Текст книги "Осень в Париже"

Осень в Париже
Арсений Самойлов

© Арсений Самойлов, 2024

ISBN 978-5-0062-3315-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Этим утром я сидел в кафе на площади Сен-Мишель, одной из самых любимых парижанами площадей этого прекрасного города. С одной стороны от меня был вид на Сену11
  Главная река в Париже


[Закрыть], с другой на чудесный живописный фонтан, в центре которого стоял архангел Михаил с поднятым над головой извивающимся мечом и пышными красивыми крыльями – в честь этого получеловека-полуптицы и была названа площадь22
  Saint-Michel – Святой Михаил


[Закрыть]. Наверное, такое обожествление полулюдей-полуживотных пошло еще с древних времен, как минимум из Египта. Там тоже был свой человек-птица – бог Тот. Разница только в том, что от птицы у него были не крылья, а голова. Хотя еще более древние и дикие народы надевали на себя шкуры и даже головы животных, используя их как тотемы, якобы, обладающие магической силой. Видимо, такое неистовое желание улучшить себя отдельными качествами животных нормально для человека, вышедшего из живой природы разумным и каждый день жалеющего об этом. Разум свой я вчера пытался притупить, как и многие другие люди в Париже. Разумеется, для этого я не надевал на свою голову льва, вместо шляпы, избрав более действенное средство в виде хорошего рома. Так что два дракона, стоящие по обеим сторонам от архангела, были мне вполне близки тем, что изрыгали из своих ртов непрерывный поток воды (твердую пищу они, как видно, уже успели срыгнуть ранее, оставив в своих желудках одну жидкость). Я пил прекрасный утренний кофе, заедая его булочкой Suiss и любуясь этим чудесным пейзажем просыпающегося Парижа. Люди никуда не спешили, как в других городах. Они ели, пили и были веселы, зная или не зная, умрут они завтра или нет33
  «…будем есть и пить, ибо завтра умрем» 1 Коринфянам, 15:32


[Закрыть]. Это особенность стиля жизни парижского общества, пусть даже так живут далеко не все, однако, каждый считает своим долгом играть эту роль. Многие сидели в кафе, читая утренние газеты или общаясь с друзьями и соседями, с которыми привыкли проводить свое утро перед работой или другими делами, ведь работать в Париже было далеко не лучшим способом провести свое время и многие проводили его совсем иначе. Кто-то получал пособия, кто-то подрабатывал неполный день, например, дважды в сутки переводил школьников через дорогу и этого хватало на скромную жизнь. Богато не жил почти никто. Но чтобы быть счастливым в этом радостном и разнообразном городе не требовались деньги. Требовались время и свобода. Впрочем, в большинстве приятных мест на Земле это все, что требуется для жизни несчастному человеку, обладающему разумом. Счастливцы, не имеющие его, всегда нуждаются в больших деньгах и больших достижениях. Их горе заключается в том, что никаких денег и достижений им никогда не бывает достаточно. Из этого я смею заключить, что у каждого вида и каждого уровня развития есть свои горести и радости, не будем никому завидовать, это было бы слишком оптимистично. Зависть – это надежда достигнуть того, чего ты не имеешь, а следовательно оптимизм в чистом виде. С оптимизмом подмышкой можно смело идти в ночной клуб, но ничего стоящее ты с ним не произведешь. Этот балласт будет тянуть тебя то туда, то сюда, метая по всеразличным увеселительным заведениям и интересным новшествам, заставляя потреблять, но он никогда не даст тебе воспарить под своим грузом и произвести что-то самому, пусть даже это и будет всего лишь птичья какашка, выпущенная на голову уверенному в своей правоте и мудрости прохожему. Я же, Кристоф Делакруа, никому не известный начинающий писатель, пытался выдавить из себя что-то новое, притом лучше, чем то, что выдавливают из себя птицы на лету. Задача была не из легких, но некоторые мои рассказы уже публиковали журналы и отчисляли мне небольшие средства к существованию, которые можно было потратить на булочку, кофе, вино, ром, кусок хлеба и аренду небольшой студии в 17 округе44
  Один из самых недорогих округов Парижа.


