Текст книги "127 часов. Между молотом и наковальней"

Джон нес флягу с четырьмя литрами воды, наши рюкзаки были набиты сэндвичами, конфетами и лыжными куртками. Когда мы добрались до высоты, на которой уже не растут деревья (около 3350 метров на пике Лонгс), мы сняли рубашки и намазались солнцезащитным кремом. Мы отметили наш прогресс на ксерокопии карты, которую взяли на станции рейнджеров утром того дня. На карте мы также отмечали время, когда доходили до каждого ориентира. Мы собирались потратить на восхождение гораздо больше времени, чем было предусмотрено, поскольку знали, что с легкостью успеем вернуться до наступления темноты. Широкая тропа вела к Гранитному перевалу, находящемуся на высоте около 3600 метров, затем через несколько длинных петель серпантина мы достигли Боулдерфилда – большого поля площадью около шестисот квадратных метров, загроможденного валунами размером с кушетку, наваленными друг на друга. Мы перекусили под ясным небом у Кейхол – круглой зазубренной расщелины на северном гребне горы. Затем я взобрался на скалу на северной стороне Кейхол и выполз на вершину, находясь примерно на девять метров выше Джона. Он сфотографировал меня со свисающими над обрывом ногами. Затем я спустился, он поднялся, и я сфотографировал его.

Несмотря на то, что мы были уже на высоте более 4000 метров, самое трудное восхождение дня было еще впереди: сначала опасный переход по гранитным плитам, идущим по западной стороне северного гребня, а затем крутой подъем вверх по 150-метровому скальному желобу кулуара Корыто. Там мы столкнулись с дюжиной других путешественников, которым было все труднее и труднее дышать под воздействием напряжения, которое они испытывали, карабкаясь по коридору (воздух на высоте 4200 метров в два раза разреженнее воздуха на уровне моря, поэтому количество кислорода в нем значительно сокращается). Джон предложил устроить состязание, кто первым доберется до конца кулуара, и посмотреть, скольких людей мы сможем обогнать. Он пошел первым и в результате перегнал всех, кто шел по кулуару. Когда Джон был уже на середине подъема, я двинулся вслед за ним. Я попытался обогнать шедшую впереди меня пару прежде, чем кулуар сузится у скалистой ступени высотой немногим более метра, когда почувствовал, что мое дыхание участилось. Поскольку у меня не было акклиматизации к этой высоте, моя грудь вздымалась часто и сильно, как будто внутри легких начался пожар, мне пришлось остановиться и передохнуть. Несмотря на это, затем я обошел всех туристов и всего лишь на несколько минут отстал от Джона. Для меня это было важно, теперь я знал, что могу делать такие рывки и, преодолевая боль, заставлять свой организм работать на пределе возможностей.

Впервые поднявшись на высоту в 4000 метров, мы с Джоном почувствовали головокружение от охватившей нас эйфории. Потом мы заглянули за внешний угол и посмотрели на Хоумстреч – внутренний угол высотой в 92 метра, образованный двумя вершинными стенами, похожий на открытую книгу.

Нам оставалось последнее испытание, преодолев которое, мы окажемся на вершине пика Лонгс. Нам предстояло подняться по гладко отполированной плите, цепляясь за скалу двумя руками. Внизу пропасть глубиной в шестьдесят метров, из которой временами задували порывы ветра, что не добавляло нам спокойствия. Мы с Джоном остановились, чтобы посмотреть, как с вершины по плите будет спускаться вниз турист в синих джинсах. Он выглянул из-за горы, затем решил спуститься спиной к склону. Сначала он переставлял ноги, а потом на заднице съезжал к нам. Двигался он довольно неуверенно. И мы с Джоном начали шутить, предполагая, что будет, если он поскользнется. Да он сорвется и собьет нас обоих как шары для боулинга! Да, такой вот будет альпинистский боулинг. Но нам удалось разойтись с ним. Мы прошли мимо него с плоской внутренней стороны выступа – откола, отделенного от стены, и продолжили свой путь. Через три минуты мы достигли открытого каменистого плато на вершине пика Лонгс и обнялись, празднуя нашу победу. На обратной стороне карты Джон написал «Я люблю тебя», это было послание для его подруги Никки. И я сфотографировал его, держащего трепещущую на ветру импровизированную табличку с надписью, сияющего слегка искаженной улыбкой вследствие гипоксии.

