Текст книги "Доказательство человека. Роман в новеллах"

До вечера свободен. Приоткрыл дверь машины, задержал взгляд на небе над праздничной улицей, покачал головой, улыбнулся. Там висела 3D-голограмма нового логотипа, который решили сделать к юбилею, – изящные вензеля в классическом стиле, длинные завитые хвосты, идущие от гигантских букв, пронизывали небо и плавно исчезали в воздухе…

* * *

От служебного входа башни Дома Советов логотип было видно еще лучше. Кирилл Леонидович, спускавшийся вниз единственный раз за весь день – выкурить после обеда сигарету, задрал голову и открыл рот… Как вдруг его толкнули, и он взвизгнул:

– Аккуратнее! Что вы делаете!

– Ой, простите! Нечаянно… – И коротко стриженный парень в черной форменной куртке понесся дальше к служебному входу.

Старик смотрел ему вслед, качая головой. Куда они вечно бегут? И почему так трудно поздороваться? Они с этим бритым видятся регулярно на протяжении нескольких лет, и ни разу пацан не сказал «здрасте»…

Кирилл Леонидович смотрел, как серая неприметная дверь под тусклой дежурной лампой медленно закрывается на доводчике, но вдруг в небе что-то сверкнуло, он испугался, вздрогнул, вскинулся, и – его лицо озарил гигантский цветок фейерверка.

* * *

Стас нажал кнопку в служебном приложении в телефоне, и лифт остановился. На табло загорелась надпись «Сл/вых № 87/6. Спецпропуск». Двери распахнулись, и Стас шагнул в узкий стеклянный стакан, местное электронное КПП. Что-то наверху щелкнуло, вспыхнуло белым, и он прошел дальше.

Короткий коридор вел в офис, занимавший целый этаж, где в белых рубашках сновали инженеры и программисты Управления «И», трудившиеся в эти дни круглыми сутками. Стас быстро пересек помещение по диагонали и уже собирался открыть дверь, ведущую к еще одному служебному лифту, как заметил старшего орга Комитета Дениса Кораблева.

– Привет комитетчикам! – выпалил Стас и протянул руку. – Ну что, обезьянки твои справляются?

– Даро́в. Нормально! Как секретная служба движется?

– Вовсю! Как Лерок?

– Отлично вроде!

Денис был одним из немногих друзей Стаса, с кем пару раз в месяц они виделись на общих инструктажах, а раз в месяц ходили пить пиво в игровой зал.

Стас вызвал лифт и прислушался. Мелькнула привычная мысль: «Ну вот ты и дома». Странное ощущение, когда приходишь на работу, причем не самую веселую в мире, но Стас любил ее.

В небольшой каморке без окон с выкрашенными черной блестящей краской стенами Стас сидел в центре, на удобном кресле, откинувшись на высокую спинку.

Перед ним – девять мониторов по три в ряд. Под правой рукой – пульт на высокой ножке с одной-единственной красной кнопкой в центре. Она активирует систему анализа и правки при обнаружении фатальных ошибок.

На синих экранах мониторов торопливо бегут строчки, как будто кто-то невидимый очень быстро печатает текст. Но вместо текста – похожие на штрихкоды блоки-идентификаторы, или, как их здесь называют, «пакеты».

Стасу полагалось знать немногое, функции его были строго регламентированы, однако он знал, что каждый блок-идентификатор имеет индивидуальную расшифровку. Если взять «пакет» и открыть его в специальной программе, там будет указание на путь к хранилищу гораздо большего объема данных, а в первой строчке кода обязательно будет стоять имя собственное. Причем самое простое какое-нибудь: Лера, Гера, Денис, Дима, Гриша или даже Кирилл Леонидович.

8. «Эллин»

– Ладно! Ладно! Не ври мне, Ник! Вот так откровенно, в глаза, не надо! Черт подери, ты не с учителем физики в школе беседуешь. Я тебе по секрету скажу, следователь по особо важным делам сильно отличается от ученого. У нас совсем нет сантиментов к вашим способностям, поверь. Потому что однажды ваши знания сломали кому-то жизнь, а то и стали причиной гибели… Так что… Ник, ты меня не разжалобишь.