[Закрыть]. Район был не из самых респектабельных, но рядом был Монмартр55
  Район и холм в Париже. Место обитания художников и прочей богемы.


[Закрыть], рядом был Клиши66
  Бульвар Клиши – злачное место с секс-шопами и кабаре, самый известный из которых Мулен Руж. На этом бульваре находится известная площадь Пигаль – место обитания проституток.


[Закрыть]. В общем, скучать не приходилось. Сами понимаете, как долго мне приходилось добираться пешком до площади Сен-Мишель или Лувра, но быстрая ходьба была моим единственным видом спорта. Я не жаловался. Зачем еще жить в Париже, если не для того чтобы гулять по его улицам, таким похожим, выходящим на разные набережные, дворцы и площади – такие разные и всегда приятные для глаз.

Я допил свой кофе, встал из-за стола, оставив несколько монет на столике. Стоило пройти несколько шагов по направлению к Сене и справа можно было увидеть отчетливо и совсем вблизи прекрасный и старинный Нор-Дам-де-Пари. Но я собирался в противоположную сторону. Я пошел по оживленному бульвару Сен-Мишель на юг, вглубь Латинского квартала. Мне нравилось гулять по Парижу именно с утра. Было мало людей, мало машин. Даже бульвар Сен-Мишель был пуст, в сравнении с вечером или полуднем. А стоило свернуть на одну из маленьких соседних улочек – так и вовсе было ни души. Это отсутствие людей, чувство пространства вокруг, свежего утреннего воздуха, даруемого вкусным ласкающим и еще теплым осенним ветром, приносило ощущение полной свободы и легкости, даже идти было легче, как будто ты архангел с крыльями, помогающими преодолеть земное притяжение. Бульвар был наполнен кафе и магазинами. Часть еще была закрыта, во многих магазинах продавцы уже открывали витрины и медленно готовились к началу рабочего дня. Не работал пока никто. Впрочем, рабочий день здесь был больше похож на рабочие дни в других странах мира, в отличие от юга Франции. Здесь начинали работать утром и заканчивали вечером, не работая лишь в праздники и выходные. Конечно, это не было таким рабочим днем как, скажем, в США, где все работает и в выходные, а часто вообще круглосуточно. Но на юге Франции даже рестораны подают в середине дня только напитки. А большинство ресторанов и магазинов открыты лишь несколько часов утром и несколько часов вечером в будние дни. Это не очень удобно посетителям, но это подлинное равенство всех людей пред идолом праздности. Это раздражает когда ты посетитель и радует когда ты работник. Куда бы ты ни устроился на работу – большую часть времени ты отдыхаешь. Никто не может заставить тебя отказаться от удовольствия полежать на солнышке в полдень среды или выпить графин вина с друзьями в четверг в два часа дня, даже если в этот день ты работаешь продавцом в магазине. Вот она истинная демократия и социальное равенство. В Париже работают весь будний день, сиесты нет, так как нет жары. Хотя и на юге она есть не везде, в отличие от сиесты.

Я дошел до пересечения бульвара Сен-Мишель и улицы Суффло. Сворачивать налево к Пантеону в этот день у меня не было никакого желания. Так что я раскошелился на багет Паризьен77
  Baguette Parisienne – сэндвич из багета, внутри с соленым сливочным маслом и ветчиной.


[Закрыть] (на другие виды сэндвичей у меня не было денег) и пошел в Люксембургский сад. В парке, не доходя до Люксембургского дворца, было специально разбросано множество железных зеленых стульчиков, которыми мог воспользоваться любой посетитель, что я и сделал. Сев на стульчик с видом на парк и деревья, я достал из бумажного пакета свой Паризьен и откусил хрустящую корочку хлеба, слишком жесткую для моих десен и неба, царапающую рот, но слишком вкусную, чтобы отказывать себе в этом удовольствии. С алкоголем та же история. Он обжигает рот и желудок, спирт и абсент обжигают даже губы. В больших количествах он сжигает твою жизнь вместе с тобой. Но от этого удовольствия может отказаться лишь тот, кто выбирает жить скучную и пресную жизнь ради избегания боли, вместе со всеми приятными эмоциями, которые она сопутственно несет. Между жесткими хрустящими кусками хлеба вкусовые рецепторы нащупали вкуснейшее жирное соленое масло и нежнейший jambon88
  Jambon – ветчина (фр.)