На следующий день мы стартовали поздно. Но до двух часов дня ушли с вершины и спустились по Хоумстретч. Несколько облаков собрались на северо-западе, но нам повезло с погодой. Спустившись ниже Кейхол, мы остановились, чтобы перекусить, и тут справа от себя увидели снежный склон на восточной стороне северного хребта. Я думаю, эта идея пришла в голову мне и Джону одновременно, потому что мы посмотрели друг на друга и сказали: «Давай-ка съедем вниз по снегу!» – хотя никто из нас не знал, как правильно глиссировать. Склон был довольно крутой, длиной около ста девяносто метров, и с него могла сойти лавина. «Но не в середине же лета», – подумали мы. Нас больше беспокоило, как бы не разогнаться по снегу и не вылететь со склона прямо на Боулдерфилд. Мы надели лыжные штаны и перелезли через верхушку самого длинного (примерно двухсотметрового) снежного выступа. Джон отправился первым. Крича от радости, разбрасывая во все стороны снег каблуками ботинок, он за тридцать секунд доехал до конца. Я крикнул ему, чтобы он сфотографировал меня, когда я подъеду достаточно близко, плюхнулся на снежное поле и с невероятной скоростью помчался к Джону.

Благодаря снежной канавке, которую проделал Джон, и моим нейлоновым лыжным штанам, практически не создававшим трения, я быстро набрал скорость, на которой уже не мог контролировать спуск. Перелетев через несколько находившихся под снегом препятствий и оставив на них клок своих штанов, я уже рисковал окрасить своей кровью камни в конце спуска. Нужно было тормозить. В страхе я сунул в снег руки и ноги и тут же получил оплеуху от тяжелой белой слякоти. Когда крутизна склона в конце снежного поля начала уменьшаться, я начал цепляться руками за все, что мне попадалось на пути, и упираться в снег ботинками, пока, наполовину ослепший, не остановился рядом с Джоном, всего лишь в нескольких метрах от каменистого поля. Нас сразу же обуял приступ буйного смеха, и мы закричали друг другу: «Давай сделаем это снова!» Поднимаясь к месту, где мы оставили наши рюкзаки, я пытался оживить свои закоченевшие руки, растирая их снегом, и подумал, что при следующем спуске нужно будет взять с собой пару небольших заостренных камней, чтобы использовать их как тормоза.

Покончив с острыми впечатлениями, мы спустились к Гранитному перевалу, затем пересекли восточный склон горы Леди Вашингтон. Когда мы с Джоном достигли линии леса, набежали облака и разразился дождь. Мы побежали, шлепая ботинками по размокшей тропе, в то же время придумывая название нашему первому спуску с горы бегом. В результате мы его так и назвали – Спуск с горы бегом, сокращенно СГБ. К тому времени, когда мы спустились к оставленному «Ленд Крузеру», я уже был полностью во власти эмоций, наконец-то осознав, что покорил свой первый четырехтысячник! И я знал, что это только начало!

