Текст книги "Териантропия, стихи и апокалипсис"

Virtu 33-23-ТЕ

 
Я родинка, на хребте пассионария.
Я Родину, на уральском хребте несу,
Из битвы чести и тотального бесславия.
Кровавой патокой на черепе пишу:
«Психея? Одарила меня вечной манией.
Койотль? Волю дал лихому куражу!»
Я весел и спокоен. Палачу,
Скажите, что един с Великославией,
С волком Турана, верен германскому мечу.
И без обмана, французской парии,
Я смысл той коммуны, объясню.
И в том же месте, в адском зареве,
Степным кочевником, я подожгу свечу,
В миноре, в честь асов. Врачу,
Вы передайте, что я в мареве,
Да в Африканском корпусе качу,
На встречу с Черчиллем.
В которой, речь, подобившись ручью,
Разжёт моторы янки, гринго, чукч —
Народов из которых вышел.
А ныне в их тени, я, мышью,
Крадусь под взором мрачных туч.
Не сердце, а другая мышца,
Покажет, чем язык могуч.
 

Styx 34-23-ТЕ

 
Я ребёнок столь жутких и тихих краев,
Что рождён был у Стикса реки, берегов.
Я о космосе знаю. Банточиком «Марс»,
Я рождён был вдали от пиршества рас.
 
 
Меня снегом укроет – мой белый покров,
Что, в преддверии, значит – вселенский коллапс.
Жизнь так быстро по кругу, как будто таймлапс,
Не сбежать из её всеземных погребов!
 
 
Не траншею я рою – для трупов лишь ров.
Не траншеей рождён, я – ребёнок лесов.
Там где мёртвые боги у финнов и Чудь
Белоглазая смотрит на водную муть.
 
 
В ней лики умерших, на пиршестве рас,
В ней я выдыхаю токсичную ртуть,
В ней белый ребёнок взирает на Марс,
В ней финны, в ней боги, и в ней сама Чудь!
 

Plexus coeliacus 35-23-ТЕ

 
Я в груди схоронил солнце.
В нём есть лис, что огонь, в рыжине,
Снопом искр взлетал к вышине,
В нервный узел, к мотивам эмоций.
 
 
Нежной деве, холодной луне,
Покажу я свой огненный нрав,
Опаленных костей, костоправ,
Не сочтёт в её белой копне.
 
 
И меня поздравляет Минздрав —
Перевыполнил план по безумству
Рождённых детей, через чувство
Делённое с ней, множив в сплав.
 
 
Диким писком, от серых мышей,
Отделяю нас в белы вороны.
Нас фасуют. Фасуют в вагоны,
По Транссибу, чтоб, мчались быстрей.
 
 
И мы завтрак едим, чемпионов:
Просто чай пьём в купе, просто эль.
Я волнуюсь, стучат нейроны,
Не спасёт ни таблетка, ни хмель.
 
 
Я волнуюсь. И солнце горит, Рим Нерона.
Не смотри. И меня не жалей.
Пусть из клетки грудной дикий зверь,
Прогрызёт себе путь, до перрона.
 
 
Я волнуюсь, а ты, как Юнона,
Своей мудростью искренно верь,
Что близнец Боконона,
В его чреве спокоен теперь.
 

Canis latrans 36-23-ТЕ

 
Древние боги, одетые в мех,
Смотрят на мир с белоглавых вершин.
Достойно быть войном в мире мужчин,
Достойно коль честью заляпан доспех.
Нас встретит альтинг славою тех,
Кто навечно ушёл в каменелую твердь.
Ворон покорно уселся на жердь,
Свежую кровь вместо падали ев.
В ласках нагих окровавленных дев,
В пении скальдов на веки веков,
Ты не утопишь яростный гнев,
Не утолишь кровожадность богов!
Верою предков, сагой клинков,
Историю пишет чернеющий зев
И чрево того, кто губитель веков,
Чье чрево страшнее всех хищников чрев.
Прислушайся! Слышишь отчаянный зов?
Сверкание стали ты видишь во мгле?
В безумстве атаки стая волков
Кровавые почести вносит земле!
Так можно мужчиною стать и лишь так!
Кровавые руны внося на покров
И меч окрапив, в бессилии слов,
Ты вой! Ибо и имя твоё – волколак!
 

