Текст книги "Полведра студёной крови"

Глава 7

А дети умеют доходчиво излагать. Если очень захотят донести свою идею до нужных им ушей. И, надо сказать, Оля очень хотела. Хотела до того сильно, что в процессе повествования о любимом родственнике пришла к выводу, что порешить стоит не только дядю, но и всю его семью, в составе то ли восьми, то ли девяти особей. Милое дитя аргументировало сие умозаключение тем, что перешедший на неё по наследству долг точно так же перейдёт по наследству жене и многочисленным дядиным отпрыскам, только со знаком плюс. Ну и зачем плодить кредиторов? Логично, практично, ничего личного. Уважаю. Только вот заминочка – массовое убийство никак не укладывается в шесть неполновесных золотых.

– Не с твоим капиталом, детка. И сразу хочу предупредить – натурой не беру.

Ольга скорчила брезгливую гримасу.

Чёрт. А я всегда считал себя симпатичным. Должно быть, у девятилетних совсем никудышный вкус.

– Убив их всех, ты сможешь прибрать к рукам дядино добро, – парировала она.

– Это вряд ли. Не люблю возиться со скотиной да и в торговле нихера не смыслю. Но…

Дядя Степан, как выяснилось из содержательнейшего рассказа его любящей племянницы, был человеком состоятельным, держал большое стадо на ферме под Березниками и мясную лавку в городе, приносящую стабильный доход. Олин папашка, если верить всё тому же источнику, имел одно время долю в этом успешном предприятии, но крепко повздорил с братом и вышел из дела. Ясен хер, мучить несчастных мутантов куда веселее. Веселье он получил, а доходы оказались ниже ожидаемых. И вот непутёвый младший брат вынужден идти, потупив глаза, к старшему, клянчить денег. Дядя Степан, обладая, судя по всему, умом и сообразительностью в гораздо большем объёме, нежели меньшой братишка, с радостью одалживает под залог живодёрского хозяйства энную сумму, чётко зная, что вернуть её братик не сможет. С тех пор дела у Олиного клана шли из рук вон плохо. Один из двух заказчиков отказывается от их услуг, вероятно, подкупленный злопамятным дядюшкой. Ссуженные деньги быстро улетучиваются. А тут ещё такое несчастье со «случайно» освободившимися из заточения мишкой и Алёшкой.

– …я мог бы убедить твоего дядюшку отказаться от имущественных претензий.

– Это не поможет, – покачала Оля курчавой головой. – Как только ты уйдёшь, он заберёт нашу ферму.

«Ферма» – забавное определение для зверинца. Хотя в остальном девчонка права. По всем понятиям опеку над сиротами должен получить дядька. Или тётка. Смотря кто больше даст на лапу местному царьку. Ведь за племяшками немалое приданое. Но и понятия здесь – не главное. Берёт тот, кто имеет силы взять. Владеет тот, кто имеет силы не отдавать. Можно заставить дядю Степана переписать на Оленьку хоть всё его имущество, с последующей отправкой подписанта в небытие. Но если оставшиеся родственнички не идиоты, богатая девочка Оля отправится следом за дядей без промедления, и всё вернётся на круги своя. Геноцид – эффективное профилактическое средство, но дорогое и требующее длительно курса приёма. Тут надо действовать быстрее, тоньше…

– Когда, говоришь, тётка ваша вернётся?

– Через неделю только. Не успеет она…

– Думаю, я смогу сделать проблему отъёма твоей собственности наименьшей для дяди Стёпы. А там уж и правильная опекунша подтянется.

– Как?

– Уж что-что, а проблемы я создавать умею, поверь.

А дорога до Березников особых проблем не доставила. Не считая волчьей стаи, преследовавшей нас ночью, но бздящей нападать из-за Красавчика, всё прошло гладко. Оля говорила, когда я велел говорить, и затыкалась, когда я велел заткнуться, а потому мы отлично поладили.

Пытливый детский ум, казалось, впитал всю информацию о Березниках, какая только была ему доступна. Оно и понятно – единственный большой город… нет, единственный город на сотни километров вокруг их занюханной фермы, где Ольга родилась и выросла, откуда, по её словам, выбиралась считаные разы. И это самые яркие впечатления её недолгой жизни. Чёрт, да моё детство было счастливее. Неудивительно, что Березники стали для Оли сказочной страной, а реальные сведения неразрывно переплелись с городскими легендами и плодами собственной фантазии.