– А я и не пытаюсь, господин следователь. Вы меня не поняли. Я говорю вам о том, что талант и знания для таких, как мы, превыше всего. Наука как инструмент, чтобы изменить мир…

– Изменить что?! Да вы… убийцы! Чертовы убийцы!

– Изменить мир. Цивилизацию. Людей. Пусть ценой чьей-то жизни… С нашей точки зрения, ничего ужасного в этом нет. Всего одна жертва ради миллионов спасенных! Что касается какой-то там вашей морали, то мы, ученые…

– Боже мой, да вы сумасшедший!

Петров отключил звучащий в голове фильм. Он любил кино двух-трехвековой давности. Оно завораживало грубоватой наивностью вечных тем и вопросов. «Насколько проще жили люди в начале тысячелетия… И как хорошо они разбирались в вопросах морали… Не то что мы…» – думал следователь Петров. Высокий, худощавый, быстрый человек лет сорока пяти, с тяжелой челюстью, но живыми глазами под высоким отвесным лбом. Мир стал сложным. Слишком сложным. Поэтому так тянет в прошлое.

Шаги в узком длинном тоннеле смешивались в сплошной гул. Петров шел широким чеканным шагом бывшего военного. Вот и шлюз. Стальной суперэллипс метровой толщины на механических задвижках. И это помимо электронной голографической стены, не пробиваемой и не открываемой никаким иным способом, кроме как с седьмого этажа, где пристально следящий за мониторами мужчина набрал семнадцатизначный код, приложил подушечку указательного пальца к сканеру и произнес кодовое слово.

Тюрьма «Эллин», одна из самых старых тюрем в стране, считалась передовой и технически продвинутой сто пятьдесят лет назад, сегодня ее «суровые» технологии вызывали улыбку, разве что охранники с рациями по стенам не стоят.

Следователь Петров прошел шлюз. Высокий мужчина на седьмом этаже откинулся в кресле, прикрыл глаза и, с коротким стоном выдохнув, расслабил плечи. Петров вошел в лифт, двери закрылись, и он полетел вниз.

На нулевом посту, как называли самый нижний пост охраны, не горела добрая половина ламп, отчего стены казались серыми, и, когда Петров вошел, по ним, как крылья испуганных птиц, заметались тени.

За высокой бронированной стойкой в углу комнаты встрепенулся охранник. Он резко встал и за стеклом стал похож на белого лобастого дельфина: широкий, двухметровый, лысый, в белой рубашке с форменными нашивками. Петров хорошо знал его.

– Иван! – сказал полковник бодро и подошел. – Ну, как ты тут?

Он хлопнул вышедшего из-за стойки Ивана по плечу, ощутив каменную прохладу его могучего тела.

– Все хорошо, тащ полковник! – сказал тот густым басом и улыбнулся, пожав протянутую руку Петрова. – Давненько не были. Опять ходить будете через день? – Иван подмигнул.

Петров, разглядывая большую лысую голову, усмехнулся:

– Да, брат! Неспокойно стало наверху. Пойду договариваться с твоими подопечными.

– Эх! – он снова подмигнул Петрову. – Утилизировать ублюдков было бы идеально!

– Ну-ну! – засмеялся Петров, пока Иван набирал коды доступа. – Рука бойца колоть устанет!

Петров вошел в мрачный предбанник главного шлюза. С широкой, будто резиновой улыбкой, пристальным, но туповатым взглядом его провожал Иван, сверкая снежно-голубоватыми белками очень старого андроида, зато из первых поколений обучаемых, поэтому не отстающих от прогресса. Разве что он был сделан из старых неорганических материалов, и это было заметно.

Главный шлюз, продолговатая комната с двумя тусклыми лампами под потолком, красной и зеленой, – последний рубеж, что отделял мир живых и нормальных от редчайшей в мире коллекции особо опасных убийц, хакеров, террористов, экстремистов, политических. Квантовый шлюз, построенный по новейшей технологии, быстро стабилизировал поток и бесследно исчез. Полковник оказался в длинном коридоре с камерами в конце.

Камера Кирилла находилась на самом нижнем, сорок седьмом уровне тюрьмы «Эллин». Когда-то Петров ходил к нему каждый день, без перерывов. И вот снова пришел. В последний раз.

