Текст книги "Квантонавты. Пятый факультет"

Коля смотрел на пламя горелки, стоявшей на тумбочке в центре комнаты. Кровати были сдвинуты к центру, и все четверо квантонавтов, в трусах и майках, сидели, укрывшись простынями, на своих постелях и разговаривали.

Процедура принятия новичка в комнату оказалась несложной. Коля повторил вслед за Цыремпилом вслух отрывок из «Моби Дика», который тут же забыл (что-то про заповедные воды и дикие берега), его торжественно три раза обрызгали из лабораторного пульверизатора водой, заряженной против демонов невежества, затем Петя погасил свет и поджег горелку, которая, как он объяснил, символизировала свечу, а свеча во тьме, как он объяснил секундой позже, это древний символ науки. Газовую горелку Цыремпилу достать оказалось проще, чем свечу, к тому же на ней можно было греть железную кружку с чаем и поджаривать кусочки зефира, которые Пашка выпросил заранее в столовой.

– Так, пока Коля думает, что он хочет спросить, быстренько по нашим делам, – сказал Пилигрим. – Цырс, что в вашей группе, продвинулись?

– Стена, – степенно ответил черепановец. – Бетон. Никто нам вживлять роботов никому не даст, по крайней мере в школе. Даже себе нельзя. Ни под кожу, ни в органы, ни тем более в мозг.

– Говорил же тебе.

– Надо было проверить, – сказал Цыремпил. – Так что работа будет у нас пока теоретическая. Планируем завтра засесть в библиотеку и вытащить всю информацию по этике и праву. И нужны еще колмогоры. И сами они нужны, и их энергия, и машинное время.

– Скинь мне тезисы, может, кого посоветую. Этика… м-м-м, ладно. Пашка?

– Сегодня сдал «карцер» по математике за полугодие, – скромно сказал Пашка.

– Ого! – одновременно сказали Цырс и Пилигрим. – Красатуй Красатуич! В таблице уже видно?

– Не смотрел.

Цыремпил было полез в планшет, но Петя его остановил:

– Завтра посмотрим с утра, порадуемся. Теперь Коля.

– Он молодец, кстати, – сказал Пашка. – Догадался, что я его отвлекаю.

– Потому что из тебя конспиратор как из зефира пуля! – фыркнул Цыремпил.

– Но-но, тихо там, старичье!

Коля подождал, пока наступит тишина, и спросил:

– А почему десятиклассники живут отдельно?

– Хм… – произнес Петя и почесал переносицу. – Как бы тебе сказать. Ну, во-первых, они реально взрослые какие-то. А со взрослыми жить вместе – это вешалки. Бесят. Во-вторых, если говорить физически, то у них квантовая неопределенность, потому что они скоро выпускаются.

– То есть мы знаем их импульс, но не знаем координат? – спросил Цыремпил.

– Или наоборот, – кивнул Пилигрим. – Вот он вроде тут сидит, а мыслями где-то в Дубне уже или Новосибирске.

Пашка вскочил на кровати и простер руку в величественном жесте.

– Они уже не принадлежат школе, – торжественно сказал он. – Они принадлежат… – Он сделал трагический вдох. – Вселенной.

Цыремпил прыснул, и вся комната покатилась со смеху. Коля смеялся тоже, хотя не совсем понимал, почему ему так смешно.

– В этой школе, – говорил Петя Шоноев, по прозвищу Пилигрим, – ты варишься сразу в нескольких кастрюлях, понял-нет? То есть ты и ученик, и лаборант, и спортсмен, и ученый, и жилец в комнате.

– То есть ты и суп, и котлета, и чай, – заметил Цыремпил Раднаев. – «А разнообразие – это залог развития» – так говорит великий Тоцкий.

– А почему он такой злой, этот ваш Тоцкий? – спросил Коля.

– Он не злой, – ответил Пилигрим, – он хочет быть злым, это другое.

– Хуже или лучше? – уточнил Паша Говорков.

