Текст книги "Хозяин Черного Замка и другие истории (сборник)"

– Это я, мастер Мейпл. Я привёл того жентельмена, про которого вы говорили.

Что-то звонко щёлкнуло, и в двери открылся небольшой деревянный глазок. Несколько секунд наши лица освещал поднесённый изнутри к отверстию фонарь, затем глазок закрылся, загремели замки и засовы, дверь отворилась, и на фоне беспросветной темноты в жёлтом световом прямоугольнике дверного проёма обрисовался силуэт моего дяди.

Это был толстый низенький человечек с огромной шарообразной головой, почти полностью облысевшей, если не считать узкого венчика вьющихся волос по краям. То была великолепная голова, голова мыслителя, а вот обрюзгшее, мертвенно-бледное лицо могло принадлежать простому обывателю, так же как безвольный толстогубый рот и свисающие по обе стороны от него жировые складки. Светлые редкие ресницы постоянно находились в движении, отчего казалось, что маленькие заплывшие глазки беспокойно бегают по сторонам. Мать как-то говорила мне, что дядины ресницы напоминают ей мокриц. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в меткости её сравнения. Ещё я слышал, что в Степнее он перенял простонародный говор своих покупателей, и я теперь мучительно краснел от стыда за всё наше семейство, с трудом воспринимая на слух его чудовищный жаргон.

– Здорово, племянничек, – сказал он, протягивая руку. – Да входи же, входи скорее, парень, не держи так долго дверь открытой. Что ж, мать твоя вырастила большого сыночка, – честное слово, ей есть чем гордиться. Держи свои полкроны, Уильям, и можешь возвращаться назад. Вещи только не забудь оставить. А ты, Енох, забери-ка багаж мастера Джона да проследи, чтобы ему накрыли поужинать.

Закончив закрывать многочисленные запоры, дядя повернулся ко мне лицом. Только сейчас я обратил внимание на самую характерную особенность его фигуры. Полученные много лет назад увечья, как я уже упоминал, на несколько дюймов укоротили ему одну ногу по сравнению с другой. Чтобы скрыть этот недостаток, один из дядиных башмаков был снабжён толстенной деревянной подошвой, какие рекомендуют обычно в подобных случаях врачи-ортопеды. При ходьбе такое приспособление позволяло дядюшке почти не хромать, и только своеобразный звук: клик-кляк, клик-кляк – от чередования кожи и дерева на каменном полу служил постоянным напоминанием о его физической неполноценности. Подобно испанским кастаньетам, это цоканье непрерывно сопровождало его, куда бы он ни направлялся.

Просторная кухня с огромным очагом и резными ларями по углам свидетельствовала о том, что в былые времена этот дом был жилищем зажиточного фермера. Вдоль одной из стен было сложено множество упакованных и перевязанных коробок и ящиков. Обстановка была скудной и непритязательной, но на столе посреди помещения был накрыт для меня скромный ужин, состоящий из холодной говядины, хлеба и кувшина с элем. Прислуживал за столом пожилой слуга, такой же кокни, судя по акценту, как и его хозяин. Последний, пристроившись в углу, засыпал меня множеством вопросов, касающихся нашей жизни с матерью. Когда я закончил трапезу, дядя приказал слуге, которого звали Енох, распаковать моё ружьё. Я обратил внимание ещё на два старых ружья с изрядно заржавевшими стволами, прислонённые к стене рядом с окном.

– Наибольшая опасность грозит со стороны окна, – пояснил дядя звучным, раскатистым голосом, плохо вяжущимся с его коротенькой пухлой фигурой. – Двери в доме надёжные – без динамита их не вышибить, а вот окна никуда не годятся. Эй, ты что делаешь?! – внезапно завопил он. – Не стой на свету и пригибайся, когда проходишь мимо решётки.

– Чтобы не увидели? – поинтересовался я.

