Текст книги "127 часов. Между молотом и наковальней"

Каньон по-прежнему представляет собой мелкое высохшее русло реки – узкое сухое ущелье между двумя грядами девятиметровых песчаных дюн. Вскоре местность станет более труднопроходимой, а пока мы дружески болтаем, обмениваясь мнениями о нашей жизни в городах Моаб и Аспен, в которых курортное общество четко делится на «слои». Я узнаю, что они, как и я, работают в индустрии активного отдыха на природе. Будучи менеджерами по логистике в компании Outward Bound, они снаряжают экспедиции экипировкой со склада компании в Моабе. Я рассказываю им, что работаю продавцом в магазине альпинистского снаряжения Ute Mountaineer в Аспене.

Среди добровольно обедневших налогоплательщиков наших городов существует негласное правило: лучше быть бедным в финансовом отношении, но обладать богатым опытом и жить своей мечтой, чем быть богатым в традиционном понимании этого слова и жить в отрыве от своих страстных увлечений. Среди пролетариев высокогорной страны существует убеждение, что стремление к курортному образу жизни – это позорное клеймо. Лучше быть бедным местным жителем, чем богатым туристом. (Правда, выживание местных жителей зависит от интенсивности туристического потока, поэтому их предполагаемое высокомерие более чем несправедливо.) Мы понимаем, что в этом уравнении все уравновешено.

То же самое касается нашего отношения к природе. Внутри каждого из нас есть свой Эдвард Эбби – воинственный защитник природы, протестующий против промышленного развития, выступающий против туризма, испытания различных видов оружия, любитель пива, воинствующий экотеррорист, любитель девственной природы и женщин (особенно из уголков дикой природы, хотя там они, к несчастью, встречаются крайне редко) – мудрец природоохранной деятельности. Вспоминая его оригинальные высказывания, я вижу, какую радость получает он, доводя вещи до крайности. Я вспоминаю, что в одном эссе он написал: «Конечно, мы все лицемеры. Единственный настоящий поступок эколога – это выстрелить себе в голову. В противном случае он все еще будет осквернять Землю своим присутствием». Цитата изложена немного иначе, но смысл именно такой.

– Это что-то вроде патологии, – отвечает Меган, придавая лицу притворно-виноватое выражение за то, что она не застрелилась.

Отставив в сторону Эда Эбби, мы обнаруживаем, что каждый из нас уже имеет опыт хождения по узким каньонам. Кристи спрашивает меня, какая у меня любимая расщелина каньона, и, недолго думая, я рассказываю ей о своем посещении Неонового каньона, так неофициально называется ответвление системы реки Эскаланте в центральной части штата Юта. Я красочно рассказываю о пяти спусках по свободно висящей веревке, хранителе ямы (это глубокая крутая дыра с гладкими стенками в полу каньона, которая «удержит» вас, если у вас нет партнера, который поднимется первым и затем поможет вам) и о Золотом соборе: невероятный спуск через песчаный тоннель в верхней стене ниши размером с собор Святого Петра, после чего вы падаете с высоты восемнадцать метров в большой бассейн с водой и затем плывете к берегу.

– Это необыкновенно, вы должны побывать там, – заключаю я.

Кристи рассказывает мне о своей любимой расщелине. Она находится напротив грунтовой дороги, идущей от тропы Грэнери-Спринг. Это одна из верхних впадин водостоков Робберс-Руст, которую ее друзья из Outward Bound называют «Mindbender» (Галлюциноген). Она описывает проход в эту расщелину, по которой вы попадаете в каньон, зажатый между стенами на глубине четырех с половиной метров, V-образная расщелина сужается до ширины в десяток сантиметров, а у вас под ногами и ниже становится еще уже.

Я мысленно добавляю эту расщелину в список мест, которые следует посетить.

