Текст книги "Краснофлотцы"

А случаи трусости были? Чтобы явно…

Про это можно спросить только командира отряда, Леонова. Он наградные листы заполнял. Был парень у нас, не буду его фамилию называть, когда на Крестовом лежали раненые, а он схватил оружие и сказал, что будет один прорываться. И ушел. Его так и не нашли, видимо, его немцы хлопнули. В отряд приходили те, кто рвался воевать.

Вы говорили, что к вам присылали штрафников? А от вас в штрафники отправляли?

К нам присылали единично, не системно. Может, два-три случая за все время. А от нас. Не годится – списывали в армию. Таких было несколько случаев. Володя Соколов пришел из похода и все время кричал про Марью… Мы на хуторе останавливались, ночевали, а там девчонка симпатичная. И все ходил: «Не могу. Пойдем туда и заберем ее. Привезу в Россию». Его списали, хотя он говорил-то несерьезно. А кто-то присвоил барахлишко и продал. Списали. Кто-то раз сослался, что у него ноги стерты, два сказал. Списали. Не буду я называть фамилию. Это на Севере было. На Востоке мы не успели разобраться, там война была месяца полтора.

А как готовили группы для наблюдения за конвоями?

Это работа, которая не афишировалась. Взяли меня и отправили в БРО, на квартирку под Мурманском. Там конкретно готовили. Даже в отряде об этом ничего не говорили. Подбирается группа, как правило, кто-то из штаба с тобой вместе натаскивается. А иногда берется наш радист. Группы эти были по три-четыре человека. Одна высаживается в одной точке, другая в другой точке, а третья – в третьей. Каждая группа имеет запасной отход. Группа знает, если она не сможет сесть на катера, то нужно полторы сотни километров вниз на юг спуститься.

Подготовка в чем заключалась? Карту привозили летчики. Три-четыре человека обсуждают с норвежцами топографию, оперативную обстановку, куда выйти, как пройти. И надо зазубрить, в какие часы выходить. Подготовка по контингенту, с которым там встречаешься. Например, если я высаживаюсь вместе с радистом Мишкой Калаганским, а с ним что-то случится, то я должен буду принять радиограмму и дать закодированный сигнал. Морзянку все знали.

Про другие группы, кроме самого факта их существования, остальные не знали. Мы ходили до Нордкапа. Наверное, была какая-то договоренность с англичанами. Дальше, видимо, английская зона была.

В чужом тылу сталкиваешься с местным населением. Какие с норвежцами отношения были?

Норвежцы очень хорошо к нам относились. Скажем так, основная масса очень хорошо. Был случай – мы немцев захватили, по-моему, человека четыре. Шлюпки остались в глубине бухты. Хозяин дал своего сына, чтобы он проводил нас более короткой дорогой через сопки. Сказал, что я, мол, наведу марафет. Чтобы немцы не догадались, что вы тут их захватили, а я не сопротивлялся. Более того, мы даже с норвежцами ночью встречались, с гулянки они идут, а мы аккуратненько прижались к стенке – они проходят, такие довольные, что нас увидели. А мы пленных тащили.

Отряд Леонова, конец 1943 г.

Немцы сделали колоссальную ошибку, захватив Норвегию, – не разрешали норвежцам рыбачить, отобрали плавсредства, а для тех, у кого не отобрали, ввели очень жесткие требования. Норвежцы жили в основном рыбным промыслом, поэтому, естественно, в большинстве своем немцев не поддерживали.

В 1943 году норвежское подполье было вскрыто, немцам удалось в него внедриться, и норвежцы, и мы, понесли большие потери. Большинство групп ходило с норвежцами. А я ходил с Сутягиным. До войны он был военным атташе в Норвегии, а потом работал у нас в разведотделе. Он в совершенстве знал норвежский язык.

