Текст книги "В толще воды"

II

14

Четверг, 3 декабря, 11:49

Сэм Бергер просматривал видео в пятнадцатый раз, но на сегодня – в первый. Фильм закончился, Сэм продолжал смотреть на экран – черный, за исключением нескольких пятен непонятного происхождения. Может быть, отпечатки его пальцев? Возможно, он накануне коснулся пальцами экрана, сам того не сознавая? Или капли пота?

Брызги холодного пота?

Три ужасных дня назад они расстались с Августом Стеном в гавани Нюнесхамна.

Выстрел в грудь. Из его, Бергера, собственного пистолета. Карстен хотел его кастрировать. А потом эта скотина похитила своего бывшего шефа Августа Стена и привязала его к стулу в подвале – тихо, не выдавая себя, без каких-либо объяснений.

Как это все связано между собой?

И почему начальник отдела СЭПО в этой щекотливой ситуации обратился именно к нему, Сэму Бергеру? Если у Стена была возможность сообщить внешнему миру о своем положении – переслать по электронной почте фильм, хоть и при плохом сигнале и снятый на микрокамеру, – почему он не проинформировал высшее руководство СЭПО? Почему не попытался инициировать глобальный розыск? Почему не оповестил полицию, военных, прессу, кого-нибудь еще? Нет, он извлек эту малюсенькую камеру бог знает из какой части тела и переслал видео Сэму Бергеру и никому больше, – человеку, находящемуся в розыске, скрывающемуся в полной изоляции, а значит, тому, кто меньше всего мог помочь Стену в этой ситуации. Сброшенному с трона и чуть не кастрированному бывшему полицейскому. Почему, черт возьми?

Что вообще происходит?

Сэм не мог спасти его, Стен должен был прекрасно сознавать это. Значит, то, что хотел рассказать Стен, важнее его собственной жизни. И рассказать об этом было необходимо именно Бергеру.

Или же Август Стен думал, что только Бергер и никто иной мог спасти его?

В любом случае, видимо, чрезвычайно важно было, чтобы этот рассказ попал напрямую к Бергеру. И теперь Сэм Бергер пытался понять почему.

В рассказе не было ничего, что объясняло бы выбор адресата, ничего специально для него. Большую часть истории отношений между Стеном, Гундерсеном и Пачачи Бергер уже знал.

Юный Стен завербовал молодого Гундерсена, об этом Бергер догадался. Он знал также, что Стен перевез Пачачи в надежное место, спас его от крота до того, как крот был раскрыт. Крот, в свою очередь, похитил дочь Пачачи Аишу. Скорее всего, он шантажировал Пачачи, заставляя его молчать обо всем, что ему известно о разветвленной сети джихадистов в мусульманском мире. Иными словами, стране угрожала повышенная опасность, в любой момент мог произойти «самый крупный теракт в истории Швеции».

Если Август Стен так предан своей стране и своей работе, как предполагает Бергер, то на карту поставлено очень многое. Действия Карстена могут погубить множество шведов. Карстен продал свою родину. И в Швеции вот-вот произойдет нечто ужасное.

Значит, дело серьезное. Внезапно странная попытка отстрелить ему яйца предстала перед Бергером совсем в другом свете. Очевидно, Бергер играл решающую роль в игре, контуры которой он только угадывал. Стен сказал, что его видеозаписи можно посылать лишь небольшими порциями – значит, почтовая программа микрокамеры не способна пересылать крупные файлы, она автоматически делит файл на несколько более мелких, следовательно, существует вероятность, что они будут приходить по одному по мере того, как в подвале будет появляться сигнал 3G или 4G. Неизвестность делала существование на этом отдаленном терзаемом ветрами острове совсем невыносимым.

Зачем Бергера поместили сюда?

И что будет теперь, после похищения Стена?

Что задумал этот изверг Карстен?

И кто он такой?

Бергер наклонился поближе к компьютеру. Все-таки ему удалось проникнуть во внутреннюю сеть СЭПО. И хотя его пальцы были в сто раз менее ловкими, чем у Молли, он может попытаться идентифицировать Карстена и выяснить, кто же он такой. Что, возможно, поможет ему спасти начальника отдела СЭПО Августа Стена. Ведь разве не было полученное видео скрытой мольбой? Криком о помощи?

