Текст книги "Долина страха"

Часть вторая
«Метельщики»

Глава 1
Он

Было 4 февраля 1875 года. Зима в тот год стояла суровая, и в ущельях Гилмертонских гор скопилось много снега. Однако железнодорожные пути постоянно расчищали паровым снегоочистителем, и вечерний поезд, связывающий длинный ряд шахтерских и железолитейных поселков, медленно подымался по крутому склону от Стэгвилла до Вермиссы, местного центра, расположенного в верхнем конце долины Вермисса. Оттуда железная дорога начинала спуск к Бартонской переправе, Хелмдейлу и дальше в сельскохозяйственное графство Мертон. Дорога одноколейная, но у каждого разъезда, а их там много, на запасных путях стояли составы из платформ, груженных углем и железной рудой – свидетельства таящихся в земле богатств, которые привлекли грубый народ и кипучую жизнь в этот прежде совершенно необжитой угол Соединенных Штатов Америки.

Это был действительно медвежий угол. Могли ли первопроходцы, некогда прошедшие здесь, предполагать, что цветущие прерии и зеленые заливные луга будут цениться гораздо дешевле, чем эти сумрачные места, где одни только черные скалы и лесные заросли? По обоим склонам длинной извилистой долины над темными, труднопроходимыми лесами виднелись голые вершины гор, белые снега и острые утесы. По этой-то долине и полз сейчас местный поезд.

В длинном переднем вагоне, где ехали человек двадцать-тридцать пассажиров, только что зажгли лампы. Большинство из сидевших были рабочие, возвращавшиеся домой в Вермиссу после трудового дня в нижней части долины. Из них человек десять, судя по почерневшим лицам, были шахтерами. Они сидели тесной группой, курили и негромко переговаривались, поглядывая на двоих, расположившихся по другую сторону от прохода. Форменная одежда и бляхи на груди выдавали в них полицейских.

Помимо них в вагоне ехало несколько женщин из рабочих семей и два или три господина почище, очевидно местные лавочники, да еще молодой мужчина, сидевший отдельно в углу. Именно он нас сейчас и интересует. Давайте приглядимся к нему как следует, он стоит того.

Невысокий румяный молодой человек лет тридцати. Большие умные серые глаза, весело и заинтересованно поблескивают за стеклами очков. Сразу можно сказать, что он прост и общителен и стремится быть в дружбе со всеми, что у него быстрый ум и всегда наготове приветливая улыбка. Но если приглядеться попристальнее, нельзя не обратить внимание на твердую линию скул и плотно сжатые губы – признаки, свидетельствующие о том, что за приятной наружностью этого темноволосого ирландца таится сила, способная оставить добрый или недобрый след в любом сообществе, куда бы он ни попал.

После нескольких реплик, обращенных к ближайшему углекопу, который в ответ лишь бурчал что-то нелюбезное, молодой путешественник погрузился в молчание и стал смотреть в окно на окружающий ландшафт.

Невеселая это была картина. В сгущающемся сумраке здесь и там на склонах гор мерцали красные горнила. Справа и слева темнели высокие груды шлака и отвалов, а над ними к небу уходили копры угольных шахт. Проплывали мимо тесные группы бедных дощатых хижин, в них только-только начинали зажигаться окна. И на всех остановках, которые встречались тут чуть не на каждом шагу, в ожидании толпились темноликие жители здешних мест.

Угледобывающий и железоплавильный район Вермиссы – отнюдь не курорт. Здесь повсюду видны знаки суровой и беспощадной борьбы за существование, здесь делается грубая работа, и делают ее грубые люди.

Молодой человек смотрел на эту мрачную землю с выражением страха и в то же время любопытства, свидетельствовавшим о том, что все это было для него внове. По временам он доставал из кармана толстый конверт, вынимал из него письмо и сверялся с ним, оставляя на полях какие-то заметки. Один раз он вытащил откуда-то сзади из‑за пояса предмет, которому, казалось бы, не место в руке такого благовоспитанного пассажира. Это был флотский револьвер самого большого калибра. Когда он повернул оружие к свету, в магазине блеснули медные кружки гильз: револьвер был полностью заряжен. Владелец поспешил вернуть его на место в потайном кармане, но сидевший напротив рабочий заметил револьвер.

