Текст книги "Снайперы"
Автор книги: Артем Драбкин
Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Снайперы
© ООО «Яуза-Каталог», 2019
Медведева-Назаркина Александра Петровна
Когда началась Великая Отечественная война, я только окончила второй курс педагогического училища. Отец ушел на фронт, а я стала работать на швейной фабрике им. Н.К. Крупской. Принимала участие в срочных торфоразработках, копала противотанковые рвы.
Узнав о существовании курсов по обучению снайперской стрельбе, обратилась в военкомат с заявлением. Меня направили в Центральную женскую школу снайперской подготовки. В этой школе собралась целая рота маленьких – и по росту, и по годам – девушек. Нас так и прозвали – «рота карандашей».
Окончила школу успешно и в звании старшего сержанта в конце 1943 года прибыла на фронт под Оршу – в 508-й стрелковый полк 174-й стрелковой дивизии.
В полку к нам, девушкам, бойцы относились отечески, особенно пожилые солдаты. Фронтовики знали, как непросто выжить на передовой, особенно таким хрупким, как мы. В мерзлых окопах и блиндажах порой и умываться-то приходилось только жгучим снегом.
Каждые день и ночь снайперы ходили на передовую – на «охоту». Окапывались и наблюдали за передвижением немцев на переднем крае. Тут я и открыла свой снайперский счет.
Помню, как убила первого фашиста. Вместе с напарницей Зиной Вершининой мы заняли наши снайперские позиции. Наблюдая за вражескими позициями, обнаружила пулеметчика. Прицелилась и выстрелила. Попала или нет, неизвестно. Но когда вернулась в подразделение, то все уже знали, что я уничтожила врага. Об этом сообщил артиллерийский наблюдатель. Он увидел в свой перископ, как был убит вражеский пулеметчик. Все радовались, спешили ко мне с поздравлениями. А я плакала, потому что пришлось убить человека…
Мне – обычной девушке – было очень трудно освоиться на фронте и стрелять в людей, хотя и понимала, что стреляю по врагам. Вскоре в моем сознании произошел перелом. Видя людское горе, слезы и кровь родной земли, я поняла, что не может быть жалости к лютому захватчику. За уничтожение первых 10 гитлеровцев меня наградили медалью «За отвагу».
Началось наступление. Целыми отделениями, взводами и ротами гибли мои товарищи и подруги. Наш полк на ходу принимал пополнение и вновь шел в атаку.
Освободили Оршу, Минск, Гродно, Сувалки. Разгорелись бои у Балтийского моря. Главное направление – Кенигсберг! Здесь меня ранило в руку. После лечения на попутных машинах догнала однополчан.
Бои были тяжелые и кровопролитные. В одном месте на побережье мы обнаружили лагерь военнопленных и освободили всех заключенных. Сколько было радости, счастья и обильных слез на их лицах! Они целовали нас и рыдали, как дети…
Среди многих боевых эпизодов мне особенно запомнился следующий. Осенью 1944 года тяжелые бои шли в Польше. На одном участке появился вражеский снайпер, и мы несли ощутимые потери: погибли командир, разведчик, многие связисты. Поступил приказ: «Уничтожить фашистского снайпера!»
На выполнение задания отправились втроем: Нина Исаева, Лена Акулова и я. Устроились на позициях и начали бронебойно-зажигательными пулями стрелять по крышам домов. Соломенные крыши быстро загорелись, немцы стали выбираться из домов со своими пулеметами и минометами. А мы стреляли и стреляли… Так увлеклись, что забыли об осторожности. И немецкий снайпер засек нас. Метким выстрелом он попал Нине Исаевой прямо в глаз. К счастью, она осталась жива, но потеряла глаз и существенно утратила зрение.
Сосредоточившись, мы все же обнаружили логово вражеского снайпера и уничтожили его, а также многие другие огневые точки немцев. Задание выполнили полностью! За эту успешную боевую операцию я была награждена орденом Славы III степени.