В 1978 году норвежцы приезжали в Ленинград, провинция Финнмарк прислала делегацию, и мне позвонил Василий Сергеевич Толстиков и говорит: «Норвежцы приезжают. Вы вместе воевали, как бы собраться». Толстиков из Китая вернулся, он был до этого секретарем Ленинградского обкома. Короче, я пригласил Сутягина, Барышева, Антонова, и мы встретились на Кутузовской набережной, в Доме ветеранов. И когда жахнул норвежский гимн, то его в основном пел Сутягин. Норвежцы были изумлены. Им рассказали, что это был за отряд. Они – во! «Суртэ дьяволе!». По-норвежски означает «черные дьяволы».

Норвежцы теми, кто в сопротивлении участвовал, очень гордятся. Мы открыли для прессы, для широкой аудитории то, чем мы занимались после того, как выяснилось, что норвежцы уже все опубликовали. И немцы уже все опубликовали. Тогда Бабикову удалось материал собрать, и он с чистой совестью начал говорить, что вот такая группа была. Рассказал одну десятую того, что было.

Наверняка немцы за высадившимися группами охотились?

Конечно, но норвежское побережье – это же огромные просторы. Только по карте кажется, что мало.

А запеленговать.

Да, если запеленгуют, тут и начинается охота. И это действительно опасно. Погибло несколько групп, которые были запеленгованы. Хорошо, если зимой пурга и снег. А если три-четыре дня ни пурги, ни снега? Тогда любая тропка видна с самолета, любая лыжня. Ребятам приходилось уходить и менять место. Положено было после трех-четырех сеансов менять местоположение. А на связь выходишь не из землянки, где ты сидишь, а подальше отходишь. Километра на три-четыре. Уже на последнем этапе научились. Два сеанса и вообще, махаешь на 20 километров в другую точку. Простор огромный, береговая черта изломана, все побережье невозможно отследить.

Вы в основном работали против тыловых немецких частей. Как у немцев была поставлена тыловая служба?

Отряду приходилось и в прифронтовой зоне воевать с регулярными частями. Мы контактировали не с какой-то тыловой частью, а с конкретными объектами – штабом, батареей в каком-то укрепленном районе. Однажды на переходе мы хлопнули на дороге штаб зенитного полка. Второй раз нам удалось взять на переезде какое-то смешанное подразделение.

Немцы очень дисциплинированы. Часовой ходит и не присядет. Разводящий приходит, и они смену делают как на Красной площади.

В начале войны они, даже пленные, нахально себя вели. В конце войны стали как-то поумереннее… Иногда, когда пленных брали, для того, чтобы было меньше забот и меньше о них думать, мы срезали им все пуговицы с портков. Однажды одного еле-еле смотали, руки заломили, а он вырвался, еле-еле скрутили второй раз. Мне говорят: «Срежь пуговицы». Я достаю нож, а он визжит как поросенок, подумал, что я его резать буду. Взяли в плен четырех человек, один наш спереди, один сзади. Куда они денутся? Срезал ему пуговицы, ну куда он побежит по сопкам, ему штаны только держать.

Тем не менее, были попытки побега?

Я расскажу случай, и вы сами делайте вывод. Взяли мы на дороге один штаб. Леша Каштанов фотографом ходил, он берет двух пленных немцев, сажает одного в шлюпку на весла, сам садится на корму, а второго на нос, и на катер. Немец никак не может справиться с волной. Шлюпку относит. Лешка сам садится за весла, причаливает к катеру, вытаскивает немцев, а при обыске у одного из немцев Вальтер оказался.

Как расценивались шансы на выживание в группе, отправленной в чужой тыл?

У Бабикова трагические случаи описаны, но, как правило, нормально все проходило. У меня один раз неудачно получилось: нас выбрасывали с самолета при очень сильном ветре. К тому же, сбросили с небольшой высоты. Сбросили – парашют только раскрылся, и я сразу же ткнулся. А инерция-то колоссальная, вот меня и понесло. Нужно как можно быстрее погасить купол. Строго под себя. Не успел – разбил голову. И не я один разбился, вся группа получила травмы. Меня выносили на носилках, я оклемался не сразу. Вот такие случаи бывали. Но чаще все возвращались в отряд обратно.