Но почему? Бергер никогда не был приближен к СЭПО, он работал обычным инспектором уголовного розыска полиции Стокгольма, хотя и на «особом служебном положении», но почему, черт возьми, он вдруг стал такой важной персоной для СЭПО?

Бергер нырнул в воды службы госбезопасности и тут же оказался в толще воды.

Не понятно было, где верх, а где низ. Что значит вперед, а что – назад. В ходе двух предыдущих дел – если их можно назвать делами – электронными системами и архивами СЭПО всегда занималась Молли Блум. А теперь он вынужден заново учиться плавать. Или хотя бы определять, где верх, а где низ.

Он выпустил маленький пузырик воздуха, проследил за ним взглядом, выбрал нужное направление, попробовал плыть. Начал потихоньку понимать, как это делается.

Эта система довольно сильно отличалась от обычной полицейской, и когда Бергеру удалось наконец нормально сформулировать запрос, тот не дал результатов. Имя Карстен нигде не встречалось.

Ладно, вполне ожидаемо; все-таки Карстен принадлежал к ближайшему кругу Августа Стена, был его правой рукой, так что ничего удивительного в том, что его имя засекречено, нет. Если быть откровенным, то Бергер точно не знал, Карстен – это имя или фамилия. Вроде звучит как-то по-датски?

После нескольких слепых маневров Бергер нашел выход в более глубокие слои интернета, с массой внешних ссылок на самые потаенные уголки сети. Он запустил поиск и понял, что это займет довольно много времени.

Пора подвести промежуточные итоги.

Есть ли хоть какая-то возможность узнать, где сидит Август Стен? По видео ничего не скажешь – подвал как подвал. Кроме вмонтированного в пол железного стула с кандалами. Ничего из сказанного Стеном также нельзя даже отдаленно назвать зацепками. Его схватили у здания полиции, а очнулся он уже в подвале, никакого преступника в глаза не видел.

Тупик.

Итак, Карстен. Что известно Бергеру? Он с ним пару раз встречался, прямо в последнюю неделю перед его разоблачением. Впечатления? Первое – невероятно толстые линзы очков. Почему он оставил их в квартире в Тенсте? Все, что было в той квартире, – символы, специально оставленные знаки. Значит, Карстен вряд ли забыл очки. Учитывая, что они лежали на томике Шекспира, можно предположить, что в данном случае очки – призыв прочесть текст. Но как-то слишком банально получается; понятно, что СЭПО откроет книгу на заложенной странице. Слишком явные намеки – не в стиле Карстена. К тому же это, скорее всего, дорогие очки, выполненные по специальному заказу, они необходимы человеку с его болезнью. Такими очками не разбрасываются только для того, чтобы указать на книгу, которую в любом случае откроют, изучат, прочтут.

Возможно, очки указывают сами на себя. Что, если Карстен хотел сказать, что их время прошло, что он сбросил очки, как ящерица сбрасывает кожу?

Что слепота уже близко.

Но зачем ему это говорить?

Бергер продолжил путешествие по просторам памяти. Вспомнил безумную поездку в аэропорт Арланда с Карстеном на переднем пассажирском сиденье и Сэмом и Ди сзади. Целеустремленный Карстен, который, к тому же, продолжал рассылать инструкции им обоим уже в глуши. Который делал все возможное, чтобы на расстоянии руководить освобождением Молли Блум.

А потом приехал туда и застрелил убийцу из бывшего служебного пистолета Сэма Бергера.

Бергер попытался усмирить гнев и мыслить логически.

Но никакой логики не прослеживалось.

Август Стен сказал, ♂ и ♀ – что это, черт возьми, могло значить?

Следующий шаг. Квартира в Тенсте. Тщательно продуманная приманка. Идеальный тайминг. Даже пчелки в квартире зажужжали в нужный момент, чтобы привлечь внимание Бергера. To be, or not to be. Вот черт.

А остальное? Конверт. Цитаты.