Огляделся: те же белесые металлические стены, на укрепление которых под землей не жалели стали, узкий проход, высокий потолок. Через несколько минут полковник вышел к первым камерам, двери которых поблескивали прозрачным бронированным сталепластиком, но узники у дверей не стояли, как это показывают в кино, их не интересовал следователь Петров, а камеры их были многокомнатными квартирами со всем необходимым: здесь сидели и по тридцать, и по сто, а некоторые модификации людей – и до двухсот лет. Автоматическая доставка работала бесперебойно, охранные роботы приносили узникам все необходимое – от продуктов до запасных чипов.

Петров подошел к нужной двери и остановился, уставившись в коридор.

Первый ряд гигантской саранчи с оранжевыми брюшками он выкосил двумя очередями, просто поливая перед собой, как из брандспойта. Но вслед за павшими накатила вторая волна генно-модифицированной нечисти с острыми, непропорционально большими крыльями. С ними пришлось попотеть и потратить почти весь запас подствольных гранат, который он берёг с самого входа в подземелье. Когда полегли большекрылые, за ними показалось уходящее вниз темное жерло подземного хода, где, видимо, находился выход на следующий уровень. В ту же секунду, как Кирилл заметил дыру в земле, из нее посыпались еще более жуткие твари – саранча этой разновидности была похожа на гигантских черно-красных тараканов-мутантов с зубастыми акульими мордами; но едва он успел их рассмотреть, как в Кирилла полетели ракеты и подземелье затянуло клубами огня… Он судорожно дернулся в сторону, но тут над экраном что-то мелькнуло, Кирилл поднял глаза и увидел застывшее в полуулыбке лицо Петрова.

Пока ждали ответа на запрос разблокировать дверь – Кирилл имел категорию «F» как неагрессивный заключенный, – он смотрел на Петрова с нежностью, как на отца родного. Несколько лет назад Кирилл привык к его регулярным визитам, привязался. Петров сразу вспомнил этот взгляд, и что-то сдвинулось у него внутри. Когда дверь открылась и следователь перешагнул порог, мальчик прильнул к его плечу, и, неуклюже обняв, Петров прижал его чуть сильнее, чем нужно было, и сразу вспомнил, руками, грудью и животом, худое тонкое тело истощенного до изящества подростка. Когда он отпустил его, то увидел перед собой бледно-серое вытянутое лицо со светло-серыми печальными глазами.

– Вы не представляете, как я рад! – сказал мальчик энергично, но тихо.

– И ты… – запнулся следователь, улыбаясь. – Как я…

Кирилл снова прижался к руке Петрова, как будто одно прикосновение давало ему радости и сил.

– Худой ты, Кирыч, как раньше. Через тебя можно, как через стеклышко, на солнце смотреть…

– Да ем я, ем, Аркадий Семенович! Ем!

И они засмеялись очень похожим, почти одинаковым смехом и пошли в гостиную.

Красно-оранжевый свет поднимался снизу и смешивался с темнотой, загустевал – нижние прожекторы в центральном дворе тюрьмы горели слабо, как дежурный свет. Все камеры тюрьмы «Эллин» выходили прозрачными торцевыми стенами в глубокий просторный двор цилиндрической формы. Следователь, правда, знал, что прожектора внизу этого вертикального «амфитеатра» очень мощные и совершенно белые, оранжевыми их делает ядовитый газ, закачанный внутрь.

Петров стоял у стены, глядя на зависший с той стороны дрон размером с кошку. Беззвучно работали мощные двигатели пропеллеров, мрачно поблескивали объективы камер робота-охранника.

– Думаю, у вас плохие новости для меня. И вы приехали сообщить мне их лично. Верно, полковник? – сказал Кирилл.

Он сидел, подобрав ноги, на диване за спиной Петрова и всматривался в оранжевое марево, не замечая любопытства летающих тварей.

– Или хотите дать мне последний шанс, или типа того…

Петров молчал. Он лихорадочно пытался понять, как разговаривать с Кириллом, чтобы не повторить профессиональных ошибок. Нельзя сближаться, нельзя начинать верить.

