Можешь не сопровождать – все твои закоулки и сусеки мне давно известны.

– Извините, но будет лучше, если я вас провожу. Не обижайтесь, Петр Алексеевич, так уж положено

– Это на кого мне обижаться? – недоуменно огляделся Белугин. Будто вокруг никого не было, а настырный бюрократ – нечто вроде фантома. – Есть желание – проводи. Я не собираюсь грабить твой дребанный муравейник.

Старший кладовщик не возмутился – прилип мушиной липучкой, не отклеить. Хитро щурится, угодливо улыбается, но отслеживает каждый шаг посетителя, каждое движение. На подобии вертухая в тюряге.

Вообще-то, нынешнему управляющему не довелось побывать за решеткой, о порядках в тюрьме он знал по наслышке от знающих людей, побывавших на нарах. Но представить себя этаким крещенным и коронованным авторитетом было удивительно приятно.

Петр Алексеевич огляделся.

Не склад – выставка достижений современных высоких технологий. Огромные стеллажи с многочисленными ячейками. В полной боевой готовности замерли транспортеры, кары и другие малопонятные механизмы и приспособления. Подозрительно подмигивают следящие камеры, посылая успокоительные сигналы на мониторы старшего кладовщика и в посещение охраны.

Белугин остановился возле коробок, помеченных маркером – две синих «птички». Не обращая внимания на неодобрительное ворчание сопровождающего, распечатал одну из них.

Водочка! Фабричного разлива. Дорогая, стервочка, мало кому по карману. Это тебе не фальшивка, которой балуются нищие алкаши, нектар, Божья слеза.

А это что? Соль йодированная… Какого хрена здесь делает эта отрава? Закусь, что ли, к немаркированной выпивке? Сдабривать, подсаливать доводить до кондиции?

А эта пластиковая упаковка без всякой маркировки – тоже

какая-нибудь соль? Или средство от тараканов и крыс? Надо же, не россыпью – в пакетиках!… А если наркота?

Петр Алексеевич повернулся к соглядатаю спиной, с ловкостью вора-профессионала спрятал два пакетика в карман пиджака, аккуратно стряхнул с плеч воображаемую пыль. Задел соседний ящик и не до конаа забитым гвоздем поранил палец.

– Это специальная соль, – пояснил сопровождающий, все же заметив пасс управляющего. – с йодом. Полезный препарат, поэтому – дорогой. Недавно получили с Урала…

– Чего зенки вылупил, любезный? Думаешь, краду, да? Интересно получается: управляющий огромным супермаркетом ворует какую.-то соль? Смех да и только! В лабораторию отправлю. Вдруг срок годности вышел… Работай тут за всех, – обиженно посетовал Белугин.

– А я – ничего…

– То-то и оно. Никто ничего не знает. Зато я знаю! Бардак вселенский, вокруг – одни сутенеры с проститутками. Лакомый кусок для террористов. Удобное отношение для диверсий.

– Какие террористы, Петр Алексеевич? Где диверсии?

Парень недоуменно завращал глупой башкой. Будто выискивал на складе страшных террористов с бомбами.

– Пока у тебя в башке, любезный. Во, погляди! – с трагическим выражением на лице Белугин продемонстрировал кровоточащую царапину на пальце. – Видишь рану? Загноится – гангрена обеспечена! Все начинается с пустячка. С той же йодированной мелочевки.

С чувством исполненного долга, гордо подняв голову, он возвратился в свой кабинет.

Проводив занудливого управляющего, старший кладовщик снял трубку висящего на стене древнего телефона. Первобытного ящера, по недоразумению попавшего в компанию современных многофункциональных роботов.

– Семнадцать двадцать три – включите… Алло, алло!… Здравствуйте. Можно попросить к аппарату господина Хомченко? Кто говорит? Старший кладовщик третьего склада…

Трубку взял заместитель по поставкам. Внимательно выслушал, задал несколько вопросов. Особое внимание – к «хищению» двух пакетиков…

Глава 5

При всей своей необъятной доброте и стремлении помочь любому человеку, который нуждается, или даже не нуждается в ее помощи, Лиза не выносила двух вещей: когда не заводится ее старенькая машина или кто-нибудь халтурит. Неважно кто – приглашенный для ремонта маляр-штукатур или любимый Ванечка.