Шекспир: «Some say the bee stings: but I say, ‘tis the bee’s wax; for I did but seal once to a thing, and I was never mine own man since».

Сцена.

Вот слово, которое он искал. Крыша дома оказалась сценой, где разыгралось действие, отражающее первую цитату: Карстен больше не принадлежал самому себе. Он подписал контракт, лишившись тем самым свободы.

Что за контракт?

И как он связан с андалусскими девушками – like the Andalusian girls?

Андалусия. Южная Испания. Картинка в квартире Карстена, ульи, желтые холмы, ослики, Гибралтарская скала вдали. «Как андалусские девушки».

Почему Андалусия так важна в этом контексте?

Бергер устал от беспочвенных догадок. Он резко встал и направился в спальню. Шторм не утихал. Огромные темные волны, казалось, поднимались из самых глубин, порывы ветра били в окно. Каждый раз, когда буря усиливалась, у Бергера создавалось ощущение, будто хрупкое окошко, отделяющее его от внешнего мира, вот-вот улетит куда-то в космос.

Бергер всматривался в удивительную декабрьскую тьму. Видимость – не больше нескольких метров. Даже моря толком не видно, вообще никакой воды, кроме той, что обрушивалась на его дом вместе со сломанными ветками и другим мусором.

И все же было очевидно, что это только начало.

Буря окружала его неприступной стеной, как бы подчеркивая его жалкое положение узника. Если человек, который отправил его сюда, единственный, кто знал о его местоположении, теперь выбыл из игры, то неужели Бергер останется тут навсегда?

В деле были замешаны еще несколько человек из СЭПО, но пилот, управлявший вертолетом, вряд ли знал, кого он перевозит, а те, кто упаковал практически всю его квартиру в четыре коробки, определенно не знали, куда эти коробки поедут.

Обо всем знал лишь Август Стен. Но теперь он вне игры.

Означало ли это, что Бергер свободен?

И может бежать, куда хочет?

Хотя куда ему бежать? Уже в Нюнесхамне его наверняка узнают и позвонят в полицию. Может быть, топлива в моторке хватит, чтобы добраться до Эстонии, и можно будет укрыться в каком-нибудь заброшенном доме в Таллинне? Ну и что дальше? Денег у него нет, а о том, чтобы воспользоваться кредитной картой, не может быть и речи. Придется провести остаток жизни нищим беженцем.

А ведь он совсем не так хотел провести остаток жизни.

Притаившись где-нибудь в уголочке.

Повернувшись спиной к окну и шторму, Бергер ощутил резкий приступ клаустрофобии. Словно стены сомкнулись вокруг него, сдавили его со всех сторон. В течение нескольких последних лет одиночество стало неотъемлемой частью его жизни, но никогда еще он не чувствовал его так отчетливо. Сама его кожа стала тюрьмой.

Бергер вернулся в большую комнату. Бросил взгляд на экран компьютера; поиск вовсю продолжался. Возможно, Карстен с каждой минутой становится все ближе.

Затем взгляд Бергера упал на не распакованные коробки. Скорчив гримасу, он подошел к ним. Заглянул внутрь всего этого хаоса. Конечно, все это вещи из его жизни – в частности, из утраченной семейной жизни, напоминающие о Фрейе, Маркусе и Оскаре, но беспорядок, случайное соседство совершенно разных предметов делало все эти вещи на удивление чужими.

И он решил завоевать их вновь. Бергер принялся доставать вещи из гигантских коробок неуверенными движениями. Как будто порядок был равнозначен памяти. А память далеко не сразу смягчит нарастающую клаустрофобию.

На заднем плане продолжался поиск ускользающего Карстена.

Бергер только втянулся в работу по разбору коробок, как компьютер издал сигнал.

Пришло электронное письмо.

15

Седой мужчина откидывается на спинку прикрепленного к полу стула. Он что-то бормочет, слышны лишь повторяющиеся слова:

– Я ничего не скажу, Сэм.

Потом с Августом Стеном, похоже, что-то происходит. Он смотрит в потолок, меняется взгляд, выражение лица. Он как будто поймал себя.

Поймал себя на том, что врет.