Война продолжалась. На моем счету уже было 43 уничтоженных фашиста. Меня наградили вторым орденом солдатской Славы – II степени.
Окончила войну в Чехословакии. Участвовала в параде по улицам Праги. Вернулась домой в августе 1945 года.
Соловей Нина Сергеевна
Я выросла в Москве и люблю этот город. Здесь я училась в школе, потом закончила фабрично-заводское училище. Судьба привела меня на завод, который выпускал самолеты. Заводская молодежь поголовно увлекалась авиацией, стремилась в воздух. Многие из нас занимались в аэроклубе.
И вдруг, в июне сорок первого года, страну потрясло сообщение о том, что фашистские полчища вероломно вторглись в наши пределы, вознамерившись уничтожить первое в мире социалистическое государство, нашу гордость и надежду.
В цехах проходили митинги, на которых рабочие высказывали свое горячее желание отправиться на передовую, чтобы с оружием в руках защитить Отечество. Многие комсомольцы уже в первые дни войны добровольно ушли в действующую армию.
Перед войной меня выбрали комсоргом цеха, и я хорошо знала настроения заводской молодежи. Многие девчата пошли на краткосрочные курсы медицинских сестер, чтобы побыстрее попасть на фронт и помогать бить фашистов.
Враг приближался к столице. «Кровавая лапа фашизма тянется к сердцу нашей страны – Москве. Москва в опасности! Все силы на отпор врагу!» – призывали газеты.
Я попала в 3-ю Московскую коммунистическую стрелковую дивизию, ставшую впоследствии 53-й гвардейской. Я оказалась в разведке. Нашей ротой командовал Герой Советского Союза Николай Берендеев. Здесь я встретилась с замечательными девушками-разведчицами Наташей Малышевой, Тасей Назаровой, Ирой Магадзе. В снайперской «охоте» моей парой стала Зиба Ганиева. Судьба ее была необычной. Очень красивая, очень хорошо танцевала, она приехала в Москву из Узбекистана, чтобы поступить в Институт театрального искусства. Война нарушила все планы и Зиба стала бойцом-добровольцем Московской дивизии. Трудно ей было. Она ведь выросла в Средней Азии. Снега там не бывает и, конечно, освоить лыжи стало для Зибы серьезной проблемой.
Я же была неплохой лыжницей, вместе с Катей Будановой выступала за заводскую команду. У нас с Зибой начались каждодневные тренировки. Она была упорной девушкой…
Очень нравилась мне и Ира Магадзе – наш санинструктор. Она была очень молоденькой, но стала для разведчиков доброй наставницей – заботливой и требовательной, как мать. Одно время в дивизии было плохо с продовольствием. Ребята голодали и тайком подкармливались мясом погибших лошадей. Ира была категорически против этого, ведь такая еда может кончиться большой бедой. Заходя в землянку, Ира старалась определить, не пахнет ли в помещении кониной, и если ее подозрения оправдывались, заставляла уничтожать «припасы»…
Уходя с Зибой Ганиевой на «охоту», мы часто встречались с Наташей Ковшовой и Машей Поливановой. Можно с уверенностью сказать, что именно они своим примером стимулировали в нас желание испытать свои силы в единоборстве с фашистами.
Весной 1942 года, когда завершилось наступление нашей дивизии, мы с Зибой решили основательно потренироваться в снайперской «охоте», пользуясь временным затишьем. Стоял прекрасный солнечный день. Хотелось радоваться жизни, любоваться пробуждающейся природой. Но шла война…
Наш передний край находился на опушке леса. В нескольких десятках метров от наших позиций копошились гитлеровские солдаты, укреплявшие окопы. Они вели себя уверенно и нагло, даже не допуская возможности быть пораженными нашими пулями.
Мы выбрали позицию и определили цель. Залп произвели одновременно – и два фашиста упали замертво. Сразу же на наши позиции обрушился минометный огонь. Долго мы лежали, боясь пошевелиться, но все обошлось благополучно. После этого первого успеха мы с Зибой часто выходили на «охоту».