– Эге, приятель, – сказал тот, – ты, я вижу, при полном снаряжении.

Молодой человек смущенно улыбнулся.

– Да, – ответил он. – Там, откуда я еду, такие игрушки бывают иногда кстати.

– И где же это?

– Я держу путь из Чикаго.

– А здесь раньше не бывал?

– Нет.

– Может статься, что она тебе и здесь понадобится.

– Вот как? Неужели?

– А ты разве не слышал, что здесь делается?

– Особенного ничего не слышал.

– Да? А я думал, шум на всю страну. Ну ничего, скоро услышишь. Что тебя сюда привело?

– Мне сказали, что тут для желающих всегда есть работа.

– А ты член союза?

– Как же, конечно.

– Тогда, думаю, работу ты получишь. Друзья здесь есть?

– Пока нет. Но есть возможность ими обзавестись.

– Интересно, что за возможность?

– Я принадлежу к Высокому Ордену Свободных Работников. Его ложи имеются во всех городах и поселках, а где есть ложа, там я найду друзей.

Эти слова произвели на собеседника странное действие. Он опасливо оглянулся на других пассажиров. Углекопы по-прежнему о чем-то тихо переговаривались. Двое полицейских дремали. Рабочий пересел на скамейку рядом с молодым человеком и протянул ему руку.

Они обменялись рукопожатием.

– Я и так вижу, что ты не обманываешь, – сказал рабочий. – Но лучше все-таки удостовериться.

Он поднял правую руку и тронул правую бровь. Приезжий сразу же тронул левой рукой левую бровь.

– Темные ночи неприютны, – произнес рабочий.

– Да, для путника в чужой стороне, – подтвердил приезжий.

– Ну вот и все. Я – брат Сканлан, 341‑я ложа в Вермиссе. Рад приветствовать тебя в наших краях.

– Благодарю. Я – брат Джон Макмердо, 29‑я ложа Чикаго, мастер – Дж. Х. Скотт. Для меня большая удача – сразу же встретить брата.

– Нас вообще-то тут довольно много. Нигде в Соединенных Штатах наш орден так не процветает, как в долине Вермиссы. Однако такие парни, как ты, всегда нелишние. Но как могло быть, что проворный молодец вроде тебя не нашел работы в Чикаго?

– Работы у меня было вдоволь, – ответил Макмердо.

– Тогда почему ты оттуда уехал?

Макмердо кивком указал на двух полицейских и улыбнулся.

– Вот кому было бы интересно это узнать, – сказал он.

Сканлан сочувственно покачал головой.

– Попал в переплет?

– Еще в какой.

– Исправительные работы?

– И все остальное.

– Неужто за убийство?

– Не время об этом разговаривать, – сказал Макмердо, явно раскаиваясь, что наболтал лишнего. – У меня были причины уехать из Чикаго, и пока с тебя довольно. Кто ты такой, чтобы расспрашивать меня?

Его серые глаза угрожающе блеснули за стеклами очков.

– Ладно, приятель, я ничего худого тебе не желаю. Братья не будут к тебе хуже относиться, что бы за тобой ни числилось. Куда же ты направляешься?

– В Вермиссу.

– Это через две остановки. Где думаешь остановиться?

Макмердо опять вынул большой конверт и поднес к тусклой керосиновой лампе.

– Вот адрес: «Джейкоб Шафтер, Шеридан-стрит». Это пансион, его рекомендовал мне один знакомый в Чикаго.

– Не знаю. Вермисса вообще не мой район. Я живу в Хобсон-Пэтч, сейчас как раз моя остановка. Но дам тебе один совет, прежде чем мы расстанемся. Если у тебя будут неприятности в Вермиссе, ступай прямо в Дом Союза и спроси босса Макгинти. Он – мастер Вермисской ложи, и в здешних местах ничего не делается без одобрения Черного Джека Макгинти. Пока, приятель! Встретимся как-нибудь вечером в ложе. И помни мои слова: возникнут сложности, обратись к боссу Макгинти.

Сканлан вышел из вагона, и Макмердо вновь предался своим мыслям. Наступила ночь, за окном то и дело вспыхивали огни железоплавильных печей, перед которыми мелькали черные тени под ритмичное сопровождение лязга и грохота.