В 1993 году я отправился в сплав на рафтах вместе с отцом, и мне это так понравилось, что через два года я воспользовался контактами отца с компаниями, организовывавшими рафтинг-туры неподалеку от Буэна-Виста, штат Колорадо, и по окончании второго курса колледжа устроился на летнюю работу гидом по рафтингу. В конце мая 1995 года вместе с моим работодателем Биллом Блоком я переехал в мотель, одновременно являвшийся лодочным сараем, который Билл также использовал в качестве базы для своей компании Independent Whitewater. Мы были одной из самых маленьких компаний на реке, у которой работали ежедневно только две-три лодки, в то время как у других более крупных компаний лодок могло быть в десять раз больше. У нас было только три гида-проводника, а это означало, что я и Пит – мой новый друг, коллега и сосед по комнате в мотеле – работали почти каждый день. Этим летом я мог бы позволить себе отдыхать больше, а не работать семь дней в неделю, но эта так называемая работа была настолько веселой, что я редко испытывал желание делать что-либо еще. Из-за того, что снежный покров составил 400 % от среднего уровня снежного покрова на соседних горных хребтах, уровень воды в реках летом 1995 года был самым высоким за всю историю речного водного туризма. Пороги, которые в обычное время оценивались по категории сложности от III до IV +, превратились в пороги V категории, став наиболее сложными и практически непроходимыми гигантами, в то время как технически несложные пороги, всего лишь образующие небольшие волны, такие как Грейвярд и Рафт-Риппер, полностью исчезли под водой. В тот сезон на участке реки, на котором мы работали, погибли три человека – два частных лодочника и один из другой рафтинговой компании. Скорость потока воды в реке превышала двести кубометров в секунду, что почти в четыре раза больше, чем обычно, и в два раза больше, чем в прошлом году. С такой водой я чувствовал, что упускаю шанс, когда не участвую в сплаве.

Отработав два полдневных коммерческих сплава по каньону Брауна, мы собирали компанию гидов из разных фирм, грузили в фургон все необходимое снаряжение и отправлялись вверх по долине в поисках участка с более сложными порогами и более высоким уровнем воды. В те дни, когда владельцы наших компаний считали, что река слишком опасна для сплавов с клиентами, мы собирались вместе и организовывали сплавы с гидом по самым рискованным участкам кантона и даже осуществляли ночные сплавы при ярком свете полной луны. Рафтинг-сообщество из верхней части долины Арканзаса имело свои культурные традиции и очень ценило риск не только оправданный, но даже граничащий с безрассудством. Как-то июльским вечером вместе с нашим третьим гидом Стивом я поехал в хозяйственный магазин в Буэна-Виста, где купил два надувных детских матраса для бассейна. Эти два маленьких надувных плота были похожи на метровые гребные шлюпки с гибким пластиковым днищем и тридцатисантиметровыми надувными бортиками. Они стоили по десять долларов, вполне приемлемая цена. Мы шутили, что мечтали сплавиться на них по каньону Брауна с того момента, как Пит рассказал нам о них. Но вместо этого отправились в южную часть города и спустили их на воды могучей реки Арканзас, чтобы опробовать на двенадцатиметровом участке с порогами I–II категории, которые были самыми маленькими на реке, но достаточно сложными для наших скромных плавсредств. Одетые в спасательные жилеты, вооруженные веслами для байдарки и обрезанными пластиковыми бутылками для экстренного вычерпывания воды, мы со Стивом отправились вниз по течению в нашу «не пытайтесь повторить это дома» поездку и успешно прошли одну из самых больших рек в штате на наших забавных и совершенно не соответствующих правилам суденышках.

В конце августа вместе с тремя лучшими друзьями, которые все были новичками на реке, я отправился в ночной сплав по каньону Брауна на одном рафте. Это было гораздо круче, чем сплав с другими гидами на нескольких лодках. Самым большим трюком было то, что я планировал осуществить этот сплав в новолуние, а не при свете полной луны. В такой темноте, когда река, берег, стены каньона и небо смешиваются в чернильно-черной мгле, особенное значение приобретает навигация: неожиданное столкновение может привести к тому, что мои друзья окажутся в реке, где могут навсегда исчезнуть в темноте.