Из восторженного повествования своей нанимательницы я понял, что Березники – город невероятно огромный, а людей в нём сотни тысяч, если не миллионы. На каждом шагу по его широким улицам путника поджидают чудеса, и просто удивительные вещи случаются ежеминутно. Но далеко не все жители сказочных Березников счастливы. И основная причина тому – некие эфемерные, но от того не менее жуткие и демонические субстанции под именем «Азот» и «Уралкалий». Древние чудовища, убитые «анериканскими» ракетами в незапамятные времена, и после смерти отравляли жизнь сказочному городу. «Азот» насылал тучи раков-убийц, а «Уралкалий» утягивал под землю целые улицы и отдавал их на растерзание неведомым тварям, обжившим его тёмную сырую могилу. Были в Березниках и свои достопримечательности, несмотря на общую сказочность, к коим относились: публичная библиотека, рынок в здании ДК металлургов и, конечно же, арена, разместившаяся там, где ей самое место – в Драматическом театре. По большей части на арене проводились кулачные бои – зрелище унылое, но позволяющее непритязательной публике скоротать время между субботними представлениями. Вот уж там-то, с Олиных слов, было на что посмотреть: собачьи бои, травля крупных тварей мелкими, смертельные схватки среди представителей хомо сапиенс, и, разумеется, гвоздь субботней программы – венец эволюции против богомерзкого мутанта. Олин папка яростно болел за этих самых венцо́в, но частенько оказывался наёбан судьбой-злодейкой. В чемпионах последнее время ходили всё больше богомерзкие. А это означало, что объём будущих продаж неуклонно снижался. Приходилось барыжить дешёвым ширпотребом, мрущем на разогреве, а отловленные «машины смерти» томились в домашнем зверинце, ожидая, пока сдохнет действующая звезда арены, и прожирая дыру в семейном бюджете.

В общем, если абстрагироваться от детских преувеличений, Березники представлялись хоть и немного мрачным, но вполне культурным современным городом… пока мы к полудню вторых суток не достигли его границы.

– Пру-у, – натянул я вожжи и поднялся в полный рост, стоя на телеге, чтобы лучше разглядеть развернувшуюся перед нами картину. – Что тут случилось, дьявол его подери?!

– «Уралкалий», – прошептала Оля. – Одна из его могил. Надо ехать. Нельзя стоять здесь долго.

Лежащий позади Красавчик поднялся и настороженно засопел.

Я видел немало воронок, могу легко определить мощность заокеанского подарка и тип взрыва, но такое узрел впервые. Глубокий, относительно небольшого диаметра кратер расползался во все стороны уродливыми трещинами, словно пробоина в стекле. Кое-где трещины расширялись, образовывая чёрные зевы провалов, от которых ползли новые нитки. Бетонные развалины вокруг кратера покосились, теряя опору в ожидании своей очереди на путешествие к центру Земли.

– Ну же, едем, – повторила Оля умоляюще.

– Да, – передал я ей управление, – рули.

Моя проводница тряхнула поводьями, и переминающиеся с ноги на ногу лошади без промедления пустились прочь от странной воронки.

– Это всё шахты, – туманно пояснила Оля.

– Шахты?

– Ну да. Отец говорил, тут кругом шахты, всё изрыто. Даже под самим городом.

Конечно, калий… Похоже, трудолюбивые рудокопы слегка увлеклись выемкой полезных ископаемых из недр планеты. И воронка – вовсе не воронка, а всего лишь провал грунта над пустотами, образовавшимися старанием жадных и недальновидных охотников за удобрением. В самом деле, с чего бы ебашить ракетами по калийным месторождениям.

– С чего бы ебашить ракетами по калийным месторождениям? – озвучил я свою гениальную мысль спутнице.

– А? Каким?..

– Ты сказала, что здесь упали американские ракеты. Это от них воронка?

– Нет, – покачала Оля головой, нахмурившись, – я так не говорила. Ракеты упали на «Азот», а тут «Уралкалий». Какой ты бестолковый, мутант.