Какое отношение было к раненым и телам погибшим?

Раненых всегда вытаскивали, а погибших хоронили. Как правило, под камнями. Там земли нет, в расщелину какую-нибудь и закладывали камнями. На Крестовом похоронили всех по-настоящему. Тогда Леонов еще расстрелял 10 немцев. Его потом долго дергали по этому поводу.

Захваченных немцев у вас допрашивали?

Первичные, самые необходимые сведения, какой полк… У меня немецкий только в школе был хорош, а как переводчик я был слабый. Прямо на месте Леша Каштанов допрашивал. Или кто-нибудь из разведотдела.

А как только мы швартовались у причальной стенки, нас встречали и забирали пленных, и командир тут же писал, как все было, с кем встречались, как прошло.

9 мая 1945, Михайленко, Михаил Кологанский, Колосов.

Я вам почти анекдот расскажу: вернулись мы с операции. Четыре человека. Нас сразу же ночью отвезли к начальнику разведотдела Бекреневу. Входит командующий флотом Головко: «Давайте ко мне». Попили чайку и. Просыпаюсь, мать моя родная, я лежу на кожаном диване. Вот какой был случай.

Вы помните первые операции, в которых участвовали?

Первая операция: на какой-то остров мы высадились искать что-то. Там на две группы разделились, ничего не нашли. Вторая операция была: я как обеспечивающий. Все пошли, а наше отделение остается охранять шлюпки. Мы ждали. Потом была операция уже по-настоящему боевая: на дороге громили колонну. Шикарная дорога, серпантином таким шла.

Вы говорите, «Дорога, дорога…», и возникает впечатление, что просто ходили на эту дорогу. Она что, не охранялась?

Дорога длиной 500–700 км, разве ее всю можно охранять?

Наверное, у немцев были блокпосты.

Если они тебя засекли, они вызывали помощь.

Бинокли у нас были, смотрим – вдалеке какая-то колонна идет. И мы полкилометра до этой дороги через сопки вырываемся, делимся на две группы: одна по головной машине, другая по кормовой. А дальше «чистишь». Это была система. Однажды мы упустили командира полка. Впереди на легковой машине ехал. Мы подумали разведка и пропустили. Стукнули по следующей. Человек пять или шесть начальников всяких взяли. Служба связи, метео, еще кого-то. Но офицеров никого, все унтеры. Гражданские, призванные во время войны, но с опытом и образованием.

В разведке самое главное – вовремя смыться, если задержишься, то потом до шлюпок не добраться. Поэтому пленных надо быстро эвакуировать… Иногда захваченные документы оказываются «пшиком».

Случай был – мы ворвались на ремонтную базу, были сведения, что там во фьорде отстаивается какая-то лодка. Мы на соседний фьорд высадились почти всем отрядом и через сопки туда. Лагуна, у пирса стоит подводная лодка. Тут пост, там маленький домик, бараки, это оказались ремонтные мастерские… Задача была разобраться с лодкой: мы ее думали увести. Одна группа идет поселок закрыть, другая на всякий случай преграждает дорогу – второй взвод идет, снимаем караульных. Поторопились, в живых никого не оставили. Ворвались в лодку, а я там не был, прикрывал казарму. А в лодке все оказалось в разобранном состоянии, и дизеля разобраны. В центральном посту выдрали с мясом сейф, привезли документы.

А подорвать?

Мы и подорвали, гранат накидали, шум подняли и ушли. Немцы выскочили из того поселка, но не прошли, вторая группа их задержала. Привезли сейф, а там только техническая документация, ни интересных сведений, ни кодов. И пленного еле довезли. Он чуть тепленький, ему так досталось. Он ничего сказать не мог. Можно считать, что неудача.

Ваш отряд выполнял в первой половине войны те же задачи, что и войсковая разведка? У вас совместные операции были?

Армейская (СОРовская – северного оборонительного района) разведка выполняла только прифронтовые операции. У нас с ними была совместная операция только на Крестовом в 1944 году. Тогда командиром сводного отряда был назначен капитан Барченко (И. П. Барченко-Емельянов), командир СОРовской разведки. Она стояла на Рыбачьем.