[Закрыть], непереводимое слово, ибо ветчина в других странах – это нечто иное. В кармане у меня была бутылочка свежего яблочного сидра, который дешевле было купить в магазине заранее, нежели покупать напиток в закусочной. Употребив свою снедь, я встал и решил прогуляться к обратному концу сада. Центральная часть сада перед Люксембургским дворцом мне нравилась меньше, чем его окраины. Безусловно, это было красивое туристическое место, наполненное цветами, прекрасными фонтанами, статуями и обелиском, но там было больше людей, а еще оно было слишком напыщенным, так и веющим претенциозной помпезностью. Хотелось укрыться в малолюдных милых уголках сада, чтобы побыть с ним наедине. Только я и сад. В западной стороне сада было не так спокойно, как в восточной его стороне, но там были свои милые прелести. Роскошно одетые пожилые парижанки выгуливали тут своих собачек, сидели на скамейках, обмениваясь политесными small-talk99
  Короткие вежливые разговоры.


[Закрыть], а рядом были натянуты сетки небольших площадок для игры в теннис. Играли там французы в возрасте, молодежи в саду не было. Было удивительно думать о том, что я, Кристоф Делакруа, нахожусь здесь, где на этих самых тропинках молодой Мариус выслеживал свою возлюбленную Козетту, поднимая, думая, что ее платок, который принадлежал ее отцу, через строгость и присутствие которого они встречались взглядами на этих свиданиях в Люксембургском саду. Свиданиях, на которых не проронили ни слова своими устами, но все сказали друг другу глазами1010
  Герои романа Виктора Гюго «Отверженные».


[Закрыть]. Это удивительно – иметь возможность быть в таком месте. Было приятно иногда перекинуться парой милых слов и любезностей с пожилыми парижанами, ценившими как и я это место. Эта чисто французская игра любезностей означает быть gentil1111
  Милый, дружелюбный, вежливый, мягкий, любезный (фр.)


[Закрыть]. Милая и приятная игра, доставляющая удовольствие всем ее игрокам.

Выйдя из Люксембургского сада я проследовал по улице Флёрус, мимо дома 27. Улица была ничем не примечательна, обычная парижская улица. Таких однотипных улиц было полно в любом городе Франции. За исключением того, что в доме 27, по улице Флёрус была квартира Гертруды Стайн, постоянными посетителями которой были Эрнест Хемингуэй, Скотт Фицджеральд, Шагал, Пикассо и многие другие. Этот город был пропитан историей и культурой, где, если не в нем, было творить начинающему автору? Да в общем-то где угодно, говоря по правде. Все эти отсылки и веяния влияния великих – не более, чем наше внутреннее чувство прикосновения к этому великому, которое нам лишь кажется. В действительности ни к чему мы не прикасаемся. И читая произведения Диккенса, Гюго или Достоевского хоть на Мадагаскаре, мы ничуть не дальше от них, чем стоя перед их домами в Англии, Франции или России. Я могу читать Хемингуэя или Фицджеральда в Африке и, если я их понимаю и обладаю талантом, то я буду к ним ближе, чем бесталанный и ничего не понимающий турист, стоящий перед домом 27 на улице Флёрус, фотографирующий этот дом, чтобы потом проявить фотокарточки, вклеить их в альбом и показывать толпам скучающих гостей и родственников у него дома, за журнальным столиком у дивана где-нибудь в Токио, Пекине, Москве или Чикаго. В этом и есть правда жизни. Мы обманываем себя материей, что вблизи, декорациями, что на виду. Но истинная суть внутри нас, она нематериальна. Мы можем посетить квартиру Зигмунда Фрейда в Вене и сделать много значимых фотокарточек. А кто из этих посетителей с фотоаппаратами читал его труды? А кто их понял? Большинство из тех, кто читал и понял, не посещали его квартиру. Большинство их тех, кто посещал, не читал или не понял. К счастью, я отношусь к тем, кто и посещал, и читал, и понял. Наверное, поэтому у меня нет ни одной фотографии оттуда. Зато я сходил по малой нужде в его унитаз. Жизнь уже прожита не зря?

