Текст книги "Туманная земля. Открытие Рафлза Хоу"

Глава двенадцатая, в которой происходят взлеты и падения

Институт метампсихоза располагался во внушительных размеров здании на авеню Ваграм, с подъездом, скорее напоминающим ворота феодального замка. Сюда поздно вечером и явились трое наших друзей. Швейцар проводил их в приемную, где их приветствовал лично доктор Мопюи. Выдающийся авторитет в области психологии, он оказался маленьким крепким человеком с большой головой; чисто выбритое лицо явно свидетельствовало, что в его обладателе чудесным образом сочетаются житейская сметка и чистый альтруизм. С Мейли и Рокстоном он говорил по-французски, но с Мелоуном переходил на ломаный английский, а тот пытался бормотать в ответ что-то по-французски. Доктор Мопюи выразил удовольствие от их визита в выражениях, на которые способен лишь истинный француз, в двух словах остановился на выдающихся способностях Панбека, галицийского медиума, а затем повел их в подвал, где должен был состояться эксперимент. Весь облик ученого свидетельствовал о глубоком уме и проницательности, так что даже люди, мало знающие его, понимали, насколько абсурдна версия о том, будто своими знаменитыми результатами он обязан всякого рода шарлатанам.

Спустившись по винтовой лестнице, они оказались в большой зале, напоминающей на первый взгляд химическую лабораторию: полки вдоль стен были уставлены колбами, ретортами, пробирками, весами и другими приборами. Впрочем, помещение было обставлено элегантнее, нежели обычная лаборатория, а в центре располагался массивный дубовый стол, окруженный удобными креслами. На одной из стен висел большой портрет профессора Крукса, рядом – портрет Ломброзо, а между ними – чудесная картина, изображавшая один из сеансов Эвзапии Палладино. Возле стола стояла группа людей, которые тихо переговаривались. Они были так увлечены разговором, что не обратили на вошедших ни малейшего внимания.

– Трое из них – столь же почетные гости, как и вы, – сказал доктор Мопюи. – Двое других – мои ассистенты, доктор Соваж и доктор Бюиссон. Все остальные – известные в Париже лица. Прессу сегодня представляет господин Фор, заместитель главного редактора газеты «Матен». Вам, должно быть, известен вон тот высокий, темноволосый человек, похожий на отставного генерала… Нет? Это профессор Шарль Рише, наш досточтимый старейшина, – он проявил большое мужество, занимаясь нашим делом, хотя пришел к несколько иным выводам, нежели ваши, месье Мейли. Впрочем, это не окончательный результат. Не забывайте, что нам приходится проявлять осторожность, иначе у нас могут возникнуть неприятности с церковью, которая все еще очень влиятельна в нашей стране. Господин с аристократической внешностью и высоким лбом – граф де Граммон. Седобородый господин с головой Юпитера – Фламмарион, астроном. А теперь, господа, – сказал он, повысив голос, – если вы соблаговолите занять свои места, мы можем приступать.

Все расселись вокруг стола, наши англичане – поближе друг к другу. В одном конце возвышался большой фотоаппарат, на столике рядом обращали на себя внимание два цинковых ведра. Заперли дверь и отдали ключ профессору Рише. Доктор Мопюи поместился с краю стола; возле сел невысокий лысый человек средних лет, с усами и необыкновенно умным лицом.

– Возможно, кто-то из вас незнаком с месье Панбеком, – сказал доктор. – Позвольте мне его представить. Господа, месье Панбек любезно разрешил нам воспользоваться его удивительными способностями для научных целей, за что все мы бесконечно ему благодарны. Ему сорок семь лет, у него хорошее здоровье, хотя имеется предрасположенность к нейроартритам. Нами отмечены несколько повышенная возбудимость нервной системы и усиленные рефлексы при нормальном кровяном давлении. Сейчас его пульс – семьдесят два удара в минуту, но в состоянии транса достигает ста. На руках и ногах у него обнаружены сверхчувствительные зоны. Поле зрения и зрачковая реакция нормальные. Вот, пожалуй, и все, что я могу сообщить.