– Просто другое, – твердо сказал Петя. – В конце концов, может быть, такое его поведение дает ему больше времени и энергии на его работу. И вообще, он тоже из этой комнаты, если кто забыл…

Дальше говорили, что участвовать надо везде, где только можешь. Как это «зачем»? Во-первых, так ты возьмешь от школы максимум – а школа очень много может тебе дать. Во-вторых, среди комнат идет соревнование; вон Пашка «карцер» сдал за полгода вперед, это нам сразу баллы в плюс. В-третьих, Егора Семеновича нельзя подводить. Он в нас верит.

– Егора Семеновича? – переспросил Коля, неожиданно почувствовав что-то вроде ревности. – Моего куратора?

– Да, Егора Семеновича, – подтвердил Пашка. – Он и мой куратор, и Цыремпила, и Пилигрима.

– Ну всё, отбой! – распорядился Пилигрим. – Завтра скинешь контакты.

Коля начал устраиваться в своей кровати.

«А ничего вроде школа, – подумал он. – Не забыть завтра маме позвонить и папе, конечно… Первый день как будто получился хорошим. А завтрашний будет еще лучше», – решил Коля, повернулся на правый бок – и вспомнил.

– Погодите, еще вопрос, – сказал он громким шепотом. – Я сегодня видел какого-то дядьку в шляпе и в очках, и он…

– Ух ты! – восхищенно сказал Цырс. – Он Бубу видел!

– Кто это? – спросил Коля в потолок.

– Это, брат, Булат Баирович, собственной персоной, – мощно зевнув, сказал Пилигрим. – Ходячая тайна школы. Скоро узнаешь. Всё, спи!

Коля уже проваливался в глубокий сон.

Часть вторая
Скольжение как точная наука

А что, собственно, позволено Юпитеру?

Поговорка, превращенная в вопрос

– Даже интересно-о, – протянул Андрей Маковской. – Нет, пусть расскажет, о чем он думал.

– Зачем? – спросил кто-то негромко. – Типичный ведь образец реликтового мышления.

Коля молчал. Поступок его, еще три часа назад казавшийся таким простым, логичным и необходимым, под взглядами членов Совета факультета Колмогорова постепенно мутнел и утрачивал свою ясность.

– Нет, горцы… – вздохнул Кеша Кычаков. – Так не пойдет. Пусть командир отряда расскажет, как это было. Давайте оперировать фактами.

Все посмотрели на худенького восьмиклассника, и никто ничего не сказал.

Коля в свою очередь посмотрел на сидевших в отдалении Настю и Егора Семеновича. Куратор сидел с каменным выражением лица, а Кармен медленно вела прищуренным взглядом по присутствующим, будто бы стараясь их запомнить. Коля поспешил отвернуться, чтобы не встретиться с ней глазами.

Встал сидевший в углу класса Денис Тоцкий.

– Можно с места?

– Можно, – грустно сказал Маковской.

Тоцкий помолчал и, набрав в грудь воздуха, начал:

– Наш сводный отряд на разводе получил задание – убрать лесопарковую зону возле летнего спортивного ядра. Подготовка к зиме и тому подобное…

Летнее спортивное ядро представляло собой стадиончик, вынесенный метров на сто от учебных корпусов. Поле для футбола-юнифайта, тартановый круг на пять дорожек, сектор для прыжков, волейбольная площадка, трибуны-скамейки на триста мест, раздевалка, летний душ.

Зачем так далеко, Коле объяснили просто: мы же бегаем, орем.

– Значит, так, – сказал Денис. – Каждому по сектору, разбиение по секторам и задания я вам скинул. На каждого выходит по три-четыре гектара. Вот… – Денис кивнул на тачку подле себя. – Мешки, топоры. Разбирайте и пошли.

Коля посмотрел на своих товарищей. Никого из них, кроме Насти и Дениса, он не знал: все были из разных классов, с разных факультетов и разного возраста. Два мальчика и три девочки. Плюс Денис.

А товарищи уже разбирали с тачки топоры и мешки, смотрели в коммы и уходили каждый в свой сектор. Коля вздохнул, взял топор, мешок и достал из кармана комм. Его сектор был на западной стороне ядра. И Коля, не торопясь, побрел, на ходу читая с комма задание.