Hydrargyrum 37-23-ТЕ

 
Давно улетучился газ ядовитый —
Громогласных орудий улёгся огонь.
Агнец нетленный, лаврами витый,
По полю скакал, где раньше был бой.
—
Агнец скакал, с божественной свитой:
Валькирии, все облаченные в мех!
Агнец прощение нёс, недобитым,
Но на поле сим уж не было тех.
—
И я там лежал, с лёгким пробитым,
Кровавым дыханием окрасив доспех.
И агнец играл незатейливый ритм,
А я вспоминал про вас всех.
—
Железные люди – гранитные плиты,
Им всем повезло быть в глубинах земли.
Ведь кто-то для воронов пища. И грифов
Кормить им всем вечно своими костьми.
—
Я был искалечен, ребёнок войны,
Мне серая бабочка села на грудь
И агнец шептал святы песни свои,
И по щекам вместо слёз, текла ртуть.
 

Szabas 38-23-ТЕ

 
Пожиратель миров Апофис,
Озарит свой личный ковен.
И будь шаг их чист и ровен,
Раз уж их не душит совесть.
—
Кровью небо, ей же повесть.
Чёрным солнцем, в жертву овен,
Чтобы был Фенрир доволен,
Мы несём по миру весть.
—
И сторонников не счесть,
Коли мир наш вечно болен
До земли и вечной соли,
Коей солим нашу месть.
—
Звери в человечьих шкурах,
Крошат когти, душат честь.
Трубадуры давят лесть,
Кроя трещины в текстурах.
—
В горьких ведьминых микстурах
Тушим-топим своё горе.
Вечность есмь в макулатурах,
Вечность всё равно что море.
—
Не поймут рабы Амура
Дисгармонии в миноре.
И в матёром резонёре
Не узрят они лжеца.
—
Не узнают предсказания,
Лисьим хитростным сказанием,
Чрез сплетения ума,
С превносимым духом псалма.
 

Via est mors 39-23-ТЕ

 
Мертвецы охраняют свои секреты.
Мертвецы защищают свои права.
И мрачный жнец – радикально левый,
Всех уровняет – одна трава.
Могилы разрыты и Локи дочь
Шагает по ним, вместе с псом косматым:
Анубис пил и горланил маты
И вой его разносился в ночь.
А день наступит и будут рады
Все, кто кривил на наш белый свет.
И нам не надо ничего кроме правды,
И нам не надо доживать свой век.
Я красный, будто пески саваны,
Смотрю на свой молодой скелет.
Мне друг позвонит и спросит: «Как там?»
А я отвечу: «Меня больше нет».
И я по новой в колыбель, отравлен
От капель этой самой горькой лжи.
Ко мне змея ползёт – я с ней сплавлен.
Она шипит мне: «Не губи!»
Но я раздавлен от напряжения:
Рублю ей шею о свой стилет.
Вот так встречаю первый день рождения,
А это мой праздничный обед.
Я вырву яд из пучины глотки!
И выпью яд, когда стану стар.
Мне жить и так-то не больше сотки,
Что я потрачу на мёд-нектар.
Я лягу в земь, растекутся соки,
И знаю кто ждёт у черты.
Я вижу смерть, ни к чему намёки,
И я вкушаю все её черты.
И смерть меня также уровняет
Со всеми, с кем я неравен был.
И я стою у последней грани,
У той единственной, кого любил.
 

Aeneas 40-23-ТЕ

 
Облака плывут над моей головой.
Я дышу и вижу облачко пара.
Четыре часа. Ещё очень рано,
Чтоб стать наконец-то самим собой.
 
 
Город пустует. На телеэкранах:
Холодом веет порыв новостей.
Я достаю из просторных карманов
Пригоршню птичьих поблёкших костей.
 