– Да, ты, пожалуй, прав и по поводу плохих новостей, и по поводу последнего шанса. – Полковник наблюдал, как жадно мечется похожий на жало насекомого крошечный микрофон на «морде» дрона, пытаясь уловить каждое слово. Петров резко повернулся к Кириллу, дрон по инерции дернулся в ту же сторону. – Но главное другое. Я рад тебя видеть! – сказал Петров.

– Эх! Не то слово! – заулыбался Кирилл.

Петров подошел к Кириллу, быстро, будто смущаясь, потрепал его по голове, взъерошив мягкие волосы с пепельным оттенком, и сел рядом.

С минуту молчали. Наконец Петров откинулся на диван, уставившись в белый глянцевый потолок, над которым громоздилось сорок семь подземных этажей преступников самого разного класса плюс семнадцать этажей наземного административного здания. Любая тюрьма за 101-м километром – надежно укрепленное на случай войны убежище.

– Сколько ты уже сидишь, Кир?

– Вы это прекрасно знаете, – усмехнулся он.

– Да забыл уже. Семьдесят лет?

– Семьдесят четыре.

– Ого! Время бежит! – фальшиво воскликнул полковник.

– Ого, – шутливо передразнил заключенный.

Петров уставился на спину Кирилла, худую, подростковую, с торчащими орехами позвонков.

– И за столько времени ты ни разу не раскаялся, что убил один миллион девятьсот двадцать восемь человек? – внезапно ударил следователь. Но Кирилл не дрогнул, как тот ожидал. Оба замерли.

– Ты же прекрасно понимаешь, почему я не могу раскаяться. Ведь дело не в совести, а в убеждениях, принципах. Ты знаешь мою позицию, – Кирилл говорил это четко, бесстрастно, холодно.

Петров резко встал, как подпрыгнул.

– Слушай, Кир! Мы давно знакомы! – он воскликнул, чуть растягивая гласные, и получилась ноющая интонация. – Не надо со мной так! Я про раскаяние. А это душа и сердце. Какие, в жопу, убеждения и принципы? Это разные канцелярии! Ау!

Петров оказался у стены, за которой в густом оранжевом мареве висели дроны.

– Ты… Вы… спросили, я ответил, Аркадий Семенович.

– Ясно. То есть принципы всё те же? Ничего не изменилось?

– Нет. Я по-прежнему считаю большой ошибкой переносить цифровую личность в искусственные тела. И считаю закон, разрешающий интеграцию сознания с роботизированным телом, прямой дорогой к нашей гибели. Я убежден в этом. Абсолютно убежден. И более того…

– Ясно. Хватит. Слышал, – оборвал его Петров.

– Вот. Я знаю, что память у вас хорошая, – засмеялся Кирилл.

– Я, я, я… – прозвучало грубо.

– И сейчас вы мне опять скажете: как же так, Кирилл Анатольевич, как же так, а вы сами-то, сами-то кто? А? А? И я вам отвечу: да, конечно, я тоже гибрид. Ну, так запретите! Запретите перенос людей в роботов! Остановите сращивание живых людей и машин! Пока не поздно! Остановите! И казните меня! Посадите на электрический стул! Или выведите вон во двор! Ну! Почему вы этого не делаете? Почти восемьдесят лет мы движемся к неминуемой катастрофе! Да, это чуть дольше, чем я предполагал… Но это не отменяет ужасного финала для всех нас… Точнее, вас, биологических людей! Вы обезумели, люди! Доверять себя машинам! Отдавать свои личности роботам, добровольно… И развивать эту отрасль! Ладно – мы!.. Я! Наши технологии. Мы первые, мы устарели, как мобильные телефоны… Но новые машины! Которые делаете вы сейчас! Они же почти самостоятельные! Вы просто ни черта не знаете, Петров… Что они там разрабатывают в своих виртуальных институтах – и что собирают на совершенно реальных заводах. И к чему уже, может быть, пришли. Это же захват! Самый настоящий. Механизм запущен, бомба тикает. И они доделают! Срастят людей с машинами окончательно! Вы не понимаете? Неужели вы не понимаете?!