– Это, думаю, похоже на ад, – раздались рядом слова.

Макмердо обернулся и увидел, что один из полицейских проснулся и смотрит в окно на огненную пустыню.

– А я лично думаю, – отозвался второй, – что не похоже на ад, а он самый и есть. И очень будет удивительно, если у адских огней найдутся дьяволы свирепее некоторых наших знакомцев. А вы, молодой человек, приезжий?

– Допустим. И что из того? – хмуро отозвался Макмердо.

– Только то, мистер, что я бы посоветовал вам осторожнее выбирать себе друзей. На вашем месте я бы не начинал с Майка Сканлана и его компании.

– Какое тебе, черт подери, дело до того, кто мои друзья? – рявкнул во всю глотку Макмердо, и все в вагоне повернули головы в их сторону, привлеченные завязавшейся перебранкой. – Разве я обращался к тебе за советом? Я что, похож на простака, которого надо водить за ручку? Подожди, пока тебя спросят, а со мной, клянусь Богом, тебе придется ждать долго.

Он выпятил подбородок и оскалил зубы, словно рассвирепевший пес.

Полицейские, двое добродушных здоровяков, были явно поражены тем, как яростно он огрызнулся в ответ на их попытку завязать разговор.

– Не обижайся, приезжий, – сказал один. – Это простое предостережение для твоего же блага, ведь ты, по собственному признанию, новый человек в здешних местах.

– Да, в здешних местах я человек новый, но с такими, как вы, хорошо знаком! – с холодной яростью в голосе прорычал Макмердо. – Гляжу, вы всюду одинаковы: ко всем суетесь с непрошеными наставлениями.

– Не иначе как мы скоро с тобой встретимся, – с ухмылкой заметил один полицейский. – Ты, я вижу, не простая птица.

– Да, мне тоже так сдается, – подхватил второй. – Очень возможно, что нам еще доведется с тобой увидеться.

– Я вас не боюсь, не воображайте! – крикнул Макмердо. – Меня зовут Джек Макмердо. Поняли? Если я вам понадоблюсь, найдете меня у Джейкоба Шафтера на Шеридан-стрит в Вермиссе. Я, как видите, от вас не прячусь. Будь то днем или ночью, я всегда готов смотреть вашему брату в глаза, так и знайте!

Среди углекопов послышался ропот сочувствия и восхищения бесстрашием приезжего. А двое полицейских пожали плечами и возобновили разговор между собой.

Через несколько минут поезд подъехал к тускло освещенной платформе, и пассажиры двинулись к выходу; Вермисса была самой крупной станцией на этой линии. Но когда Макмердо, подняв кожаный саквояж, приготовился уже шагнуть во тьму, с ним вдруг заговорил один из углекопов.

– Ну, друг, чтоб мне провалиться, лихо ты разделался с фараонами, – уважительно сказал он. – Одно удовольствие было тебя послушать. Дай-ка я поднесу твой саквояж и заодно покажу дорогу. Мне по пути, я прохожу мимо Шафтера, идучи домой.

Они спустились с платформы, провожаемые дружными пожеланиями доброй ночи. Макмердо не успел еще ступить на здешнюю землю, как уже сделался в Вермиссе знаменитостью.

Окрестности города были ужасны; но сам город Вермисса производил еще более гнетущее впечатление. Когда едешь по длинной извилистой долине, открываются виды, полные сумрачного величия: высоко вверх взлетают огромные языки пламени, в небе плывут черные клубы дыма, и крутые груды отвалов громоздятся по обе стороны от железнодорожной колеи монументами силе и усердию человека. Город же – воплощение безобразия и убожества. Широкая дорога разбита колесами бессчетных экипажей и превратилась в жуткое месиво из грязного снега. Тротуары узки и неровны. Многочисленные газовые фонари служат лишь для того, чтобы освещать длинный ряд деревянных домишек с выходящими на улицу грязными, захламленными террасками.

Правда, ближе к центру появляются магазины с ярко освещенными витринами, а также салуны и игорные дома, где углекопы спускают свои немалые заработки.

– Вот это Дом Союза, – указал провожатый на один из салунов, вознесшийся почти до уровня солидной гостиницы. – Здесь хозяином Джек Макгинти.