«Хуясе! Это я же ещё и бестолковый. Говорить по-русски научись, мяса кусок!» – подумал я, молча глядя на не в меру самоуверенного ребёнка, но высказываться не стал, решив, что в следующий раз просто отрежу язык.

Чем дальше мы продвигались, тем более зловещей становилась картина. Постепенно лес, редея километр за километром, полностью уступил место мёртвой растрескавшейся земле. Тропа петляла между чёрными провалами, становясь уже с каждым ударом копыт. Кое-где приходилось спешиваться и везти напуганных кляч под уздцы, чтобы те не оступились на этом зыбком пути. Ещё не видя «Азота», я с готовностью поверил бы, что ядерный удар нанесли всё же именно здесь, причём совсем недавно. Но недоросль-краевед снова разубедила меня, ловко манипулируя загадочными выражениями: «шламонакопитель» и «солеотвал». Не знаю, что эта хуйня означает, но, по всему судя, ничего хорошего. И это ничегохорошее, будучи разнесенным ударной волной по округе, превратило и без того не слишком плодородный слой суровой северной почвы в безжизненную пустыню, а сейсмический эффект обрушил грунт в многокилометровые шахты. Вуаля! Ад на Земле готов. Сатана, трясясь от зависти, листает списки в поисках авторов проекта.

Да, человек – удивительное существо. Как-то читал статейку одного довоенного философа, где тот сравнивал человечество со смертоносным вирусом, поразившим пациента-Землю. Занятно, но не верно. Не хватает основного компонента – эпидемии. Вирус распространяется, оприходуя всё новые и новые цели. Зараза-человечество летит по просторам Вселенной, пожирая на своём пути галактики, глотая целиком звёздные системы! Ух! Аж оторопь берёт. Я был бы горд стать микробом такого вируса. Но нет. Странное существо, облепившее Землю, как лишай, едва не сожрало само себя вместе с носителем. Это даже тупее, чем обычный паразитизм. Каждый вид подчиняется общему непререкаемому закону – выжить любой ценой. Но только не человечество. Плывя на утлом плоту посреди океана-космоса, оно умудрилось разжечь громадный костёр и устроить вокруг него пляски. Теперь костёр затух, но пляски на прожжённом обугленном плотике продолжаются и он вот-вот перевернётся. Заботит ли это плясунов? Да ничуть. Может, так задумано природой? Может, прочухав опасность, вселенский разум запустил механизм самоуничтожения ебанутого человечества? Решил дать шанс другим видам? Что ж, если так, я с радостью помогу.

Примерно через час нашего неспешного продвижения среди поредевших трещин начали встречаться следы жилья – фундаменты, печи, ямы погребов, тянущиеся ровными, насколько позволял обновлённый ландшафт, порядками. Позади останков Зырянки – как стало известно из разъяснений моей проводницы – раскинулось большое озеро, которое Ольга почему-то упорно называла прудом, а за ним уже виднелись обветшалые железобетонные коробки высотных домов.

– Огромные, правда?! – с придыханием вопрошала Оля, глядя на латаные-перелатаные панельки, словно это были сверкающие дворцы. – Неужто их в самом деле люди строили?

– Не глупи. Разве люди могут построить что-то выше трёх этажей? Нет, конечно. Это были добрые великаны.

– Серьёзно?!

– Сама подумай – какой человек способен поднять такую железобетонную дурину и примастырить её к другой?

– Ну да… – На юной мордашке отразились нешуточные раздумья. – А где они теперь, эти великаны?

– Сдохли.

– От чего?

– Люди плодились, как саранча, домов надо было всё больше и больше. Великаны пахали сутками напролёт. Тягали тяжести без продыху. Надорвались и сдохли. Кто от инфаркта, кто от грыжи, а иные – от тяжёлой затяжной депрессии.

– Почему я об этом ничего не слышала? – На Олином лбу появилась морщинка сомнения.

– Откуда мне знать? Тёмные вы тут.

Морщинка углубилась, едва разделяя сошедшиеся к переносице брови.

– Ты всё выдумал! Врун!

– Нехорошо обвинять человека во лжи, не имея контраргументов.

– Контр?.. Да и не человек ты!

– С этим трудно спорить.