Глава 2

Буквально в этом месяце мне пришлось поручить свою пожилую мать в дом для престарелых. Я навещаю ее регулярно. Заведение хорошее, красивое и чистое. Ее пенсия и часть моих средств идет на ее содержание. Я мог бы определить ее в государственное учреждение, но условия там были хуже. Здесь же у нее была своя отдельная комната, со своей ванной, круглосуточное наблюдение и помощь медсестер. К сожалению, с возрастом она не смогла сама за собой ухаживать, а я не смог пересилить свою невротическую брезгливость и ухаживать за ней самостоятельно. Я рассудил, что лучше жить скромнее, но иметь отдельную квартиру, в которую можно привести девушку время от времени, а за матерью осуществят уход квалифицированные специалисты, которые знают что делать, в отличие от меня. Разумные и верные решения не отменяют уколов совести, которые они порождают. Отправка мамы в дом для престарелых не прошла без скандала. Она уже не могла мыслить здраво и не узнавала меня. Медбратья, взявшие ее под руки и выводившие из квартиры, в которой она прожила много лет, напугали ее. Она сопротивлялась, но дело было сделано. В самом учреждении она успокоилась. Она лежала, мало говоря, просто смотря в потолок. Иногда она говорила про рыжего демона, терзающего ее. Иногда вспоминала какие-то события минувших лет. Ничего связного получить от нее не удавалось. Дом находился в 16 округе, недалеко от Булонского леса. Посещая ее я прогуливался по лесу, в котором охотились французские короли и выезжали на прогулку в каретах дамы и их кавалеры из высшего света. Там был чудесный пруд, по краям которого рыбачили с удочками, а вокруг по тропинкам бегали люди, веря, что эти пробежки продлят их бессмысленное существование. Сам я здорового образа жизни не придерживался, не видя никакого смысла продлевать жизнь тем, что ты в ней мучаешься и отказываешь себе в ее прелестях – тех удовольствиях, ради которых и стоит жить.

С другой стороны округа текла Сена и на маленьком островке стояла уменьшенная копия Статуи Свободы, оригинал которой подарил Нью-Йорку французский народ. Эту уменьшенную копию подарили американцы французам в ответ. Правда, это были американцы, живущие в Париже и по размеру она была намного меньше. Но в этом суть американской поддержки: сделать минимум и все равно для самих себя. Под статуей было пространство, которое облюбовали африканские мигранты. Вокруг статуи были горы мусора, а мигранты тренировали мышцы, подтягиваясь на турниках и расписывали граффити стены. «Вот она – свобода» – думал я – «Раньше свобода одного ограничивалась свободой другого. Но потом решили, что этого недостаточно. Тогда свобода одних превратилась в беспредел, а свобода других ограничилась правом молчать, думая все, что тебе заблагорассудится». Это была самая неприятная часть Парижа, даже хуже, чем Бельвиль, несмотря на его название1212
  Belleville – «красивый город» (фр.) – район Парижа, в настоящее время заселенный арабскими мигрантами.


[Закрыть].

Однажды я пришел к матери в непривычное для меня время. Выпив слишком много рома за обедом я захотел с ней увидеться. Подойдя к ее палате я услышал гневный крик. Аккуратно заглянув в щелку двери я застал ужасное зрелище. Медсестра с рыжими волосами кричала на нее, что-то требуя, и била ее ремнем по исхудавшему ссохшемуся старому телу. Я ворвался в палату и ударил медсестру кулаком в челюсть. Вызвали главврача, произошел скандал. Клиника пыталась его избежать и пообещала вернуть все средства, потраченные на содержание моей бедной матери, но как они могли компенсировать ущерб нанесенный ее психике? Впрочем, другого решения не было. Мир жесток. Мне пришлось перевести мать в другое учреждение и согласиться на возврат средств. А какое иное решение было бы лучше для нее?

Глава 3

В ту пору у меня был один друг, молодой поэт. Он писал лишь стихи, так что конкурентами мы не были, что уже послужило прочным фундаментом для дружбы. Его звали Пьер Леблан, он писал романтичные, но слишком возвышенные стихи. Мы сидели в брассери1313
  Вид французского кафе-ресторана.