Несколько минут спустя, незадолго до полудня, мы подходим к непомерно крутому плавному спуску со скалы, что предвещает первую расщелину и более глубокие, более узкие проходы, которые приведут нас к каньону Блю-Джон. Я съезжаю на четыре с половиной метра вниз по насыпи из скалистой породы, притормаживая подошвами кроссовок, оставляя две черных полосы на розовом песчанике, и почти падаю в песок у основания стены. Кристи, выйдя из-за угла и услышав шум, видит меня на корточках в грязи и предполагает, что я упал.

– О черт возьми, ты в порядке? – спрашивает она.

– О да, я в порядке. Я сделал это специально, – совершенно серьезно отвечаю я, потому что торможение действительно было преднамеренным. Я ловлю ее взгляд, добрый, искренний, который говорит мне, что она верит мне, но думает, что я был глуп, что не смог найти более легкого пути, чтобы спуститься вниз. Я оглядываюсь и, видя, что можно было спуститься менее рискованным образом, который позволил бы избежать скольжения, действительно чувствую себя немного глупо.

Через пять минут мы подходим к первому участку сложного крутого спуска, при котором лучше повернуться лицом к скале и выполнять те же движения, что при подъеме, только в обратном порядке. Я спускаюсь первым, затем переворачиваю свой рюкзак, чтобы достать видеокамеру и сделать видеозапись спуска Меган и Кристи.

Кристи вытаскивает кусок красной стропы длиной около четырех с половиной метров из своего подобранного с ней в тон красного альпинистского рюкзака и продевает ее через металлическое кольцо, которое предыдущие группы каньонеров подвесили к другой петле из стропы, надежно обмотанной вокруг камня. Камень надежно закреплен в углублении за краем отвеса, а стропа легко удерживает вес человека. Держась за нее, Меган спускается. Ей приходится маневрировать вокруг нависающего валуна, застрявшего между стенами каньона, который становится препятствием на пути спуска вглубь расщелины, поначалу казавшегося легким. Как только Меган оказывается внизу, Кристи с опасением спускается вслед за ней, потому что не до конца доверяет кольцу и стропе. После того как она спустилась, я взбираюсь наверх, чтобы открепить стропу Кристи и забрать ее.

Через девять метров мы подходим к другому сбросу. Стены здесь намного ближе друг к другу, расстояние между ними всего лишь около метра. Меган бросает свой рюкзак в расщелину, прежде чем скользнуть вниз между стенами. Кристи делает несколько фотографий. Я смотрю, как Меган спускается, и помогаю ей, указывая, на какие выступы лучше опираться руками и ногами. Когда Меган оказывается на дне расщелины, она обнаруживает, что ее рюкзак промок. Оказывается, загубник отошел от шланга ее кэмелбэка, когда она бросила рюкзак вниз, и почти вся вода вытекла на песок. Меган быстро находит синюю пластиковую насадку и останавливает течь, чтобы не возвращаться на стоянку у тропы. Важно не то, что ее рюкзак промок, а то, что она лишилась драгоценной воды. Я спускаюсь последним, с рюкзаком на спине, в котором чувствительная и хрупкая фото– и видеоаппаратура. Поэтому двигаюсь осторожно, иногда зависая между стенами в нескольких узких местах. Прокладывая себе путь между небольших валунов, я протискиваю свое тело через щель между стенами, чтобы добраться до дна каньона. В одном месте расщелину перегораживает бревно, я пользуюсь им как лестницей и спускаюсь вниз по его скользкому стволу, своего рода спуск «только для тощих».

В то время как за пределами каньона теплеет, в самом каньоне все сильнее и сильнее холодает. Мы входим в участок каньона длиной около четырехсот метров со стенами высотой в семьдесят метров, находящимися на расстоянии всего лишь пяти метров друг от друга. Солнечный свет не достигает дна этой расщелины. Мы подбираем несколько вороньих перьев, прикрепляем их к нашим «шляпам» и останавливаемся, чтобы сделать несколько фотографий.