– Я не глупая, – насупилась Ольга. – А врать грешно.

– Вот как? А желать смерти родному дядьке с его домочадцами – не грешно?

Оля задумалась, но всего на секунду.

– Я не нарушаю заповедей.

– Технически нет, – припомнил я десять библейских постулатов. – Но ведь и я не нарушаю.

– Как так? Ты же соврал!

– Напомни-ка мне девятый пункт сего ветхозаветного перечня.

– Не лги! – отрапортовала весьма довольная собой Оля.

– Твой отец был так скуп, что экономил на розгах? Не надо отсебятины, давай цитату.

– Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего, – продекламировала она с выражением после недолгих раздумий и удивлённо воззрилась на меня, проникнувшись смыслом только что сказанного.

– Вот видишь, я абсолютно чист перед Богом и ближними. Даже если буду выдавать себя за Мессию, это не пойдёт вразрез с заповедью. Изучай материал, на Страшном суде пригодится.

– Так ты христианин?

– Нет.

– Но в Бога веруешь?

– Нет. Впрочем, я и в Гусляра не верил, пока тот мне не сыграл как-то безлунной ночкой в пустошах. Так что лучше быть готовым к встрече с тем, во что не веришь.

Миновав скопище старых полуразрушенных коттеджей вперемежку с лачужным новостроем, которое отчего-то носило гордое название «Дворянское гнездо», мы очутились в районе многоэтажек, и Ольга указала на дверь подъезда одной из них.

– Вот тут мы с отцом останавливались в прошлый раз.

– Постоялый двор или знакомые?

– Не знаю, – пожала Оля плечами. – Там такой жирный дядька нас встречал, потом они с отцом поговорили, и мы пошли в комнату.

– Ясно. Дай серебро. Не хочу светить неместными монетами.

Мы оставили телегу с укрытым брезентом Красавчиком у крыльца и прошли внутрь.

– Тут, – ткнула она пальцем на обшарпанную дверь.

– Чего надо? – в ответ на стук донёсся из глубины квартиры пропитой голос.

– На постой бы нам.

– На постой, говоришь? – просипел голос, приблизившись. – А деньги есть?

– Немного. Сторгуемся.

Дверь приоткрылась, и в щели за цепочкой появилась бледная тощая рожа, осмотревшая мутными глазами вначале меня, а потом мою спутницу.

– Это не тот, – прошептала Ольга, теребя мой рукав.

– Покажи, – потребовал хозяин апартаментов, отравив перегаром и без того затхлый подъездный воздух.

Я достал Олино серебро и продемонстрировал на раскрытой ладони.

– Ага, – удовлетворённо крякнул источник смрада. – Надолго?

– Дня три, может, чуть больше.

– Десять монет.

– А что не сотню?

– Э? – не оценил юмора стяжатель.

– И двух с тебя хватит. А то пойду по соседям, – добавил я, видя, как рожа в щели недовольно кривится.

– Ладно, погоди. Давай хотя бы пять.

– Три. И это только из-за моего необузданного человеколюбия.

– Аргх… – Радушный хозяин вовремя поборол желание харкнуть мне под ноги. – Хули с вами делать? Заходи. Вон туда. Кидайте шмотьё. – Он похлопал себя по карманам и растерянно крякнул. – Сейчас ключи притащу.

Убогая комнатушка вмещала в себя две тахты с воняющими сыростью матрасами, шатающийся стол, два табурета и ряд гвоздей в стене, заменяющих гардеробную. Но дверь была крепкой, открывалась наружу и имела внушительный кованый засов. Да и решётка на окне с прогнившей рамой вполне соответствовала моим требованиям комфорта.

– Зараза… Да куда же они запропастились? – донёсся из соседней комнаты недовольный бубнёж.

Оля виновато подняла на меня глазёнки и показала на раскрытой ладони связку ключей.

– Бля, да ты ещё и клептоманка.

– Кто? – не поняла она.

– Эй, хозяин, не эти ищешь?

– А? – высунулся тот в коридор. – Точно, они!

– На столе валялись.