[Закрыть] в Латинском квартале, на набережной Сены, недалеко от Нотр-Дама. Взяли устриц, которые были нам не по карману, мидий в сливочно-чесночном соусе, непременно с картошкой фри и пару графинов дешевого, но всегда превосходного французского вина.

– Я давно не читал твоих новых стихов – сказал ему я, наливая в бокал из графина, разбавляя вино сельтерской, не потому что вино было плохо, а потому лишь, что пить чистое мне было не по средствам.

– Я в творческом кризисе, Кристоф – отвечал мне Пьер – Все эта осень… Никакого вдохновения.

Дул осенний теплый ветер, припекало солнце, но на улице было весьма прохладно. Я был одет в теплый свитер, который можно было легко снять, оставшись в одной футболке, сидя на жарком солнце в полдень. Перейдя в тень свитер пришлось бы снова надеть – такова парижская осень.

– Я не понимаю тебя, Пьер – отвечал я, раскрывая ножом устрицу, поливая ее лимонным соком, от чего живая еда съеживалась, а после обдавала мой рот морским соленым бризом – Осень – самое романтичное время. Хочешь не хочешь, а начинаешь писать стихи или романы. Вся это туманная дымка, окутывающая мир и тебя самого… В кристальной прозрачности не видишь самой сути.

– Это не годится для моих стихов, Кристоф. Мои стихи полны любви, солнца, радости – им нужна весна, нужно лето!

– Весна и лето нужны простому слогу, Пьер. Осень и зима – вот настоящее искусство.

– Тебе легко говорить, когда ты пишешь прозу…

– Я пишу грубо, пишу жестко и некрасиво, но я пишу. А ты не пишешь, хоть и делаешь это красиво и изысканно – вот в чем разница – отвечал я.

– Лучше не делать красиво, чем делать, но не красиво. Впрочем, ты себя недооцениваешь – парировал Пьер.

– Лучше писать, чем не писать. Вот мой ответ – я заглотил вкуснейшую мидию со сливочно-чесночным соусом в раковине, проглотив его до конца, закусив это картофелем фри и запив прекрасным дешевым вином, которое можно испить только в романских странах.

– Может ты и прав, Кристоф. Но какое это имеет значение, когда нет вдохновения, нет музы? Мы сейчас потратим все наши средства на моллюсков и вино, а где взять деньги на музу? Музы стоят намного дороже моллюсков.

Пьер был прав. Музы стоят дорого и их не было ни у одного из нас. Счастливы те, у кого они есть, но окупятся ли эти вложения? Зависит от случая и таланта. У Мопассана с лихвой окупилась даже короткостриженная девушка легкого поведения, любящая лодки и греблю в banlieue1414
  Общее название пригородов Парижа, регион Ile-de-France.


[Закрыть]. И это был человек, живший здесь же, на берегах этой же реки век назад. Мой друг был по-настоящему хороший поэт. Но для поэта он слишком мало пил и слишком хорошо играл в кегли. Недостаток в выпивке и усердие в спорте губит творца. Готов поспорить, что Бог тоже мало пил и много занимался спортом. Поэтому его религии осуждают пьянство и, что Зевс, что Христос, изображаются с кубиками пресса. По этой же причине наш мир такое merde1515
  Merde – дерьмо (фр.)


[Закрыть] – Творцу не хватило таланта пить и бездельничать, он не был достаточно весел и беззаботен. Вот и результат – наш emmerde1616
  Гребаный (фр.)


[Закрыть] мир. Могу сказать с точностью одно – наш Творец не Дионис (хоть его в этом никто и не обвинял) и эпикурейцы были не совсем правы, хотя лучше бы им быть правыми. Мир не создан для удовольствий, но мы должны сделать так, что проживем в них свою жизнь, иначе нельзя. Я высказал ему примерно тоже, что и вам, Пьер впал в уныние, свойственное поэтам.

– Ты слушаешь всю ту чушь, что я тебе говорю? – удивился я – Это просто мое мнение, мнение человека не бывает верным.

– Твое мнение для меня важно, ведь ты мой друг и великий писатель – ответил он.