– Чтобы не подстрелили, мой мальчик. Вот в чём загвоздка. А теперь присядь рядом со мной на скамеечку, и я всё тебе расскажу, потому как вижу, что парень ты надёжный и доверять тебе можно.

Попытка дяди подольститься ко мне выглядела неуклюже и со всей очевидностью свидетельствовала о том, что ему во что бы то ни стало необходимо было как можно быстрее завоевать моё расположение. Я уселся рядом с ним. Дядя достал из кармана сложенный газетный листок. Это была «Уэстерн Морнинг-ньюс» десятидневной давности. Чёрным заскорузлым ногтем он отчеркнул нужный абзац, в котором сообщалось об освобождении из Дартмура заключённого по фамилии Элиас, которому сократили срок за то, что он встал на защиту одного из тюремных надзирателей, подвергшегося нападению каторжников во время работ в каменоломне. Всё сообщение занимало буквально несколько строк.

– И кто же он такой? – спросил я.

Дядя приподнял изуродованную ногу и помахал ей в воздухе.

– Вот его метка, – сказал он, – и за это же он получил свой срок. А теперь он откинулся из тюряги и снова точит на меня зуб.

– А за что, собственно, он «точит на вас зуб»?

– Он хочет убить меня, чёрт неотвязный! Я точно знаю, что он не успокоится, пока не отомстит. Такой уж это человек, племянничек. От тебя у меня нет секретов. Он считает, что когда-то я его здорово кинул. Для пущей ясности предположим, что так оно и есть. Ну а теперь он со своими корешками открыл на меня форменную охоту.

– А кто они такие?

Дядюшкин бас неожиданно сменился испуганным шёпотом.

– Моряки, – сказал он, непроизвольно оглядываясь. – Я знал, что они объявятся, как только прочитал газету. И точно – пару дней назад гляжу в окно, а там трое морячков стоят и глазеют на мой дом. Вот тогда я и отправил письмо твоей мамаше. Они нашли меня и теперь поджидают его, чтобы расправиться со мной.

– Но почему же вы не сообщите в полицию?

Дядя отвёл глаза в сторону.

– От полиции никакого толку не будет, – заявил он, – зато ты, мой мальчик, можешь здорово мне помочь.

– Что я должен сделать?

– Сейчас объясню. Я собираюсь уехать отсюда. Видишь эти ящики? Все мои вещи подготовлены, осталось только упаковать. В Лидсе у меня есть друзья, и там мне будет безопасней. Не то чтобы совсем безопасно, но всё же спокойней, чем здесь. Я рассчитываю отправиться туда завтра вечером. Если до тех пор ты не покинешь меня, клянусь – ты об этом не пожалеешь. Кроме Еноха, мне некому помочь, но ты не волнуйся – завтра к вечеру всё будет готово. К этому же времени мне обещали прислать телегу. Мы с тобой, Енох и тот мальчишка Уильям как-нибудь довезём вещи до Конглтонской станции. Кстати, вам никто не встретился в окрестностях?

– По дороге со станции нас остановил какой-то моряк, – ответил я.

– Ах, я так и знал, что они следят за нами. Вот почему я велел тебе сойти с поезда на другой остановке и отправиться сначала к Перселлу, а не сразу сюда. Мы в блокаде, да-да, в блокаде – это очень подходящее слово!

– Там был ещё один, – сказал я, – с трубкой.

– Как он выглядел?

– Худое лицо, веснушки, фуражка с…

Хрипло вскрикнув, дядя вскочил с места.

– Это он! Это он! Он явился наконец по мою душу! Прости, Господи, меня, грешника! – И дядя начал лихорадочно метаться по всему помещению, перемежая скрип кожи со стуком дерева по полу. Было что-то по-детски трогательное в его огромной, лысой, как шар, голове, и я впервые ощутил в душе порыв жалости к этому человеку.