– Поди ж ты, вот ведь память стала дырявая, – отцепил он со связки два ключа. – Лошадей с телегой можешь в сарай отвести, прямо перед окном, – мотнул башкой хозяин, вручая мне ключ. – За две монеты сверху. Там сена немного, вода в колонке рядом, увидишь. Умывальник в коридоре, сортир на дворе. Бесплатно. А если помыться – есть у меня тут корыто жестяное. Ну, и воды согрею. За монету.

– Годится, начинай, – протянул я три серебряных кругляшка.

– Ага, только на пол особо не лейте. – Он собрался было уходить, но обернулся и, смерив насупившуюся Ольгу взглядом, спросил: – Кто она тебе?

– Племяшка. Настей звать.

– Ну да, племяшка, – повторил он без особой веры в голосе. – Ты тут с ней того, поаккуратнее. Мне проблемы не нужны.

– Не создавай – и не будет.

– Лады. Василий, – протянул он сухую узловатую пятерню.

– Андрей, – ответил я рукопожатием.

– Издалека к нам?

– Ты кипяточка, помнится, обещал. Зудит всё, мочи нет.

– Ага, точно, пойду я, – проявил чудеса такта Василий и удалился.

– Настя? – спросила моя «племяшка», как только скрип шагов стих за закрытой дверью.

– Молодец, что запомнила. С этого момента так себя и называй. А меня…

– Дядя Андрей.

– Умница. Отведу лошадей в сарай. Запрись тут, открывай на стук, – я ударил костяшками о столешницу раз и после короткой паузы – ещё два. – И пока меня не будет, собери пожрать. Не могу думать о злодеяниях на пустой желудок.

Глава 8

Перекусив и помывшись, остаток дня я решил посвятить уже до блевоты привычному и основному в последние полгода своему занятию – поискам Ткача. Шататься по тайге с простреленным плечом – занятие не из приятных даже для такого отморозка. Поэтому шансы на то, что Ткач задержится в Березниках я расценивал как весьма высокие. А куда приткнуться покоцанному ублюдку в незнакомом городе? Расспросив аборигенов, удалось выяснить, где находится местный госпиталь. Вряд ли Алексей – менязовутпаранойя – Ткачёв задержался там до сего дня, но за помощью, возможно, обращался.

Больничка, расположившаяся в обветшалом кирпичном здании о трёх этажах, где половина окон была заколочена досками, оказалась закрыта. На мой вежливый, но настойчивый стук ногой в дверь отозвался сильно выпивший сторож и любезно объяснил, что «Нехуй тут шуметь! Доктора нет!». А на вопрос «Где он?» ответил: «У Марго, наверное, с блядями. Где ж ещё?» Действительно, что делать доктору в больнице? Экий я бестолковый. Визитёров за последние двое суток сторож помнил весьма смутно и характеризовал их ёмкой фразой «уёбки калечные», что в целом соответствовало образу Ткача. А потому я отправился по ранее названному адресу.

Бордель мне удалось обнаружить без затруднений. Похоже, это была одна из достопримечательностей города, не попавшая в Олин список. Надо бы расширить её кругозор. Быть страстным поклонником Березников и при этом обходить стороной притоны с кабаками – не дело.

Заведение с простым и логичным названием «У Марго» находилось аккурат против здания местной управы в самом центре. И управа на его фоне явно проигрывала в помпезности, не говоря уже о посещаемости, так что не оставалось ни малейшего сомнения относительно того, какое из заведений важнее для города.

Прямо за входной дверью страждущих встречала клетка с оконцем для сдачи лишнего в любовных делах барахла и два дюжих мордоворота по другую сторону решётки, вооружённые двуствольными обрезами. Так что, шагнув внутрь, клиент сразу начинал получать услуги сексуального характера, правда, при условии наличия у него мазохистских наклонностей. Мне с этим не повезло, а потому тонус под прицелом четырёх стволов в замкнутом пространстве сильно понизился.

– Волыны сдать, – пробасил один из мордоворотов и указал обрезом в сторону окошка.

Порадовавшись, что оставил большую часть арсенала на попечение Ольги, я разрядил «АПБ» и протянул его охраннику.

– Поаккуратнее с ним. Подарок жены.

– И нож, – кивнул тот на «НР-2», беспардонно проигнорировав мою блистательную шутку.

– Шнурки можно оставить? – отцепил я с пояса инструмент.

