Текст книги "Семь шагов следствия"

– Эти коммунисты перешли все границы.

– Ну и что? Мы ведь тоже собираемся это сделать, не так ли?

– Конечно, заберем деньги у них из-под носа и подадимся в Штаты. Когда, ты говорил, мы уедем?

– Я ничего не говорил.

– А мне казалось, ты называл число.

Уловки Хулии вызвали у Фрэнка усмешку.

– Мы уедем в воскресенье рано утром.

– Тогда надо поторопиться.

– Согласен, но сначала мне нужно найти место, где покоятся останки моего папочки.

– Это так важно?

– Конечно, не притворяйся дурочкой. Из-за этих гномов денежки чуть не ушли у нас из рук.

– Я не знала, что они представляют такую ценность для…

– Ба! – Фрэнк поднялся с недовольной гримасой и сделал несколько шагов к консоли. Хулия до пояса отражалась в зеркале. – Если б я немного задержался, ты, наверное, продала бы кровать, на. которой спишь.

– Должна же я на что-то жить! А на коммунистов я работать не стану.

– Ладно! Где старик?

Хулия носком туфли раздавила на полу сигарету. И в зеркале нашла взглядом глаза Фрэнка.

– На кладбище Ла-Сокапа.

– В бухте, напротив Сьюдамара?

– Я вижу, ты не забыл…

– Мы жили там какое-то время, но местность я плохо помню.

– Еще бы, ты уехал в Штаты ребенком. Жаль только…

– Короче. Там много народу?

– Всего несколько семей, ты же знаешь, как здесь обстоят дела. Морской клуб теперь перестраивают для черни, и мы сейчас не ездим на пляж. Кроме того, кладбище расположено в глубине бухты, напротив Кайо-Смит, теперь переименованного в Кайо-Гранма.

– Отлично, сегодня же ночью отправляюсь туда.

– С ним вместе?

Фрэнк повернулся спиной к зеркалу и оперся о спинку кресла.

– Он еще не пришел?

– Нет.

– Придется вместе, другого выхода нет. Без него не обойтись, по крайней мере пока. Но уж очень он жесток…

– Со сторожем из зоопарка иначе было нельзя. Он не желал возвращать гномов.

– Знаю, но это может осложнить все дело…

– Разумеется, однако некоторых вещей невозможно избежать. Ты обратил внимание, как он держится? Весьма и весьма уверенно, прямо другой человек, будто родился заново или воскрес к новой жизни.

ПРОТОКОЛ ВСКРЫТИЯ:

При аутопсии на теле мужчины негроидной расы, рост 150 см., вес 165 фунтов, обнаружены ссадины и рваные наружные раны на лице, грудной клетке и верхних конечностях, нанесенные когтями животного, а также проникающее ранение в области предсердия между шестым и седьмым ребрами, на расстоянии приблизительно шести сантиметров от середины грудной кости.

Микроанализ показал, что рана, нанесенная в область сердца, проникает в перикардит и левый желудочек сердца. Между сердцем и перикардитом обнаружен тромб, образовавшийся в результате внутреннего кровоизлияния. Рана глубиной около 5 см проникает через подкожную клетчатку и околосердечную сумку в левый желудочек сердца. Смерть наступила, очевидно, ранним утром в четверг. Предположительно ранение было нанесено шилом или сходным орудием.

– Сделай милость, переведи мне это на испанский язык. – Рубен насмешливо прищурился и провел рукой по своим непокорным каштановым кудрям. – Писания этих медиков только они сами и могут понять.

Осорио было улыбнулся, но сейчас же принял строгий вид. Его смуглое лицо выражало озабоченность.

– Все очень просто. Это означает, что Хайме Сабас умер от раны в сердце, которая была нанесена оружием, похожим на шило.

– И произошло это утром?

– Да. Медицинская экспертиза установила, что время смерти совпало с визитом усатого и того, что похож на адвоката.

Было слышно, как в соседней комнате печатают.