– Не бывает друзей, а тем более великих писателей. Любой друг в твоей жизни – временная шахматная фигура на доске, скоро ее собьет чей-то ферзь или даже пешка. Великие писатели – это точно не я. Это те, кто продаются большими тиражами, которые не делают их великими за пределами мира финансов, по крайней мере так считается в обществе. Популярный и великий – вещи разные, пусть даже популярность живет сквозь века, как обстоит дело с Шекспиром. Популярность не равно величие. Великий тот, кто оставил свой след в твоей душе и великим он может быть только для тебя, больше ни для кого. Не бывает великих для всех, a priori. Что касается меня, то я не великий даже в мире финансов.

– Но ты оставляешь след в моей душе – ответил Пьер.

– Как и ты в моей, поэтому я прошу тебя писать, пусть это даже будет и плохо. Закончим с этим. Признания в том, что мы музы друг для друга попахивает содомией и лишает средств к существованию кокоток1717
  Кокотки – девушки легкого поведения, свободных нравов, содержанки, либо просто легкомысленные подруги мужчин во Франции в 19 веке, сожительствующие с ними вне брака.


[Закрыть].

– Да, кокотки – дело святое – согласился повеселевший Пьер.

Действительно. В мире, где даже церковь существует на пожертвования прихожан и лепит свои потолки из золота, может ли быть что-то более святое, чем продажная любовь?

Глава 4

С ней я познакомился в кафе в Риволи1818
  Дворец с внутренним двором, принадлежавший одно время кардиналу Ришелье.


[Закрыть]. Риволи был ближе к моему дому, чем Люксембургский сад и Латинский квартал. Временами я приходил в садик, находящийся во внутреннем дворе дворца, чтобы покормить голубей, выпить сидра и съесть кусок хрустящего багета, в то время бывшего у меня, как правило, пустым. Просто вкусный хлеб без излишеств. Я всегда любил по-настоящему вкусный хлеб. Простой и качественный хлеб так же вкусен, как простое и качественное натуральное пиво, сидр или вино. Просто хороший продукт, лишенный излишней человеческой изобретательности. В тот день я сидел внутри кафе, пил вино из графина, ничем его не закусывая, не в силу привычки, а в силу бедности. Она сидела одна за соседним столиком. Красивая молодая девушка, намного моложе меня. Длинные волосы падали на модный английский тренчкот1919
  Плащ.


[Закрыть], который мудро было носить в ветреную изменчивую осеннюю погоду Парижа, меняющего горячее солнце на леденящую изморось, от которой можно продрогнуть. Она была печальна и одинока – именно то, что требовалось для того, чтобы тронуть мое опустошенное сердце. Опустошенное сердце вообще является самым уязвимым типом сердец из всех, стремящихся к теплу женской нежности. Я попросил официанта принести ей графин хорошего белого вина. Она удивленно посмотрела на графин и смущенно на меня, когда кельнер2020
  Официант.


[Закрыть] показал ей кто его оплатил. Приняв подарок она начала его жадно вкушать, как пьют только те, кто нуждается в этом эликсире жизни. Кто-то сам живет свою псевдожизнь, бессмысленную и пустую. А кому-то требуются живительные зелья, чтобы вдохнуть в нее подлинную силу. Мы были из таких. Как же прекрасно говорить «мы», вместо «я». Неужели и я рад раствориться в этой гармонии социального расщепления личности в общую химическую массу «мы»? Кажется, я читал роман с таким называнием, но уже запамятовал. Я слишком много читаю, если вообще можно делать что-то слишком много. Для кого оно «слишком»? Если не для меня, то какое это имеет значение? Когда много читаешь, то уже не знаешь какие мысли твои, а какие чужие, которые ты принял от кого-то, близкого тебе по духу. Да и были ли они его? Мне часто приходят в голову новые идеи, которые были высказаны уже до меня. А может, и до них, просто мы этого не знаем. Любая мысль нова и уникальна, пусть и была уже придумана теми, кто жил до тебя. Не твоя вина в том, что ты родился позже.

Она пила вино, я встал из-за стола и подошел к ней.

– Позвольте присоединиться? – спросил я.

– Прошу – неуверенно сказала она.