– Могу добавить, – подал голос профессор Рише, – что этот человек отличается как физической, так и духовной чувствительностью. Панбек – очень впечатлительный и эмоциональный человек; в душе он поэт и потому не лишен некоторых маленьких слабостей, если их можно так назвать, которыми, впридачу к таланту, наделен каждый поэт. Великий медиум – это то же, что и великий художник, и к нему следует относиться соответственно.

– Господа, мне сдается, он готовит вас к худшему, – с широкой улыбкой заметил медиум под одобрительный смех собравшихся.

– Мы собрались здесь в надежде, что замечательные материализации, которые мы могли наблюдать в прошлый раз, появятся вновь, причем в таком виде, что мы сумеем получить объективное их изображение на снимке. – Доктор Мопюи говорил своим суховатым, лишенным эмоций голосом. – В последнее время эти материализации принимали крайне необычные формы, поэтому прошу собравшихся подавить в себе чувство страха, сколь странными оне бы ни показались, поскольку нам в высшей степени необходима спокойная обстановка и здравый смысл. А теперь выключим верхний свет и оставим лишь очень слабую красную лампочку – до тех пор, пока обстоятельства не позволят нам усилить освещение.

Светом управлял со своего места сам доктор Мопюи. На мгновение все погрузилось во тьму, а затем в углу зажегся слабый красный огонек, позволявший разглядеть лишь смутные очертания людей за столом. Музыки не было, как не было вообще религиозного настроя. Переговаривались все шепотом.

– Разительно отличается от ваших английских сеансов, – сказал Мелоун.

– Да, весьма, – согласился Мейли. – У меня такое ощущение, что сейчас мы слишком беззащитны перед лицом того непознанного, что может явиться нам во время сеанса, а зря. Они не сознают опасности.

– Что же нас подстерегает?

– Видите ли, это все равно, что сидеть на берегу озера, не зная, что таится в нем, – безобидные лягушки или кровожадные крокодилы. Нельзя предвидеть хода событий.

Эти слова услышал профессор Рише, который блестяще владел английским.

– Я знаком с вашей точкой зрения, мистер Мейли, – вмешался он, – и не подумайте, что я не принимаю ее в расчет. Некоторые факты, свидетелем которых я сам был, заставляют меня оценить ваше сравнение относительно лягушек и крокодилов. В этой самой комнате я видел существ, которые, если привести их в ярость, сделали бы наши опыты крайне опасными. Я разделяю ваше мнение, что дурные люди, оказавшись среди нас, могут привлечь в наш кружок злых духов.

– Мне приятно слышать, сэр, что вы постепенно переходите на наши позиции, – сказал Мейли, поскольку он, как и другие, считал Рише одним из мировых авторитетов.

– Допустим, перехожу, но не беру на себя смелость сказать, что уже полностью их разделяю. Скрытые возможности воплощенного духа могут быть столь неожиданными, что бесполезно даже строить догадки относительно их пределов. Как старый материалист я сражаюсь за каждую пядь земли, хотя должен признать, что уже оставил несколько рядов своих укреплений. Насколько я понимаю, мой выдающийся друг Челленджер все еще держит оборону на передовых рубежах.

– Да, сэр, – начал, было, Мелоун, – и все же я не оставляю надежды…

– Тише! – нетерпеливо воскликнул Мопюи.

Воцарилась полная тишина. Затем словно что-то беспокойно заметалось и послышался странный хлопающий звук.

– Птица! – раздался благоговейный шепот.

Снова наступила тишина, а затем вновь возникло некоторое движение и раздались нетерпеливые хлопки.

– У вас все готово, Рене? – спросил доктор.

– Все.

– Тогда снимайте!

Комнату озарила вспышка, и взорам присутствующих открылось удивительное зрелище: медиум склонился над столом, уронив голову на руки – он был явно погружен в транс, – а на его округлых плечах сидела огромная хищная птица, сокол или орел. На какое-то мгновение картина, словно на фотографии, застыла у всех на сетчатке, а затем вновь наступила темнота, если не считать двух красных лампочек, поблескивающих в углу, будто глаза какого-то злого демона.