Сквозь него проходит нечто, похожее на тихий дождь, который медленно, но неумолимо превращается во всемирный потоп, смывающий всякую ложь. Всем своим существом он собирает воедино последние остатки жизни. Его голос меняется:

– Тут есть один водораздел, Сэм. Точка, разделившая жизнь надвое. И этот водораздел, эта точка – Вильям Ларссон. Он был сыном Нильса Гундерсена.

В течение семнадцати лет мое общение с Нильсом было не особенно близким и сугубо деловым. Но с появлением профессора, будущего Али Пачачи, нам пришлось начать общаться более плотно. Мы с Нильсом были вынуждены постоянно поддерживать контакт, чтобы в обстановке абсолютной секретности перевезти Пачачи в Швецию. В связи с этим Нильс Гундерсен впервые изменил своему строгому профессиональному жаргону. У него возникло ощущение – ощущение! – что за короткое пребывание в Швеции семнадцать лет назад он успел стать отцом. Он попросил меня это дело выяснить.

Если коротко, мое расследование, проведенное в роддомах Стокгольма, привело меня к некой Стине Ларссон, жившей в центре Хеленелунда в Соллентуне со своим шестнадцатилетним сыном, у которого, как выяснилось, оказался очень серьезный дефект лица. Я сделал пару снимков и переслал их Нильсу Гундерсену. Ответ его был душераздирающим. Все свое детство и юность Нильс прожил в страхе, что у него начнут развиваться те же симптомы, что и у его отца: грубая деформация лица, обусловленная генетически. Ничего подобного не случилось, все эти тревоги лишь закалили его характер, – но теперь, видимо, гены передались через поколение его сыну.

Чем больше я следил за мальчиком, тем отчетливее понимал, как же над ним издеваются. Его единственным спасением было странное хобби: часы и часовые механизмы. Похоже, у него был только один друг – мальчишка, который, как я видел, время от времени проскальзывал в подъезд на улице Стюпвэген. Лишь много лет спустя я понял, что этим мальчишкой был ты, Сэм. В остальном же жизнь Вильяма сводилась к тому, чтобы всячески избегать встреч с ненавистными обидчиками.

Я уже хотел наброситься на них, Сэм, выбить из них всю дурь. Но я взял себя в руки и решил посоветоваться с Нильсом. Он посчитал, что нужны более радикальные меры; Нильс хотел забрать с собой мальчика в Библ, в Ливан. Мы могли воспользоваться тем же путем, каким мы ввезли в страну Пачачи, только в обратном направлении.

Была весна, мы потихоньку разрабатывали план, но одним прекрасным майским днем произошло событие, которое заставило меня вмешаться. Я нашел Вильяма в ужасном состоянии, привязанным к воротам на футбольном поле. Он был без сознания. Те издевательства, которым он подвергся, уже никак нельзя было классифицировать как травлю. Теперь речь шла о жестоком избиении. Его пах был весь в крови. Я всерьез опасался за его жизнь.

Я забрал его с собой в нашу квартиру в центре города, где можно было переночевать. Пришлось ускорить планирование. Когда Вильям пришел в себя, он не высказал никаких возражений против того, чтобы переехать к отцу, о существовании которого даже не подозревал, – лишь бы куда-нибудь подальше. У Вильяма было две просьбы: спросить разрешения у матери и взять с собой все часы.

Я наведался к этой Стине Ларссон в Хеленелунд. Я понятия не имел, насколько у нее все плохо. Совершенно опустившаяся алкоголичка, которую должны были вот-вот выселить из квартиры за неуплату. Я организовал все так, чтобы квартиру оформили как конспиративную квартиру СЭПО. Стина могла продолжать жить там, сколько надо, а я перевез Вильяма с ее благословения к его отцу.

Нильс нанял лучших пластических хирургов, мне регулярно поступали отчеты о том, как менялась внешность мальчика. Он начал усиленно тренироваться, усердно учился. Как только сложные операции на лице были завершены, он поступил в армию отца и стал хорошим солдатом и отличным специалистом по компьютерным технологиям.

Короче говоря, он стал человеком, который мог быть мне полезен.