 
Кладу на асфальт и тихо включаю
Песню почивших пернатых друзей,
Чтоб хоть на секунду укрыться от лая,
Средь мёртвых дворов, мог модерна Эней.
 

Часть II – Анималистичная скальдика

Царь зверей 1-21-А

 
Я живу одним днём,
Первородный убогий плебей,
Задыхаясь в наплыве идей,
Почитая лишь волчий закон.
—
Всё моё – для людей,
Ну я, лишь весны ветерком,
Да в далёкую землю ведом,
Где сидит царь зверей.
—
В окружении икон
Древних хищников стайных,
Охраняя великую тайну
О своем появлении в лике людском.
—
На развалинах рая,
Я в звериное око смотрю,
Ну а вижу себя,
Что себя сохраняет.
—
И для капищ огня,
Нужно больше,
Чтоб снова одним стали мы,
В отражении богов острия.
—
И в преддверии иной старины,
И в стремлении к истоку вселенной,
Я навечно срастаюсь с гиеной,
В предвкушений величия тьмы!
 

Фенек 2-22-А

 
Клык на камень нашел,
Растираясь в пыль.
Зверя режут ножом,
Расцветает полынь.
—
Мясом полон мой дом,
Я охотничий сын.
Зверя кровь, кипятком,
В моей вене, бензин.
—
Изменён мой геном,
Я детёныш пустынь.
В моём сердце гнилом,
Ты навечно и сгинь!
—
В моём мозге дурном,
Копошиться латынь.
Своим хрупким ребром,
Порождал героинь.
—
Но не стать мне отцом,
Не дожить до седин.
В моё сердце, свинцом,
Только облик зверин.
—
Мне охотник, ружьём,
Оборвет мой зачин.
Убегал я, как мог,
Да попал в формалин!
—
Клык на камень нашел,
Растираясь в пыль.
Зверя режут ножом,
Расцветает полынь.
 

Лань 3-21-А

 
Хотел бы я в лесах стерильных,
Как раньше, в прошлые века,
Там прыгать-бегать ланью сильной,
Со следа сбив злого стрелка.
—
Но нету боле елей стильных,
Ветви запутались в рогах,
И все копыта крепит гирей,
Теперь плутаю там, во снах.
—
Вольеров, стойла и пера,
Меня темница плотно сжала,
Я раб их, знающий блага
Цивилизаций одеяла,
Что закрывают все начала,
Самих понятий бытия!
Быть может я там, вне орала,
На самом деле лучший я?
—
Что скачет волею гонимый,
В печалях, радостях счастливый,
В борьбе и гонке сиротливый,
А в жизни сам себе судья..
—
И это всё просто прекрасно,
И шкура та теперь моя,
Да только вот уж всё напрасно,
Я пал под клювом воронья!
—
И сдался, свыкся, даже сбредил,
Утратив прежнего себя,
Ибо мирку в преображенье,
Лишь жертва тут была нужна.
—
Пускай еретиком,
Сверхлюди назовут меня,
Я всё людское в миг откину,
Ветвятся пусть мои рога.
—
Копыта обогнут трясину,
И устремятся в те луга,
Где я смогу вновь стать счастливым,
В первые так приняв себя!
 

Лось 4-22-А

 
В погоне за рысью, я волчьей походкой,
Погружаюсь в глубины лесов.
И чем дальше, в Тайгу, я подводною лодкой,
Тем ближе мне шёпот цехов.
—
Единство различий, как дьявола подкуп,
Как образ завода Христов.
Из леса я вышел, из снега я соткан,
Я царь в королевстве станков.
—
На череп корона – из листьев обмотка,
Зачем же мне пафос дворцов?
По залам большим, по полю, ошмётком,
Валяюсь, как отпрыск богов.
—
И брошен я ими, и в землю я воткнут,
Как флаг государств-мертвецов.
Их вид на картине, на выцветшей фотке,
Примкнуть к их забвению готов.
—
И царство мое жестоко, но кротко.
В пустующем мире, я – бог.
От смеха трагичного – хриплая глотка.
Средь тысяч зверей, одинок.
 