– Принеси мне, пожалуйста, вещи, найденные на теле Сабаса. – Голос Осорио перекрывал ритмичный стук машинки.

Рубен встал, открыл металлический шкаф, вынул из ящика папку, к которой был прикреплен нейлоновый пакет с вещами Сабаса, и положил ее на стол. Осорио листал толстую тетрадь.

– Думаешь, эти гномы имеют какое-то отношение к «Белоснежке»? – спросил Рубен.

– Не знаю, но похоже, что Сабас так считал. Иначе невозможно объяснить, почему у него была при себе эта книжка.

– Логично.

– Не очень-то доверяйся логике. Иногда и она обманывает. – Рубен улыбнулся.

– Знаю, ты предпочитаешь факты.

– Да, но и с ними нужна осторожность. Я бы сказал, что мы в своем деле должны быть диалектиками. Логика, как и факты, основывается на очевидном. Но правда может казаться ложью, а ложь правдой.

– Значит, никогда нельзя быть уверенным…

– Лишь тогда, когда установишь точно, что правда – это правда, а ложь – это ложь.

– А в этом деле ты уже доискался до правды?

– Нет. Точно мне известно лишь одно: убит человек. Это правда, это факт.

– Ты прав. По теоретическим вопросам с тобой вообще лучше не спорить, ты всегда выходишь победителем.

Рубен надел фуражку.

– Я за сигаретами. Пойдем вместе?

– Нет, я почитаю. Я уже давно не заглядывал в детские книжки и спрашиваю сейчас себя: какая связь может существовать между ними и этим преступлением.

– Возможно, что никакой.

– А логика говорит обратное.

– Допустим. Но какое отношение может иметь «Золушка» к «Преступлениям в пустом замке» и «Спящая красавица» к «Тайнам запертого дома»?

– Никакого, кроме того, что мы ищем.

– Наконец-то мы договорились, и я могу спокойно идти. Скоро вернусь.

Когда дверь за Рубеном закрылась, Осорио опустил взгляд на цветную картинку, которая изображала королеву, беседующую с охотником.

3. Где?

Рубен вошел с бумагой в руках.

Акт обследования места преступления.

Осорио отложил в сторону детские сказки и, нахмурив брови, откинулся на спинку стула. Не отрывая глаз от бумаги, он взял сигарету, протянутую Рубеном, а закурил, лишь кончив чтение. Взгляд его какое-то время блуждал по потолку, потом опустился ниже и уперся в почти непроницаемое облако табачного дыма.

– Ты читал? Рубен кивнул.

– Согласно обследованию, Хайме Сабаса убили в пятнадцати шагах от рва, на лужайке, притащили оттуда и сбросили в ров.

– Львы обнаружили его не сразу. Очевидно, лишь после полудня.

– Орудие убийства не найдено, но по кровавому следу правой руки можно установить отсутствие указательного пальца…

– Он был в перчатках.

– Эксперты утверждают, в хирургических, поскольку на ограде рва обнаружены частицы резины. Похоже, убийца взбирался на нее.

– Чтобы сбросить Сабаса.

– Разумеется. Ведь он был один. На лужайке сохранились не очень четкие следы двоих: жертвы и убийцы. Больше там никого не было.

– Однако не было и борьбы между ними.

– Сабас был застигнут врасплох.

– Человеком, который, идя на преступление, вооружился шилом, предусмотрительно надел резиновые перчатки, однако неосторожно оставил след своей правой руки без указательного пальца. Таким образом, кое-что нам известно.

– Я бы сказал, даже многое. Не хватает только орудия убийства.

– Которого не нашли.

– А ответы на наши запросы получены?

– Насчет этих людей?

– Да.

– Пока еще нет. Сведения о Хосе Мануэле Трухильо и Хулии Пардо пришлют вечером, а вот о Рамоне Абеле пришлось запрашивать Гавану – похоже, он уже привлекался к уголовной ответственности… Но продолжим об убийце. Я думаю, это человек опытный, и хирургические перчатки он надел, чтобы не оставлять следов. Но не у каждого есть такие перчатки. Значит, это почти улика. Надо иметь в виду тех, кто работает в системе здравоохранения, и тех, кто так или иначе связан с медиками.