– Да, – подтвердил мордоворот со всей серьёзностью, отразившейся на квадратной физиономии с узкой полоской лба. – Проходи.

Подвергнувшись напоследок мануальному надругательству, которое, впрочем, так и не выявило закреплённого между лопаток кинжала, я покинул коридор-пыточную и очутился в храме любви.

Обожаю хорошие бордели. Даже не за их прямое предназначение, хотя это, безусловно, важная составляющая. Мне они всегда внушали чувство комфорта и прямо-таки домашнего уюта. Не буквально, разумеется. Моя бетонная конура, пропахшая солониной и оружейным маслом, – это совсем иной уют. А здесь… здесь мягкие диваны, алый бархат, золотая парча, накрахмаленные простыни и полуголые девки, пахнущие ванилью. Здесь другой мир. Оазис посреди суровой пустоши. Бывало, получив расчёт, я проводил по двое-трое суток в арзамасской «Загнанной лошади» безвылазно. Знал всех работниц в лицо, по именам и на вкус. Я жил бы там, будь моя воля. Но, увы, деньги имеют неприятное свойство заканчиваться, а с ними заканчиваются и сладкие денёчки. Дьявол… И откуда у меня такие пристрастия? Ведь казалось бы… Наверное, всё дело в Хашиме и упущенных возможностях. Слишком многого я был лишён в детстве.

– Вечер добрый, – подрулила миловидная жрица любви, покачивая бёдрами в такт моему участившемуся сердцебиению. – Чего желаете?

Чего я желаю? О, детка, поверь, после долгого воздержания я желаю такого, о чём ты не захочешь слышать.

– К вам доктор из госпиталя заходил?

– Простите, – учтиво улыбнулась она, запустив стандартную процедуру вежливого посыла нахуй, – мы не интересуемся личной жизнью и профессией клиентов, так что я не совсем понимаю…

– У него дом горит.

Кокетливо прищуренные глазки моей визави округлились и забегали, понукаемые сомнением в правильности стандартного подхода.

– Я сейчас, – выдохнула она наконец и ускакала вверх по лестнице, стуча каблучками.

Вот так всегда. Чем отработаннее схема поведения, тем легче её сломать. Это как пуля и ствол. Пока их калибр совпадает, всё летит на ура. Но стоит только подать на вход нечто иное, отличное от штатного, как жёсткую конструкцию разрывает к ебене матери.

Буквально через пять секунд после того, как её каблучки отстучали последнюю ступеньку, на лестницу вылетел взлохмаченный тип в майке и расстёгнутых штанах с подтяжками. Он, едва не споткнувшись от поспешности, сбежал вниз и без лишних проволочек умчался вон как был.

На такую прыть я не рассчитывал. А потому, забыв на время про реквизированный арсенал, выскочил следом и помчался за шустрым «погорельцем». До того шустрым, что нагнать его удалось в каком-то проулке, пробежав чуть ни полгорода.

– Да стой уже! – ухватил я похотливого докторишку за подтяжки.

– А!!! Пусти! Ты кто такой, бля?! – попытался он вывернуться, но был отправлен пинком на сыру землю и, закрывшись руками, приготовился получать пиздюлей.

– Поговорить надо.

– У меня дом горит!

– Пока нет. Но если продолжишь орать, я это исправлю.

– Что?! – взвизгнул доктор и, чуть отдышавшись, продолжил уже с меньшей экспрессией: – Как? Мне сказали…

– Это я сказал. Не обессудь. Надо было тебя как-то вытащить из борделя. Кто ж знал, что ты такой импульсивный.

– Какого хера? – проскрежетал он, поднимаясь на ноги.

– Хочу поболтать о твоих недавних пациентах.

– Да? А я хочу, чтобы ты мне отсосал, раз уж помешал сделать это шлюхе.

– Знаешь, – схватил я грубияна за горло, – с вырванным кадыком тебе будет трудно отвечать на мои вопросы, а без этих ответов тебе будет трудно остаться в живых. Так что не усугубляй. Понял?

– Понял, – прохрипел он, когда пальцы разжались.

– Меня интересует наёмник с огнестрельной дырой в правом плече. Помнишь такого? И советую хорошенько подумать перед тем, как начнёшь говорить.