К нам приходили опыт и сноровка, умение выследить врага и нанести безошибочный удар. Помню, возвращались мы с передовой… Поднялись на холм и залюбовались прекрасной картиной. Перед нами лежал лес, вдали извивалась река, а кругом белели ромашки… И тут волшебное очарование родной природы нарушил винтовочный выстрел. Пуля пролетела мимо, но мы поняли, что в нас стрелял вражеский снайпер. Потом мы долго изучали местность и наконец обнаружили врага, под прицелом которого находилась высотка. Через короткое время нам удалось приблизиться к нему и уничтожить.
Моя боевая подруга Зиба вскоре заслужила своими геройскими действиями орден Боевого Красного Знамени. А однажды, во время разведывательной операции, она была тяжело ранена и отправлена в госпиталь. Она стала инвалидом, и боевой путь Зибы закончился.
На Новгородской земле, в феврале 1943 года, тяжелое ранение настигло и меня. Лечиться меня направили в Ярославль, а после выздоровления я попала в уникальную женскую снайперскую школу, которая была как бы преемницей тех курсов, на которых учились Наташа Ковшова и Маша Поливанова. Находилась эта школа в Перовском районе Москвы на улице, получившей впоследствии название Снайперской. Есть неподалеку и улица Алии Молдагуловой, девушки-казашки, также окончившей эту школу и геройски погибшей на фронте.
Я попала в удивительный мир… Девушки изучали основы воинской службы, стрелковое дело, оружие – и не только снайперское, но и автоматы, пулеметы. Они ценили каждую минуту своего времени, стремясь получить в школе максимум знаний и практических навыков. Они не знали, что такое капризы или лень, упорной учебой и тренировками закаляли свой характер. Многим курсантам были вручены именные снайперские винтовки, с которыми они и отправились на фронт.
Мне довелось учиться в инструкторской роте, которая комплектовалась курсантами, имевшими фронтовой опыт, и по окончании школы меня назначили командиром снайперской группы из шестнадцати девушек.
Итак, мы, в сопровождении инструктора политотдела школы Нины Белкиной, в прошлом преподавателя МГУ, прибыли в штаб 4-й Ударной армии, в район Полоцка, и оттуда – в 90-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Все девушки, ставшие теперь настоящими фронтовыми снайперами, были как одна семья, хотя и были уже распределены по снайперским парам.
Приключения начались с первой же ночи. Уставшие с дороги, девчата сразу заснули, но ужасающий грохот в печке всех скоро поднял на ноги. Явившийся из штаба офицер отнесся к происшествию спокойно: он потянул носом и заявил, что кто-то бросил в печку толовую шашку,
Утром тайна развеялась. Перед входом в нашу землянку красовалась хвойная гирлянда. Еловыми ветками были искусно выложены слова: «Привет девушкам-снайперам от разведчиков».
Ночью на «охоту» отправились первые пары: Валя Масленникова с Сашей Боровицкой, Галя Чивильча с Тоней Канунниковой, Женя Ершова с Элей Давыдовой, Галя Краузе с Машей Комаровой и я с Катей Подшиваловой. Этот первый выход на огневые позиции стал для вчерашних курсантов настоящим боевым крещением. Им сразу же пришлось участвовать в отражении атаки противника. В роте, куда попали Женя Ершова и Эля Давыдова, молодой лейтенант раздраженно проворчал: «Зачем пришли? Отсиживались бы лучше на КП». Гитлеровцы пошли в наступление. Заговорила наша артиллерия. Тут уж было не до снайперской «охоты» – надо было отбиваться.