– Бросьте, дядя, – произнёс я успокаивающим тоном, – всё-таки мы живём в цивилизованной стране. Есть, в конце концов, закон, который поможет призвать к порядку весь этот сброд. Позвольте мне завтра поутру съездить в окружной полицейский участок – и я ручаюсь вам, что очень скоро всё будет в лучшем виде.

Дядя отрицательно покачал головой.

– Он слишком хитёр и жесток, – сказал он. – Не случайно я вспоминал о нём каждое мгновение все эти годы, стоило мне только вдохнуть или выдохнуть. Это он поломал мне целых три ребра. У нас есть только один шанс: придётся бросить всё, что мы не успели упаковать, и завтра на рассвете сделать отсюда ноги. Великий Боже, что это?!

Сильнейший удар в дверь заставил задрожать стены и эхом разнёсся по всему дому. За ним последовал второй, потом третий. Казалось, будто кто-то молотит по ней закованным в броню кулаком. Дядя в отчаянии упал в кресло, я же схватил ружьё и бросился к двери.

– Кто здесь?! – возвысил я голос.

Никто не ответил, тогда я приоткрыл глазок и выглянул наружу. За дверью также никого не оказалось, но, случайно опустив глаза, я увидел просунутый в щель под дверью листок бумаги. Схватив его и поднеся к свету, я прочёл написанное энергичным почерком краткое послание:

«Хочешь спасти свою шкуру – положи их на крыльцо».

– Чего они хотят от вас, дядюшка? – спросил я, ознакомив его с текстом.

– Того, что они никогда не получат! – воскликнул он в отчаянном порыве отваги. – Никогда и ни за что, клянусь Всевышним! Эй, Енох! Енох! – Старый слуга тут же прибежал на зов.

– Послушай, Енох, – начал дядя, – всю жизнь я был для тебя добрым хозяином. Настало время, когда ты можешь отплатить за доброту. Готов ли ты рискнуть ради меня?

Моё мнение о дяде Стивене заметно повысилось, когда я увидел, с какой готовностью согласился старик. Какие бы чувства ни питали к дяде другие, этот человек, похоже, относился к нему с любовью.

– Оденешь плащ и шляпу, Енох, – напутствовал его хозяин, – и выскользнешь через заднюю дверь. Ты знаешь дорогу напрямик, через торфяники, до фермы Перселла. Скажешь ему, что на рассвете мне нужна будет его повозка, и пускай он сам придёт да пастуха прихватит. Либо мы выберемся отсюда, либо нам всем хана. Скажешь ему, Енох, что на рассвете я буду ждать его с десятью фунтами за работу. Не раскрывай чёрный плащ и двигайся медленно – тогда им тебя нипочём не засечь. А мы постараемся продержаться в доме до твоего возвращения.

Пуститься в ночь навстречу неведомым опасностям среди болот требовало немалого мужества, но, к чести старого слуги, он воспринял это поручение как нечто, входящее в круг его ежедневных обязанностей. Сняв с вешалки у двери свой длинный чёрный плащ и мягкую шляпу, он уже через минуту был готов к выходу. Мы потушили малый фонарь у задней двери, неслышно вынули засовы, пропустили Еноха наружу и снова заперлись изнутри. Выглянув в окошечко, я уловил лишь, как его чёрное одеяние мгновенно слилось с ночным мраком, и фигура посланца растворилась во тьме.

– До зари всего несколько часов, племянничек, – нарочито бодро сказал дядя, тщательно проверив все замки и засовы, – и я обещаю, что труды твои этой ночью не останутся без воздаяния. От тебя зависит, доживём ли мы до рассвета. Поддержи меня до утра, а я окажу тебе поддержку во всём, пока живу и дышу. Телега прибудет в пять. Погрузим что есть, а остальное можно и бросить. Если поторопимся, успеем в Конглтон к первому утреннему поезду.

– Вы полагаете, они позволят нам уехать?