Стине не так повезло. Не прошло и года, как алкоголь окончательно доконал ее; Стину поместили в клинику, где она и скончалась еще через год.

Это означало, что конспиративная квартира в Хеленелунде освободилась. До меня дошли сведения, что новая личность профессора как сотрудника пиццерии в Альбю проверяется. Настало время обеспечить его по-настоящему безопасной идентичностью. Мы присвоили ему имя Али Пачачи и перевезли вместе с семьей в Хеленелунд.

Несколько лет все шло хорошо. Мужчина по имени Али Пачачи сохранил свою сеть и продолжал снабжать СЭПО именами потенциальных террористов, работающих на Аль-Каиду, а позднее на ИГИЛ.

Через пару лет до него дошли слухи о преступном синдикате, созданном албанским королем торговли оружием Исли Врапи. Сам Врапи погиб в ходе нашумевшей разборки в баре на Йотгатсбаккен в Стокгольме, и было непонятно, что станет с его оружейной империей. И вот теперь выяснилось, что на его место пришел пока неизвестный, но окончательный преемник. Этот человек собирал склад оружия, чтобы распределить его по нескольким европейским странам и потом продать ИГИЛ. Или тому, кто предложит лучшую цену.

Перспектива пугающая. По слухам, речь шла о современнейшем сверхскоростном оружии, самоподрывающихся бомбах, поговаривали даже о боеголовках и управляемых ракетах. Об уникальных прототипах. И многое указывало на то, что часть этого оружия вот-вот попадет в Швецию.

Я связался с Нильсом Гундерсеном, его эти слухи очень заинтересовали, он обещал разобраться в этом подробнее. А еще он сказал, что по некоторым данным Пачачи угрожает опасность. Мне эта непроверенная информация показалась недостаточной для того, чтобы опять запустить весь этот сложный процесс смены имени и фамилии. Семья Пачачи осталась семьей Пачачи.

Но мы посчитали, что им необходим телохранитель.

Вот такое я принял решение, Сэм, а когда сказал об этом Нильсу, тот сразу же предложил своего сына. Через несколько дней Вильям Ларссон прибыл в Швецию под новым именем Улле Нильсон. Он поступил на работу к техническому субконтрагенту СЭПО Wiborg Detaljist AB, но в действительности его задачей было охранять семью Пачачи. Которая жила в квартире, где прошло его детство, в Хеленелунде. Большим преимуществом было то, что он прекрасно знал квартиру, а Нильс поручился за безупречный профессионализм своего сына.

Хотя семье Пачачи телохранитель был ни к чему. Им ничто не угрожало, просто мне нужен был Вильям – верный солдат, испытывающий огромную благодарность.

Это я поручил Вильяму Ларссону похитить Аишу Пачачи, Сэм.

Похищение Вильямом еще семи девушек также было моим поручением.

Возможно, ты поймешь меня, Сэм, а может быть, и нет. Возможно, ты поймешь, что мною руководило.

На самом деле, я верю в понимание с твоей стороны, Сэм. Несмотря ни на что.

Ну вот, пора тебе узнать. У Али Пачачи был…

16

Четверг, 3 декабря, 12:31

Сэм Бергер уставился на мигающий экран. Это действительно было все. Вторая видеозапись Августа Стена закончилась как раз в тот момент, когда он подобрался к сути своего рассказа.

Прошло немало времени, прежде чем Бергер смог оторвать взгляд от мерцающего экрана. Теперь он смотрел на фотографию юной Аиши Пачачи. Вот так она выглядела, когда ей было пятнадцать. Такой была в день окончания школы, когда собиралась отправиться в большое жизненное плавание. Через двадцать три минуты после того, как был сделан этот снимок, ее похитили. Вильям Ларссон.

По приказу Августа Стена.

Год до совершеннолетия. Как она выглядит сейчас, знает лишь один человек. Еще знал Вильям, пока был жив. А теперь знает только Карстен.

Вся эта история буквально кипела в мозгу Бергера.