И девушки не сплоховали. Наутро командир полка сказал: «Товарищи снайперы! В ночном бою вы проявили себя настоящими бойцами! «Это была очень нужная похвала, вдохновившая девчат и придавшая им уверенности в себе…
Через несколько дней снайперы узнали, что погибла Саша Боровицкая. Это была первая страшная потеря в наших рядах. Саша была сибирячкой. Внешне она выглядела суровой девушкой, но была очень душевной и доброй. Особенно переживала смерть Саши ее напарница Валя Масленникова. Тогда мы поклялись отомстить за смерть подруги…
Утром мы снова вышли на «охоту». Часть девушек оставалась на КП, но и они не отдыхали. Катя Подшивалова, Ира Широкова и Галя Краузе обучали солдат меткой стрельбе, другие готовили обед, да и жилище свое надо было обустроить поуютнее, ведь несмотря на жестокость нашей профессии, мы оставались женщинами…
Фашисты тем временем не давали нам покоя. Стоило нашему бойцу пошевелиться, как с вражеских позиций летела граната – расстояние было небольшим. Командир дал указание снайперам разобраться с этой ситуацией. Тогда Галя Чивильча и Тоня Канунникова оборудовали скрытые позиции в глубине обороны, и, как только появлялась рука с гранатой, они стреляли по гранате, которая разрывалась среди вражеских окопов с соответствующими для гитлеровцев тяжелыми последствиями.
Весной 1944 года нас пригласили на фронтовой слет. Там мы обменивались боевым опытом, повстречались со многими своими подругами из снайперской школы. Многие были награждены боевыми орденами и медалями. В числе кавалеров ордена Солдатской Славы была и я.
А на фронте происходили большие перемены. Все говорило о том, что война близится к победному завершению. Однажды утром кто-то вбежал в землянку и крикнул:
«Немцы на КП!» Мы схватились за оружие, однако немцы вели себя миролюбиво и при этом хорошо говорили по-русски. Познакомились. Один назвался Вальтером, другой – Йозефом. А вечером на передовой из динамиков зазвучала немецкая речь: Вальтер и Йозеф призывали своих соотечественников прекратить бессмысленное сопротивление…
В конце июля наши войска перешли в наступление севернее Витебска. Особенно тяжело пришлось под Даугавпилсом. В одном из боев я получила серьезное ранение. Помню, несут меня на носилках, а мои девчата, все в слезах, горестно идут рядом и несут мою именную снайперскую винтовку…
Только в канун нового 1945 года я выписалась из госпиталя. По состоянию здоровья я не смогла вернуться в часть и стала слушателем Военного института иностранных языков, и это на всю жизнь связало меня с армией…
Котлярова (Захарова) Антонина Александровна
Я, Котлярова Антонина Александровна, 1923 года рождения, москвичка. Война началась 22 июня 41-го года, а мы, ученики восьмого класса 1-й школы ЛОНО, которая располагалась в Толмачевском переулке рядом с Третьяковской галереей, в это время гуляли по парку на Сельхозвыставке. Вдруг объявление по радио: будет выступать Вячеслав Михайлович Молотов. Почему-то все побежали на Центральную площадь. Ну, Молотов объявил, что враг вероломно напал на нашу страну. Что делать? Позвонили домой, нам сказали: «Идите срочно домой». Приехали. Мои родители и родители моего мужа, они имели на случай непредвиденных обстоятельств предписания явиться куда-то. Значит, Колин отец (Коля – мой муж), пошел в Ленинский совет и там организовывал ополченцев, потом они воевали и дошли от Москвы до Берлина. А мой отец пошел рядовым, потому что у него звания не было. Ребят пока в армию не взяли.