На участках, где вода была стоячей, свет звезд отражался в зеркальной глади реки. Если звезды не отражались в воде, это означало, что там были рябь, камень или перекат. Время от времени света, падавшего сверху, было достаточно, чтобы разглядеть гребни волн с белыми гребешками, но как только мы вошли в каньон, количество света уменьшилось из-за его высоких стен, и оставшиеся четырнадцать с половиной километров превратились в игру по тренировке памяти, в которой нам необходимо было выиграть. Прямо перед первым порогом Руби-Райфл, II категории сложности, я слегка зацепил большой камень передним левым углом рафта. Но после этого мы прошли оставшиеся тринадцать порогов, среди которых были длинные пороги III категории и сложные участки IV категории. Сплав оказался абсолютно беспроблемным, во время него мы получили впечатляющий, нереально крутой опыт. После того как река стала спокойной, мы долго не решались нарушить тишину. Вместо того чтобы разговаривать, мы смотрели вверх. Больше звезд, чем мои друзья и я когда-либо видели, парили прямо перед нашими глазами так ощутимо, что я впервые осознал, что космос – не плоский покров, а трехмерный мрак. Я даже мог бы сказать, просто смотря на звезды, что некоторые из них находятся позади других.

В 1997 году я окончил колледж, став первым на курсе, получил диплом бакалавра по машиностроению с дополнительной специализацией – по французскому языку и игре на фортепиано. В мае того же года я устроился инженером-механиком в корпорацию Intel. Офис находился в Окотильо, отдаленном пригороде на юго-востоке города-мегаполиса Финикса, штат Аризона. В марте 1999 года меня переведут в Такому, штат Вашингтон, а в сентябре того же года – в Альбукерке, штат Нью-Мексико. Но тогда, в 1997 году, сразу после выпуска, моя давно дремавшая страсть к дикой природе западной части США расцвела буйным цветом. Прежде чем переехать в Аризону, я хотел вознаградить себя за успехи в учебе и за то, что нашел, как я тогда считал, хорошую работу. И поэтому я спланировал не просто отпуск, а супер-отпуск. Это должна была быть автомобильная поездка туда, где заканчиваются все дороги. Я планировал поехать на своей «Хонде CRX» 1984 года выпуска на север, сначала в национальные парки Гранд-Тетон, Йеллоустоун и Глейшер, а затем в Канаду – в национальный парк Банф и Айсфилдс-Парквэй, затем через Ванкувер в направлении водопадов, национальных парков Олимпик и Рейнир, и в завершение – национальные парки Кратер-Лейк, Йосемити и Зайон. Тридцать дней, шесть тысяч миль, десять национальных парков.

Потом оказалось, что уехать далеко я не мог. Был конец мая, но уровень снега все еще был высоким, поэтому мне пришлось пешком добираться туда, куда я планировал проехать на машине. Во время моей наспех организованной поездки на озеро Фелпс в национальном парке Тетон я разбил лагерь на берегу озера. И в первый вечер в предзакатных сумерках увидел силуэт бегущего рысью американского лося. На следующее утро я увидел двух белоголовых орланов, парящих над водопадом, а на следующий день – медведя гризли в лесу возле дороги. Я ездил по округе и фотографировал виды национального парка, отражавшиеся в разбитых окнах заброшенных фермерских домов в Antelope Flats. В тот же день я запланировал свою следующую экскурсию – двухдневную поездку на озеро Брэдли, где я намеревался разбить базовый лагерь, чтобы затем подняться на Средний Тетон, самый технически простой для подъема пик в парке. Когда я спросил местного рейнджера на станции пропусков, каким маршрутом лучше подняться на один из пиков, его смущенный взгляд стал предвестником приключения, которое мне вскоре предстояло пережить. Это был взгляд, который, казалось, говорил: «Если вам нужно узнать, я отвечу, но лучше бы вам этого не делать». Но он все-таки показал мне по карте, лежащей на столе под слоем оргстекла, как добраться до озера Брэдли, и объяснил, что тропы занесены глубоким снегом, и закончил словами: «Если у вас нет снегоступов – провалитесь по пояс». Я не понял, что это означало, но заполнил разрешение и промолчал.