– А что он за человек? – спросил Макмердо.

– Ты что же, ничего не знаешь про здешнего босса?

– Откуда же мне знать, когда я, как ты слышал, здесь человек новый?

– Ну, я думал, его имя известно по всей стране. О нем часто писали в газетах.

– По какому поводу?

– Да по поводу тех дел, – ответил его спутник, понизив голос.

– Каких дел?

– Господи боже, мистер, странный же ты человек, не сочти за обиду. В здешних местах ты о других делах не услышишь, как только о «метельщиках».

– О «метельщиках» я, сдается мне, что-то читал в Чикаго. Это банда убийц, верно?

– Тсс! Молчи, не то расстанешься с жизнью, – сдавленным голосом проговорил углекоп, застыв на месте и испуганно глядя на Макмердо. – У нас тут долго не проживешь, если будешь открыто говорить такие вещи. Многих забили до смерти за меньшие прегрешения.

– Но мне ничего не известно. Я только повторил, что напечатано в газетах.

– Я не говорю, что напечатанное в газетах – неправда. – Углекоп нервно осмотрелся вокруг, вглядываясь в темноту, словно опасался, что там затаилась опасность. – Если те, кто лишают людей жизни, – убийцы, то тут их хватает. Но смотри, приезжий, не произнеси в этой связи имени Джека Макгинти. До него доходит каждый шепот, а он не из тех, кто пропустит такое мимо ушей. А вот и дом, который ты искал, стоит в глубине, отступя от улицы. Его владелец, старый Джейкоб Шафтер, слывет в этом городе за честного человека.

– Спасибо, – сказал Макмердо и, пожав новому знакомцу руку, поволок свой саквояж по дорожке, которая вела к крыльцу жилого дома. Остановившись у двери, он громко постучал.

Дверь сразу же открылась, и он увидел совсем не того, кого ожидал. На пороге стояла молодая девушка редкостной красоты. Красота ее была германского типа: белокурые волосы, и в контраст им пара темных бархатных глаз. Она с недоумением взглянула на незнакомого человека и залилась смущенным румянцем. На фоне ярко освещенной прихожей она показалась ему прекраснейшей картиной, какую только довелось ему в жизни видеть, тем более восхитительной в сравнении с окружающим уродством и мраком. Прелестная фиалка, расцветшая на груде черных отвалов, не поразила бы его сильнее. Онемев, он стоял перед нею и хлопал глазами, так что молчание нарушила в конце концов она.

– Я думала, это отец, – проговорила она с милым, еле заметным немецким акцентом. – Вы к нему? Он ушел в город. Я жду его с минуты на минуту.

Макмердо продолжал восторженно смотреть на нее. Она смешалась и вынуждена была опустить глаза перед этим нахальным посетителем.

– Нет, мисс, – ответил он наконец, – мне не к спеху повидаться с ним. Ваш дом мне рекомендовали как место, где я мог бы поселиться. Я полагал, что он мне подойдет, а теперь убедился, что не ошибся.

– Быстро же вы принимаете решения, – с улыбкой заметила она.

– Любой, у кого есть глаза, потратил бы не больше времени, – ответил он.

Она рассмеялась комплименту.

– Войдите, сэр, – пригласила она. – Я мисс Этти Шафтер, дочь мистера Шафтера. Моей матери нет в живых, и дом веду я. Вы можете до прихода отца посидеть в гостиной у печки… А вот и он! Так что вы обо всем договоритесь, не откладывая.

По дорожке к дому шел грузный пожилой человек. Макмердо встретил его и объяснил свое дело. Ему дал этот адрес некто Мерфи, который, в свою очередь, получил его еще от кого-то. Старый Шафтер не возражал. Новый жилец принимает все условия, и, похоже, денег у него куры не клюют. Так что сговорились, что за семь долларов в неделю, плата вперед, он получает кров и стол.

Так Макмердо, беглец от правосудия (по собственному признанию), поселился в доме у Шафтеров, и это был первый шаг, повлекший за собой длинный и мрачный ряд событий, которые завершились в далекой заморской стороне.