Голос сорвался, дыхание сбилось, Кирилл, красный, дрожащий, резко замолчал. Но сглотнул комок и тут же продолжил, тише и глуше:

– Но на чьих условиях это сращивание произойдет? На ваших? Вы уверены? Я уверен в обратном. И не будет никаких людей! Столетия назад люди думали, что искусственный интеллект опасен, но ИИ – это требуха, горстка чипов, пучок проводов! Сам он ни черта не может. Опасно то, что мы делаем сейчас… да уже сделали… Вот что закончит историю. Вот что убьет нас. Когда мы отдадим человеческую личность машине. Поднесем на блюдечке. Вы просто не знаете. Все уже есть. Остались последние шаги… И я думаю…

Он замолк. Вдруг стало тихо. Затем Кирилл всхлипнул. Еще раз. Петрову показалось, что он плачет. Он обернулся, посмотрел: Кирилл сидел на диване и вытирал нос салфеткой, но глаза его были сухими. Петров отвернулся. Дрон с черными поблескивающими глазами-объективами плавно отлетел от стекла, как будто не желая мешать напряженному разговору.

Но разговора не получалось.

Петров почувствовал, что уходить не хочется. Здесь, в небольшой изогнутой, льнущей к стеклянной стене гостиной с мягкими коврами, зеленым диваном, желтым торшером, плазмой на стене, жил старинный, чудом сохранившийся уют. Пахло духами хозяина и средством для мытья окон. Хорошо здесь, совсем не камера, а милая квартирка современного молодого человека, даром что в нескольких сантиметрах распылен смертельный даже в микроскопических дозах яд.

– Вы думаете, как бы меня спасти? – вдруг сказал Кирилл грустно.

Но вместо логичного вопроса на вопрос, почему Кирилл так самонадеян, Петров вдруг развернулся и, глядя Кириллу прямо в глаза, сказал:

– Кирилл, ты понимаешь, что все, что ты говоришь, катастрофически устарело?

– Возможно, – сказал Кирилл.

– И даже, собственно… два миллиона человек, которых ты укокошил, уже мало кого интересуют. Или как ты говорил раньше? Не убил, а отключил… – вдруг Петров неприятно засмеялся. – Прямо в момент загрузки в мехтела… Черт! Это уже история!

– Ну хватит, – сказал Кирилл, встал и двинулся к Петрову. – Зачем вы пришли?

Петров обернулся. Посмотрел серьезно.

– Ты угадал, я действительно хочу помочь. И пришел поговорить…

– Ну наконец-то, – Кирилл шагнул ближе.

– В общем, я буду говорить прямо, Кир… Ничего не скрывая. Короче, где-то через месяц подпишут закон, по которому госгибриды старше семидесяти лет будут предлагаться к утилизации, а их личности – или родственникам, или, если у человека таковых нет, будут переводиться на государственные сервера… Старые механические тела ремонтировать дорого, система государственного страхования трещит по швам, искусственную органику, похоже, тоже начали изживать всерьез, фабрики по выращиванию тел не выдерживают конкуренции и стали для бюджета обузой. Получается, ранние гибридные организмы первые под ударом…

– Так, отлично! – вдруг обрадовался Кирилл. – Я предполагал нечто подобное. А чем они объясняют нововведения?

– Тебе грозит утилизация, а ты интересуешься их мотивами. К чему этот вопрос?

– Это вопрос моего выживания…

Кир улыбался, Петров нет. Они стояли друг против друга. За стеклом скопилась стайка охранных дронов. Они зависли, пытаясь фиксировать каждое движение в комнате.

– Твоего выживания? Ты же такой идейный! Я думал, сразу начнешь переживать не за себя, а за сотни миллионов тех, кого Совет хочет лишить физической жизни…

– Вы вообще на чьей стороне? – засмеялся Кирилл.

Петров засмеялся тоже.

– Аркадий Семенович, – Кирилл улыбнулся и подошел еще ближе, – мы с вами сколько знакомы? Полвека, больше? Сколько раз мы встречались за это время? Раз сто, наверное, да? И все это время я говорил вам, что рано или поздно сама концепция переноса личностей в роботизированную среду приведет к пересмотру моральных установок и в итоге к антигуманному обществу… Личности, сознания начнут продавать, обменивать, стирать без суда и следствия… А мехтела и органические болванки и их производство будут регулировать законами, ограничивать, утилизировать… Разве не об этом я говорил все это время? Что околочеловеческие технологии ведут к обесцениванию собственно человека.