Ну, со своенравным автомобильчиком она научилась бороться. Подтолкнет тощим бедрышком, стукнет кулачком по капоту – мигом заводится. А вот с недобросовестностью – не получается. Лезет из всех щелей, щерится с плохо отмытых стекол веранды, издевательски ухмыляется с протекающей кровли.

Стараниями добровольной, бесплатной «служанки» коттедж Кирсановых выглядит, если и не на пятерку, то довольно прилично.

Натерты полы, отлакирована мебель, на окнах – чистейшие, наглаженные занавески, постельное белье меняется не реже двух раз в неделю, обои – без единного пятнышка. Кухня – главное рабочее место Лизы, прямо-таки сверкает. На белоснежной газовой плите всегда жарятся, парятся, варятся всевозможные супы, жаркое, овощи для винегретов.

Лиза, как и Клавдия обожает подкармливать вечно голодных мужичков. В первую очередь, любимого Ванечку и обленившегося от безделья его персонального водителя.

А вот участок явно не соответствует предъявляемым требованиям. Главный недостаток – засилье сорняков.

Поручить навести порядок Ивану? Отпадает – ребенок еще, перенапряжется – заболеет. А вот его персональный водитель годится. Молодой, крепкий парняга, ему бы пахать и пахать, а он бездельничает. Протезы вместо ног – не помеха, наоборот, посильный физический труд способствует лучшему привыканию.

Сказано – сделано. Женька получил из рук домоправительницы тяпку, лопату и тачку.

Не прошло и пяти минут – она выглянула из окна.

– Очень проше тебя не халтурить. Чтоб не оставалось ни единного корешка… Договорились?

В ответ – мычание. Все ясно, парень не желает трудиться, его манит шезлонг или гамак. Побалдеть, подремать, а не ковыряться в земле.

– Вот и ладно, вот и хорошо, – Лиза одобрила невнятное мычание работника. Добавила с плохо скрытой угрозой. – Завершу кухонные дела – проверю. А где Ванечка?

– Бродит по участку с книгой, что-то бормочет. Как бы с ума не тронулся, грамотей.

– Ничего страшного, Женя, не тронется. Мальчик не по годам разумный. Просто дает знать о себе переходный возраст…

Инвалид отложил тяпку, сомнительно покачал головой. С одной стороны, беседы с домоправительницей позволяет перевести дух, малость отдохнуть от борьбы с сорняками, с другой – Женька искренне боялся состояния босса-друга.

– Как бы этот «переход» не затянулся. До самого загибания…

– Не каркай, ворон! Лучше трудись – для мозгов и протезов полезно!

Окно закрыто, шторы задернуты.

Обреченно вздохнув, Женька принялся за дело. Тяпка подрезала корни сорняков, лопата сгребала их и отправляла в тачку. Корешки, о которых предупредила Лиза, приходится вырывать руками. Работенка, черт ее забери, не для интелектуала, каким считал себя безногий. Наняли бы алкашей, те за бутылку вылизали бы участок языками, удобрили собственным дерьмом.

Невыгодно? Конечно, хозяевам не очень-то хочется разбрасываться баксами или рублями, гораздо выгодней использовать несчастного инвалида.

Из-за сарая вышел Иван. На ходу читает какую-то книгу, удовлетворенно хмыкает. Не отрываясь от чтения, присаживается на ступеньку.

Вывалив в яму с компостом возле забора очередную тачку, Женька вытер со лба пот, опасливо покосился на зашторенное окно и перебазировался к Ивану. Любой человек имеет право на отдых – так записано в конституции. Вот и он малость отдохнет. Пусть лошадь вкалывает без передыху, у нее четыре ноги, а у него только две, да и то искуственные.

– Уже наработался? Отдыхаешь? – тут же появилась Лиза. На этот раз не в окне – на пороге. – Конечно, на протезах трудиться нелегко. Оставь сорняки, завтра приглашу деревенского мужика – выполит. А ты лучше займись газоном – подстриги травку.

Называется, посочувствовала, с негодованием подумал Женька. Ползать по газону – тоже далеко не сладость. И все же полегче, нежели впрягаться в тяжелую тачку.