– Ну и ну! – едва мог вымолвить Мелоун. – Вы видели?

– Крокодил из озера, – сказал Мейли.

– Но вполне безобидный, – добавил профессор Рише. – Эта птица уже не раз прилетала к нам. Она лишь хлопает крыльями, в чем вы сами могли убедиться, а в остальном активности не проявляет. У нас может появиться куда более опасный гость.

Вспышка света, конечно же, разрушила эктоплазму, и пришлось все начинать с начала. Прошло минут пятнадцать, как вдруг Рише тронул Мейли за руку.

– Не ощущаете ли вы какого-нибудь запаха, месье Мейли?

Мейли принюхался.

– Да, конечно, – чем-то напоминает наш Лондонский зоопарк.

– Есть и другая, более простая аналогия. Приходилось ли вам находиться в натопленной комнате вместе с мокрой собакой?

– Верно! – ответил Мейли. – Очень точное сравнение. Но где же собака?

– Это не собака. Минуту терпения, и вы сами все увидите.

Запах усилился; он уже наполнил всю комнату. Тут вдруг Мелоун ощутил возле стола какое-то движение и в тусклом свете красного фонаря разглядел очертания уродливой, полусогнутой и корявой фигуры, отдаленно напоминавшей человеческую: ее силуэт отчетливо выделялся на фоне светового пятна. Существо было большим, неуклюжим, с круглой головой, короткой шеей и здоровенными, мощными плечами. Не разгибаясь, оно медленно шло по кругу, затем остановилось, и тут кто-то вскрикнул – это был возглас удивления, к которому явно примешивался страх.

– Не бойтесь, – успокоил тихий голос доктора Мопюи. – Это питекантроп. Он совершенно безобиден. – Будь это кошка, случайно оказавшаяся в комнате, он и то вряд ли говорил бы более спокойно.

– Ну, и когти у него, а между тем он трогает меня за шею! – послышался крик.

– Да это он так ласкается.

– Я готов уступить вам свою долю его ласки, – в голосе говорившего звучала дрожь.

– Только, ради Бога, не отталкивайте его! Мало ли к чему это может привести. Сейчас у него хорошее настроение, но он, как и все мы, далеко не ангел.

Существо возобновило свое медленное движение. Теперь оно обогнуло стол и остановилось возле наших троих друзей. Затылками они чувствовали его порывистое дыхание. Внезапно Лорд Рокстон вскрикнул от отвращения.

– Спокойно, не волнуйтесь! – приказал Мопюи.

– Оно лижет мне руку! – не мог успокоиться Рокстон.

В следующее мгновение Мелоун почувствовал, как косматая голова вклинилась между ним и лордом Рокстоном, – левой рукой он мог дотронуться до длинных, жестких волос. Потом существо повернулось к нему, и ему стоило больших усилий сдержать себя, чтобы не отдернуть руку, когда длинный мягкий язык коснулся ее. Затем существо исчезло.

– Ради Бога, скажите, что это такое? – спросил Мелоун.

– Нас просили его не снимать – вспышка света могла бы вызвать у него ярость. Таково было указание, переданное нам через нашего медиума. Мы можем лишь предположить, что это был либо обезьяноподобный человек, либо человекообразная обезьяна. Однажды мы уже видели это существо, причем намного отчетливее, чем сегодня. Его морда напоминает человекообразную обезьяну, но лоб у него прямой; лапы длинные, ладони большие, туловище покрыто волосами.

– То, что показывал нам Том Линден, было гораздо интереснее! – шепотом произнес Мейли, но Рише услышал его слова.

– Мы должны изучать природу во всем ее многообразии, мистер Мейли, – сказал он. – И не наше дело – выбирать. Что ж, по-вашему, мы должны описывать только цветковые растения и оставить в стороне грибы?