Леонов Героя получил как командир взвода разведчиков. Мы были у Барченко в подчинении, хотя самостоятельно решали свои задачи и шли параллельно на Крестовый разными путями. И друг друга не видели. И только в 4 утра радисты связались и выяснилось, что и они подошли, и мы. Была команда: «Приближаемся, атакуем». Мы батарею взяли, а они нам ничем не помогли, абсолютно ничем. Разбирались только мы. Я был тогда ранен. А Барченко тоже получил Героя. Вот такие контакты с СОРовской разведкой были.

1954 год, встреча в Ленинграде: Барышев, Бабиков, Радышевцев, Леонов, Колосов.

Разведчики сами себя ощущали привилегированной кастой?

Наверное, немного ощущали. Когда мои родные умирали с голоду, я в отряде питался шоколадом. Когда мы уходили на маневренную базу в Пумманки, нам шел дополнительный паек. Но его мы с собой никогда не брали. Поэтому, когда мы приходили на отдых, нам выдавали шоколад, спирт. Спирт сразу весь не выдавали, потому что если выдать за месяц, то можно спиться. Выдавали по фляжкам.

Мы любили в Мурманск при любой возможности сходить. Дважды на Севере теряли ордена. Праздник какой-то, не помню, какой, поскольку не участвовал, а наши ребята, кажется, пошли встречать Новый Год с девчонками, и вдруг врываются какие-то мужики: «А-а-а, вы наших девок тут прихватываете». Завязалась драка. Семену Агафонову досталось по голове. Короче говоря, на следующий день его положили в госпиталь. Оказалось, что пятеро маляров или штукатуров, которые ремонтировали квартиру начальнику штаба Кучерову, не вышли на работу. Стали выяснять, оказывается, и они пострадали в той самой драке. Начались разборки, с отряда отчислили двух человек. Семена удалось спасти. Но все наши уже посланные представления на ордена были отозваны. В том числе и мой орден. Весь отряд пострадал – вот тебе и привилегированная каста.

Какие вольности в одежде позволялись бойцам отряда?

Мы ходили на операции вне формы, без погон, и даже без всякого признака на то, что мы советские люди. Мы отлично знали, что никакая конвенция нас не спасет, если мы попадем в плен. Каждый разведчик четко это знал. Поэтому, чтобы не попасть в руки врага живым, кто-то где-то бритву зашьет, или еще что-то такое…

И на базе ходили очень вольно и в разном. Но на увольнение ходили щегольками. Носили нормальную форму морскую. Ордена вытаскивали, брюки наглаживали.

Один раз, когда мы базировались на Среднем, чтобы не привлекать к себе внимание, мы какое-то время ходили в армейской форме.

В 1944 году мы часто выходили на охоту на торпедных катерах. Катеров стало много. К тому времени появились английские катера «Воспер» и американские «Хиггинс». При выходе на свободную охоту катерникам выделялось отделение для захвата судов в случае чего. Очень интересные операции. Тогда нам выдали вместо ушанок катерные шлемы, очень удачные, непромокаемые и от снега, и от воды. На Крестовый мы шли в этих шлемах.

Моряки всегда в тельняшках. У вас это соблюдалось?

Нижнее белье – только тельняшка, наверх даже выдавали нам теплые офицерские рубашки фланелевые. Кроме того, у нас было очень много норвежских пуловеров из верблюжьей шерсти. Я два матери привез, так они сто лет служили, не сносить их. А тельняшка всегда была.

А как снимали психологическое напряжение?

Как и везде. Специального врача-психолога не было.

У нас ни один доктор больше одного похода не выдерживал. Потому и погибали раненые. У нас Луппов в первом же походе погиб. Потом Главстаршина Костя Тярусов, полгода фельдшером ходил, вместо врача. Пришел доктор – и в первом же походе погиб в Крестовом.

А норвежцы в отряд входили?