Глава 2
Мастер ложи

Макмердо был из тех, у которых что задумано, то и сделано. Где бы он ни появлялся, это скоро становилось известно всем. Не прошло и недели, как он сделался в доме Шафтера самым главным постояльцем. Помимо него там жили еще человек десять-двенадцать, но это были скромные десятники или простые приказчики из магазинов, не чета молодому ирландцу. По вечерам, когда все сходились вместе, его шутка всегда была самой быстрой, разговор – самым занимательным, песня – самой красивой. Он был настоящей душой общества и притягивал к себе людей. Но при этом мог вдруг, как тогда в поезде, прийти в бешенство, отчего окружающие смотрели на него с уважением и даже опаской. К тому же не упускал случая выразить презрение служителям закона, чем одних восхищал, а другим внушал тревогу.

Макмердо с первого же дня, не скрывая своего восхищения красотой и изяществом дочери хозяина, дал всем понять, что она завладела его сердцем. Поклонник он был не из робких. Назавтра после приезда он объявил Этти, что любит ее, и в дальнейшем без конца это повторял, какие бы возражения она ни пыталась выдвигать.

– Кто-то другой? – восклицал он в ответ на ее слова. – Тем хуже для этого другого. Пусть поостережется! Неужто я пожертвую счастьем всей моей жизни, моей мечтой из‑за какого-то другого человека? Можешь говорить «нет» сколько тебе вздумается, Этти, все равно настанет день, когда ты скажешь «да», а я еще молод, подожду.

Он был опасный ухажер, владевший искусством сладких ирландских речей. И еще было в нем что-то от бывалого человека, посвященного в какие-то тайны, а это всегда возбуждает у женщины интерес, переходящий в конце концов в любовь. Он рассказывал про живописные долины своего родного графства Монахан, про далекий зеленый остров, чьи пологие холмы и сочные луга особенно прекрасны, когда представляешь их себе, находясь среди заснеженных, засыпанных угольной пылью улиц.

Живал он и в больших городах Севера, в Детройте, в лагерях мичиганских лесорубов, наконец в Чикаго, где работал на лесопилке. Дальше шли намеки на какую-то романтическую историю, на какие-то удивительные происшествия в этом огромном городе, настолько необыкновенные и тайные, что о них и рассказывать нельзя. С грустью вспоминал он о вынужденном внезапном отъезде, о бегстве в незнакомый мир, приведшем его в эту сумрачную долину. А Этти слушала, и темные ее глаза блестели состраданием и жалостью, которые быстрее и естественнее всего перерождаются в любовь.

Макмердо устроился на место бухгалтера, ибо был человеком образованным. Служба отнимала у него почти весь день, так что он не нашел еще времени побывать у мастера местной ложи Высокого Ордена Свободных Работников. Но ему напомнили об этом упущении: однажды вечером в салун Шафтера зашел Майк Сканлан, член ложи, с которым он познакомился в поезде. Сканлан, узколицый, низкорослый, чернявый и нервный, был как будто бы рад встрече. После пары стаканов виски он заговорил о цели своего прихода.

– Послушай, Макмердо, – сказал он. – Я запомнил твой адрес и вот решил зайти. Ты, оказывается, до сих пор не явился к мастеру ложи. Почему не идешь к боссу Макгинти?

– Некогда было. Работу искал.

– Для чего другого, может, и некогда, а для него у тебя всегда должно быть время. Ну, знаешь, и глупец же ты, что не явился в Дом Союза назавтра же после приезда и не внес свое имя в списки! Если вздумаешь пойти против него, то… в общем, нельзя этого, вот и все.

Макмердо слегка удивился.

– Я уже два года член ложи, но первый раз слышу про такие строгие порядки.

– В Чикаго, может, и не такие строгие.

– Но ведь орден-то тот же самый!

– Думаешь?

Сканлан остановил на нем долгий многозначительный взгляд. В нем было что-то зловещее.

– А разве нет?

– Подожди с месяц, сам узнаешь. Слышал, ты потом, когда я сошел, разговаривал с полицейским патрульным?

– А ты откуда узнал?

– Да так, слух прошел. В этом районе все становится известно, и плохое, и хорошее.

– Ну да, верно. Сказал ищейкам, что я о них думаю.

– Богом клянусь, ты Макгинти придешься по вкусу!