Пёс 5-22-А

 
Я брошенный, дикий пёс,
И в этот последний день,
В полях расцветёт овёс,
Когда в лес уйдет моя тень.
—
Там предки, на поле из роз,
Древних хищников грозная сень.
Я надеюсь им мил симбиоз,
Где един человек и зверь.
—
У хозяина был невроз.
Перед мордой закрытая дверь,
Моё место под весом колес,
Средь бродячих не числят потерь.
—
Я в холодном краю пророс,
Пусть теперь меня греет метель.
Отморожен уж пёсий нос,
Ну а верность всё полнит купель.
—
Каждый пёс, в душе, Христос,
А хозяин Иуда. Поверь,
Я прощаю тебя в мороз,
Я прощу тебя, даже в капель.
—
Когда сам поскачу в страну грёз,
Я прощу, и побои, и хмель.
Дикий, странный метаморфоз,
Моих предков далёкая трель.
—
Я уйду, дважды брошенный пёс,
Где псоглавцы, шакалы и чудь.
Да не будет там более слёз,
По тебе разве только, чуть-чуть..
 

Кони 6-22-А

 
Я слишком слаб, видения зимы
Холодной кожи грубых пальцев,
Предвестник вечной темноты
Во снах слепых неандертальцев.
—
Подобием которых мы
Являлись, словно бы стенальцы,
Что в сумрак праздника чумы,
Кровавой патокой движимы.
—
И пусть действительно слепы,
В кровавом зареве режимов,
Я предпочёл бы быть зверьми,
Во славу пыточной машины.
—
Звериной доли свой удел,
Мне далеки людей хитины.
Их новый миропередел,
В земле оставит лишь морщины.
—
У нас же есть и свой надел:
Всё бесконечные равнины,
Миропорядочность систем
И горький запах керосина.
—
В степи обрушился тотем,
В том помогла нам гильотина,
Под сладкий запах хризантем,
И их горячие порывы..
 

Рыба 7-22-А

 
За жабры, на воздух, всё тянут меня,
Ломаются кости, трещит чешуя.
И когти на шее всё давят сильней,
Я рыбой рождён, и сгину я ей!
—
Оставь на песке, вместе с огненным солнцем,
Я мумией стану, высохшим монстром.
Иль в воду пусти, с милосердьем тирана,
Я плохо закончу, в когтях пеликана.
—
Ты лучше запри за стеклянною стенкой.
Из рыбьей тюрьмы, удивлённые зенки,
С вопросом посмотрят в величие Майя,
Чем их календарь завершается, знаешь?
—
Я рыба, я помню всего три секунды,
Пускай, за окном чередуются хунты,
В них разницы нету, в пленителе есть,
В сознании выбита, словно ты честь.
—
В сознании выбита, я заклеймён,
Я детище моря и рыбьих племён.
Однако, на суше, теперь я холоп,
А ты мои колья, дева и гроб!
—
В темнице раб волен – тюремщик наказан,
И разница есть ли, кто внемлит наказам?
И разница есть, я поддался соблазну,
В объятиях цвёл и в них я погасну!
 

Медведь 8-22-А

 
Небо сыплет снегом слёз,
И не слышно пенье звёзд.
Был когда-то человеком,
А теперь – мороз.
—
В тех краях где воют волки,
В тонкой шёлковой футболке,
Я бреду по вышкам сосен,
Я в бреду, хлад смертоносен.
—
Был когда-то я любим,
До эпохи вечных зим,
А потом вырастил шкуру,
Ставши сразу нелюдим.
—
Моя шкура твёрже мела,
Не пробьёшь, окаменела.
Я же мягче чем зефир,
Дух летучий, как эфир.
—
Выбираюсь с оболочки,
Все снаружи одиночки?
Или есть зачем ползти,
Хоть всё счастье – взаперти?
—
Люди, люди, расскажите,
Как разрушить перекрытия,
Разделяющие нас?
Как понять мотивы масс?
—
Лишь мороз здесь мне товарищ,
Не убавишь, не прибавишь.
Я умру средь обиталищ,
Так не понятый никем.
—
Умер бог – умер Эдем,
Я рождён небытием,
Быв ничем,
Уйду никем.
 