Задание было несложное. Очистить сектор от неорганического мусора, произвести по мере возможностей обрезку сухих веток, на деревья не залезать (этот пункт был выделен красным и снабжен двумя восклицательными знаками), собранный мусор уносить к мусоросборнику. Коля посмотрел по карте: от его сектора до мусоросборника выходило около полутора километров.

Стоял отличный сентябрьский день, какие в Бурятии не редкость. Небо – насыщенного голубого цвета; над горизонтом крадется пара несолидных белых облаков, а воздух прозрачен и неподвижен; солнце греет уже не так щедро, как летом, но все еще способно одарить последним ласковым теплом ранней осени.

Короче говоря, общественно-полезным занятиям погода способствовала слабо.

Коля ходил бессистемно по своему сектору, собирал мусор, которого, к его удивлению, оказалось не то чтобы много, но больше, чем можно было ожидать. Впрочем, для себя Коля нашел объяснение достаточно быстро: летние пикники были популярны среди улан-удэнцев[16]16
  Улан-удӭнцы – жители города Улáн-Удӭ, столицы Республики Бурятия.


[Закрыть], а лес возле Соснового Бора был таким аккуратным и ухоженным – идеальное место для пикников. И, надо полагать, не все любители летнего отдыха на природе уносили свой мусор с собой.

Так что уже через час у Коли набралась половина мешка. Мусор был нетяжелый, но тащить мешок было неудобно. Вдобавок мешал топор, которым Коля воспользовался всего-то пару раз.

Но сильнее всего мешало ощущение несуразности всего происходящего.

Вчера была буза, скотч в лаборатории, Настя, новые знакомые, а сегодня… с утра русский, математика, физкультура.

Словно это обычная школа.

А сейчас и вовсе – уборка территории. Как будто в Школе квантонавтов больше нечем заняться.

«Да я в лаборатории должен быть, а не мусор собирать!» – с внезапной злостью подумал Коля. Правда, дальше мысль его не пошла. Что он будет делать в лаборатории – это Коля представлял пока смутно.

По закону подлости ровно в тот момент, когда его мешок почти заполнился, Коля наткнулся на кучу. «Ох ты ж! – подумал он с неудовольствием. – Надо же, кто ж это так нагадил?» Он наклонился и стал рассматривать мусор детальнее: пластиковые бутылки, обрывки салфеток, картона, тряпок, одежды, обуви, ярких пластиковых упаковок, полиэтиленовые мешки разной степени изорванности, остатки еды… Любопытно… очень любопытно…

Лишь затекшие ноги вернули его в реальность: Коля обнаружил себя сидящим на корточках перед кучей в каком-то оцепенении. В голове была звонкая пустота, он встал, огляделся, будто не понимая, где он находится. Еще раз посмотрел на кучу мусора перед собой. Затем еще раз огляделся и вытащил топор…

– … и увидел, как он закапывает мусор в противопожарную борозду, – закончил Тоцкий спокойно и презрительно. – Всё.

И сел.

– Как – закапывает? В смысле, чем закапывает? – удивился Кеша.

– Топором, – хмуро сказал Коля. – Землю в канаве рыхлил топором и руками кидал на мусор.

Стало тихо.

– Личинка, – пробормотал кто-то. – Протоплазма.

Снова стало тихо.

Коля стоял посреди комнаты, а на него смотрели девять пар глаз. Девять мальчишек и девчонок – самых обыкновенных, разного возраста, с разных классов, и только глаза у них были необычные. Такие серьезные и требовательные взгляды у мальчишек и девчонок бывают нечасто, не всегда.

От этих взглядов Коле было не по себе. Сейчас он не мог объяснить ничего, потому что сам не понимал, что именно произошло, но ясно было одно: даже если бы он и попытался, никто бы его не понял. Поэтому Коле очень хотелось затолкать руки в карманы и выкинуть что-нибудь этакое – сплюнуть, например, но сделать такое не позволяло вполне уже оформившееся знание, что здесь и сейчас это будет выглядеть глупо. Особенно при Насте и Егоре Семеновиче.

В глазах уже пощипывало от безнадёги, но он продолжал смотреть на висевший на противоположной стене портрет серьезного человека с усиками, в очках-велосипедах и бессмысленно перечитывал раз за разом подпись к портрету: «Макаренко, Антон Семенович».