Через восемьсот метров несколько боковых каньонов впадают в главное русло, по которому мы идем. Стены раздвигаются, открывая небо и отдаленную перспективу крутых утесов в нижней части каньона. Выйдя на солнце, мы останавливаемся, чтобы съесть две мои шоколадки, которые уже начали подтаивать. Кристи предлагает шоколад Меган, но она отказывается, и Кристи говорит:

– Я действительно не смогу съесть весь этот шоколад одна… Хотя, неважно, нет, я смогу, – и мы вместе смеемся.

После некоторых пререканий мы все-таки приходим к согласию, что последнее большое боковое ответвление слева от главного русла – это западный рукав. А это означает, что это поворот, по которому должны пойти Меган и Кристи, чтобы вернуться к главной грунтовой дороге, расположенной примерно в шести с половиной километрах отсюда. Мы начинаем прощаться, когда Кристи предлагает:

– Давай, Арон, пойдем с нами! Мы поедем за твоим пикапом, затем потусуемся где-нибудь и выпьем пива.

Но я твердо решил завершить ранее запланированный тур, поэтому отвечаю:

– А как насчет иного плана? У вас есть обвязки, у меня – веревка, предлагаю пойти вместе со мной через нижний каньон до Большого сброса. Мы можем прогуляться, я покажу вам Большую галерею, а потом довезу вас до вашего пикапа.

– Это далеко отсюда? – спрашивает Меган.

– Думаю, еще километров тринадцать или около того.

– Что? Да ты не успеешь выйти отсюда до того, как стемнеет! Давай, пойдем с нами.

– Я действительно хочу дойти до того спуска и увидеть петроглифы. Но когда я закончу, подъеду на стоянку у тропы Грэнери-Спринг, чтобы встретиться с вами.

На это они соглашаются. Мы садимся и достаем свои путеводители, чтобы еще раз уточнить свое местоположение по карте каньона Блю-Джон. У меня новое издание путеводителя Майкла Келси по каньонам на плато Колорадо, в котором содержатся описания более ста каньонов, есть карта каждого из них, нарисованная от руки. Технические карты, нарисованные самим Келси, и описания маршрутов, выполненные им после того, как он лично прошел каждый каньон, – это настоящие произведения искусства. В книге есть поперечные сечения наиболее каверзных расщелин, обозначены места, где находятся труднодоступные петроглифы и другие исторические артефакты, содержится подробная информация о снаряжении, необходимом для прохождения этих каньонов, точках закрепления стационарных крючьев и глубоких ямах с водой. В книге достаточно информации для того, чтобы вы могли понять, где находитесь, и ничего лишнего. Мы убираем карты, встаем, и Кристи говорит:

– Изображения на этой картинке из твоей книги похожи на призраков, они немного жутковаты. Как ты считаешь, какой энергией ты подзарядишься в Галерее?

– Хм, – я делаю паузу, чтобы обдумать ее вопрос. – Понятия не имею. Я ощущал связь с петроглифами, когда смотрел на них раньше, это хорошее чувство. Я очень хочу увидеть их снова.

Меган повторяет дважды:

– Ты уверен, что не пойдешь с нами?

Но я так же, как и они, сделал свой выбор.

За несколько минут до того, как они ушли, мы подробно обсудили наш план, согласно которому должны будем встретиться вечером, когда стемнеет, в их лагере в Грэнери-Спринг. Сегодня вечером состоится Скуби-вечеринка, которую устраивают друзья моих друзей из Аспена. Вечеринка состоится примерно в восьмидесяти километрах отсюда, к северу от национального парка Гоблин-Вэлли. Мы договорились поехать туда вместе. Большинство групп используют бумажные тарелки в качестве импровизированных дорожных знаков, чтобы указать путь к месту встречи. У моих друзей есть большая фигурка Скуби-Ду, которой они обозначают поворот. После окончания задуманного – целого дня приключенческого тура, двадцати пяти километров на горном велосипеде и двадцати пяти километров по каньону – я надеюсь, что заслужу немного отдыха и холодного пива. Будет очень приятно снова и так скоро увидеть этих двух прекрасных дам пустыни. Мы заключили сделку, добавив к плану на завтрашнее утро небольшой поход по каньону Смол-Уайлд-Хорс – технически несложной расщелине в Гоблин-Вэлли. В два часа дня мы расстаемся друзьями с прощальными улыбками и взмахами рук.