Ранним утром я отправился в свой одиночный трехдневный поход. Это был мой первый одиночный поход более чем на один день. Я нес на спине основной рюкзак, в котором было снаряжение для кемпинга и одежда; еда и принадлежности для приготовления пищи были в маленьком школьном фиолетовом рюкзаке, который висел у меня на груди. Примерно через полтора километра от стоянки на озере Таггерт снежный покров стал уже довольно глубоким. Я с каждым шагом погружался в снег все глубже и глубже. Других следов вокруг не было, я был, очевидно, первым путешественником, который шел по этой тропе, возможно, впервые за эту зиму. Изнемогая под тяжестью рюкзака, нещадно давившего сверху, я тащился вперед, высоко поднимая ноги. Я поднялся на край закругленной морены, оставшейся здесь со времен ледникового периода, и начал проваливаться еще глубже. После часа медленного продвижения я стал приближаться к лесу на гребне морены и большому сугробу. С каждым шагом мои ботинки проваливались на несколько десятков сантиметров в снег, острый ледяной наст больно резал голени. Через пятнадцать минут снег набился в ботинки и снизу в штаны, я перестал чувствовать ноги ниже колен, но противное ощущение сырости и холода почти исчезло. Упав в снег несколько десятков раз, я сменил стратегию и прополз последние пятьдесят метров до снежного гребня морены, а затем плюхнулся на плотный снежный выступ. Тяжело дыша от изнурительных усилий, я оглянулся через левое плечо и, увидев ряд глубоких ям, которые я оставил, понял, что значит «провалиться по пояс».

Я сверился с картой и увидел, что мне нужно преодолеть около четырехсот метров до южной оконечности озера Брэдли, а затем еще около тысячи двухсот метров идти по берегу, чтобы добраться до места стоянки. Когда я только вышел из леса, снег казался более крепким. Справа от меня был небольшой спуск, по которому я скатился на заднице. Я встал и сразу же, когда попытался сделать первый шаг, утонул в снегу по пояс. «О, это будет длинный путь», – сказал я вслух, думая, что снегоступы действительно пригодились бы, хотя их никогда у меня не было, но было очевидно, что здесь они бы мне совсем не помешали.

Через два часа тяжелого перехода, прокладывая себе путь по пояс в снегу, я добрался до короткого пешеходного моста на северной стороне озера Брэдли. Облака висели над верхушками деревьев, и я мог видеть только вертикальный западный склон горы, где на высоте около километра хвойные деревья исчезали в тумане.

Примерно через шестьсот метров после моста я обнаружил указатель места для лагеря, который находился в семи метрах от берега озера, где почти все было засыпано снегом. Обрадованный тем, что после неожиданно изнурительного четырехчасового перехода мне удалось прийти на место до наступления темноты, я установил свою зеленую двухместную палатку сразу за знаком, на небольшом участке земли, покрытом грязными и мерзлыми сосновыми иголками. Мои замерзшие ноги болели. Я сидел в палатке у входа и расшнуровал промокшие походные ботинки. Поток талой воды вытек из каждого ботинка, когда я снимал их. Я был достаточно уставшим, поэтому мне было все равно, что вода с носков стекала внутрь палатки, когда я снимал их с моих израненных ног. Растирая подушечки пальцев на ногах, раскисших от воды, я вздрогнул от раздавшегося неподалеку звука, изданного сломанной веткой. Внимательно прислушиваясь, я услышал всплески воды в озере, раздающиеся с другой стороны густых кустов, примерно в десяти метрах от меня. Может быть, это лось, выходящий к воде в сумерках, как тот, которого я видел на озере Фелпс. Заинтригованный, я наклонился вперед, чтобы выглянуть из палатки, и увидел, как черный медведь средних размеров вылезает из кустов, растущих в нескольких десятках сантиметров от берега мелководного озера. Он был совершенно черный, не старше нескольких лет, весом около сотни килограммов.