– Но вы, по крайней мере, признаете, что это опасно?

– Рентгеновские лучи тоже опасны. Вспомните, сколько несчастных поплатились здоровьем, прежде чем человечество осознало эту опасность! И все равно через это необходимо пройти. Так же и здесь – мы даже не знаем еще, что совершаем, но если сумеем доказать, что этот питекантроп может являться к нам из мира невидимого и таким же образом исчезать, то мир науки настолько обогатится, что пусть даже это чудовище изорвет нас на куски своими ужасными когтями, нам все равно следует продолжать наш эксперимент!

– Порой наука перерастает в подвиг, – изрек Мейли, – никто не станет этого отрицать. И все же я слышал мнение ваших ученых мужей, которые опасаются, что мы рискуем рассудком, пытаясь вступить в контакт с миром духов. Что ж, ради человечества можно пожертвовать не только рассудком, но и жизнью. Почему бы нам не внести такой же вклад в его духовный прогресс, какой они вносят в его материальное развитие?

Тут включили свет – перед центральным экспериментом этого вечера было решено устроить небольшой перерыв. Собравшиеся разбились на группы, вполголоса обсуждая недавние события. Сейчас, при взгляде на эту уютную комнату и ее современное убранство, трудно было себе представить, что еще минуту назад здесь были странная птица и крадущийся осторожной поступью монстр. Но они действительно им не пригрезились – это убедительно доказал фотограф, которому было позволено выйти из комнаты. Теперь он ворвался назад возбужденный, оживленно размахивая пластиной, которую уже успел проявить. Он поднес ее к свету, и на ней можно было вполне отчетливо различить и лысую голову медиума, упавшую на руки, и зловещий силуэт, нависший над ним. Доктор Мопюи в восторге потирал маленькие пухлые ручки: как и всем первопроходцам, ему здорово досталось от парижской прессы, поэтому каждое новое явление становилось еще одним доводом в его защиту.

– Nous marchons! Hein! Nous marchons![12]12
  Какая удача, а? Какой успех! (фр.)


[Закрыть] – без конца повторял он, а Рише, погруженный в собственные мысли, механически отвечал.

– Oui, mon ami, vous marchez![13]13
  Да, мой друг, это большой успех. (фр.)


[Закрыть]

Маленький галициец угощался бисквитом, запивая его красным вином. Мелоун подошел к нему, и тут выяснилось, что тот бывал в Америке и немного говорит по-английски.

– Вы не устали? Это вас не выматывает?

– Да нет, не очень. Всего два сеанса в неделю. Это моя норма, а больше доктор и не разрешит.

– Вы что-нибудь помните?

– Словно все происходило во сне – какие-то обрывки.

– А вы всегда обладали такими способностями?

– Да, еще с детства. И мой отец, и дядя – помню их разговоры о видениях. А я часто уходил в лес, и причудливые звери собирались вокруг. Я был просто поражен, когда узнал, что другие дети их не видят.

– Est ce que vous êtes prêts?[14]14
  Вы готовы? (фр.)


[Закрыть] – спросил доктор Мопюи.

– Parfaitement,[15]15
  Вполне. (фр.)


[Закрыть] – ответил медиум, стряхивая крошки.

Доктор зажег спиртовку, расположенную под одним из ведер.

– Сейчас мы вместе проведем эксперимент, который раз и навсегда убедит мир в том, что подобные формы эктоплазмы существуют. Можно спорить об их происхождении, но отныне никто не будет ставить под сомнение сам факт их существования, если только мой план не сорвется. Но прежде я расскажу, зачем мне ведра. В этом, которое я сейчас разогреваю, плавится парафин, в другом находится вода. Должен пояснить для тех, кто впервые на нашем сеансе, что все образы, вызываемые Панбеком, появляются в определенной последовательности и сейчас настал час старика. Сегодня мы ждем его с особым нетерпением – надеюсь, мы сможем обессмертить его в истории изучения метампсихоза. А сейчас я возвращаюсь на место и включаю красный свет третьей степени, который позволяет лучше видеть происходящее.