Я снова один, продолжаю идти по дну каньона, следуя своим маршрутом. По пути я обдумываю, каким образом провести оставшуюся часть отпуска. Теперь, когда в плане у меня есть воскресный поход в каньон Смол-Уайлд-Хорс, я рассчитываю вернуться в Моаб около семи часов вечера. У меня будет достаточно времени, чтобы подготовить снаряжение, еду и воду для велосипедной поездки по тропе Уайт-Рим в национальном парке Каньонлендс, затем я могу немного вздремнуть в преддверии старта, который я запланировал на полночь, а затем немного вздремнуть перед началом ночи. Первые пятьдесят километров я проеду при свете налобника и фар, а завершу свой 170-километровый заезд поздно вечером в понедельник, успею к вечеринке, которую мы с соседями по дому запланировали как раз на вечер понедельника.

Внезапно я спотыкаюсь о груду мелких камней, которую оставил последний ливневый паводок, и размахиваю руками, чтобы восстановить равновесие. Мое внимание моментально возвращается к каньону Блю-Джон.

Воронье перо все еще прикреплено к заднему ремешку моей синей бейсболки, я вижу его тень на песке. Это смотрится забавно – я останавливаюсь на открытом месте в каньоне и делаю фотографию своей тени с пером. Не останавливаясь, я отстегиваю поясной ремень и нагрудный ремень сумки, перемещаю сумку себе на грудь, копаюсь в сетчатом наружном мешочке, пока мне не удается нажать кнопку play на моем портативном CD-плеере. Приветствие зрительного зала сменяется медленным гитарным вступлением и затем простыми словами популярной песни:

 
How is it I never see
The waves that bring her words to me[4]4
  Здесь и далее приводятся тексты песен группы Phish: Как это я никогда не увижу / Волн, которые приносят мне ее слова?


[Закрыть]?
 

Я слушаю вторую часть концерта группы Phish от 15 февраля, я побывал на нем три месяца назад в Лас-Вегасе. Музыка полностью захватывает меня, я улыбаюсь. Я рад этому миру: это мое счастливое место. Прекрасная музыка, одиночество, дикая природа, отсутствие мыслей в голове. Походы в одиночку, движение в собственном ритме воодушевляют меня, проясняют мое сознание. Меня переполняет бессмысленное счастье – быть счастливым не из-за чего-то особенного, а быть счастливым просто потому, что счастлив, – такова одна из причин, почему я хожу в длительные одиночные походы. Мне нужно время, чтобы сосредоточиться на себе. Чувство гармонии, возникающее в теле и голове, восстанавливает мои душевные силы. Иногда, когда я начинаю думать об этом, я понимаю, что походы в одиночестве – это мой собственный метод достижения трансцендентного состояния, своего рода медитация при ходьбе. Я не могу достигнуть этого состояния, когда сижу и пытаюсь медитировать, произнося мантру «ом»; достигнуть этого состояния я могу только тогда, когда я иду один. К сожалению, как только я понимаю, что у меня наступил такой момент, эти ощущения уходят, все мои мысли возвращаются, трансцендентность исчезает. Я тщательно работаю над тем, чтобы научиться вызывать у себя это чувство полного удовлетворения, однако мои рассуждения о нем вытесняют само чувство. Несмотря на эфемерность этого чувства, подъем настроения, который сопровождает его, сохраняется у меня на протяжении нескольких часов, а иногда даже дней.