– Да-да, я помню… – сказал Петров задумчиво. – Ты спрашивал, чем они объясняют нововведения? Они будут рассказывать народу, насколько я знаю от своих источников в правительстве, о том, что у первых гибридов куча багов, программных ошибок встраивания сознания, ненадежный контакт с телом, ставящий под угрозу психическое состояние… Ну и так далее. Ложь и оправдания. Обычный набор выдумок пропагандистской машины.

Повисла пауза. Кирилл отошел от окна и лег на диван. Теперь он смотрел в потолок.

– А про синдром эмпатической вспышки вы ничего не слышали? – вдруг каким-то слабым, тягучим, нездешним голосом спросил Кирилл.

– Что? Эмпатическая – что?..

Кирилл не ответил. Петров отвернулся к окну, дроны не улетали, только изредка сменяли друг друга, один уходил вниз, другой спускался сверху. Они работали в единой коммуникационной сети, объединяющей изображения с камер всех дронов в одну панорамную трансляцию происходящего внутри тюрьмы.

Кирилл сел на кровати. Петров взглянул на него и поразился – тщедушное тело подростка с тонкими свисающими с дивана ножками, похожими на ленты ручками, бледное даже в оранжевых отсветах лицо… И при этом в печальных глазах узника столько мысли и дерзости… Следователь знал, что с годами сознание адаптирует так называемые органические тела-болванки под привычки и характер «хозяина», но все равно поражался, как с годами человек, который не совсем человек, становится похож на истинного себя – на то, что живет у него в голове.

– Может, сделать вам кофе, а, гражданин начальник? – широко улыбнулся Кирилл.

– А давай! – подмигнул, правда как-то нервно, Петров.

Он уселся за небольшим столиком в крохотном закутке в углу гостиной, прижался спиной к стене, закинул ногу на ногу и едва не обжег губы раскаленным кофе с плавающими в нем частичками зерен грубого помола. Кирилл пристроился напротив.

– Кирилл, там идет большая война. Крупнейших корпораций, с их заводами, лабораториями и технологиями, они делят между собой базовые программные среды для цифровых личностей, методы встраивания и трансплантации, производства мехтел, инкубаторы биоболванок… Сражения не прекращаются ни на секунду, в войне участвуют триллионные капиталы, армии политиков, юристов, пиарщиков…

Кирилл попытался отпить кофе и тоже едва не обжегся.

– Понятно, понятно… Войны за технологии переноса личности. Это я тоже предвидел. Человек отнимает у природы контроль над материальным ресурсом своего существования, и сразу начинается битва…

– А полтора года назад произошла, можно сказать, революция.

– Когда корпорации, обслуживающие госконтракты, сменили операционную систему? – хмыкнул Кирилл.

– Ну да, и заодно тип программного носителя.

– Я слышал об этом. В тех газетах, что нам выдают, читал… Ну и что? Мозги исходника иначе обсчитываются, другим алгоритмом, и вшиваются в немного другой, иной конфигурации, чип-носитель, и что? Выросло быстродействие, надежность? Что изменилось принципиально? Кроме корпорации-поставщика, которая делает чипы и прошивки? – Кирилл на мгновение затих, прикрыл глаза. – Мы станем банальными жертвами очередного витка войны. Ведь так?

Кирилл был прав. Петрову нечего было ответить. Он хотел спасти Кирилла, но не понимал, как это сделать. Предупредить – предупредил. Но Кирилл здесь, в тюрьме. Это все равно что предупредить о пожаре зверя в зоопарке, а клетку не отпереть. Но что он может сделать?

– Ладно, не переживай. Все нормально. Спасибо, что зашел. Я думал, ты давно меня забыл, – вдруг угадал ход мыслей и снова перешел на «ты» Кирилл. Он смотрел на него исподлобья, с какой-то печальной иронией во взгляде.

– Я скоро пойду… – сказал Петров.