Теперь фигуры сидящих за столом вырисовывались более четко. Голова медиума снова склонилась вниз, и по его громкому храпу можно было определить, что он впал в транс. Все повернулись к нему, поскольку в этот момент начался процесс материализации: сперва вокруг его головы появилась некая игра света, какая-то туманная дымка, затем, чуть поодаль, возникло волнение, словно колыхалась белая прозрачная ткань. Дымка стала плотнее, потом она словно слилась с колебанием ткани. Потом наметились контуры, и видение приобрело четкие очертания. Появилась голова, плечи, из них выросли руки. Да, не было ни малейшего сомнения – за стулом медиума стоял человек, старик. Он медленно вертел головой из стороны в сторону. Казалось, он смотрит на собравшихся в растерянности, спрашивая себя: «Где я, и зачем я здесь?»

– Он не говорит, но все слышит и понимает, – пояснил доктор Мопюи, глядя на видение через плечо. – Мы собрались здесь, месье, в надежде, что вы поможете нам в одном очень важном эксперименте. Можем ли мы рассчитывать на ваше сотрудничество?

В знак согласия фигура кивнула головой.

– Крайне вам признательны. Надеюсь, вы сможете обрести полную силу и оторваться от медиума.

Фигура вновь кивнула, но с места не сдвинулась. Мелоуну показалось, что с каждой минутой она становится все плотнее. Журналист мельком взглянул на лицо: без сомнения, это был старик – с хмурым выражением, длинным носом и смешно выпяченной нижней губой. Внезапно резким движением старик отделился от Панбека и сделал шаг в сторону.

– Итак, месье, – отчетливо, в присущей ему манере, произнес Мопюи, – надеюсь, вы видите цинковое ведро, стоящее слева. Не соблаговолите ли подойти и опустить в него правую руку?

Фигура приблизилась к столу. Ведра, казалось, заинтересовали ее, поскольку некоторое время она с интересом их рассматривала, затем опустила руку в то, на которое указал доктор.

– Великолепно! – воскликнул Мопюи, голос его дрожал от возбуждения. – А теперь, месье, могу я попросить вас опустить ту же руку в ведро с холодной водой?

Фигура повиновалась.

– А теперь, месье, наш эксперимент увенчается полным успехом, если вы положите руку на стол и оставите ее там, а сами дематериализуетесь и вернетесь в свою среду.

В знак согласия фигура кивнула, а затем прошла к столу, наклонилась, вытянула руку и – исчезла. Тяжелое дыхание медиума начало выравниваться, и он зашевелился, словно просыпаясь. Мопюи включил верхний свет и от радости всплеснул руками, издав при этом громкий крик, в котором слились удивление и восторг.

На блестящей полированной поверхности стола лежала аккуратная желтовато-розоватая парафиновая перчатка, широкая в кисти, узкая в запястье, два пальца прижаты к ладони. Мопюи был вне себя от счастья. Он отломил от запястья маленький кусочек воска и протянул своему ассистенту, который пулей вылетел из комнаты.

– Это был заключительный аккорд! – вскричал он. – Ну, что они теперь скажут! Я обращаюсь к вам, господа. Все вы видели, что произошло. Может ли кто-либо из вас разумно объяснить происхождение этой парафиновой формы, если не отталкиваться от того, что она появилась в результате дематериализации находившейся в ней руки?

– Лично я иного объяснения не вижу, – ответил Рише, – но вам придется иметь дело с людьми косными и предубежденными. Даже не сумев это опровергнуть, они демонстративно проигнорируют сей факт.

– Здесь присутствует пресса, а она представляет общественность, – заметил Мопюи. – В частности, английская пресса – в лице месье Мелоуна, – он перешел на ломаный английский. – Можете ли вы это каким-то образом объяснить?

– Нет, – признался Мелоун.

– А вы, месье? – обратился Мопюи к представителю «Матен».

Французский журналист пожал плечами.