– Цветы-цветочки, лютики-одуванчики дребанные! – выругался он, заботливо счищая с дорогостоящих протезов прилипшую землю. – В гробу я их видел в траурной обертке!

Иван оторвался от чтения какой-то потрепанной книжонки, с недоумением поглядел на своего персонального водителя, ставшего другом.

– О чем ты? Какие лютики-одуванчики?

– Задолбали они меня! Корни, как у репы из детской сказки. Дед тянет-потянет, баба ташит-потащит – крепко сидят, не поддаются. Вот и я корчевал-корчевал – чуть не сдох. И не одной, блин, серенькой мышки рядом нет, чтоб помочь. Только Лиза подает разные указания. Тоска смертная, впору удавиться.

– Прослал бы ты их… по известному адресу.

– Имеешь в виду Лизу? – удивился Женька, рассматривая грязные кроссовки. – Нельзя, Она нас поит и кормит, обстирывает и оглаживает.

– Я имею в виду одуваничи и лютики.

– Тоже не в цвет. Возвратятся и с большей силой все заполонят. Больно уж агрессивный сорняк… Где ты, мышка-помощница? Ау!

Упоминание мышки – прозрачный намек на ожидаемую от Ивана помощь. Вдвоем они за пару часов управятся. Подстригут треклятую травку, причешут. Ежели и схалтурят, то Лиза обрушится на обоих, значит, каждому достанется только половина. Это уже легче.

– Не рассчитывай, помогать не буду. Я болен.

– Серьезно? Без дураков? – удивился Женька. – Западло!

С тех пор, как в его жизнь вошел безногий парень, Иван почувствовал – приобрел второй «костыль». Первым «костылем» был Федечка, но на одном далеко не ускачешь, можно свалиться и набить шишку. С двумя – более надежно и устойчиво.

– Почему молчишь? Что за болячка приклеилась?

– Абуляция…

– Да ладно гнуть-то. Онанизм что ли? Приятственная болезнь, только гляди не переусердствуй, запросто откинешь копыта.

– Абуляция не онанизм, – Иван показал книжку, перелистал ее, нашел нужное место. – Послушай. Все сходится. «Начало расстройства часто бывает в подростковом возрасте, когда суб»ект отдаляется от ядра семьи и пытается установить независимость и собственную ценностную систему". Понимаешь, СОБСТВЕННУЮ!

– Ну и что? Нормальная реакция нормального человека. Только больно уж закручено.

– Какая там нормальная? Послушай дальше. «Подросток не в состоянии эффективно использовать интра-психические и социальные моратории, выдвигаемые обществом, и не может достигнуть эго-идентификации в том смысле, как это понимает Эриксон.». Здорово сказано, а?

Во время кавказской бойни, на которой молоденький срочник пожертвовал чеченам обе свои ноги, их взводом командовал такой же молодой лейтенантик. Так лихо закручивал, что солдаты рты раскрывали. Только лейтенант уснащал свои «лекции» сплошными матюгами, привычно сочетая их с научными терминами.

В книжке Ивана – нечто подобное. Только без мата.

– Сплошная абракадабра! – со знанием дела поставил диагноз Женька. – Чушь возведенная в третью степень и помноженная сама на себя… Кстати, Эриксон – типчик, который что-то придумал в телефоне?

– Совсем другой. Известный психиатр.

– Эго, фиго… Надо ж такое придумать. И как этот «другой» действительно разбирается или вешает лапшу на уши?

– Об этом не написано… Вот еще! «В частности, отмечается путаница и амби-валентность относительно долгосрочных целей, сексуальности, выбора карьеры, моральности, паттернов дружбы и благожелательности к ряду близких людей»… Как тебе?

– Во муть! Цели-то ясны и понятны – и долгосрочные и ближайшие. И что касается сексуальности, тоже дошло. Остальное – переливание из пустого в порожнее. Бред какой-то. Наверно, автор голову ушиб, вот и мозги встали неправильно…

Минут десять Женька изощрялся в ругательных сравнениях. Матерщины избегал – все же беседует с мальцом, не стоит травмировать его неокрепшую душу – но выражение типа «фрайер вонючий», «щипач дерьмовый» выстреливались целыми очередями.