Мыши 9-21-А

 
Вдохни рассвет,
Как только сбросишь цепи.
Оставь свой след,
Когда затихнут плети.
—
И обернись,
Злобной большой собакой,
Чтобы все поняли,
Как волю забирать у волколака!
—
Чтобы вдруг поняли,
Что жизнь и есть расплата,
В которой мы, лишь малые волчата,
Которые цепляются за жизнь.
—
И для которых, места маловато,
А потому, они вопят и мчат куда-то,
То ли за край, то ли в небесну синь.
Ты человечью жизнь, давай, отринь!
—
Прими же свой животный облик,
Забудь, что ты есть человек.
Оставь за гранью мышеловки,
Всех этих вычурных калек.
—
Ты спросишь: «Что за мышеловка?
И как в ней оказался волк?»
Ну что же, это просто-тонко,
Оба и серы, и с хвостом!
—
Определенье ж это – колко,
Не окажись под башмаком!
И пусть в душе звенит столь громко,
Крысина сущность под замком!
 

Птицы 10-22-А

 
Камня грая, грани плотны,
Вороные коготки
Кроят человечьи глотки,
Мёртвых государств полотны.
—
И пускай до жути кротки,
Мира, славны голубки,
Их гнилые языки,
Раскраснелись от крови.
—
Что у вас, за символ мира?
Что у вас? Ветра войны?
Не ужель до седины,
Не достать вам и мундира?
—
Чтобы дети кукурузы,
Выходили в ранний час,
В поле, звать владыку рас,
Да во славу дивной музы?
—
Зря всё это, вот сейчас?
Не достигнуть вам вершины,
Коли крылья не за спины,
А лишь в перечный Техас.
—
Чем я лучше, дикий ворон,
Что живёт во тьме времён?
Я – лишь падалью клеймён,
А не меткой резонёра.
 

Золотая рыбка 11-22-А

 
Мне небо стекло,
Оно не растает.
Я рыбой об лёд,
Себя убиваю.
—
Ах дайте мне ноги,
Я выйду на сушу.
Унылые боги,
Пустите наружу!
 

Хорёк 12-22-А

 
Я цвёл между лесом и степью.
На севере редок цветок,
Что выжил под холода сенью.
Я тоже, признаюсь не смог.
—
И был погребён под метелью,
Сколь тонок был мой стебелёк!
Но это лишь перерождение,
Что было цветком, то зверёк.
—
Из снега я вылез, растерян,
Дикий и юркий хорёк.
Помчался я прочь от метелей,
На юге, с усталости слёг.
—
Вдруг хищники налетели,
Мир дикий бывает жесток.
Мой дух возвращается к елям,
Нить жизни сплетая в клубок.
—
Где жертвою был когда-то,
Теперь ощетинился волк.
За мною бежит кавалькада,
Охотников целый полк.
—
Из чащи всё гонят в степи,
Из черепа чашу хотят.
Не может быть смерти нелепей,
Чем шкуру отдать на наряд!
—
Я не сдамся, поверь мне охотник,
Я не сдюжу, учти человек!
Слишком долго бежал от проблем я,
Слишком долго преследовал свет.
—
После смерти я был всё сильнее,
Умирал я уж тысячу лет.
Там где родина дикого зверя,
Возрастал теперь сверхчеловек.
—
Кровь по венам бежит всё быстрее,
Вы не ждали увидеть рассвет?
Я над лесом, как туча серею,
Бьярмаланд, вот твой бог и эстет.
 