Вильям Ларссон был человеком Августа Стена – новая пугающая информация. По непонятным пока причинам ему поручили похитить Аишу Пачачи. А потом в мозгу натерпевшегося в детстве Вильяма что-то сдвинулось, и он продолжил похищать пятнадцатилетних девочек. Должно быть, все это время Стен знал, чем занимается Вильям; вероятно, он вел двойную игру со своей протеже Молли Блум. Делал вид, что поддерживает ее поиски Вильяма, а сам прикрывал его. Несмотря на семь похищенных девушек.

В то же время правая рука Стена, Карстен, также начал двойную игру. Карстен оказался предателем в самом сердце СЭПО, завербованным иностранными властями для того, чтобы найти Пачачи, которого Стен к тому моменту перевез на конспиративную квартиру, о которой знал лишь он сам. Стратегия Карстена была такова: выяснить, где находятся похищенные девочки, выкрасть у Вильяма Аишу Пачачи, спрятаться и ждать реакции Пачачи, который, скорее всего, пожертвует собой ради дочери.

Таков был расклад на настоящий момент.

И что характерно, во всех ситуациях все участники этих событий совершенно не задумывались о судьбе семи похищенных девочек. Этот факт приводил Сэма Бергера в бешенство. Хотя он и сам был не без греха.

Той весной воздух над пустынной посыпанной гравием площадкой был на удивление беспощадным, неподвижным и пыльным, солнце светило резко и безжалостно.

У той сцены, разыгравшейся у футбольных ворот, было два свидетеля. К воротам привязан Вильям Ларссон, весь в крови.

Один из свидетелей сидит в тени деревьев, на безопасном расстоянии. Это Сэм Бергер. Ему пятнадцать лет, он плачет. Вытирает слезы окровавленным носовым платком, чувствует вкус крови Вильяма.

Но есть и еще один свидетель. Сэм видит, как к воротам приближается огромный незнакомый мужчина.

В доме на островке в Стокгольмских шхерах повисла непроницаемая тишина. Бергеру было трудно дышать. Чувство вины с головой накрыло его тяжелым темным облаком. Он вдыхал темноту. Влажную темноту, способную потопить его.

Словно в толще воды.

Он ударил ладонью по разложенной карте архипелага и перевел взгляд на доску, но фотографию Аиши.

Карстен увез ее чуть больше месяца назад и, судя по всему, за несколько километров от центра Хеленелунда, прямо в квартиру в Тенсте с идеальной звукоизоляцией. И звукоизоляция в квартире, и ульи на крыше были подготовлены заранее. Скорее всего, Карстен уже давно располагал этой недвижимостью, причем доступом к крыше – отдельно. У СЭПО наверняка уже как минимум четыре человека в Тенсте. Надо бы разузнать поточнее, теперь, когда у Бергера имеется доступ к их внутренней сети. Может быть, удастся даже добраться до текущих отчетов, тогда он будет всегда в курсе того, как идет расследование. Бергер с новыми силами сел за компьютер и начал внедряться в систему.

К его удивлению, вскоре ему удалось найти личное сообщение от гражданского лица, сотрудничающего с СЭПО, к некоему «агенту Мальмберг». В результате дальнейшего поиска выяснилось, что этот неизвестный (или неизвестная?) Мальмберг руководит расследованием и отчитывается напрямую перед Августом Стеном. Довольно большое количество зарегистрированных электронных писем и звонков Стену, сделанных в этот день, доказывало, что ему тому человеку и не удалось с ним связаться.

Сообщение также было датировано сегодняшним днем, так что Бергер мог ознакомиться с самыми последними новостями расследования. Квартира в Тенсте находилась в частной собственности, она была куплена два года назад Юханом Свенссоном. А вот домик на крыше уже три года находился во владении Свена Юханссона. Бергер почувствовал жуткую усталость; во всех этих поддельных документах, которые невозможно было отследить, было что-то нелепое. Плата за квартиру, а также за электричество и Интернет, производилась с двух разных счетов предприятий, зарегистрированных в странах с исключительно благоприятным налоговым законодательством – Монако и Гибралтар.

Конечно, это может быть случайным совпадением. Фотография на стене в квартире в Тенсте, гибралтарская скала на заднем плане, идиллический андалусский пейзаж. Бумажка с «андалусскими девушками».