Сейчас 14:15, дневная погода пребывает в хрупком равновесии – солнечный свет чередуется с тонкими слоистыми облаками. В открытой части каньона температура примерно на пятнадцать градусов выше, чем на дне глубокой расщелины. По небу плывут кучевые облака, похожие на затерянные корабли, но тени от них нет. Я дохожу до широкого высохшего русла реки, которое входит в каньон с правой стороны, и сверяюсь с картой. Это восточный рукав. Кристи и Меган, без сомнения, выбрали правильное направление, чтобы вернуться назад. Тогда выбор казался очевидным, однако в дикой местности даже очевидные решения должны быть перепроверены. Ориентирование в глубоком каньоне может оказаться сложным и обманчивым. Иногда мне хочется думать, что в этом ничего сложного нет, нужно всего лишь идти прямо. По обеим сторонам от меня стометровые скальные стены, расстояние между ними не превышает полутора метров, они не позволят мне отклониться в сторону, наподобие того, как я мог бы сойти с маршрута на склоне горы. Однако раньше мне уже приходилось сбиваться с пути.

И тут мне вспоминается 60-километровый поход по каньону Пария, который я совершил в одиночестве. Я прошел примерно треть маршрута по каньону, когда полностью потерял направление и не понимал, где нахожусь. Я прошел еще восемь километров вниз по течению, прежде чем обнаружил ориентир, который был отмечен на карте. Положение было критическим, потому что мне нужно было найти выход из каньона до наступления темноты. Когда вы ищете вход в каньон или выход из него, отклонение от маршрута на пять метров иногда может полностью дезориентировать вас. Поэтому теперь я обращаю на свою карту самое пристальное внимание. Когда я в самой глубине каньона, я сверяюсь с картой даже чаще, чем когда нахожусь на вершине горы, иногда даже через каждые двести метров.

 
If we could see the many waves
That float through clouds and sunken caves
She’d sense at least the words that sought her
On the wind and underwater[5]5
  Если бы мы могли видеть множество волн, / Что плывут сквозь облака и затонувшие пещеры, / Она бы почувствовала, по крайней мере, каких слов ждали от нее / На ветру и под водой.


[Закрыть].
 

Песня превращается во что-то неуловимо атональное, ускользающее от моего внимания, когда я прохожу мимо еще одного мелкого русла, с правой стороны впадающего в главное русло каньона. На карте сухое русло реки, или арройо, соответствует тому, что Келси назвал малым восточным рукавом. Этот рукав выходит из более высокого плато, которое он называет Гоат-Парк.

Высокие террасы и покрытое можжевельником плосгокорье Гоат-Парк справа от меня возвышаются над пластом геологической формации Кармель, которой более 170 миллионов лет, состоящим из слоев фиолетового, красного и коричневого алеврита, известняка и сланцевых отложений. Такой пласт более устойчив к эрозии, чем более древний песчаник Навахо, образовавшийся от нанесенных ветром отложений и сформировавший гладкие красно-коричневые скалы живописных каньонов. В некоторых местах изменчивые пласты эрозии создают эффект присутствия вуду – отдельно стоящие скальные башни и вигвамы, а также высокие дюны из камня различных оттенков, которые усеивают верховья скал каньона. Граничащие друг с другом текстуры, цвета и формы пластов горных пород Кармель и Навахо отражают разные ландшафты, которые их сформировали – моря Раннего юрского периода и пустыню позднего Триаса. Осевшие во время существования большого моря отложения формации Кармель напоминают застывшую грязь, высохшую в прошлом месяце. С другой стороны, узоры с поперечными слоями в песчанике Навахо показывают, как он образовался в результате смещения песчаных дюн: одна полоса высотой в пятнадцать футов в скалах показывает инкрустированные линии, наклоненные вправо; слои следующей полосы наклонены влево; и, кроме того, линии напластования совершенно горизонтальны. На протяжении геологических эр дюны неоднократно меняли форму под воздействием силы ветра, дующего через древнюю пустыню, похожую на Сахару и лишенную растительности. В зависимости от того, насколько оставшиеся позади образования из песчаника были подвержены воздействию ветра или воды, они выглядят как грубо обтесанные песчаные валуны или отполированные скалы. И эта красота вызывает улыбку на моем лице.