– Да-да.

– Врачи. Хирурги…

– Конечно, это совсем просто: нам остается только заняться всеми врачами, сестрами и служащими больниц, и мы немедленно найдем среди них убийцу.

– А ты что предлагаешь?

– Ничего, Рубен, ничего. Когда нет достаточно веских оснований, лучше не составлять себе окончательного мнения.

– Что же делать?

– Пока не пришли ответы на наши запросы, мне кажется, нам лучше всего прогуляться по кварталу, где жил Хосе Мануэль Трухильо.

– Хозяин гномов?

– Ага.

Председательница Комитета была женщиной лет сорока семи, с круглым улыбчивым лицом. Едва усадив Рубена и Осорио, она тут же вышла и вернулась с двумя чашками горячего кофе.

– Хотя дело и к вечеру, все равно не помешает.

Мужчины согласились с хозяйкой, и Рубен сказал:

– Еще несколько таких визитов, и наши желудки станут совершенно черными.

– Вы не любите кофе, товарищ?

– Что вы, что вы! Конечно, любит, – вмешался Осорио. – Просто еще не привык к гостеприимству жителей Сантьяго.

– А вы не из Сантьяго?

– Нет, из Сьенфуэгоса.

Немного погодя они сообщили о цели своего визита.

– В этом квартале я живу уже двенадцать лет и четыре из них возглавляю Комитет. Мне никогда не нравился этот дом. Пока не умер старый Хосе Мануэль, там каждую ночь гуляли до рассвета. Он ведь на молодой женился.».

Осорио мягко прервал ее:

– Простите, Сойла, но… не могли бы вы начать с более отдаленных времен, ведь, кажется, у Хосе Мануэля было два сына…

– Да. Один из них, Франсиско, в Соединенных Штатах, уже давно, и учился там, еще ребенком отправили. Второй, Рамон Абель, был полицейским. Здесь, в квартале, о нем мало знают, но говорят, что он убил не одного человека. Ездил на машине с радио.

– Вы его знали?

– Нет, лично знакома не была, но могу сказать, что он был высокий, с усами…

– Носил очки?

– Очки? – Женщина задумалась. – Нет, теперь я вспомнила. В очках были солдат и матрос, которые ездили с ним в машине, а Рамон Абель очков не носил. Глаза у него были большие, красивые.

– Были?

– Да ведь он умер. В шестидесятом году, месяца я сейчас уже не помню, но точно в шестидесятом. Он тайно отправился в лодке на Ямайку, но лодка затонула, и все погибли, кроме одного пловца, который спасся и рассказал, как было дело… Конде, кажется, его зовут, нет, Конте. Он говорил, что в лодке был Рамон Абель.

– И вы его больше не видели?

– Конечно, нет. Как раз после его смерти прекратилось веселье в доме его отца, и он стоял таким, как вы его видите теперь, – тихим, запертым.

– Там никто не живет?

– Живет Хулия, третья жена Трухильо, но я хочу сказать, что вид у дома такой, будто там никого нет: двери и окна всегда закрыты.

Рубен выразительно посмотрел на Осорио.

– Потом Хосе Мануэль умер, – продолжала женщина, – умер от печеночного цирроза, так, кажется, это называется, словом, от печени. Я это знаю, потому что он иногда приходил к моему мужу. Муж сейчас работает в береговой охране, а раньше работал в книжной лавке, вот Хосе Мануэль и просил его принести свои любимые книги про всякие там ужасы и приключения. Рамон Абель тоже любил такие книги. Кстати, Рамон Абель – сын Хосе Мануэля от второй жены.

– Вы знаете эту женщину?

– Нет, не знаю даже ее имени.

– Скажите, Сойла, Хулию посещает кто-нибудь?