– При свете дня они не осмелятся нас задержать. Нас будет шестеро, если Перселл прихватит всех своих, да плюс ещё три ружья. В случае чего – отобьёмся! Ружей у них нет, да и где простым морякам их достать? Пара револьверов от силы – большего у них не наберётся. Главное – не дать им проникнуть в дом за эти несколько часов. Енох, должно быть, уже на полпути к ферме.

– Так что всё-таки нужно от вас этим морякам? – повторил я предыдущий вопрос. – Вы, кажется, сказали, что сильно обидели кого-то из них?

– Не задавай лишних вопросов, парень, а делай лучше, что я тебе говорю, – буркнул дядя. – Енох сегодня ночью уже не вернётся. Он отсидится до утра на ферме, а утром явится вместе со всеми… Постой-ка, что это там такое?

Отдалённый вопль прозвучал во мраке, за ним другой – короткий и резкий, как крик кроншнепа.

– Это Енох! – воскликнул дядя, больно стиснув мне запястье. – Они убивают старого доброго Еноха, мерзавцы!

Снова раздался отчаянный крик, но уже значительно ближе. Я услыхал топот ног бегущего человека и хриплый голос, зовущий на помощь.

– Они гонятся за ним! – закричал дядя, бросаясь к парадному входу. Он схватил фонарь и приблизил его к окошечку в двери. Широкий жёлтый луч света вырвал из темноты бегущую человеческую фигуру. Беглец стремительно мчался прямо на нас. Голова его была наклонена вниз, а полы чёрного плаща развевались за спиной. Сзади и по бокам, на грани тьмы и света, мелькали смутные фигуры преследователей.

– Засов! Скорее засов! – выдохнул дядя. Пока я поворачивал ключ, он тянул его на себя, и как только дверь открылась, мы вдвоём распахнули тяжёлую створку, чтобы впустить беглеца. Он влетел внутрь и тут же развернулся в нашу сторону с торжествующим возгласом на устах:

– Вперёд, ребята! Все наверх! Все наверх! Давай не зевай, скорей поспешай!

Всё было проделано так быстро и чётко, что дом оказался взят приступом прежде, чем мы успели сообразить, что подверглись нападению. Коридор внезапно наполнился атакующими в матросской одежде. Я чудом вывернулся из захвата одного из них и рванулся к составленным у окна ружьям, но мгновение спустя с грохотом распростёрся на каменных плитах пола, так как в меня успели вцепиться ещё двое. Они действовали с удивительной ловкостью и быстротой: как я ни сопротивлялся, руки мои в мгновение ока оказались связаны, а самого меня отволокли в угол, целого и невредимого, но крайне удручённого той лёгкостью, с которой нападавшие преодолели наши оборонительные порядки, поймав нас на нехитрую, в общем-то, уловку. Они даже не потрудились связать дядю Стивена. Его просто толкнули в кресло и оставили в нём, а остальные тем временем позаботились прибрать к рукам весь наш арсенал. Страшная бледность покрывала дядино лицо. Его коротенькое грузное тело и абсурдный венчик окаймляющих лысину кудряшек странным образом контрастировали с окружающими его фигурами, исполненными примитивной мощи и угрозы.

Всего их было шестеро. Одного из них я сразу узнал по серьгам в ушах – это его мы встретили на дороге накануне вечером. То были ладно сложённые, мускулистые парни с потемневшими от ветра и загара лицами, по матросской моде украшенными пышными бакенбардами. В центре толпы, опираясь на стол, стоял тот самый малый с веснушками, которого я видел ночью на торфянике. Чёрный плащ, взятый из дому несчастным Енохом, всё ещё свисал у него с плеч. Внешне этот человек разительно отличался от прочих. Черты его выражали пронырливость, коварство, злобность и жестокость, а хитрые, всё подмечающие глазки светились неприкрытым торжеством при взгляде на распростёртого в кресле дядю. Внезапно он повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза, заставив впервые на своей шкуре ощутить смысл выражения «мурашки по коже от этого взгляда».

– А ты кто такой? – спросил он. – Отвечай, не то мы найдём способ развязать тебе язык.