– А что, он тоже ненавидит полицию?

Сканлан расхохотался.

– Ступай повидайся с ним, парень, – сказал он, направляясь к выходу. – Не то он не полицию, а тебя возненавидит! Послушайся дружеского совета и отправляйся прямо сейчас.

Случилось так, что в тот же вечер Макмердо получил еще один такой же совет. По-видимому, внимание, которое он оказывал Этти, стало сильнее бросаться в глаза, и ситуация наконец прояснилась для медленно соображающего немца; но как бы то ни было, старый Шафтер поманил к себе молодого человека, привел в отдельную комнатку и без околичностей перешел к сути.

– Мне кажется, мистер, тебе приглянулась моя Этти. Это правда, или я ошибаюсь?

– Да, это правда, – ответил молодой человек.

– Ну так вот, хочу тебе сразу сказать, что из этого ничего не получится. Тебя уже опередили.

– Она говорила.

– И можешь поверить, она говорила правду. А сказала ли она тебе, кто он?

– Нет. Я спрашивал, но она не захотела ответить.

– Ага, еще бы! Негодница! Небось боялась тебя отпугнуть.

– Отпугнуть? Меня? – Макмердо моментально вспыхнул.

– Да, да, приятель! Его испугаться не стыдно. Это сам Тедди Болдуин.

– И кто же он такой, черт побери?

– Главарь «метельщиков».

– «Метельщиков»? Я уже о них слышал. «Метельщики» то, «метельщики» се, только и разговоров, и всегда вполголоса. Чего вы тут все боитесь? Кто они такие, эти «метельщики»?

Хозяин пансиона понизил голос, как и все, кто говорил об этом страшном обществе.

– «Метельщики», – произнес он, – это и есть Высокий Орден Свободных Работников!

Молодой человек удивленно вздернул брови.

– Но я и сам член этого ордена.

– Ты? Я бы никогда не взял тебя постояльцем, если бы знал это, предложи ты мне хоть сто долларов в неделю.

– Чем плох этот орден? Его цели – помощь ближним и установление доброго товарищества. Так написано в уставе.

– Не знаю, может, где-нибудь еще у него и такие цели, но не здесь.

– А что здесь?

– Здесь это общество убийц, вот что.

Макмердо недоверчиво рассмеялся.

– Как ты можешь это доказать? – спросил он.

– А чего тут доказывать? Пятьдесят человек убитых – это не доказательство? Как насчет Милмена и Ван-Шорста, и семейства Николсонов, и старика Хайема, и малыша Билли Джеймса, и всех остальных? Доказывай ему. Разве в этой долине есть хоть один мужчина, хоть одна женщина, которые бы этого не знали?

– Послушай, – строго сказал Макмердо, – я требую, чтобы ты взял свои слова обратно, или же приведи серьезные доказательства. Либо то, либо это – прежде чем я выйду отсюда. Поставь себя на мое место. Я новый человек в этом городе. Я состою членом ордена, за которым не знаю ничего худого. Его дела известны в Соединенных Штатах, и это только добрые дела. Я собираюсь вступить в местную ложу, и вдруг ты мне говоришь, что мой орден и тайное общество убийц под названием «Метельщики» – одно и то же. Я жду извинения или же объяснения, мистер Шафтер.

– Могу только повторить то, что и так знают все, мистер. Боссы ордена и боссы «метельщиков» – одни и те же лица. Не угодишь одним, тебя покарают другие. Нам здесь слишком часто приходилось в этом убеждаться.

– Это все разговоры. Мне нужны доказательства!

– Поживешь тут дольше, получишь сколько угодно доказательств. Хотя я забыл, ты же сам из их числа. И скоро сделаешься таким же, как все они. Но придется тебе искать другое жилище, мистер. Я не могу оставить тебя здесь. Хватит с меня того, что один из этих злодеев приходит сюда и ухаживает за моей Этти, и я не осмеливаюсь выставить его вон. Но чтобы еще и жилец у меня такой был?! Так что ты ночуешь у меня последний раз!

Макмердо одновременно получил отказ от пансиона и был отлучен от любимой девушки. В тот же вечер, застав ее в гостиной одну, он сообщил ей горестную новость.