– Ладно, – разорвал наконец тишину Маковской. Он снял очки и начал протирать их носовым платком. И все смотрели на него, пока он протирал их и водружал себе на нос. – Алтаев, ты выйди пока. Егор Семенович, вы же знаете правила, так что вас я тоже попрошу. Настя, ты наблюдатель от мальков, так что сиди.

Коля вышел в коридор. Подошел к окну. За окном было все то же самое. Сосновый лес, солнечный сентябрьский день. Сзади чуть слышно скрипнула дверь. Подошел куратор и молча встал рядом.

Было паршиво, все было ясно, и говорить было не о чем.

Но все же…

– Егор Семенович, – все так же глядя в окно, сказал Коля, – а почему вы молчали?

– Не имел права говорить, – сухо сказал Егор Семенович. – Совет – это орган самоуправления, куратор там может лишь присутствовать. Без права голоса. И потом… – здесь Егор Семенович коротко покосился на него, – очень трудно защищать человека, который не хочет думать.

Коля некоторое время усваивал услышанное. Усвоив – оскорбился.

– Почему это я не думаю?

– Откуда я знаю – почему? – усмехнулся куратор. – Может, воспитали тебя не так, может, не умеешь, а скорее всего – не хочешь.

– Почему это я не хочу?

Егор Семенович в ответ лишь плечами пожал.

«Да, – подумал вдруг Коля отчетливо, – это будет рекорд. Полтора дня».

– Егор Семенович, меня выгонят? – прямо спросил он.

Куратор отчего-то с удивлением посмотрел на него, но ответить не успел. Дверь класса открылась, и оттуда высунулась Кешкина голова.

– Зайдите, пожалуйста, – хмуро сказал Кешка, не глядя на Колю.

И сердце Колино упало куда-то в пятки. Ему вдруг вспомнилось читанное в какой-то книге выражение «шел не чуя ног». Тогда оно показалось ему несколько завиральным – как это можно не чувствовать собственных ног? Но теперь он мог бы подтвердить: да, такое бывает, бывает, что ты идешь на плаху, которую сам же себе и соорудил, на ногах, которых не чувствуешь совершенно.

В классе стояла тишина, которая Коле показалось гробовой. Вслед за ним в класс протиснулся Егор Семенович и снова сел рядом с Настей.

– Значит, так… – Андрей говорил с неохотой.

– Андрей, – тихонько сказал Тоцкий.

Маковской посмотрел на него, и Тоцкий глазами указал на портрет Макаренко.

– Ах да… – спохватился Маковской. Голос его набрал твердость: – Алтаев, выйди на середину комнаты.

Коля огляделся. На него смотрели все. Смотрели и ждали, когда он, Николай Алтаев, выйдет на середину комнаты, и отказаться от этого предложения не было никакой возможности. Ни у кого в мире не хватит наглости на такое.

И Коля вышел на середину аудитории, ближе к доске.

«Отец расстроится», – подумал он.

– Алтаев, – сказал Андрей Маковской. – Хотя это и в первый раз, но с учетом контекста проступок твой слишком уж… симптоматичен. Нам придется на месяц дать тебе дополнительного куратора. От факультета. Мы решили, что это будет Кешка… Иннокентий Кычаков. (Кеша коротко посмотрел на Колю.) А сейчас ты должен проинформировать о решении Совета администрацию школы, то бишь Казимира Яковлевича, и после можешь быть свободен. Егор Семенович, Денис, спасибо, что подошли. Переходим ко второму вопросу. И давайте побыстрее, полчаса уже возимся.

Когда они вышли из класса, где заседал Совет факультета Колмогорова, Коля чувствовал себя странно. В голове у него как будто звон стоял, и было ощущение, что его словно обманули: должны были расстрелять, но отпустили. И вроде должно было наступить облегчение, но его не было.

Тоцкий тут же глянул в свой комм, поспешно попрощался и, еще раз одарив напоследок Колю своим недобрым взглядом, скорым шагом покинул их.