– Да, – помотал доктор головой. – Да, помню. Он был вчера утром. Платил серебром, нездешним. Я его подлатал и отправил восвояси. Даже имени его не знаю.

– Тебе и не нужно. О чём вы говорили?

– Да ни о чём. Я вообще не особо люблю болтать за жизнь со свежеподстреленными наёмниками. Мало у нас общих тем для разговора.

– Он что, ни слова не проронил?

– Ну, почему. Пришёл, сказал, дескать, помощь нужна, рану обработать. Я его впустил. А чего бы и не впустить? Завёл в кабинет. Спросил, огнестрел ли? Он подтвердил. Рана оказалась сквозная. Промыл, заштопал, перевязал. Он ещё, когда уходить собрался, спрашивал, где тут упасть можно, отлежаться. Я посоветовал пойти в доки, там ночлежка какая-то была. Вот, собственно, и весь разговор.

– Доки, значит?

– Я только посоветовал. Пошёл он туда или нет – знать не знаю.

– Где это?

– У реки, понятное дело. Там, – махнул доктор рукой в сторону Камы. – Точнее не скажу. У местных поспрашивай. Ну, честно, не знаю я. В доки мало кто без особой нужды суётся.

– А что такое? Неблагополучный район?

– Для кого как, – ощерился доктор. – Ты, думаю, быстро освоишься.

– Посмотрим.

– Ну, всё? Можно мне теперь вернуться к неоконченному минету?

– Да, валяй. И это, – окликнул я уже удаляющегося страдальца, – не распространяйся о нашем разговоре, если не хочешь, чтобы сегодняшняя сказка стала былью.

Неудовлетворённый врачеватель в ответ лишь злобно сверкнул глазами и скрылся за углом, не пожелав составить мне компанию по дороге в столь спешно покинутый бордель.

Забрав свой арсенал и пообещав приветливым охранникам непременно вернуться, я покинул храм любви, поймал у входа мучимого стояком березниковца, подкинул ему монетку – дабы тот не занимался от безденежья самолечением, – за что получил подробнейшее описание искомого маршрута, и отправился в доки.

Путь мой пролегал из центра через давно обезлюдевшую промзону и огромный пустырь с лесом. Если бы я не знал точно, что впереди Кама и расположившийся на её берегу неблагополучный район Березников, то решил бы, что город закончился, а дальше только дикая тайга. Но спустя некоторое время, уже затемно, исчезнувший было город снова возник, замелькав редкими огнями.

И почему отбросы общества всегда льнут поближе к воронкам? Должно быть, виной тому тяга к саморазрушению, присущая человечеству в целом, но особенно ярко выраженная у наихудших его представителей. Если в радиусе километра-другого от выкопанной атомным ковшом ямы есть жизнь, можно быть уверенным – эта жизнь уродлива, агрессивна и лучше бы её не было. Дьявол. Начинаю рассуждать, как конченый лац. Слишком давно я покинул отчий дом, успел отвыкнуть.

Между тем встречающие меня лачуги района доков здорово напоминали таковые же в родном Арзамасе – убогие, сляпанные из чего попало наросты на остатках довоенных построек, с крохотными оконцами под самой крышей и низкими дверями, чтобы удобнее было ебашить сверху по затылку незваных гостей. Никакой планировки, никаких улиц, как дома, с той лишь разницей, что хуй поймёшь, куда тут идти.

– Вечер добрый, уважаемые, – подошёл я к трём гуманоидным особям, коротающим вечерок за распитием мутной, дурно пахнущей жидкости. – Не сориентируете, где тут переночевать можно?

– Не местный, что ли? – поинтересовался через губу самый крупный и, видимо, самый авторитетный из троицы собутыльников.

– Да, проездом.

– Проездом? – переспросил тот, усмехнувшись, чем побудил двух подпевал помельче к натужному веселью над моей безобидной репликой. – И куда же путь держишь, уважаемый?

– Прямо сейчас – к ближайшему месту, где можно кости уронить.

– Хе, ну тогда ты пришёл, – запустил авторитет руку под куртку и вернул её сжимающей рукоять внушительных размеров тесака; его подельники, решив последовать примеру старшего товарища, тут же обзавелись кастетом и обрезком арматуры.