– Твой отец дал мне сроку до завтрашнего утра, – пожаловался он. – Я бы не стал особенно печалиться, если бы лишился просто комнаты, но дело в том, Этти, что, хотя я знаю тебя только неделю, ты – светоч моей жизни, и жить без тебя я не могу.

– Тише, мистер Макмердо, не говорите так! – оборвала его девушка. – Разве я не сказала, что вы опоздали? За меня сватается другой, и если я и не дала ему согласия тут же выйти за него замуж, то и больше ничьего предложения принять не могу.

– А если бы я был первым, Этти, мог бы я рассчитывать?

Этти закрыла лицо ладонями.

– О, если бы только ты был первым! – всхлипнув, проговорила она.

В тот же миг Макмердо упал перед ней на колени.

– Заклинаю тебя Богом, Этти, ни слова больше об этом! – воскликнул он. – Неужели ты хочешь погубить свою и мою жизнь ради того, чтобы выполнить то обещание? Послушай своего сердца, красавица!

И он сжал ее белую руку своими смуглыми ладонями.

– Скажи, что согласна быть моей, и мы вместе отстоим свое право!

– Но не здесь.

– Здесь, здесь!

– Нет, Джек! – Он уже обнял ее. – Здесь это невозможно. Ты не можешь увезти меня отсюда?

На минуту на лице его отразилась борьба.

– Нет, дорогая, об этом не может быть и речи.

– Но почему нам нельзя уехать?

– Нет, Этти, я не могу уехать.

– Почему?

– Я никогда не смогу смотреть людям в глаза, если буду чувствовать, что был изгнан. Да и чего нам бояться? Разве мы не свободные люди в свободной стране? Раз ты любишь меня, а я тебя, кто посмеет встать между нами?

– Джек, ты не знаешь. Ты слишком недолго здесь пробыл. Ты не знаешь Болдуина. И Макгинти с его «метельщиками».

– Да, не знаю. Но я не боюсь их! – ответил Макмердо. – Мне приходилось жить среди грубых людей, и вместо того, чтобы бояться их, я добивался того, что они боялись меня, всегда, милая моя Этти! Если эти люди, как утверждает твой отец, совершают здесь, в долине, где их отлично знают по именам, преступление за преступлением, почему же никто из них не привлекается к суду? Ответь-ка мне на это, дорогая!

– Да потому, что никто против них не осмеливается свидетельствовать. Ему потом и месяца не прожить. И еще потому, что всегда найдется кто-нибудь, кто будет утверждать, что обвиняемый в это время находился за тридевять земель от места преступления. Неужели ты об этом не читал, Джек? Я думала, про здешнее положение пишут все газеты Америки.

– Кое-что читал, не спорю. Но думал, это просто так, больше сочиняют. Может, у этих людей есть причина для таких действий? Может, они – жертвы несправедливости и не имеют другого способа постоять за себя?

– Ради Бога, Джек, я не могу это слышать! Точно так говорит и он.

– Болдуин? Он именно так рассуждает?

– Да. И потому он мне так отвратителен. Ах, Джек, теперь я могу сказать тебе правду. Я его терпеть не могу, но и боюсь. Боюсь за себя, а еще больше за отца. Знаю, с нами случится большая беда, вздумай я отказать ему. Вот почему я стараюсь держать его на отдалении полуобещаниями. Но если бы ты согласился уехать со мной отсюда, мы бы захватили с собой отца и жили бы до скончания века свободные от власти этих дурных людей.

Снова на лице Макмердо отразилась борьба, и снова он остался тверд, как гранит.

– Ни малейшего вреда не случится с тобой, Этти, ни с тобой, ни с твоим отцом. А что до дурных людей, вдруг ты решишь, что я такой же, как они, если не хуже?

– Нет, нет, Джек! Тебе я во всем доверяю.

Макмердо горько рассмеялся.

– Боже милосердный! А ведь ты меня совсем не знаешь! Ты, чистая душа, даже представить себе не можешь, что сейчас творится у меня в душе. Но смотри-ка, кто это пришел?