– Я племянник мистера Стивена Мейпла и приехал сюда навестить его.

– Ах вот как! Ну что ж, желаю тебе и твоему дяде приятно провести времечко. А теперь за работу, парни, да поскорее – нам ещё до рассвета нужно вернуться на борт. Что будем делать со стариком?

– Подвесить его, как это делают янки, да ввалить шесть дюжин, – предложил один из матросов.

– Слыхал, презренный ворюга-кокни? Мы тебя до смерти запорем, если не вернёшь украденное. Где они, отвечай?! Я же знаю, что ты никогда с ними не расстаёшься.

Дядя сжал губы и покрутил головой. Страх на его лице мешался с упрямством.

– Не хочешь говорить? Ладно. Подготовь-ка его, Джим.

Один из матросов схватил дядю и грубо сорвал с него сюртук вместе с рубашкой. Он остался сидеть в кресле, обнажённый до пояса. Торс его был весь в жировых складках, мелко подрагивающих от холода и страха.

– На крюк его, ребята!

Вдоль одной из стен висело множество крючьев, предназначенных для копчёных окороков. Матросы привязали дядю за запястья к двум из них. Затем кто-то из матросов снял кожаный ремень.

– Бей пряжкой, Джим, – сказал главарь. – Пряжкой оно вернее!

– Трусы! – закричал я. – Как вам не стыдно истязать старого человека!

– Следующим на очереди будет молодой, если не заткнётся, – пригрозил предводитель, метнув в мой угол злобный взгляд. – Давай, Джимми, вырежи из его шкуры ремешок!

– Постойте! – крикнул один из матросов. – Дайте ему ещё один шанс!

– Да-да, – поддержали его остальные, – дайте старой швабре последний шанс!

– Если вы разнюнитесь, ничего не получите, – отрезал главарь. – Выбирайте что-то одно. Либо мы выбьем из него правду, либо можете заранее забыть о том, ради чего мы все положили столько сил и трудов и что сделает всех и каждого из нас джентльменами на всю оставшуюся жизнь. Третьего не дано. Так что прикажете делать?

– Пускай получит своё! – хором закричали все, больше не колеблясь.

– Тогда все в сторону!

Тяжёлая пряжка ремня со свистом разрезала воздух, когда Джим несколько раз взмахнул им на пробу. Но прежде чем первый удар упал на него, дядя в отчаянии взмолился:

– Отпустите меня, я этого не перенесу!

– Скажи сначала, где они?

– Я покажу, если отпустите.

Они развязали носовые платки, которыми дядя был привязан к крючьям, и спустили его на пол. Первым делом он натянул на свои жирные округлые телеса сорванную одежду. Матросы окружали его тесным кольцом. На смуглых лицах явственно читалось нарастающее возбуждение и живой интерес.

– Только без обмана! – угрожающе молвил веснушчатый. – Ежели попытаешься нас надуть, мы тебя на кусочки изрежем. А теперь говори! Где они?

– В моей спальне.

– Где это?

– Наверху.

– В каком месте?

– В углу дубового ларца рядом с кроватью.

Матросы ринулись к ведущей на второй этаж лестнице, но окрик главаря заставил их вернуться.

– Нельзя оставлять здесь этого старого хитрого лиса, ребята. Ха! Что-то ты на лицо переменился – значит, я правильно угадал, разве нет? Клянусь Господом, он собирался потихоньку сняться с якоря, пока мы там будем ковыряться. А ну-ка, парни, свяжите его покрепче, да прихватим эту тварь с собой.