По моим подсчетам, расстояние, которое я должен пройти до узкой расщелины, ведущей к двадцатиметровому Большому сбросу, составляет около восьмисот метров. Длина этой расщелины около двухсот метров, она находится в середине моего маршрута по каньонам Блю-Джон и Хорсшу. Я прошел немногим более одиннадцати километров от места, где оставил свой велосипед, и мне предстоит пройти еще около тринадцати километров, чтобы добраться до моего пикапа. Когда я доберусь до расщелины, мне предстоит совершить несколько коротких спусков, во время которых придется пролезать над и под выступающими валунами, затем продвигаться по очень узкой двенадцатиметровой расщелине, ширина которой в некоторых местах не превышает сорока пяти сантиметров. Я должен добраться до каменной площадки, где находится якорная система для спуска. Она состоит из двух скальных крюков и подвесов. Скальные крюки – это болты длиной в семь с половиной сантиметров и диаметром около девяти миллиметров, они устанавливаются при помощи ручного или беспроводного сверления дрелью. На головке крюка, выступающей из стены, крепится металлическая L-образная пластина, которая называется подвесом. У подвеса два отверстия: одним отверстием он крепится к скальному крюку, а во второе отверстие можно вщелкнуть карабин, или карабином можно к нему прикрепить лесенку, или же продеть в него стропу. Если скальный крюк правильно закреплен в твердой скале, вы можете без проблем загрузить на него вес в несколько сотен килограммов. Но в расщелинах каньонов горная порода вокруг болтов очень часто начинает крошиться из-за частых наводнений. Поэтому надежнее и безопаснее использовать два болта/подвеса одновременно на случай, если один из них неожиданно выйдет из строя.

У меня есть альпинистская веревка, обвязка, страховочно-спусковое устройство и спусковая стропа. Я взял с собой налобный фонарь, который необходим, чтобы осмотреть расщелины, которые могут послужить зацепками для рук, на предмет наличия внутри них змей. Я уже думаю о том, как пойду дальше после спуска, мыслями я уже в Большой галерее. В путеводителе Келси говорится, что в ней лучшие пиктограммы из всех, что можно найти на плато Колорадо, а стиль Барьер-Крик – это «стиль, который выше любых сравнений». И эта фраза не дает мне покоя уже два дня, с того момента, когда я прочитал ее по дороге в Юту.

 
Gold in my hand
In a country pool
Standing and waving
The rain, wind on the runway[6]6
  Золото в моей руке, / В загородном бассейне, / Стоя и размахивая, / Дождь, ветер на взлетно-посадочной полосе.


[Закрыть].
 

Новая песня начинает звучать в моих наушниках, и я едва замечаю, что стены каньона уже сужаются, образуя начало расщелины, которая больше похожа на глухой переулок между двумя складскими зданиями, чем на улицу между небоскребами, как было в верхней расщелине. Под аккомпанемент соло рок-гитары моя походка становится более упругой, сжав пальцы правой руки в кулак, я делаю резкое движение рукой вверх. Затем дохожу до пересохшего водопада – первого спуска на дно каньона. Более твердый слой горной породы, включенный в песчаник, оказался более устойчивым к эрозии, вызванной течением воды, и сформировал выступ у сброса. От уступа, на котором я стою, до продолжения дна каньона примерно три метра. Еще примерно в шести метрах ниже по каньону между его стенами застряло S-образное бревно. Если бы я мог добраться до него, это обеспечило бы мне более легкий спуск. Но до бревна труднее добраться через небольшую наклонную полку справа от меня, гораздо проще спуститься с выступа передо мной с трехметровой высоты.

Цепляясь за естественным образом образованные зацепы – углубления в песчанике размером с яйцо, – я спускаюсь с выступа и повисаю на руках. Мои ноги болтаются в шестидесяти-девяноста сантиметрах от дна каньона. Я отпускаю руки и падаю вниз, приземляясь в песчаную промоину, образовавшуюся под воздействием струи водопада, падающей с уступа. Мои ноги погружаются в высохшую грязь, которая трескается и рассыпается, как гипс. Теперь мои ботинки в порошкообразной грязи. Спуск был несложным. Но теперь я уже не могу подняться вверх по склону. Я должен идти вперед, обратного пути нет.