Все же мой муж Николай добился, чтобы его взяли в армию. Воевал на танках автоматчиком. Он приезжал с фронта в Москву, я его спрашивала: «Ну как, Коля, не страшно?» А он говорил: «Нет. Я за башенку спрячусь, доедем до немцев, мы спрыгнем с танка, постреляем, наша пехота подойдет и мы дальше едем». Я по глупости думала, что это и не страшно. А когда сама попала на фронт, посмотрела и думаю: «Как же это такой высокий человек (он под два метра был ростом) мог за башенку спрятаться? Это же мишень и все!» В общем, я хотела тоже попасть на фронт, но ничего не вышло. Я поступила на станкозавод им. Серго Орджоникидзе, токарем. Работала, получала пайку – 800 гр хлеба. Так вот, когда приходила с работы, брала хлеб в булочной, что на Полянке. Получу эту пайку, разделю пополам, с водой съем половину и ложусь спать. Уснуть невозможно, потому что есть хочется, а половина буханки лежит в тумбочке. Встаю, доедаю вторую половину, сплю спокойно и наутро опять иду на завод. Когда объявляли воздушную тревогу, мы дежурили на улице, имели право даже ходить по Москве во время тревоги. И как-то раз дежурим мы около дома. Смотрим – на последнем этаже то закроют окно, то откроют – какие-то сигналы. В это время бомба попала в Малый Каменный мост. Мы сказали об этом дежурному начальнику. Они проверили и там оказалась немка, которая сигналила своим. А тут что, кинотеатр «Ударник» и фабрика «Красный Октябрь» – что, собственно, бомбить?
После паники 16 октября завод начали эвакуировать в Нижний Тагил. Я, конечно, не поехала. Зачем я поеду, когда я должна бить фашистов? Я пошла в военкомат – меня опять не взяли. Я вступила в комсомол. Осталась. Где-то надо работать. Я поступила в ремесленное училище № 60, оно у Калужской площади (сейчас Октябрьская). Там собирали мины, но все-таки для фронта. Потом оттуда нас послали заготавливать для Москвы дрова. Я ездила в Сасовский район Рязанской области. Когда я оттуда приехала, я все-таки добилась и попала в зенитную артиллерию под Москву. Это 50-й зенитный полк, который стоял на ст. Булатниково. Сначала я работала на дальномере. Там такой окуляр, который ловит цель, координаты передаются на ПУАЗО и потом уже на пушку. Потом перешла на ПУАЗО. Орудия у нас были 76-миллиметровые.
Какое было настроение в тылу, особенно в первый период, в период отступлений?
Когда паника была, во дворе сжигали книги Ленина, Сталина. А у меня было собрание сочинений Ленина 24-го года выпуска. Я ни одной книги не сожгла и не выбросила. Но паника была ужасной. 17-го или 18-го октября я видела, как по мосту везут на санях мешками сахар, конфеты. Всю фабрику «Красный Октябрь» обокрали. Мы ходили на Калужскую заставу и дальше, кидались камнями в машины, на которых начальники уезжали. Возмущались, что они оставляли Москву. Безобразие, может быть, но мы так поступали. В начале 42-го года в Москве редко встретишь человека на улице. Москва опустела.
Когда немцев стали отгонять от Москвы, а мне же вроде надо было идти против фашистов воевать, я тогда узнала, что на Силикатной имеется Центральная женская школа снайперской подготовки. Я ушла из зенитной артиллерии и туда поступила. Окончила ее с отличием, а так как мой Коля и наши отцы были на 1-м Белорусском – я попросилась туда поехать. Я, моя снайперская пара Ольга Важенина и еще примерно десять девушек поехали на 1-й Белорусский фронт. Это уже ноябрь 1944-го. Мы попали в 47-ю армию, 143-ю дивизию. Сначала мы стояли в городке Прага, под Варшавой. Наше отделение было все время вместе – мы упросили начальство, чтобы нас не разбирали по ротам.
Вот мы ходили на «охоту» с Ольгой. Днем выбирали позицию, потом перед рассветом ее занимали и уже вели свою охоту. Конечно, в основном выбирали позицию так, чтобы не изменить рельефа местности, чтобы немец не знал, что вот здесь, перед нашими окопами кто-то находится. При том, на фронте всегда получалось так, что наши позиции на голом месте, а немец всегда в лесу, в кустах.