– Самое смешное, Аркадий Семеныч, что рациональное зерно в их действиях есть… Первые версии гибридов несовершенны, мягко говоря…

– И что в тебе не так? – улыбнулся Петров. – Отлично же себя чувствуешь! Столько лет. Впрочем…

Петров задумался.

– Что ты хотел сказать? – спросил Кирилл.

– О себе ты знаешь больше, чем я, а я… знаю гораздо меньше, чем специалисты правительственных лабораторий…

– С чего ты взял?

– Как тебе сказать… Предполагаю. Они постоянно говорят об опасности бунта, об угрозе организованных действий со стороны гибридов первых поколений… Ходят слухи о таинственных организациях, в которые вы якобы объединяетесь… Говорят даже о некой подпольной сети, по типу интернета, который был в двадцать первом веке…

Петров замялся. Кирилл сидел склонив голову, уставившись на свою костистую бледную руку, лежащую на столе.

– В общем, что-то с ними, как выяснилось, не так… Может, зря ты оставил в живых еще два миллиона экземпляров? – И Петров нарочито громко рассмеялся, пытаясь разрядить тягостную атмосферу.

Но Кирилл недовольно на него посмотрел, и полковник осекся, скомкал смех.

– Кстати. Вот же ирония. Что, если, уничтожив больше половины всех первых экземпляров, я спас государство от переворота? – сказал Кирилл и заговорил громче: – Предотвратил бунт, уничтожив в зародыше, так сказать, незаконную организацию первых гибридов, а? – Глаза Кирилла засверкали нездоровым блеском. – Что, если так? А? Что, если? А ты – знаешь? Петров! Ты уверен, что хоть что-то знаешь? А что ты знаешь о синдроме эмпатической вспышки? Я спрашивал… А знаешь ты, каково это – убить столько человек? Знаешь? Таких же, как я! А? – последние слова трясущийся Кирилл выкрикивал.

– Стоп, – твердо сказал следователь, встал, подошел и накрыл ладонью руку Кирилла. – Хватит. Успокойся. Я пришел предупредить. Просто подумай, что можно сделать. Чем помочь… Тебе. А мне… А мне пора.

Бледное лицо полковника Петрова озарил слабый раствор света зеленой лампы, и он прошел через шлюз. Охранник Иван кивнул и махнул громадной лапой на прощание, крикнув что-то неуместное вроде «Приходите еще! Всегда рады вам!».

Оставив позади нулевой пост, следователь подошел к шлюзу-суперэллипсу и посмотрел вверх – где-то там, на седьмом этаже, должны набрать семнадцатизначный код.

На черном экране небольшого ноутбука в тяжелом металлическом корпусе вдруг появился текст. Под эмблему с хищной птицей вверху экрана упал один абзац, второй, третий… В начале каждого значилось большими буквами: «[ДЛЯ ОТЧЕТА]».

– Пришло? – после пятого сообщения спросил красивый женский голос. Он шел из незаметного динамика на широкой стенной панели, испещренной датчиками, тумблерами и разнокалиберными экранами.

– Ага, спасибо, Марин! – ответил мужчина, сидящий за ноутбуком.

– Когда у вас уже починят спецсвязь?

– Ох, ничего не говори… – вздохнул мужчина. – «Эллин» – это глушь и запустение. И тоска. Надо просто привыкнуть. Но я сегодня, думаю, успею вернуться в Управление. Так что не прощаюсь.

За окном замерло бескрайнее осеннее поле с пожухлой посеревшей травой, только вдалеке, на самой кромке горизонта, торчала метелка взъерошенного, будто только проснувшегося тополя.

Левая рука лежала на пульте. Длинный костлявый палец завис над мигающей кнопкой с надписью «Шлюз СЭ». Одновременно мужчина читал присланный текст и не мог оторваться.