Я в спешке вытащил фотоаппарат и сделал снимок. Вспышка осветила кусты, и я испугался, что это отпугнет медведя, прежде чем я смогу рассмотреть его. Однако вместо того, чтобы испугаться или убежать, он хладнокровно изменил курс и направился прямо к моей палатке. Один шаг, два шага, три шага: он определенно направлялся к моей палатке. «Эй, медведь!» Я запнулся. «Эй, эй, эй!» Он продолжал идти, проходил мимо кустов, выходил из воды и приближался к моей палатке. Я подумал, что, может быть, я нахожусь с подветренной стороны, а он меня еще не учуял. Я пытался свистеть, чтобы предупредить неуклюжего зверя о своем присутствии, но был слишком напуган и не смог правильно сжать губы и только забрызгал слюной фотоаппарат.

Теперь, когда он находился всего в восьми метрах от меня, я знал, что этот медведь мог меня видеть и не собирался ко мне с дружеским визитом. Он выглядел худым и хотел съесть мою еду на свой первый большой ужин после зимней спячки. Мой маленький фиолетовый рюкзак лежал у двери палатки, прямо в поле видимости медведя. И тут я понял, что должен сделать. Я схватил рюкзак с едой и рванул из палатки, с медведем всего в четырех с половиной метрах позади меня, затем резко свернул вправо. Мои босые ноги ударяются о мерзлую землю, когда я несусь мимо задней части палатки и, перепрыгнув через поваленное дерево, приземляюсь прямо в сугроб. Сначала левая нога, а затем правая, пробивают ледяную корку. Боль пронзает мою левую ногу, и когда я вытаскиваю ее из снега, то вижу, что поранил стопу о торчащую ветку упавшего дерева. Взглянув через плечо, я вижу, что времени на оказание первой помощи у меня нет. И на разбитых немеющих ногах я изо всех сил несусь в заснеженный лес.

Осматривая близлежащие деревья в поисках возможных мест для подвешивания еды, я не видел ничего подходящего. Мне нужно было дерево с веткой в двух с половиной метрах от земли, полутора метрах от ствола, которая была бы достаточно прочной и выдержала бы вес моего рюкзака, если я заброшу его на нее. В обычных условиях я бы взял какую-то веревку, перебросил ее через ветку и затем поднял бы рюкзак к высокому, крепкому суку, но у меня сейчас не было времени на эту тактику. Я сделал круг по часовой стрелке и оказался перед своей палаткой, затем сделал несколько шагов на запад. Медведь следил за каждым моим движением, следуя за мной в лесу практически по пятам, а я старался, чтобы расстояние между нами не было меньше девяти метров. Наконец я заметил большое дерево, которое упало несколько лет назад, оставив в воздухе клубок толстых корней. Они были недостаточно высокими, чтобы быть вне досягаемости, но я мог, по крайней мере, пристегнуть ремнями рюкзак к корням, пойти надеть ботинки, затем вернуться и найти лучшее место для хранения еды. Я бросился к перевернутому дереву, обмотал лямки рюкзака вокруг трех корявых корней, торчащих на полтора метра вверх, засунул рюкзак за другой корень, чтобы медведь не мог легко добраться до него. Затем на окоченевших ногах осторожно пробрался обратно в палатку.

У палатки, прежде чем втиснуть ноги в промокшие ботинки, я быстро осмотрел порезы на левой ноге, затем снова вернулся к поваленному дереву. За тридцать секунд моего отсутствия медведь схватил зубами мой рюкзак с едой и, дергая его взад-вперед, пытался сдернуть лямки с корней дерева. Наблюдая за тем, как медведь с легкостью отламывает корень, к которому я наиболее крепко привязал лямку рюкзака, я понял, что попал в ужасное положение. Я потратил почти все свои силы, чтобы дойти до лагеря, теперь мне нужна была пища, чтобы подкрепиться, прежде чем я смогу попытаться вернуться к машине. Если бы медведь сбежал с этой сумкой, я бы пропал. Медведь уже было прополз шесть метров по стволу поваленного дерева с моим фиолетовым рюкзаком в зубах, когда я принял решение. На кон поставлена моя жизнь, и я должен забрать свой рюкзак обратно – чего бы мне это ни стоило. Я оторвал от дерева корень длиной около метра, взял его как бейсбольную биту, прыгнул на ствол поваленного дерева, взмахнул своим оружием у себя над головой и заорал во всю глотку: «Верни мою еду, медведь!» Не знаю, какой реакции я ожидал, но когда медведь остановился, оглянулся через правое плечо, а затем встал на задних лапах в каких-то десяти шагах от меня, меня затрясло от страха. Я привлек его внимание, теперь мы оба должны были раскрыть свои карты.