– Конечно! Сейчас вспомню, кого видела. Приходил сюда брат Хосе Мануэля, Хосе Антонио его зовут; кажется, он работает в Институте аграрной реформы. Братья не ладили между собой и часто ссорились. Весь квартал слышал, как они скандалили, но не знаю из-за чего. Потом Хосе Антонио перестал ходить к брату и явился лишь на его похороны. Странные это были похороны, лейтенант! За гробом шли только Хосе Антонио и Хулия.

Пока Осорио делал какие-то пометки в блокноте, женщина молчала.

– Еще к ней ходит доктор Анхель Мирамар. Он когда-то пользовал Трухильо, а теперь, кажется, Хулию. Хотя точно не знаю, не буду утверждать. А она не работает и никогда не работала.

– Чем же она живет?

– Во всяком случае, не тем, что ей оставил Хосе Мануэль. Она постоянно жалуется на его скупость. А сейчас нам известно, что она продает мебель и другие вещи из дома. Ой, вспомнила! Недавно Хулию посетил мужчина, которого я прежде никогда не видела. Молодой, симпатичный и… одет как иностранец.

Рубен и Осорио удивленно переглянулись.

– Иностранец?

– Во всяком случае, на кубинца он не похож. Я как раз в лавку шла, когда его увидела. Он оглянулся по сторонам, прежде чем войти в дом. Больше я его не встречала.

– Белый?

– Белый, но волосы черные.

– Товарищ Сойла, – Осорио нахмурил брови, – в дом не приходил человек, похожий на адвоката, немного полноватый, в очках с черной оправой?

– Насчет адвоката не знаю, но, как вы описываете – толстый и в очках, – это доктор Анхель Мирамар, врач, а никакой не адвокат.

Буй качался на волнах как пьяный. В ночной темноте по направлению к Лас-Мукарас хорошим ходом шло небольшое рыболовецкое судно. Оно причалило к молу, и двое мужчин спрыгнули на берег. Пока судно не отчалило и не достигло середины канала, взяв курс на Кайо-Гранму, они стояли тихо, а потом подхватили джутовый мешок и зашагали от пристани направо.

Бодрящий запах моря и сухих водорослей сопровождал их, пока они шли по песчаной прибрежной полосе. При свете луны они видели крабов, которые отступали боком, испуганно поднимая свои маленькие клешни. Дома Ла-Сокапы стояли темные – верный признак того, что в это время года в них никто не жил. Ветер дул холодный, как в ноябре.

Мужчины шли быстро и уверенно, будто ходили этим путем каждый день. Теперь почва под ногами стала твердой и влажной, сухой песок остался позади. Наконец они остановились у невысокой полуразрушенной стены с маленькими железными воротами, ведущими на кладбище. Заржавевшие створки пришлось сломать. Разросшиеся кусты и травы совсем поглотили тропинки между могилами. Лишь кое-где кресты поднимались над этим буйством сорняков. Не возникало сомнений, что тут уже давно никого не хоронили.

Один из мужчин указал на третью дорожку налево; продираясь сквозь вьющиеся травы, они направились туда й застыли на месте, испуганные внезапным и громким кваканьем лягушки. Огляделись: вдали, на волнах бухты, дрожали тусклые огни Кайо-Гранмы. Мужчины пошли дальше.

Пятая могила точно соответствовала описанию Хулии: стоя на одной ноге, ангелочек, скованный неподвижностью мрамора, дул в трубу, будто бы хотел оповестить весь свет о том, что здесь покоится Хосе Мануэль Трухильо.

Это не был склеп, а обыкновенная могила, где гроб зарывают не очень глубоко, засыпают землей, а сверху кладут мраморные плиты, чтобы придать могиле красивую форму, а также сделать ее непохожей на общую могилу. Казалось, и ангелочек был поставлен тут с той же целью.