Дверь распахнулась, и вразвалку, по-хозяйски в салун вошел молодой парень, красивый, развязный, одного примерно возраста и роста с Макмердо. Из-под широкополой черной фетровой шляпы, которую он, входя, даже не потрудился снять, на красивом лице с орлиным носом свирепо и властно сверкнули ледяные глаза, устремленные на сидящую у печи пару.

Этти всполошилась, вскочила.

– Рада видеть вас, мистер Болдуин, – проговорила она. – Вы нынче раньше, чем мы ожидали. Проходите и присаживайтесь.

Болдуин, уставя руки в боки, разглядывал Макмердо.

– Кто такой? – буркнул он.

– Это мой друг, мистер Болдуин, наш новый постоялец. Мистер Макмердо, позвольте вам представить мистера Болдуина.

Мужчины хмуро кивнули друг другу.

– Возможно, мисс Этти говорила вам о наших с ней отношениях? – сказал Болдуин.

– Я так понял, что никаких отношений между вами нет.

– Вы так поняли? Теперь, может быть, поймете иначе. Я сообщаю вам, эта барышня – моя, а вам представляется возможность убедиться, что сейчас прекрасная погода для прогулки.

– Благодарю, но у меня нет настроения сейчас гулять.

– Нет настроения? – В злобных глазах Болдуина зажегся огонек бешенства. – Может, вы в настроении подраться, мистер Постоялец?

– А вот это пожалуйста! – вскочил на ноги Макмердо. – С превеликим удовольствием.

– Ради Бога, Джек! О, ради всего святого! – в отчаянии воскликнула бедная Этти. – О, Джек, Джек! Он тебя изувечит!

– Ах, он, оказывается, уже Джек? – Болдуин выругался. – Вот до чего дошло!

– Тед, умоляю, не сердись! Ради меня, Тед, если ты меня хоть когда-нибудь любил, прояви благородство и снисхождение!

– Я думаю, Этти, если бы ты ушла и оставила нас самих уладить это дело, мы бы быстро разобрались, – спокойно заметил Макмердо. – А, может быть, вы, мистер Болдуин, согласились бы выйти со мной прогуляться? Погода прекрасная, и поблизости за поворотом есть неплохая открытая площадка.

– Я разделаюсь с тобой, не замарав рук, – отозвался его противник. – Ты еще пожалеешь, что переступил этот порог!

– Зачем же откладывать?

– Я сам выберу время, мистер. Ты мне не указ. Видал вот это? – Он вдруг отвернул обшлаг и обнажил на руке выше запястья странный знак, похожий на клеймо: круг и в нем треугольник. – Знаешь, что это такое?

– Не знаю и знать не хочу!

– Ничего, узнаешь, за это я ручаюсь. Притом скоро. Возможно, мисс Этти кое-что тебе объяснит. А что до тебя, Этти, ты приползешь ко мне на коленях – слышишь, моя милая? На коленях! И я назначу тебе наказание. Что посеяла, то и пожнешь, уж я об этом позабочусь!

Свирепо взглянув на девушку, он повернулся на каблуках, и мгновенье спустя за ним с шумом захлопнулась входная дверь. Макмердо и Этти минуту стояли молча. Потом она обвила его шею руками.

– О, Джек, ты такой храбрый! Но все равно, выхода нет, тебе надо бежать! Сегодня же, Джек, до наступления ночи! Это единственная надежда. Не то он явится с другими, чтобы тебя убить, я прочла это в его страшном взгляде. Ты бессилен один против дюжины, да еще за ними босс Макгинти и вся их могущественная ложа!

Макмердо расцепил ее руки, поцеловал ее и бережно усадил обратно в кресло.

– Успокойся, моя красавица, успокойся! Не дрожи и не волнуйся за меня. Я ведь и сам Свободный Работник. Сейчас я пойду и втолкую это твоему отцу. Может, я не лучше их. Так что не делай из меня святого. Может, теперь ты и меня возненавидишь, после того как я тебе признался?

– Возненавидеть тебя, Джек? Никогда, пока я жива! Я слышала, что повсюду в мире не считается зазорным принадлежать к братству Свободных Работников, но только не здесь. За что же я стала бы ненавидеть тебя? Но если ты тоже Свободный Работник, Джек, почему бы тебе не пойти и не заключить союз с боссом Макгинти? Поспеши, Джек, не теряй ни минуты!