Иван терпеливо ожидал, когда оппонент иссякнет, выискивал в тексте наиболее доказательные места.

– Кончай ругаться! Лучше еще послушай. «Эти конфликты переживаются как непримиримые аспекты своего ъя», которое подросток не в состоянии интегрировать в связанную тождественность. Подростка одолевают тяжелые сомнения, чувство изоляции и внутренней пустоты, нарастание негативного отождествления.". Сильно сказано! Все сходится. И про негативное отождествление, и о тяжелых сомнений…

– Ни черта не сходится! – с несвойственным ему озлоблением закричал инвалид. – Как-то я из-за сыпи на морде зашел в кождиспансер. Там на стенах развешаны описания симптомов разных венерических заболеваний. С картинками. Представляешь? Читаю первое, пятое, десятое, разглядываю разные шишки и язвы. Ну, все сходится – точь в точь. И краснота, и сыпь. Неужто подхватил венеру? Когда, на ком? Ведь я нецелованный даже – не успел… Естественно, рысью – к доктору. Тот поглядел – успокоил: не венера и не СПИД… А ты расхныкался…

– Не успокаивай. Чувствую – болен!

– Ну, если чувствуешь… Как собираешься лечиться?

– Здесь тоже сказано о лечении. Умная книга. Сейчас найду… Ага, вот – целый раздел. Лечение.

– Гляди-ка, и рекомендации имеются? Круто! Молоток твой Эдисон!

Женька скептически покривился. Судя по закрученным и малопонятным симптомам, ни таблетки, ни микстуры больному не помогут. Остается одно – переселиться в психиатричку. Может быть, на всю оставшуюся жизнь. Ему до того стало жалко мальчишку – хоть волком вой, хоть рыдай навзрыд.

– Слушай. «Предпочтительным видом терапии является применение методов, в которых разрешается развитие переноса в контексте контролируемой регрессии без удовлетворения или инфантилизации больного.». Понял?

– Так, с пятого на десятое почти усек. Тяжелый случай, ничего не скажешь… Наверно, Жванецкий написал книгу? Больно уж смахивает на его юмор. Черно-белый.

– Нет, не Жванецкий. Каплан и Дж. Садок. Тоже – знаменитости. Будто подсмотрели у меня какие-то отклонения…

Женька не выдержал – вскочил, возмущенно замахал руками. На подобии ветряной мельницы.

– Херня все это, наукообразная херня! Авторы, небось, загребли за нее миллионы баксов. Ради этого и старались. Плюнь и разотри! Лучше катайся на велике, чем симптомы выискивать… Дребанные одуванчики – вот в них контекст регрессии. Корчевать их – полный психоз, помноженный на требования Лизы. Нормальный человек на это не способен.

– К чему ты так разорался?

– Наверно, тоже болею, блин, всякими регрессиями.

Иван чуть заметно улыбнулся.

– Тогда посидим, покурим. Два психа…

Спокойно покурить и пооткровенничать не получилось – помешала выглянувшая из окна Лиза. Она не обрушила на бездельников лавину упреков, не понесла их по рытвинам и ухабам обвинений – просто посмотрела. Но в этом взгляде была такая горькая обида, такое недоумение, что Женька вскочил и, поругиваясь, бросился к оставленной газонокосилке.

Иван помедлил, полистал книжку, потом бережно положил ее и пошел к уже вкалывающему на полную катушку другу. Подставлять плечо.

Ни Кирсанов, ни Женька не знали, что неподалеку, за горизонтом уже сгущаются тучи, громыхают грома, полыхают молнии. Правда, все это пока не касается их – нацелено на Лаврикова…

Ессентуки трудился сразу по двум направлениям. Официально – владелец престижного ресторана, он одновременно торговал… информацией. Самым дорогостоящим сейчас «товаром». Особенно, в предвыборной компании.

Скажем, понадобится кандидату в депутаты, в губернаторы или – в градоначальники свалить своего конкурента: обвинить его во всех смертных грехах, желательно – мотивировано, максимально правдиво, поставщик компромата – тут как тут. Чего изволите? Обвинение в гомосексуализме, баловстве с наркотой или – неуплата налогов? Платите и получайте. С фактами и фактиками, именами свидетелей и сработанными умельцами «картиночками».