Заступ и лопата упали, подмяв траву. Один из мужчин зажег фонарь и, загораживая свет ладонью, чтобы его не увидели издали, направил узкий луч к подножию креста. Там он прочел: X. М. Т. 1961 – и едва заметно улыбнулся. Они уже успели снять с могилы мраморные плиты, боковые и центральную, когда луна спряталась за облака. Ничего не оставалось, как продолжать копать в темноте. В их распоряжении был всего один час. В одиннадцать отправляется последний катер в Сьюдамар. Лишь удары железа о сырую землю раздавались в ночной тишине. Даже лягушки молчали.

Наконец заступ ударился о крышку гроба. И, как бы им в помощь, в эту минуту луна вышла из облаков. Ткань, которая покрывала гроб, уже была съедена сыростью. Мужчины заработали еще быстрее, подгоняемые нетерпением. Вогнали заступ между досок, нажали, дерево треснуло, сломались проржавевшие запоры.

Зажгли фонарь, и оба вздрогнули, увидев перед собой скелет с сохранившимися еще остатками волос на черепе и клочьями кожи, кое-где прилипшей к гладкой поверхности костей. Неприятный, удушливый запах шел из могильной ямы.

Луч фонаря скользнул к изножию гроба, у костей правой ступни что-то блеснуло. Один из мужчин схватил этот кусочек металла и поднес его к фонарю. Пластина была чистая – ни надписи, ни даты. Мужчина с яростью сжал ее в пальцах.

– Нас обманули.

– Вместо ключа… – произнес другой и закусил губу. – Да я убью этого гада!

– Спокойно! Не стоит так торопиться. Он наверняка и старика обманул. Давай зарывать могилу, мы не можем терять время, – сказал Фрэнк. – Мы должны немедленно разыскать доктора Мирамара.

– Да, я доктор Анхель Мирамар.

Осорио без особого труда нашел его дом в квартале Суэньо. И сейчас стоял в просторной библиотеке, куда его провела жена врача, перед полноватым мужчиной в очках с темной оправой.

– Не угодно ли вам присесть?

Осорио опустился в удобное, широкое кресло. Минутой раньше, пока дожидался врача, он успел внимательно осмотреть эту комнату: два кресла, обитых кожей, письменный стол черного дерева с массивным стеклом на крышке. За письменным столом, по обе стороны, – стеллажи с книгами, а над стеллажами – черепа животных. И хотя, в комнате был установлен кондиционер, в воздухе слегка пахло формалином.

– Жена сказала, что вы из полиции.

Осорио представился. Анхель Мирамар сел за письменный стол, положив на него локти.

– Итак, чем могу служить? – спросил он тем же непринужденным тоном, каким беседовал с пациентами.

Жена бесшумно приблизилась к нему.

– Я могу остаться? – спросила она робко, что вовсе не вязалось с ее роскошным платьем.

Офицер кивнул. И когда он увидел, как женщина тихо и покорно, словно хорошо вымуштрованная собака, садится рядом с мужем, ему пришло в голову, что она либо много страдала, либо состарилась раньше времени. Врач чуть ли не казался ее сыном.

– Вы лечили Хосе Мануэля Трухильо?

Анхель Мирамар моргнул раз-другой, поднес сигарету к губам и протянул руку за спичками, которые держало чучело обезьяны. Осорио только сейчас заметил рядом с собой еще одно чучело обезьяны, немного побольше которое держало пепельницу.

– Да, Трухильо был моим пациентом, – выпуская дым, ответил врач.

– Чем он болел?

– У него было несколько болезней, но самым серьезным было заболевание печени. Я ему категорически запретил употреблять алкоголь в любом виде, но он меня не слушал.

– Насколько я понял, вы терапевт.

– Да, это моя специальность.

– Однако бы пользуетесь хирургическими перчатками?

Осорио указал на ящик стола, из которого торчала перчатка. Доктор тихо рассмеялся.

– Вы это имеете в виду?

Женщина, будто угадав неотданное приказание, подошла к столу. Доктор открыл ящик: в нем лежала пара перчаток, которые надевали, хотя тальк на них кое-где сохранился, и еще две пары, ни разу не надеванные.