Она была воистину прекрасна и тянула на музу. На такую музу не жаль никаких средств, она окупится в веках и благодарные потомки скажут вам: «Спасибо».

– Кристоф Делакруа, писатель – представился я.

– Кристин Бертран, художник – представилась она.

Каким чудесным совпадением было мистическое сочетание наших имен. Кристоф и Кристин. Писатель и художник. Это должна была быть судьба. Так я думал тогда. Мы проговорили около часа. Она оказалась начинающей художницей, учащейся в школе искусств. У нее были свои картины, которые она обещала показать в своей студии. Но она была не свободна. У нее уже был petit copain2121
  Молодой человек, бойфренд (фр.)


[Закрыть]. Любой флирт с моей стороны она мягко пресекала. Это было разочарование. Мы мило пообщались, осушили графины вина и я проводил ее до станции метро. На следующий день мы встретились в ее мастерской.

Мастерская находилась на холме Монмартр. Я легко дошел туда из своего района. Было привычно миновать множество бездомных, лежащих на углах каждой улицы Батиньоль2222
  Район Парижа.


[Закрыть]. Прошел мимо кричащих ярких вывесок кабаре и секс-шопов Клиши и свернул налево, к подъемнику на Монмартр, который был мне не по карману. Я поднялся по бесконечным лестницам, на которых чернокожие мигранты пытались навязать мне бусы и прочие безделушки, получая с этого несоразмерные деньги, на самый верх холма, к базилике Сакре-Кёр. Вид на Париж был потрясающий. Поля дымящихся своими трубами крыш, бликующих и переливающихся на солнце, точных правильных и прямых улиц, уходящих бесконечными тропами за горизонт. Сама белоснежная базилика была ничуть не менее впечатляющей, хоть и был я в ней уже множество раз. На этот раз я не стал заходить в церковь, а прошел мимо нее по милым узким улочкам Монмартра с кафе и сувенирными магазинами, в сторону красивого La Maison Rose2323
  Ресторан на Монмартре, выполненный в розовом цвете.


[Закрыть]. Мастерская Кристин была на втором этаже одного из старинных зданий Монмартра. Я вошел в деревянную дверь и передо мной открылась небольшая, но просторная, за счет высоких потолков и больших окон, студия.

Меня встретила яркая и безупречно стильная Кристин, в шикарном платье с декольте и обнаженными грациозными руками и ногами. Она проводила меня к своим холстам и я поразился их красоте и футуристичности. Это были не просто красиво написанные картины, это было нечто новое, новое слово в модерне. Классические образы и академический стиль сочетались с сюрреалистичными деталями и новаторским повествованием сюжета. Я был в восторге. Мы распили каждый по бутылке белого вина, что я принес с собой, и закусили камамбером с брусничным вареньем, что был у нее. Ей было интересно узнать мнение творческого человека о ее работах, мне была интересна она. И не только животным магнетизмом, притягивающим мужчину к красивой женщине. Не подумайте, что мое мнение о ее работах продиктовано этим. Красивых женщин много, а интересных среди них единицы. Когда ты мужчина – тебе достаточно либо красоты, либо таланта. Когда ты женщина – ты обязана иметь и то, и другое. Распространив на нее свои чары, я не получил ничего. Подойдя к картине, я взял ее за голые плечи, но получил в ответ увертку и кокетливую фразу:

– Месье Делакруа, смотрите картины, а не трогайте их автора.

Впрочем, показ продолжился. Я высказал свое мнение об ее творчестве, оно было принято. Было ли бы оно принято, будь оно негативным? Этого я не знал. Изрядно выпив и осмотрев все картины до последней, мы улеглись на шкуре какого-то животного в углу мастерской, допивая и доедая то, что было принесено. Общаясь на разные темы, обсуждая известных и малоизвестных художников и писателей, я то и дело, как бы невзначай, дотрагивался рукой до ее обнаженной ноги, каждый раз получая запретительный сигнал. В конце концов, она раздраженно сказала: « Vous-etes un homme tres interessant, mais vous savaiz bien, j’ai un petit copain»2424
  «Вы очень интересный мужчина, но вы прекрасно знаете, что у меня есть молодой человек» (фр.)


[Закрыть]

Да, я это знал. Но хотел ли я в это верить?