В наушниках начинает звучать новая песня, когда я пробираюсь по S-образному бревну, каньон становится глубже на девять метров, я еще дальше от вершин песчаных куполов в верхней части каньона.

 
I fear I never told you the story of the ghost
That I once knew and talked to, of whom I never boast[7]7
  Боюсь, я никогда не рассказывал вам историю о призраке, / С которым я однажды познакомился и поговорил, чем я никогда не хвалился.


[Закрыть].
 

Бледное небо все еще различимо в этом трехметровом разрезе на поверхности земли. На моем пути два валуна в тридцати метрах друг от друга, каждый размером с фургон. Один находится всего в тридцати сантиметрах от дна песчаного каньона; другой – на дне коридора каньона. Я пробираюсь между обеими преградами. Каньон сужается до полутора метров в ширину, его волнистые и извилистые стены ведут меня влево, затем вправо, потом прямо, затем снова влево и вправо, и все время вглубь каньона.

Грандиозное наводнение вымыло громадные валуны из песчаника, из которого состоят стены каньона, и затем пронесло их по всем расщелинам, некоторые из валунов застряли в них, иногда на высоте до девяти метров. Расщелины каньонов – последнее место, где стоит оказаться во время грозы в пустыне. Небо прямо над каньоном может быть совершенно чистым, но сильные ливни в водоразделах, находящихся даже в пятнадцати или тридцати километрах отсюда, могут оказаться опасными и с легкостью утопят неосторожных каньонеров. Во время наводнения дождь падает быстрее, чем земля впитывает воду. В восточной части Соединенных Штатов могут потребоваться несколько дней или недель для того, чтобы почва полностью напиталась водой, поднялся уровень воды в реках от нескольких сантиметров до десятков сантиметров и началось наводнение. В пустыне твердая, обожженная солнцем земля похожа на керамическую плитку, и наводнение может начаться через пять минут после выпадения нескольких миллиметров осадков из одного лишь грозового облака. Не имея возможности впитаться в почву, вода скапливается на поверхности, и начинается потоп. Сточные воды собираются из сообщающихся дренажных систем и быстро становятся в двенадцатиметровом участке каньона потоком воды высотой в тридцать сантиметров. Это же количество воды становится стремительным потоком в замкнутом пространстве. Там, где расщелины сужаются до расстояния немногим более одного метра, высота воды может достигать трех метров, и наводнение превращается в хаотичный поток, в котором вспениваются грязь и обломки. Поток перемещает валуны, прорезает каньоны, откладывает различные материалы в сужениях каньонов и убивает все живое, что не может быстро подняться в безопасное место.

В этом извилистом участке узкого каньона все еще находятся остатки ила после недавнего наводнения, они покрывают стены на высоте до четырех метров от дна каньона. Десятилетиями продолжавшиеся размывы обнажили розовые и пурпурные полосы горной породы, из которой состоит скала. Волнообразные стены искажают горизонтальные линии пластов горной породы и привлекают мое внимание в одном месте, где противоположные стены склоняются друг к другу, образуя двойную арку. Я останавливаюсь, чтобы сделать несколько фотографий. Отмечаю, что цифровые часы моего фотоаппарата отстают на одну минуту по сравнению с наручными часами. На экране цифровой фотокамеры написано, что сейчас 14 часов 41 минута, суббота, 26 апреля 2003 года.

Продолжая слушать музыку, я слегка покачиваю головой в такт, прохожу еще около двадцати метров и приближаюсь к трем валунам, между которыми протискиваюсь с трудом. Впереди я вижу еще пять валунов, каждый размером с большой холодильник, перегораживающий путь на разной высоте от дна каньона. Проход между ними будет напоминать прогон через строй. Необычно видеть такое количество валунов примерно на одном расстоянии друг от друга, выстроенных в линию в практически ровном коридоре. Просвет под первым подвешенным валуном составляет около шестидесяти сантиметров, я должен проползти под ним на животе – это первый раз, когда мне приходилось так близко наклоняться к дну каньона, но выбора нет. Следующий валун находится чуть выше. Я встаю, отряхиваюсь, затем приседаю и прохожу под ним. Еще два раза мне приходится вставать на четвереньки и проползать под валунами, но я преодолеваю их. Глубина расщелины здесь более двадцати метров, я спустился на пятнадцать метров ниже куполов из песчаника, расстояние до которых отсюда по прямой около шестидесяти метров.