Нет, скорее всего, Бергер просто насочинял много лишнего.

Никаких следов, анонимные счета, секретность банковских операций, ссылки на постановления и т. д. и т. п. Вообще, единственное, что удалось раскопать СЭПО, – это зарегистрированное в Гибралтаре предприятие под названием Big Exit Ltd., которое, возможно, было связано с великим уходом Карстена из СЭПО.

Карстен оказался экспертом по сокрытию от СЭПО ниточек, кроме тех, которые он сам желал оставить. Значит, он хотел дать им наводку на Андалусию? Почему? В любом случае, ничто не указывало на то, чтобы агента Мальмберг интересовал этот вопрос.

Бергер мысленно переместился обратно в гостиную в Тенсте. Фото с Гибралтарской скалой и ульями вдоль склона. Две пчелы в комнате. To be, or not to be. Почему-то связь уловил только он, Бергер – не Стен, не Рой и не Кент. Может быть, его образ мыслей был ближе к тому, как рассуждал Карстен? Смелее, свободнее, отважнее? Что, если Карстен хотел что-то сказать лично ему, Бергеру? И кастрировать он намеревался именно Бергера. И в таком случае опять же вопрос: почему?

Интуиция – это ничто иное как сконцентрированный опыт.

Нет. Стоп. Достаточно. Опять: он придумывает то, чего нет. Пора идти дальше.

Где теперь Карстен? Что он делает с Аишей? И куда он отвез Августа Стена?

По поручению агента Мальмберг два человека постоянно вели наблюдение за квартирой в Тенсте. Поскольку криминальная обстановка в этом районе в последнее время ухудшилась – драки, поджоги автомобилей, торговля наркотиками, групповые убийства, – полиция установила несколько камер наблюдения; имеющиеся записи можно было пересматривать неделями. Пока все это ни к чему не привело, но, имея необходимые ссылки, Бергер мог попробовать разобраться сам. Если, конечно, атмосфера на заброшенном острове казалась ему недостаточно располагающей к клаустрофобии…

Он выглянул в окно. Мокрый снег уже не так бил в стекло, но по-прежнему падал тяжелыми плотными хлопьями.

Бергер вернулся к отчету. На какой машине перемещался Карстен, пока выяснить не удалось; Бергер предполагал, что Карстен прекрасно знал, где именно установлены камеры. Нет, искать машину нет смысла. А что еще? Оптика? Окулист? Откуда у Карстена эти очки с толстыми стеклами? Одну пару он оставил в квартире, значит, он недавно обзавелся новыми, еще более сильными, но где?

Ульи.

Где можно купить ульи? И где берут пчел?

Судя по отчетам, в СЭПО вовсю занимались этими вопросами; Бергер тут вряд ли мог их опередить.

Однако у него было одно важное преимущество: ему не надо было следовать каким-либо правилам, не надо было отчитываться – ни перед кем. А интуиция подсказывала ему, что в первую очередь все-таки надо заняться Гибралтаром.

Гибралтарский банк назывался PPB, репутацию его нельзя было назвать безупречной. Если верить веб-сайту, который, впрочем, сильно попахивал конспирацией, PPB, или Plutus Private Bank, был одним из тех банков, которые калабрийская мафия использовала для отмывания денег. Так или иначе, речь шла о предприятии, главной специализацией которого была секретность банковских операций и уход от налогов; а значит, его сотрудники уже по определению были людьми осторожными. Медленно, но верно Бергер идентифицировал несколько служащих и запустил расширенный поиск. Если ему повезет, что-нибудь да удастся откопать.

Он чувствовал себя свободным, смелым, диким, готовым схватиться за мизинец с тем, чтобы откусить всю руку.

Пока продолжался поиск, он поднялся и потянулся. Послышалось подозрительное щелканье. Он начал закостеневать, но ни погода, ни географическое положение не располагали к физической активности. Он уже несколько раз обошел остров – дорожка длиной не более километра была не предназначена для бега, там можно было и ноги сломать. Оставалось только пить виски. К своей великой, хотя и не совсем неподдельной радости, он нашел Highland Park двенадцатилетней выдержки; неприятные ощущения от того, что Август Стен имел полный контроль над его привычками, отчасти заглушались наслаждением вкусом.