– Для нас, имевших честь здесь присутствовать, все было в высшей степени убедительно, – сказал он, – и все же, боюсь, вам придется столкнуться с трудностями. Толпе невдомек, с какой тонкой материей имеют дело спириты. Люди скажут, что медиум принес форму с собой и положил на стол.

Мопюи торжествующе захлопал в ладоши: вошел ассистент с каким-то листком в руке.

– Ваши возражения уже устранены, – вскричал он, размахивая листом в руке. – Я предвидел их, поэтому подмешал в парафин немного холестерина. Вы все, возможно, заметили, что я отломил от слепка небольшой кусок. Это было необходимо для химического анализа. Теперь он произведен. Вот его результаты, из которых следует, что холестерин обнаружен.

– Великолепно! – воскликнул французский журналист. – Вы сделали невозможными последние сомнения! Но что же дальше?

– Мы можем сколько угодно раз повторить наш эксперимент, – ответил Мопюи. – Я приготовлю целую серию таких слепков, причем иногда это будут слепки кулаков, а иногда – кистей. Затем я закажу гипсовые оттиски – закачаю гипс внутрь слепка. Хотя он очень хрупок, но это возможно. Когда у меня будут десятки таких оттисков, я разошлю их по городам и весям, – пусть люди своими глазами увидят результаты наших экспериментов. Неужели после этого они смогут усомниться в их достоверности?

– Не стоит слишком надеяться, мой бедный друг, – сказал Рише, кладя руку на плечо энтузиаста. – Вы еще не осознали до конца, насколько велика человеческая vis inertiаe[16]16
  Сила инерции (лат.).


[Закрыть]. Но, как вы верно заметили, vous marchez – vous marchez toujours[17]17
  Вы продвигаетесь, вы по-прежнему продвигаетесь вперед. (фр.)


[Закрыть].

– И наше движение подчинено определенной логике, – подхватил Мейли. – Постоянно возрастают наши шансы помочь человечеству понять его и принять.

Рише улыбнулся и покачал головой.

– Как всегда переходите на трансцендентальные материи, месье Мейли. Как всегда пытаетесь ухватить больше того, что видит глаз, и превращаете науку в философию! Боюсь, вы неисправимы. Полагаете, ваша позиция разумна?

– Профессор Рише, – ответил Мейли серьезным тоном, – я бы хотел услышать ваш ответ на тот же вопрос. Я глубоко почитаю ваш талант и ценю вашу осторожность, но разве вы не видите, что входите в противоречие с самим собой? Теперь вы признаете – не можете не признать, – что наделенное разумом видение в человечьем обличье, состоящее из вещества, которое вы сами называете эктоплазмой, может передвигаться по комнате и исполнять приказания, в то время как медиум находится без чувств у вас же на глазах, и в то же время не решаетесь согласиться с тем, что дух существует объективно, независимо от тела. Разве это разумно?

Рише вновь с улыбкой покачал головой. Проигнорировав вопрос Мейли, он повернулся к доктору Мопюи, поздравил его с успехом и откланялся. Через несколько минут все разошлись, а наши друзья взяли такси и отправились к себе в гостиницу.

Мелоуна все увиденное просто потрясло, и он полночи провел за письменным столом, составляя подробный отчет для Центрального агентства новостей, – с упоминанием имен тех, кто стал свидетелем эксперимента, имен, слишком почитаемых, чтобы их можно было заподозрить в невежестве или обмане.

«Это, безусловно, будет поворотный пункт в истории науки, который откроет новую эру», – возбужденно думал он.

Однако, открыв двумя днями позже ведущие лондонские газеты, он обнаружил: колонку о футболе, колонку о гольфе, целую полосу, посвященную курсу акций, большую серьезную статью в «Таймс» о повадках чибисов, – и ни одного упоминания о тех чудесах, свидетелем которых он стал. Мейли рассмеялся, увидев его разочарованное лицо.

– Мир сошел с ума, господа, – сказал Мелоун. – Мир обезумел! Но это еще не конец.