Я издал рычание и закричал, размахивая палкой в воздухе, затем снова издал пронзительный еще более громкий вопль: «Отдай мою ЕДУ!» Как собака, не желающая выполнять приказ своего хозяина, медведь насмешливо наклонил голову влево, и мне показалось, что он наморщил лоб. Воспользовавшись этой паузой, я набрался смелости и начал топать по бревну. Снова закричав, я сделал небольшой шаг вперед по направлению к неподвижному медведю, затем второй, третий, приказывая ему: «Не на того напал, у голодного туриста нельзя красть еду – БРОСЬ ЕЕ!» При последнем слове я подпрыгнул, громко стукнув подошвами ботинок о ствол дерева. Медведь уронил рюкзак с едой, сорвался с бревна и бросился в лес. Я не верил своим глазам. Я крикнул ему вслед: «Шу, медведь!» Затем подошел к своему фиолетовому рюкзаку. Прежде чем поднять его, я бросил вслед медведю отломанный корень. Он застрял в сосновых ветках над его головой, когда зверь убегал в западном направлении.

Пять минут спустя я разжег походную плитку, поставил на нее нагреваться кастрюлю с озерной водой. Я с нетерпением ждал, когда она закипит, представляя, что медведь может вернуться в любую минуту. Через две минуты вода наконец-то закипела, и я установил личный рекорд по скорейшему поеданию миски супа с лапшой быстрого приготовления. Я осмотрел свой маленький рюкзак, когда вновь укладывал в него еду, миску и плитку, и заметил четыре отчетливых отверстия от зубов медведя. К тому времени, когда я поднял рюкзак в безопасное место, уже наступила ночь. Я с трудом вернулся в свою палатку, победа над медведем забрала у меня немало душевных сил. В темноте, которая делала меня слепым, я лежал в спальном мешке, вздрагивая от страха каждый раз, когда слабый лесной звук достигал моих ушей. В течение семи часов психологический стресс не давал мне передохнуть. Когда лист падал на снег, сосновая игла с плеском сваливалась в озеро или дерево скрипело на ветру, мое воображение заводилось с пол-оборота, как мощный гоночный автомобиль. Всплеск рыбы в озере, и мой разум мгновенно отвечал: «О-Боже-медведь-вернулся-он-собирается-съесть-меня-я-умру!» Пока я слышал эти звуки, я был уверен, что мой следующий вздох станет последним. Чувство ужаса не покидало меня до трех часов ночи, пока мне в конце концов не удалось с немалым трудом закрыть глаза.