Волк 13-22-А

 
Вернусь, когда погаснут звёзды,
Вернусь, как позовет мороз.
Холодный воздух разгоняют ноздри,
Они давно не чувствовали роз.
—
Иду по лесу, одурманен мозгом,
Своим, чужих мне вовсе не понять.
Где ты, мой персональный господ?
Где моя дикая, звереющая стать?
—
Уж много лет, в степи не слышен топот,
Копыт коня и скрежет моих лап,
Я хищником рождён, к чему же ропот?
Ведь всё равно погибну, словно раб.
—
Прикован и оплеван в той же мере,
В которой властен был, словно сатрап.
И много ль силы в диком-диком звере,
Мне объяснит мороза ледяной кулак.
—
Я лягу в снег, свернусь в большой калачик,
Желудок воет, словно ветер, на тощак.
Я сам завою, слаб и однозначен,
Последний волк, из тысячи собак.
 

Эволюция 14-20-А

 
Смрад человека этим землям неведом.
Зверь, след за следом, в погоне полвека.
Дух приключений – есть голод на деле.
—
Средь мрачных елей, град лёг привидений.
Испугаешься тени? Иль сливаешься с нею?
Предложению змея, ты возьми-откажи!
—
Мать земля не лелеет. Победит – кто сильнее.
Жизнью полнится чрево и в крови все клыки.
Так легко рвутся глотки, нет преграды для гнева.
—
И вернуться в могилы, те кто взрощен с земли.
Напрягаются жилы, те, кто всё ещё живы,
Сожалеют слезливо, что не с теми, кто нет.
—
Да, борьба сиротлива и опалиться грива,
Даже самый строптивый, отправляется живо,
В окрыленьи порыва, отдавать долг земле.
—
Она кровью поливы, примет очень игриво,
Чтобы зверям дать жизнь уже в следующий век.
 

Кот 15-22-А

 
Я вовсе не барс, я домашний,
Точнее дворовый кошара.
Одет в совиной окраске,
Глаза – словно очи кошмара.
—
Я, вечность проведший без ласки,
Во век не едавший кальмара.
Двуногие корчатся в маске
И прячут еду по карманам.
—
Я может паршивой породы,
Но не заслужил я удара?
И что же мне ваши невзгоды?
Я родственник ягуара!
—
У вас всё сходы, разводы..
А я одинокий волчара!
Быть может обижен природой,
Но нас всех рассудит сансара!
 

Лиса 16-22-А

 
Быть может бесконесть сети,
Подарит мне лису,
В которой элегантность леди
И абсолютнейший абсурд?
—
Которая луны белила,
Затмит своею белизной.
Под снега теплою периной,
Схоронит мой свирепый вой.
—
И в сумерках веков, субстратом,
Одной системой корневой,
Мы возгарим, как мирный атом,
Весь мир укрывши сединой.
—
И среди мха и елей стильных,
Она и страж, и постовой.
Мой дух унылый и субтильный,
В её руках найдет покой.
—
И вечности, назло, мы разны,
Сойдёмся как губа с губой.
И наши правила негласны,
Да под личиной меховой.
—
Сойдёмся! Лис и ворон в басне!
Сойдёмся! Как на смертный бой…
В любви: безумны, красны, грязны.
Зачем же нам сей мир земной?
 

Морские козы 17-22-А

 
Романтика погибших кораблей,
Под гнётом щупальца кальмара,
Что не сойдут уж с якорей,
Не рубанут утра тумана.
—
И над сокровищем, Кощей,
В трюмах стального великана,
В обмотках якорных цепей —
То дух былого капитана.
—
И средь акульих челюстей,
Где око бдит, Левиафана,
Лежит костлявый Одиссей,
Что был водим фата-морганой.
—
Но путь любой, на дне морей,
Окончат храбрые матросы.
И сладострастие сирен,
Обвяжет их, как будто тросы!
—
И лишь нетленный манекен,
По прихоти девицы босой,
В обломках ищет гобелен,
Где вышиты морские козы…
 

Ренар 18-22-А

 
Жуткие шрамы на морде —
Так первобытен мой вид.
Двор расступился животный,
Пал пред царём и поник.
—
Был мой порыв благородным,
Стал безобразен мой лик.
– Кто тебя так, преподобный?
– Это всё – Лис, озорник!
—
Трикстер хитрый и ловкий,
Дикий, злопамятный гад!
Снова, своею уловкой,
Набедокурил и рад.
—
Кто ж остановит мерзавца?
Крепость его так крепка!
Легко, он обвел вокруг пальца,
Звериные все племена.
—
Кур он поел, вот подонок!
На лице мне оставил лишь швы!
Волка ли сын, волчонок?
Полюбуйтесь, на лисьи труды!
—
Жаль глупейший король нами правит!
Жаль Малпертуи стены крепки!
И Ренар сколь умён, своенравен,
В короли метит сам, мастерски!
 