– Полегче, – сделал я шаг назад, примирительно вскинув руки. – Разве так следует обращаться с гостями?

– Выворачивай карманы, – порекомендовал авторитет, – и уйдёшь на своих ногах. Может быть.

– Остыньте, парни. Я только лишь усталый путник в поисках ночлега и не хочу неприятностей. Давайте обсудим всё, как цивилизованные люди.

Пока я нёс эту околесицу, мои примирительно вскинутые руки поднимались всё выше, к рукояти закреплённого на спине кинжала, а стайка охотников до лёгкой наживы медленно расходилась, беря меня в кольцо.

Первый из них – жилистый недомерок с арматуриной – попытался сломать мне ногу, но был слишком безыскусен, за что поплатился рассечённой от губы до уха щекой и скорчился у стены, нервно ощупывая свою обновлённую физиономию. Второй подельник – высокий голодранец, вооружённый кастетом, – нанёс размашистый удар, целя мне в висок, и сложился пополам, отведав потрохами сталь клинка.

Авторитет, перехватывая рукоять ножа вспотевшими ладонями и не решаясь напасть, призывно глянул на своего слишком широко улыбающегося сподручного:

– Липкий, ты чё? Помоги давай.

Но тот вместо самоотверженного штурма лишь отполз за угол и сиганул прочь, зажимая рукой распоротую щёку.

– Липкий! Ах ты сука!

Кому было адресовано последнее, сказать трудно – может, Липкому, может, мне, а может, и Господу Богу, так немилосердно подставившему раба своего грешного.

– Ладно, – сделал авторитет шаг назад. – Ладно, – повторил он, будто заклинание, вытирая скользкую от пота ладонь о куртку.

Я двинулся влево, обходя струхнувшего героя так, чтобы тот развернулся спиной к своему бездыханному товарищу, и, выбрав момент, резко шагнул вперёд.

Пытающийся спасти себя организм отпрянул и споткнулся об организм, которому это не удалось. Нож выскользнул из руки, ноги отчаянно замесили грязь в попытке разорвать быстро сокращающуюся дистанцию между беззащитным телом и светящейся в темноте сталью кинжала.

– Всё, хорош-хорош, – затараторил авторитет, продолжая сучить ногами и ёрзать жопой по грязи.

– Вставай, – поднял я его, подцепив жалом клинка за ноздрю.

– Не надо! Я всё расскажу!

– А есть что рассказать?

– Мужик, у меня к тебе тёрок нету. Нам заплатили.

– Продолжай, – припёр я словоохотливого бандита к забору.

– Какой-то стрелок, залётный. Раньше его тут не видел. Подрулил к нам, говорит, мол, работа имеется.

– Дальше.

– А не убьёшь?

– Ты ведь всё ещё жив.

– Э-э… короче, говорит, надо гаврика одного уработать. Высокий, говорит, худой, в капюшоне всегда, и глаза, говорит, жёлтые, будто у собаки. Так и сказал.

– Опиши его.

– Ну, это… наёмник он, сразу видать. Ростом с тебя будет, крепкий такой, рожа кирпичом. Серьёзный мужик. Мне с ним спорить не захотелось. Да и деньги он хорошие пообещал.

– Сколько вас?

– А? Банда-то? С дюжину будет… Было с дюжину, – глянул он на почившего соратника. – Не убивай, братан. Я сейчас же отбой дам на все посты.

– Дашь. Но перед этим мы кое-что сделаем. Хватай-ка своего покойника и тащи вон туда, – указал я на развалины в сотне метров. – Да поживее. А то не ровён час подельник твой калечный с подкреплением прискачет.

Воспылавший рвением авторитет без лишних слов взвалил труп на плечи и трусцой поспешил к означенной цели.

– Сюда бросай, – указал я в угол.

– Ага, – свалил он тело на груду битого кирпича. – Ну, всё? Я пойду?

– Не так быстро. Какие доказательства моей смерти хочет заказчик?

– Голову, – развёл авторитет руками.

– Обрей его, – бросил я своему душегубу засапожник.

– Зачем?

– А сам-то как думаешь? – я снял капюшон. – Чтобы похоже было. И аккуратнее, мне не нужны порезы.