По дороге обратно к письменному столу он подумал, сколько еще работы предстоит с коробками, разобранными лишь наполовину; надо что-то с этим сделать, по крайней мере, отсортировать все ненужное.

Это ведь просто пыльные руины его жизни.

Вернувшись к компьютеру, он обнаружил, что система протягивает ему долгожданный мизинец.

Бергер ухватился за него, все более убеждаясь, что теперь сможет заполучить и оттяпать всю руку. Женатый руководитель подразделения PPB зарегистрировался на сайте знакомств. Он тщательно законспирировался, но был раскрыт благодаря системе расшифровки СЭПО и FRA. В одном разговоре между двумя женщинами речь шла о мужчине, чей никнейм «Макаренков» уже сам по себе говорил о многом. И звучал многообещающе. Русский по имени Валерий Макаренков вошел в историю как самый страшный насильник, который каждый свой день рождения отмечал, насилуя женщин и девочек. Выбор такого никнейма для сайта знакомств не мог быть случайным.

Переписка между женщинами лишь подтвердила подозрения: без сомнений, этот начальник подразделения принадлежал к постоянно растущему числу мужчин, считающих сексуальные домогательства в сети чем-то совершенно естественным. Пришла пора схватить всю руку целиком.

Пока Бергер размышлял, под каким никнеймом ему лучше обратиться к жене этого донжуана и к директору банка, компьютер издал долгожданный сигнал. Бергер открыл новое окно, и на него, через экран компьютера и толстые очки, уставился Карстен.

Сэм отпрянул. Лишь через пару секунд он понял, что это всего лишь фотография. Ему наконец удалось пробраться в самые глубокие информационные дыры СЭПО и отыскать крота.

Оказалось, что фамилия Карстена – Бойлан, родился он в августе тысяча девятьсот семьдесят четвертого года в Стокгольме. К сожалению, больше никакой информации не было, и обычный поиск в Гугле не дал результатов. При этом в регистре СЭПО нашлось базовое резюме.

Карстен Бойлан поступил в СЭПО тринадцать лет назад. Через три года бумажной работы – которая на самом деле таковой не являлась – Карстен взял полугодовой отпуск, а потом медленно, но верно внедрился в самое сердце организации и постепенно вырос в должности под покровительством Августа Стена.

Ни слова о разоблачении Карстена как предателя.

Бергер продолжал смотреть на экран. Сознательная лаконичность резюме сама по себе была довольно информативной. Судя по всему, Карстена сразу же заслали в самое пекло, три года адской работы завершились, по всей видимости, профессиональным выгоранием, потребовавшим полугодового восстановления. Затем карьера пошла как по маслу. Он прошел через ад, принял боевое крещение и получил свою награду.

И все же этой информации было явно недостаточно. Бергер ни на шаг не приблизился к Карстену.

Без особой надежды он попробовал поискать различные комбинации имен Карстен Бойлан, Свен Юханссон и Юхан Свенссон. А пока решил переключиться на что-то другое.

Почему именно Тенста? Есть ли какая-то связь? Воспоминания детства? «Родился в Стокгольме» – типичная для СЭПО анонимность и безликость, это могла быть как Тенста, так и Оркельюнга. Ни персонального номера, никаких совпадений в переписи населения, никаких сведений об адресе. Жизнь Карстена до поступления на службу в была СЭПО уничтожена полностью, а его жизнь в СЭПО – сведена на нет. И все же Бойлан – довольно необычная фамилия, в Швеции Бойланов не должно быть много. Возможно, удастся найти хотя бы одного родственника? Тенста в семидесятые годы, семья американских или английских иммигрантов – даже в то время не самые типичные для Тенсты жители. Но и не слишком вызывающе атипичные. На фоне остальных потоков беженцев англоязычные иммигранты всегда выделялись. Но Бергер не мог найти никаких зацепок. Он выписал тех немногочисленных Бойланов, которые нашлись в Швеции, и взглянул в угол письменного стола. Там стоял спутниковый телефон с неопределяемым номером; он как будто относился к другой жизни.