Петров осмотрелся. Но на серых стенах с проступающими через штукатурку пятнами ржавчины он не увидел ни кнопки вызова, ни динамика… Только крохотная камера видеонаблюдения. Полковник запрокинул голову и вдруг увидел прямо над собой уходящий вертикально вверх гигантский туннель: неровный, извивающийся, кольцеобразный, как червь, он переливался золотисто-красными цветами… Рот Петрова открылся от ужаса, глаза сделались круглыми, он почувствовал, что колени его подгибаются, как будто ударили по поджилкам, и он полетел вниз… Через мгновение выброшенные назад и в стороны руки ощутили пол, но его поверхность оказалась сухой хрупкой бумагой, которую он прорвал, и вот Петров уже по локоть в чем-то липком и горячем, куда проваливаются ноги, спина; тяжелое раскаленное вещество ударяет в грудь – Петров слышит гулкий всплеск, и волна лавы накрывает его с головой…

От боли Петров зажмуривается и после горячей резкой вспышки отключается.

Сидящий за ноутбуком мужчина вздрогнул и усмехнулся – это следователь Петров из плоти и крови в комнате наверху наблюдал, как гибнет его модель-проекция, которую он обычно спускает для общения с заключенными. Экран на стене, транслирующий картинку с камеры видеонаблюдения, где Петров бился в конвульсиях, погас. Петров посмотрел в ноутбук. Окно с отчетами свернулось, и на его месте появился красно-синий интерфейс служебной программы – несколько ломаных линий графиков, подпрыгивающие зелено-желтые столбцы с зонами красного сверху, убегающие в бесконечность цифры пятизначных дробей и окошко уведомления о входящем звонке коллеги с ником «0030-11» из Управления.

Он не погиб. Он очнулся, нащупал пол, который вновь стал твердым и холодным, поднялся на ноги. Видения прошли, тоннель наверху исчез, хотя голова еще кружилась и в глазах стояли отсветы красно-желтого марева, огненной вспышки, свалившей с ног. Тело ощущал длинным и неуклюжим, как будто попал внутрь большой куклы.

Шлюз наконец открылся, и он вышел в коридор, длинным пологим подъемом ведущий наверх. Стены также расходились в стороны, образуя широкий проход, где могла поместиться большая толпа людей. По бокам под потолком виднелись квадратные пулеметные гнезда со смотровыми щелями над ними. Коридор раньше служил для быстрого загона в тюрьму большого количества заключенных, сужение и пулеметы позволяли делать это двумя способами – или очень быстро, или с большими потерями.

Но чем шире становилось пространство, тем страннее выглядела болтающаяся высокая фигура человека, который словно разучился ходить. Он шел нетвердо и, казалось, вот-вот упадет. Привыкший к совсем другим габаритам, Кирилл с трудом управлял телом Петрова.

Петров отвернулся от экрана, где, перескакивая с камеры на камеру, шел к выходу Кирилл, и наконец принял звонок.

– Ну, как прошло? Что ты в итоге сделал? – спросил его 0030-11 сквозь небольшие шипы и помехи связи.

– Я подробно напишу в отчете. Но все просто. Мы смоделировали ситуацию, спровоцировав его на действия, которых и ждали… У нас были все основания предполагать, что он воспользуется своей способностью к «прыжку» в чужое сознание… Я спустил к нему свою модель, он подвоха не заметил, но при прощании, во время рукопожатия, открыл метаканал и переместился…

– В твою модель? Круто! Молодцы! Та самая «эмпатическая вспышка», которой он умеет управлять и с помощью которой грохнул кучу народа?

– Ага. В общем, из камеры выходила уже смесь меня и Кирилла. Ну а после нулевого поста он доломал и отключил модель Петрова и взял ее под управление целиком…

Некоторое время 0030-11 молчал. Наконец послышалось:

– Петров. Жалко тебе его?

Полковник вдруг поднял руку – и она зависла в воздухе, как будто он собирался играть на фортепиано.

– А… а ты как думаешь?

– Вот это ты зря! Я так и знал, что будешь себя винить. Но зря, зря! Ты герой. И главное, насколько я понимаю, теперь у нас есть записанный случай вспышки?

– Это точно! «Прыжок» зафиксировали подробно…

Петров на секунду замолчал, опустил руку.

– А по поводу жалости… Приказ есть приказ. И потом… видишь, дружба дружбой, но он сам хотел сбежать.

– Вот-вот, – поддержал 0030-11.

– И меня не пожа…

Связь прервалась, такое случалось часто. Петров увидел, как напарник начал печатать в чате. Он следил за точками уведомления о наборе текста очень внимательно, будто там сейчас появится что-то важное.