Урахорн 19-22-А

 
Мне мил морской воздух, поля и леса,
Я выйду на берег, там пляшет лиса,
Она сказки умело вплела в словеса,
Я поверю ей, смело подняв паруса.
—
На драккаре из ногтя на штурм, в небеса,
Сам себя не жалею, что там дева боса.
Да разверзнется шторм, да нагрянет гроза,
Мой корабль на дно, всё как с гуся вода.
—
Моё тело на берег кинет буйна волна,
Под кафтан оберег, снова с морем война.
Чисто вплавь, я всё к цели, без друга и сна,
Перед самым рассветом ночь обычно темна.
—
Далека Гардарики, Биярмия далека,
Вы меня не зовите, моя доля трудна!
Я потерянный витязь, мне задача дана,
Достать рог зооморфа, да с самого дна.
—
Ты прости меня Индрик, что убил я тебя,
Но твой сказочный рог ждёт лисица моя!
То был бой не на жизнь, лишь мои острия,
Веселились и пели, под кровью блестя.
—
Наконец рог в руках, как венец бытия,
Соль во рту, нос в пуху, до свидания моря!
В честь меня пир устрой, суеверная годья,
Я вернулся, домой, на родные угодья.
—
Ложь все липнет ко мне, как колючки репея,
Изменился за путь, как корабль Тесея.
Обманула лиса, семя правды посеяв,
Ей был нужен не рог, в виде чудо-трофея.
—
Моя глупость-любовь лучше будет в музее,
Ну а тело мое ей нужней в мавзолее.
Я к груди припаду, мягку шёрстку лелея,
В тот же миг коготки вдруг сомкнутся на шее..
 

Скальдика 20-22-А

 
Древние руны сплетаются в вязь —
Два языка сплетаются в косы.
То скальды на тинге боролись за власть,
То в Гардарике двинулись росы.
—
Там каганат, может царствует князь,
Может бояре сыплют угрозы
На вече, как войны под вечер сходясь.
Столько там ржи, что ломаются косы.
—
Девы там пляшут в свете костра,
В ритме качаются, в поле, берёзы.
Седлайте коней! Где мечта дурака,
Там не страшны Сибири морозы.
—
Дики вожди их и племена,
Под норманн сапогом разойдутся утесы.
Там где ночь непроглядна и очень темна,
С нами осядут цивильности росы.
—
Что будет дальше? Не наши дела!
Как вы потомки, освоили космос?
Скальдов поэзия также мила
Или иной выбрали логос?
 

Скальд 21-22-А

 
Анахронизмов тенденции модны,
В степи, где под топот копыт,
Палеолита Венеры дородны
Блуждают в тени пирамид.
—
В курганах сокрыты скелеты пехоты,
Посмертно шагающей в ритм,
На жерла орудий, каменных дотов,
За свой анархический быт.
—
А супротив, из холодных окопов,
С трудом поднимая свой щит,
Вышел лишь скальд, язык чей эзопов,
Был в Междуречьи омыт.
—
Жизнь за искусство слепых рудокопов,
Не равноценный обмен.
Перед глазами армия снобов,
Тумен порождает тумен.
—
Назад не пойти – за спиною акрополь,
Где славят графита богов,
И графоманов убогая копоть,
Из жертвенных капищ костров.
—
Так пусть его шаг теперь будет твердым,
Под песни древнейших Венер!
Скальд, если умер, то точно уж гордо,
Под радостный гогот гиен.
—
Вы смейтесь, кривя посиневшую морду,
Являясь подобьем химер,
Но помните что перед вами лишь мертвый,
Грядущих веков пионер!