На фотографиях они есть, но в отряде не служили с нами, у них свое подчинение. Они базировались в БРО. Когда норвежцы с нами высаживались, то для того, чтобы с местным населением контактировать.

А по-русски говорили?

Большинство.

Каких национальностей бойцы в отряде были?

Еврей был один, Дороган, он старше был, наверное, 1915 года рождения. Он был оружейником, но во все походы ходил вместе со всеми. Много было украинцев, Валька Каротких, Михайленко, Григоращенко, Залевский. Залевский был полуполяк. С Кавказа несколько человек. Из Средней Азии никого не было – они же на лыжах не ходят.

На переходе.

А местные, северные?

Северян было много. С Вологды, с Коми, с Печоры, из-под Архангельска. С Архангельска Костя Тярусов. Сенька Агафонов, Бабиков с Коми. Они все хорошо знали Северную природу, меткие стрелки, хорошо ходили на лыжах и часто выполняли задачи бесшумные.

Но большинство – славяне?

Да. Но вот, к примеру, Костя Тярусов, он русский или что? Однажды, когда он приехал в Ленинград ко мне, Маришка, приятельница моего друга, сказала ему: «Ты наелся свинины уже, мы тебе не сказали, а теперь чего есть не хочешь?» А его тут же вырвало, может, он мусульманин. Не поймешь. Он после войны окончил лесотехническую академию, потом стал директором завода, потом директором лесотехнического комбината (5 заводов) в Архангельске. После войны получил орден Трудового Красного Знамени.

Вопрос: формальные и неформальные лидеры отряда?

Лидерами отряда считались те, кто частенько выполнял грязную, тяжелую работу. Лидерами отряда были такие люди, как Мотовилин Степа, Агафонов Семен. Иван Лысенко, здоровый мужик. Хохол. Тихонов ходил на лыжах лучше всех. Идет на задание и лыжню торит.

Лидерам доверяли, верили. Были у нас ребята хорошие, но забияки, как, например, Павел Барышев, забияка страшный. Он не мог быть лидером. Трепач, как Вася Теркин, мог болтать языком с утра до вечера. Его любили, но назвать его лидером нельзя. У большинства ребят с Печоры с языком «не ахти», не очень. А «Теркин» в любой компании «в своей тарелке». Из-за Барышева, из-за устроенной драки, мы лишились орденов. Ну и какой же он лидер?

У нас в отряде существовал негласный суд чести. И даже если лидер отряда провинился, по-настоящему провинился, Леонов не разбирался. Собирался суд, и Иван Лысенко выдавал 50 банок или 20 банок. Что такое «банка», объясню. Виноватый ложится на скамейку, вот так оттягивают кожу на животе, а Семен Агафонов по коже живота ребром ладони бьет. И от 20 банок кожа черная. Не знаю, в курсе ли был Леонов, это его дело. Суд чести собирался по всяким поводам. Например, человек собрался на увольнение, а у него стащили парадные брюки. Выяснилось, кто – не жалко брюки, но хотя бы предупредил бы. 5 банок получи.

Какие операции Вы можете отметить как неудачные?

Была у нас в начале войны неудачная операция с участием нашей ПЛ. Началось все с неудачной высадки – матросы, которые высаживали группу с лодки, были неподготовлены к работе с резиновыми шлюпками. И командира подлодки Коваленко в плен взяли. Лодка погрузилась, а командир всплыл и попал в плен.

Пару недель мы не знали, что с ними. Потом выяснили: один утонул, оборудование утонуло, а они без радио и всего оборудования и продуктов оказались на берегу. И еще с ними в обузу пара матросов с лодки, в робе. И это зимой. Они попали в плен. Это была огромнейшая неудача.