– Вы правы, я пользуюсь хирургическими перчатками. Мне они нужны для работы с этими пациентами – он кивнул на чучела. – Вы, разумеется, не знаете, но я увлекаюсь изготовлением чучел. Это мое хобби.

Широкая улыбка расплылась на его лице, маленькие глазки за стеклами очков совсем исчезли в складках кожи. Осорио взял сигарету, которую ему предложили, и зажег от спички из коробки в руках обезьяны.

– Итак, – продолжал врач, становясь серьезным, – вы спросили меня насчет хирургических перчаток и напомнили, что я терапевт, наверное, чтобы подчеркнуть некоторое логическое несообразие, потом спросили, не лечил ли я Хосе Мануэля Трухильо и чем он болел. Я вежливо отвечал вам на все вопросы, надеясь, что вы объясните причину своего визита, вы же ограничились заявлением, что вы из полиции. Думаю, прежде чем отвечать на дальнейшие ваши вопросы, мне пора узнать, почему вы их задаете. Что случилось?

– Убийство.

Худая жена доктора затрепетала и задрожала так, будто ее ударило током. Ее большие ввалившиеся глаза искали глаза мужа. Врач же, напротив, казался совершенно спокойным. Его лицо не выражало ни малейшего волнения, словно бы он не услышал ничего необычного. Он откинулся на спинку кресла.

– Убийство? – Он выпустил дым изо рта. – А какое отношение оно имеет ко мне?

– Как раз это я и хочу выяснить, доктор, и очень рассчитываю на вашу помощь.

– Располагайте мною, дружище. Что вас интересует?

– Что вы делали сегодня утром?

– Дайте вспомнить. – Он наморщил лоб. – Я встал рано, позавтракал и пошел прогуляться.

– В зоологический сад.

– Правильно, туда, – врач наклонился вперед. – А вы откуда знаете?

– Повидаться с Хайме Сабасом?

Осорио решил ставить вопросы стремительно, не давая Мирамару ни передышки, ни возможности обдумывать ответы, словно надеялся таким образом выведать то, что при нормальном течении допроса врачу удалось бы скрыть.

– Да, повидаться с Хайме Сабасом. – Мирамар казался озабоченным. – Вы следили за мной?

– Нет. Просто некоторые факты, установленные в ходе следствия…

– А разве убили…

Осорио кивнул. Врач раздавил сигарету в пепельнице из черепашьего панциря и снова откинулся на спинку кресла. Его жена старательно погасила еще тлевший окурок.

– Действительно, рано утром я пошел в зоопарк, хотел узнать, работает ли там Хайме Сабас. Он мне поставлял небольших зверьков, грызунов, птиц, которые издохли и которые не были нужны в университетских лабораториях. Он говорил, что работает в зоопарке, и я верил ему на слово. Сегодня кто-то из соседей сказал, что в зоопарке умер попугай редкой породы. Я очень хотел бы иметь его чучело, вы знаете, какие красивые они бывают, и решил сходить к Хайме, узнать, берет ли попугая университет или департамент естественных наук. Я навел о нем справки в конторе. Мне сказали, что он работает у клеток с птицами. Я его поискал, но не нашел.

– И в котором часу это было?

– В самом начале десятого. Я это знаю точно, потому что торопился вернуться домой. Прием у меня начинается в десять часов.

Женщина пододвинула ему тетрадь. Доктор Анхель Мирамар полистал ее и протянул Осорио.

– Прошу вас, первая консультация началась в пять минут одиннадцатого. Здесь записано имя пациента.

Осорио взял тетрадь. Имена пациентов и время приема их врачом и впрямь были зарегистрированы. Осорио вернул тетрадь врачу.

– И все же этого недостаточно для вашего алиби.

Хайме Сабас был убит между восемью и десятью часами утра.