Тут я должна еще сказать, что учеба – это одно, в школе, там много чего дают, но когда приехали на фронт, тут все по-другому. И мы, конечно, в амбразуры сунулись, чтобы посмотреть, а как там немец? И в этот первый день у нас убило девушку-ленинградку. Она всю блокаду была в Ленинграде, и в первый день приезда, когда она сунулась в амбразуру, ей пуля рикошетом попала под глаз. Так что наша служба на войне началась с похорон.
Когда первого фрица я убила, вернулась, ко мне пришел журналист, хотел взять интервью. Чего уж говорила – я не знаю, но я ни в этот день, ни на следующий ни есть, ни пить не могла. Я знала, что он фашист, что они напали на нашу страну, они убивали, жгли, вешали наших, но все-таки это человек. Такое состояние что… Второго когда убила, тоже было ужасное состояние. Почему? Потому, что я же в оптический прицел его видела: молодой офицер. Он смотрел, вроде, на меня, и я вдруг его убила. Но это же человек! В общем, состояние ужасное. А потом уже чувства как-то притупились. Убивала – вроде так и положено. Освобождали Варшаву. Город большой. Винтовки у нас – да, но еще и автоматы. Гранат уже не по 2, а по 5. Вот мы освобождали каждую квартиру, каждый подвал, каждый чердак. Освободили.
Вы, фактически, как автоматчик участвовали?
Да-да. Тут уже как автоматчик, тут наше снайперское умение не действовало. Потому что, во-первых, как? Пока будешь целиться – меня уже не будет. Так что тут мы как автоматчики. Были случаи: посмотришь в прицел, ага, там, вроде, несколько немцев. Бросишь гранату, вроде, дело сделал. В общем, освободив Варшаву, мы пошли дальше.
Когда форсировали мы Вислу, там какая-то была высота. Нас, девушек, и еще человек 5–7 ребят оставили держать эту высоту, а наша часть шла дальше, гнала фашистов. И нам пришлось два дня ее держать. Ночью немцы старались взять «языка». Если бы знали, кто перед ними, конечно, они бы нас растоптали. Но они не узнали. Мы не допустили этого. Отбивали атаки, я даже стреляла из противотанкового ружья и пулемета. Отдача у него очень сильная. Здесь тоже не пришлось из винтовки стрелять, только иногда использовала ее прицел для наблюдения. Мы высотку эту удержали, а потом наши подошли.
У вас какой был – ручной или станковый?
Максим обыкновенный. Тогда, по-моему других-то и не было.
Вас учили стрелять из него?
Нет, мы уже боевые. Мы все могли сами. А потом, все-таки у нас зрение, у нас навык. Мы же снайперскую школу кончали. Там только один мальчик погиб. Он сидел такой грустный, наверное, чувствовал, что погибнет – к амбразуре не подходит, к пулемету не подходит. Он сидел, сидел, и все… Как его убило, я не знаю. Наверное дернулся. Бывает так, что человек чувствует, что он погибнет.
Может быть, какие-то случаи поподробнее можете рассказать?
Как убивала? Это ужасно. Не надо. Я говорю, мы лежали с Ольгой на расстоянии вытянутой руки. Говорили тихо потому, что перед нами недалеко был немец. Они же все прослушивают. У них охранение организовано было лучше все-таки. Мы старались не шевелиться, потихонечку сказать что-то, выследить. До того все затечет! Допустим, я говорю: «Оля, я». Она уже знает – она этого не будет убивать. После выстрела я только помогаю ей наблюдать. Говорю, допустим: «Вон за тем домом, вон за тем кустом», она уже знает куда смотреть. По очереди стреляли. Днем мы обязательно лежали на позиции, ночью приходили, и уходили ночью. Каждый день. Без выходных.
Вот вы говорите, что винтовку нельзя было подвинуть?
Ни в коем случае!
А как же она лежала? Просто уперта в плечо?
Уперта в плечо и у тебя обязательно палец на спуске. Потому что в любое время можешь нажать. Сектор обстрела 800 метров. И вот смотришь, смотришь – вдруг появится цель. Когда цель попадает в перекрестье, тогда я стреляю. То есть цель сама «подходит» под выстрел. Ну и, конечно, пристреляно это место.