В феврале 1942 года ПЛ «Щ-403» вышла в поход с заданием высадить в тылу у немцев разведгруппу, далее действовать в районе Порсангер-фьорда. Ночью разведгруппа была погружена в резиновые шлюпки и отправлена к берегу противника. Гребцами на шлюпках были назначены старшины Широков и Климов. Назад они не вернулись, на сигналы не отвечали. После длительного ожидания командир был вынужден уйти на боевую позицию. Ночью 19 февраля «Щ-403» вела поиск противника в надводном положении, на мостике вахтенный офицер Шилинский, рулевой, сигнальщик. Внезапно лодку атаковала группа немецких кораблей. Шилинский, опасаясь тарана, начал маневрирование, вызвал командира. На мостик поднялись командир С.И Коваленко, штурман Беляев, военком. Немцы открыли огонь, ранив командира, штурманом была дана команда срочного погружения. В этот самый напряженный момент порядок на мостике оказался недостаточно четким, и раненый С.И. Коваленко остался наверху. При погружении лодка получила таранный удар, была атакована глубинными бомбами, но сумела уйти и вернуться в базу (И.А. Колышкин «В глубинах полярных морей», Москва, 1970, стр. 123). Впоследствии выяснилось, что командир лодки С.И. Коваленко, старшины Климов и Широков пленены.

Михаил Кологанов, Павел Колосов. 1944 год.

Или сентябрьская операция 1942 года на Могильном. Тогда головная группа пробилась на опорный пункт, а остальной отряд с приданным батальоном морпехов задержался, и не смогли выполнить поставленные задачи.

А немецкая авиация вам не мешала?

Авиация нам не доставляла проблем. Когда я был в операциях, самолеты ни разу нас не засекали.

А вы немецкой авиации проблемы создавали? Ходили на аэродромы?

Ходили один раз на Луостари… Ходили наблюдать, сколько было самолетов, сколько вылетело. Докладывали. Потом это поручалось армейским группам.

А если бы вам дали задание разгромить этот Луостари?

Разведгруппе невозможно… Аэродром огромный, и рассредоточены самолеты в нескольких точках.

Наша авиация, «Илы» в 1944 году на Крестовом нам помогли. Это просто спасение было. Мы смогли подняться на сопку. Мне тогда по ногам попало, а до этого еще был ранен осколками гранаты в голову. Я потом оклемался, а Рябчинский погиб. Лежим с ранеными на сопочке. Немцы собрались нас добивать. И в это время вызвали «Илы». Они нас окружили, одни уходят, другие приходят с реактивными снарядами. Вот это была организация – научились воевать. Паленым мясом запахло – это немецкая пехота, которая обложила нас, горела.

Мы, может быть, и удержались бы без «Илов», но они своим огнем по густым цепям пехоты немецкой очень помогли. А мы взяли базу в Крестовом, напротив главной базы подводного флота немецкого. Они в ответ высадили один десант, потом второй, обошли и нас обложили.

А корабли своей артиллерией помогали?

В наших операциях нет. Мы же делали все тихо, ночью.

А на Крестовом. После того, мы как доложили, что взяли батарею, в бухту ворвались торпедные катера с десантом морской пехоты. Мы им открыли дорогу. Но больших кораблей не было. С большими кораблями мы имели дело только в Сейсине (Чхонджин) на Дальнем Востоке.

А у немцев был ли аналог вашего отряда?

Не знаю, у нас на Севере, по крайней мере, ничего такого не было. И какой немец сможет спать на голом граните, да еще несколько суток?

А в спальном мешке?

Да какой там спальный мешок. Его же таскать надо, он много места занимает. Поэтому, когда идешь, берешь еду, патроны. Самое важное – носки сменные.

А какое еще снаряжение обычно брали с собой на операции?

Если идем на операцию на три дня, то продуктов брали мало, лишь шоколад и сгущенку. Пошли на Крестовый – получили пакет сухарей, галеты, шоколад, тушенку. Самый минимум. А патроны – валом. Дали нам на отделение два цинковых ящика, потом добавили еще ящик. Мало того, что все пальчики-магазинчики заполнишь, так еще и в рюкзак накидаешь россыпью. И еще «эфочек».

Кто побывал в операции, всегда жаловались, что кончились патроны – два патрона, например, могли остаться, потому что с автомата не по одному выстрелу делаешь, ты поливаешь. А если ты поливаешь, значит поливаешь.