Егор Семенович машинально сказал Денису «до свидания». Основное внимание он сосредоточил на своем подопечном, нахмурил лоб, будто подбирая слова. Коля встал, мрачно приготовившись слушать. Из аудитории вышла Настя и, коротко взглянув на обоих, быстро пошла по коридору прочь.

– Коля, у тебя сейчас что? – спросил Егор Семенович подчеркнуто нейтрально.

– Я сейчас должен к директору идти. А вообще у нас до семи написано «семинары».

– А ты пока с группами не определился?

– Нет.

Егор Семенович некоторое время не мигая смотрел на Колю.

– Я определюсь, – сказал Коля, заторопившись под этим взглядом. – Я просто пока не знаю, как это делается, но я обязательно…

– Это само собой, – сказал Егор Семенович. – Я имею в виду, ты можешь не определиться до конца года, но определяться тебе все-таки надо. Улавливаешь?

– Улавливаю.

– То есть сейчас ты вроде как без дела болтаешься. Ладно, пойдем, проводишь меня. У меня, в отличие от тебя, есть еще занятия.

Они шли к лабораторному корпусу, и Коля все ждал, когда же наконец Егор Семенович начнет его ругать. Но куратор все так же шел молча, ожидание экзекуции постепенно становилось нестерпимым, и в конце концов Коля не выдержал.

– Егор Семеныч… Это что – всё? А что мне директор сделает?

Егор Семенович вопросу не удивился.

– Хм… директор. А что он тебе сделает после совета? Совет, брат, это хуже, чем директор.

– Почему?

– Потому что они моложе, а значит, безжалостнее, потому что Казимир Яковлевич старше и знает больше и всяких мальков повидал за десять лет. И потом, не забывай: вы же все в подавляющей массе логики и в рассуждениях своих готовы идти до конца. А в области этики это, брат, порой в такое выворачивается…

Егор Семенович вздохнул.

Некоторое время они опять шли молча.

Возле лабораторного корпуса куратор остановился.

– И что мне делать? – спросил Коля.

– Иди к директору, а пока идешь, подумай над тем, что произошло. Больше я тебе пока ничего посоветовать не могу. Если думать не будешь, тебе здесь делать нечего.

– Здесь – это в школе? – зачем-то уточнил Коля.

– Смотри шире! – усмехнулся куратор. – В этой стране. Или даже в этой Вселенной.

И ушел в лабораторный корпус.

Коля некоторое время смотрел ему вслед, размышляя.

«Хорошо, – решил он наконец. – Сначала к директору».

В коридоре главного корпуса Коля обогнал мужчину, в ком не без удивления узнал типа в шляпе, с которым имел короткий разговор накануне вечером. «Буба, Булат Баирович, главная тайна школы», – вспомнил он.

– Здравствуйте, Булат Баирович.

Булат Баирович остановился, коротко кивнул и посмотрел на Колю поверх очков-велосипедов.

– А-а… – сказал он без особых эмоций. – Здравствуй, Николай. Ты тоже к директору?

И пошагал дальше, вежливо замедлившись. Коля пристроился рядом и через пару шагов спросил:

– Скажите, а как вы узнали, что я попаду к директору?

Булат Баирович еще раз посмотрел на него и сказал:

– Некоторые знания и способность к обобщению. На обыденном уровне это называется опытом, – сказал он без улыбки. – Плюс телепатия и ясновидение.

Коля мрачно кивнул.

– Понимаю. Как только вы меня увидели, вам все стало ясно. То есть я по-другому бы и не поступил?

– Вообще-то нет, – сказал Булат Баирович. Он поднял глаза к потолку, рассуждая. – Всегда можно по-другому. И на больших отрезках получаются настолько разные вещи, что ой-ой-ой.

– Это да, – еще мрачнее сказал Коля. – Я сегодня понял, что я разная вещь. Неприятное исключение.

– Это вы зря, молодой человек, – спокойно ответил Буба. – Я бы даже сказал больше: для определенного варианта реальности твое поведение, осуждаемое здесь, было бы нормой, а исключением стали бы те, кто тебя осуждают.

– Хм… – сказал Коля. – Вы же не знаете, что я натворил. Или знаете?