Был случай, мы очищали лес. Конец войны, солдат мало, конечно. Снайперов послали опять с автоматами, но винтовки всегда при нас. С одной стороны мы, а с другой – наши разведчики. И вот мы шли друг на друга и забирали в плен, кто там попадался. Я тут отпустила мальчика. Такой он был заморыш, а у меня брат маленький, тоже такой примерно. Я пожалела его – не убила, и не взяла в плен, хотя конечно не должна была этого делать. Не знаю, может, потом его кто и убил или взял в плен, но я его не тронула.
Еще был случай, когда мы освобождали Дойч-Кроны, есть город такой. Этот город находился в лесу. Мы его, вроде, освободили. Взяли много пленных. Идем дальше. Вдруг нас догоняют и говорят: «Город опять занят немцами». Мы их разогнали, а они из леса опять вошли в этот город. Пришлось второй раз его брать. Но мы тут уже никого не щадили – до того разозлились. Мы тут много поубивали, очень. Война есть война. Было такое дело.
Окончили мы на Эльбе. Расположились в немецких домах. В 3 часа подняли по тревоге. Стреляют, а мы не поймем – думаем, неужели фрицы? Объявили конец войны. Мы побежали в подвал, там какую-то заразу нашли и пили, закусывая вареньем. Между прочими, когда мы были в наступлении, наш хозвзвод все время отставал. Освободим поселок, вот, входишь в дом, а там на плите еда еще горячая. Девчата: «Тонь, давай попробуй». Вот Тоня-дура начинает пробовать. Если я сразу не умерла, значит, мы все это едим. А то, что вот убьют меня, я даже не думала. У меня даже в голове этого не было!
Потери были в вашем отделении?
Нет. Представьте, мы все живы. Но у двоих были тяжелые ранения. Мединская Лена и Нина Мазярова были ранены при артобстреле. Но они потом опять вернулись в нашу часть и мы до конца были все вместе.
Какое было к вам отношение солдат?
Хорошее! Солдаты к нам хорошо относились. Бережно, не обижали. Нам то шоколадку подбросят, то еще чего-нибудь.
Какие были отношения с населением освобожденных стран – Германии, Польши?
Я особенно с людьми и не встречалась. Из-за угла в нас не стреляли.
А посылки посылали?
Нет. Какие посылки? Трофеи? Мы же солдаты. Нет.
Позже, в Германии зайдешь в дом – надо белье поменять, открываешь шкаф, берешь там комбинацию, брюки-то это наше, а нижнее белье меняешь. Портянки мы уже не носили, а надевали по 5–6 чулок шелковых, фильдеперсовых, – и в сапоги. Идешь дальше. И на этом я погорела. Под конец войны. Поменяла… У нас же вещмешков не было, мы их давно бросили в хозвзводе.
Противогазы тоже бросили. У нас только патроны, гранаты, винтовка. И вот уже перед концом войны зашла я в дом, там в шкафу чистое, перевязанное ленточками белье, я же не буду проверять, какое оно?! Поменяла все белье, а оказалось, оно штопаное! Так и приехала в штопаной комбинации в Москву.
Вообще, как мылись-стирались на фронте?
Сложно. Как-то в одно селенье зашли, там парная баня была. Мы туда зашли, а оттуда ели вышли – угорели, не знали, как ею пользоваться. В общем, сложно.
А вши были?
Нет. У меня не было. У солдат были. Стригли коротко. А в школе нас постригли всех как мальчишек. Я помню, мы один раз шли из столовой, а Маруся шла последней. Она болела, и у нее длинные волосы. А девочка стоит и говорит: «Мама, мама, вот смотри, дяденьки идут, одна тетенька только!» А мы в брюках и все подстриженные…
Как вы к немцам относились?
Ой, ненавидели!
Интервью: Артем Драбкин
Лит. обработка: Артем Драбкин
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?