– Я не очень сведущ в юридической терминологии и не знаю, как устанавливается алиби, но, если б я был убийцей, неужели я пошел бы в контору и стал бы расспрашивать служащих о человеке, которого собираюсь убить? Вам не кажется это глупым?

Врач снова улыбнулся, и жена робко последовала его примеру.

– Нет. Я никого не убивал и никогда не замышлял убийства. Я питаю отвращение к насилию и к крови и, возможно, поэтому не стал хирургом. Да и какие мотивы могли быть у меня для убийства Сабаса? Уж скорее я убил бы попугая. Так в чем вы меня обвиняете?

– Пока ни в чем. Но вы. один из подозреваемых, и я прошу вас явиться к нам для составления протокола.

– С удовольствием, хотя я и не в восторге от всего этого. Да и кому понравится быть замешанным в деле об убийстве? У вас что-нибудь еще?

– Да. – Осорио взглянул в его умные глаза. – У вас лечится Хулия Пардо, не так ли?

Женщина не сдержала презрительной гримасы, и доктор Мирамар строго посмотрел на нее, как бы призывая взять себя в руки.

– Да, лечится. Это вдова Хосе Мануэля. Я наблюдаю за ее здоровьем скорее по инерции, чем по необходимости. Хулия ничем не болеет.

– Так. А что вы знаете о гномах?

– Гномах… – с расстановкой повторил Мирамар. – О каких гномах?

– О гномах Хосе Мануэля Трухильо.

– Сожалею, лейтенант, но я не понимаю, что вы имеете в виду.

Осорио решил, что, уж если доктор уперся, настаивать бесполезно, и откланялся. Выходя, он запомнил номер голубого «меркурия», стоявшего у въезда в гараж. У лейтенанта создалось впечатление, что он ничего не добился своей беседой с доктором Анхелем Мирамаром. Либо доктор был невиновен, либо слишком умен. Осорио хорошо видел его правую руку, когда он закуривал. Все пять пальцев были целы.

Рубен ожидал его, и, после того как Осорио рассказал о беседе с доктором, сержант доложил о том, что удалось узнать ему.

– Молодая женщина – это дочь Хайме Сабаса, а девочка пяти лет – его внучка.

– Это к ней он ходил?

– К ней. Она у него от первого брака. А муж этой женщины, мятежник, погиб в одной из стычек. Она работает, но Сабас помогал ей деньгами.

– Так, здесь все ясно. Неясно только, что означают эти гномы и кто убил Сабаса.

Рубен протянул Осорио папку.

– Тут материалы о Хосе Мануэле Трухильо и Хулии Пардо.

Осорио полистал бумаги.

– Что ж, все совпадает с тем, что нам удалось узнать. А как насчет Района Абеля?

– Пока ничего. Может быть, завтра материал будет готов.

– Сейчас же покажешь мне. Мы не должны ничего упускать из виду, даже мертвых. Да, кстати, надо узнать, действительно ли в зоопарке сдох попугай.

Едва Рубен записал поручение, зазвонил телефон.

– Это офицер охраны, – Рубен передал трубку Осорио.

– Да. Что-нибудь срочное? Хорошо. – Осорио быстро встал, надел пояс с оружием. – Пошли, Рубен. Петронила просила нас срочно приехать: дело в том, что Тита, прибирая одежду Сабаса, нашла какую-то записку.

Петронила была в похоронном бюро, и их встретила Тита.

– Сестра велела мне позвонить вам, когда я ей рассказала, что нашла в кармане рубашки.

На клочке газетной бумаги было написано карандашом:

«Принеси сегодня же, если не хочешь, чтобы с твоей женой приключилась беда.

А.»

Даты не было. «Сегодня» могло означать любой день. Почерк был неровный, словно бы искаженный умышленно.

– Кто может быть этим «А»?

– Не знаю, Рубен, но, думаю, тех, у кого имя начинается с этой буквы, по крайней мере трое: доктор Анхель Мирамар, Хосе Антонио Трухильо, Рамон Абель Трухильо.

Сержант занес эти имена в свой блокнот.