– Это совершенно неважно, – сказал Булат Баирович. – Вопрос на самом деле в другом: захотел бы ты сам жить в таком мире? Где все действуют как ты?

Коля признался, что не уверен. Он хотел добавить, что надо бы сначала понять, почему они так действуют… но не стал.

– Вполне откровенно, – кивнул Булат Баирович. – Но открою тайну: на самом деле и ты, и почти все остальные здесь – это исключения.

– Ну нет, – сказал Коля. – Разве бывает целая школа исключений?

– А разве я говорил о школе? – спросил Булат Баирович. – Я вообще-то говорил о целой стране, если не мире.

– Мир-исключение, – сказал Коля, подумав. – Похоже на фантастику какую-то.

– У-у… – сказал Буба. – Исключения – это не фантастика, а обыденность. Поживите с мое, молодой человек, и вы поймете всей своей уже изрядно потертой к тому времени кожей, что реальности творятся именно из исключений, которые становятся правилами, из которых опять находятся исключения…

Они подошли к приемной. Коля устремился вперед, чтобы открыть дверь старшему, но едва не получил в лоб: дверь распахнулась, оттуда вышла Настя и они чуть не столкнулись. Настя одарила его коротким взглядом, сказала Булату Баировичу «Здрасьте» и упорхнула. «Что это она тут делала?» – смутно подумал Коля и увидел, что Буба придерживает для него дверь, приглашая за собой.

Анна Ильинична щелкала клавишами за своим столом и не обратила на них никакого внимания. Казимир Яковлевич говорил с кем-то по видеосвязи: из полуоткрытой двери его кабинета доносились голоса с характерно искаженным тембром. Булат Баирович вежливо кивнул Коле, прощаясь, и вошел без стука к директору, плотно прикрыв за собой дверь. Голоса пропали.

Коля поискал глазами, куда бы сесть, и увидел планшет, прижатый стоймя к стене ножкой стула. «Настя забыла, растяпа!» – сразу понял он. Коля взял планшет и положил к себе в сумку, придумывая, что бы сказать этакого, когда будет отдавать ей.

Анна Ильинична посмотрела на Колю, кивнула вопросительно на дверь Казимира, мальчик кивнул ей молча в ответ, и тут у него неожиданно засвербело в носу, и он чихнул – точь-в-точь как папа, от всей души, с аппетитом, но прикрывшись ладонью. Анна Ильинична вздрогнула и уронила что-то со стола, затем посмотрела на Колю осуждающе.

– Это кто еще там, Аня? – раздался голос Казимира Яковлевича по громкой связи. – Будьте здоровы, что ли. И заходите.

Коля открыл дверь и в первую секунду даже не понял, почему он стоит столбом, затем до него дошло: в кабинете директора не было Булата Баировича! И другой двери тоже не было.

Коля посмотрел на окно и спросил:

– А-а… где Булат Баирович?

Казимир Яковлевич, отодвигавший по стене экраны в сторону от стола, очень удивился:

– Если честно, понятия не имею. Ты за этим сюда пришел?

Коля обернулся к единственному свидетелю – Анне Ильиничне, но та посмотрела на него столь выразительно, что любой дурак бы понял, что исчезновение Булата Баировича – это вовсе не проблема, в отличие от секретарского графика, не оставляющего никаких возможностей для личной и культурной жизни. И снова защелкала клавишами. Коля постоял с открытым ртом, затем все-таки совладал с собой и сказал севшим голосом:

– Я на Совете факультета был.

– Уже? – весело поразился Казимир Яковлевич, садясь обратно за стол. – Да это, пожалуй, рекорд.

– В общем, у меня месяц будет куратор от факультета.

– Да-да, я в курсе, мне уже сообщили. – Директор рассеянно ткнул пальцем в свой планшет несколько раз и кивнул ему.

В дверь просунулась голова Татьяны Алексеевны.

– Казимир Яковлевич? – громко спросила она.

– Заходите, Татьяна Алексеевна, – сказал директор. – Ты, Коля, иди.

И только выйдя из приемной, Коля подумал: «Кто это, интересно, ему сообщил?»

Но времени не было: надо было торопиться.