На следующий день я поздно отправился в путь, мне удалось пройти по глубокому снегу вверх по Гранат-Каньону до высоты около 3200 метров. Из-за постоянных дождевых облаков видимость была нулевая. Я знал, что нахожусь на каре, мне нужно было принять принципиальное решение относительно маршрута, а я не мог увидеть ни одного ориентира. Было уже слишком поздно, чтобы методом проб и ошибок двигаться вперед, поэтому я спустился вниз со своим следам, которые оставил во время восхождения. Два часа спустя я вернулся на берег озера Брэдли и под дождем пошел обратно в свой лагерь, где у меня пропал дал речи, когда я увидел катастрофу, которая постигла мою палатку. Тент был сорван, два из четырех столбов сломаны, переднее полотнище, закрывавшее вход в палатку было полностью разорвано, мой спальный мешок плавал в озере. «Что, черт возьми, за хрень?!» – воскликнул я, осматривая содержимое своей палатки, полностью промокшей и покрытой грязью. «Это медведь, – подумал я. – Он вернулся, когда я поднимался по каньону, и разбросал вещи, пытаясь найти еду». Но пакет с едой остался нетронутым на своем месте на дереве, оказавшись вне досягаемости медведя. Стоя над обломками, я мог только предполагать, что медведь все это сделал со злости. Я достал фиолетовый рюкзак с едой, при помощи ветки подцепил и вытащил из озера свой спальный мешок, собрал вещи. Из-за того, что все промокло, я не смог бы остаться на ночь. Но к тому времени, когда я вернусь к своей машине, будет уже темно, однако это то, что я должен буду сделать. Более тридцати килограммов промокшего снаряжения утяжелили мой рюкзак, фиолетовый рюкзак с едой висел у меня на груди, как и накануне. Когда я уходил, то заметил следы медведя, которые покрывали мои старые следы. Мистер Медведь следовал за мной в лагерь, как охотник по следу дичи. За небольшим пешеходным мостом снег был глубже, приглядевшись, я понял, что медведь шел с севера, пересекая ямы, оставленные мной вчера. Я мысленно проследил глазами за цепочкой его следов, они поднимались на холм высотой в девять метров… И там рядом с сосной сидел медведь и наблюдал за мной. «Черт возьми…» Я замолчал, гнев, который в последние полчаса я испытывал по отношению к зверю, сменился уже привычным состоянием напряженного страха. Все, что я мог сделать, это продолжать идти, надеяться, что я не провалюсь в снег, и молиться, чтобы медведь оставил меня в покое. Я вытащил из кармана намокшую карту, взяв ее вместе с компасом левой рукой: теперь у меня нет права на ошибку.

Через пятнадцать метров я сошел с тропы и поковылял к вершине холма южнее медведя. Он продолжал оставаться неподвижным. Я представлял, что он сидит там и с улыбкой наблюдает, как я пытаюсь убежать от него. Я осмотрел снежный покров с вершины холма, с восточной стороны он показался менее глубоким. Я рассуждал следующим образом: я могу сойти с тропы, срезать напрямую к трассе и избежать глубокого снега на вершине морены. Пересекая хребет холма, я спустился в лесную низину и оглянулся через левое плечо. Медведь исчез. Он спустился к озеру с другой стороны холма. Я с облегчением сделал около пятнадцати шагов, затем снова остановился и посмотрел назад, и как раз в этот момент медведь появился на вершине холма. Он шел по моим следам и теперь находился всего лишь в девяти метрах от меня.

В течение десяти минут я шел на восток, время от времени поглядывая на компас, ориентируясь по карте и оглядываясь на медведя. Пару раз он приближался, оказываясь метрах в шести позади меня, и я все сильнее и сильнее нервничал, стремясь найти дорогу, избегая глубокого снега и пытаясь угадать, что сделает медведь, чтобы добраться до рюкзака с продуктами, висевшего у меня спереди. Поиск направления в таких стрессовых обстоятельствах был очень трудным делом, и вскоре я потерял ориентацию: местность больше не соответствовала тому, что показывала карта. Мне потребовалась минута, чтобы догадаться, что дело в магнитном отклонении – разнице между севером на карте и магнитным севером, который показывал компас. Преодолев небольшой подъем, я обнаружил, что смотрю на озеро. Я не рассчитывал увидеть озеро. Но там, между местом, где я находился, и снежным берегом озера, были какие-то следы. Ага! Я сразу же воспрял духом. Поиск правильного направления не будет проблемой, если я смогу найти других людей, которые помогут мне отпугнуть медведя. Я потопал по снегу к дорожке, оставленной чьими-то ботинками, а затем меня ошеломило открытие: «Это мои следы… а это озеро Брэдли… Я сделал круг!» Мое сердце разрывалось от отчаяния.