Я прихожу к следующему сбросу. Это будет спуск с высоты трех-трех с половиной метров, что примерно на тридцать сантиметров выше спуска, который я совершил десять минут назад, и геометрия у этого сброса другая. Еще один холодильникообразный валун вклинился между стенами в трех метрах ниже по течению и на той же высоте, что и уступ. Из-за этого пространство под ним напоминает короткий тоннель, что порождает эффект клаустрофобии. Стены, вместо того чтобы расширяться после спуска или вести в углубление на дне каньона, сужаются до одного метра в поперечном направлении у края спуска и на этой же метровой ширине идут вглубь каньона примерно на пятнадцать метров. Иногда в узких проходах, подобных этому, я могу протиснуться через расщелину, упираясь спиной и ступнями в противоположные стены. Контролируя противодавление ног и рук, перемещая их по противоположным сторонам, я могу довольно легко перемещаться вверх и вниз по узкой расщелине, пока мои ноги, руки и спина достаточно плотно прижаты к стенам. Эта техника известна как «каминная» или «прочистка дымохода». Вы можете использовать ее, чтобы подняться вверх по каминной трубе.

Прямо под уступом, на котором я стою, находится валун размером с большое автобусное колесо, он застрял в проходе между стенами примерно в метре ниже края уступа. Если я смогу ступить на него, то буду находиться на высоте около трех метров от дна каньона, то есть потом смогу спуститься с меньшей высоты, чем в предыдущий раз. Я свешусь на валун, затем совершу короткий спуск на округлые камни на дне каньона. Используя каминную технику – упираясь одной ногой и одной рукой о каждую стену, – я начинаю спуск к валуну. Прижимаюсь спиной к южной стороне и сгибаю левое колено, затем упираюсь левой ногой в стену с северной стороны. Правой ногой я пинаю валун, чтобы проверить, насколько плотно он застрял. Он достаточно крепко держится, чтобы выдержать мой вес. Я ступаю на валун. Он выдерживает меня, но немного качается. Убедившись в этом, я уже не хочу спускаться с него при помощи каминной техники. Я приседаю, обхватываю камень, повернувшись лицом к верхней части каньона. Соскользнув на животе по переднему краю, я смогу спуститься и повиснуть на полностью вытянутых руках, как при спуске с крыши дома.

Когда я медленно ползу по валуну, чувствую, как камень реагирует на мою хватку легким потрясыванием, поскольку вес моего тела заставляет его вращаться и изменять положение. Я мгновенно осознаю, что для меня это может обернуться проблемой, и инстинктивно отпускаю вращающийся валун, чтобы приземлиться на круглые камни внизу. Когда я смотрю вверх, валун, падающий в направлении моей головы, закрывает от меня небо. Страх заставляет меня вздернуть руки над головой. Я не могу двигаться назад, в противном случае я упаду на небольшой выступ. Моя единственная надежда – оттолкнуть падающий камень и убрать голову с его пути.

Мне кажется, что следующие три секунды длятся в десять раз дольше, чем обычно. Время расширяется, я нахожусь как бы во сне, мои реакции затормаживаются. Как при замедленной съемке я вижу, что камень прибивает мою левую руку к южной стене, глаза фиксируют столкновение, я дергаю левую руку назад, поскольку камень рикошетит от стены и ударяет по моей правой руке, придавливает ее в запястье ладонью и большим пальцем вверх, пальцы вытянуты; камень скользит вниз по стене и тянет за собой мою руку, срывая кожу с боковой стороны предплечья. Затем наступает тишина.