Нестройно топоча по лестнице, они направились на второй этаж, таща за собой связанного пленника. На несколько мгновений я остался один. Руки мои были связаны, зато ноги оставались свободными. Если бы только найти дорогу через торфяники! Тогда я смог бы вызвать полицию и перехватить разбойников, прежде чем они доберутся до побережья. В какой-то момент я замешкался, усомнившись, имею ли я моральное право оставлять дядюшку одного в лапах бандитов. В то же время, будучи на свободе, я мог принести намного больше пользы своему родственнику, а случись худшее – позаботиться о его собственности, чем оставаясь здесь. Приняв решение, я метнулся к двери, но не успел ещё достичь её, как прямо над моей головой раздался пронзительный душераздирающий вопль, сопровождаемый испуганными возгласами, и к ногам моим с ужасающим грохотом свалилось что-то тяжёлое. Этот жуткий хлюпающий звук до конца жизни будет звучать у меня в ушах. Передо мной, в полосе света, протянувшейся от открытой двери, лежал мой несчастный дядя. Его лысая голова под неестественным углом вывернулась на плечо, как у цыплёнка, которому свернули шею. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в его смерти вследствие перелома шейных позвонков.

Вся шайка ссыпалась с лестницы и окружила меня и мертвеца так быстро, что я едва успел толком осознать, что же произошло.

– Мы тут ни при чём, приятель, – обратился ко мне один из матросов. – Он сам выпрыгнул в окно, и это святая правда. Нашей вины здесь нет.

– Он думал, небось, что успеет оказаться с наветренной стороны от нас и воспользоваться темнотой, чтобы смыться, – сказал другой. – Вот только нырял он головой вперёд, и даже такая толстая шея не выдержала.

– Туда ему и дорога! – вмешался главарь, грязно выругавшись при этом. – Если бы он сам не подох, уж я бы ему всенепременно помог. А вы, ребятки, напрасно оправдываетесь. Это убийство, и все мы – соучастники! Есть только один способ спастись: держаться друг за дружку, если, конечно, как говорится, вы не предпочтёте висеть поодиночке. Здесь всего один свидетель…

Он снова метнул на меня взгляд своих злобных маленьких глаз, а я заметил у него в боковом кармане что-то блестящее: то ли нож, то ли револьвер. В то же мгновение двое матросов встали между нами.

– Забудь об этом, капитан Элиас, – сказал первый. – Старик готов, это так, но ни один из нас не приложил руку к его смерти. В конце концов, мы не собирались его убивать. Самое худшее, что его ожидало, – это потеря нескольких лоскутов кожи на спине. Что же касается этого молодого человека, то к нему у нас никаких претензий нет…

– Болван! Если у тебя нет к нему претензий, то они есть у него. Стоит ему раскрыть пасть на суде, и за твою шкуру никто не даст и ломаного гроша. Он не должен заговорить – вы сами понимаете, что на весах его жизнь против наших.

– У шкипера башка хорошо варит, – поддержал главаря другой матрос. – Уж лучше сделать так, как он говорит.

Но мой защитник – тот самый тип с серьгами в ушах – заслонил меня своей широкой грудью и во всеуслышание поклялся, что никому не позволит пальцем ко мне притронуться. Мнения остальных разделились поровну. Споры по поводу моей грядущей участи грозили перерасти в серьёзную драку, но капитан вдруг издал крик восторга и удивления, тут же подхваченный всей шайкой. Они радостно смеялись и показывали пальцами. Проследив направление их взглядов, я увидел удивительную картину.

Тело дяди лежало на земле с широко раскинутыми ногами. Та, что короче, находилась дальше от нас, чем здоровая. Вокруг ступни валялось около дюжины мелких блестящих круглых предметов, сверкающих в лучах пробивающегося сквозь открытую дверь света. Схватив фонарь, главарь ярко осветил привлёкший всеобщее внимание участок. В падении толстая деревянная подошва раскололась, и стало ясно, что она представляла собой тот самый тайник, в котором дядя хранил свои ценности. Дорожка была буквально усеяна сияющими драгоценными камнями. Три из них поражали необыкновенно крупными размерами, а ещё десятка четыре также представляли довольно большую ценность. Матросы вместе с капитаном кинулись на четвереньках собирать добычу, и в это время мой «адвокат» с серьгами незаметно дёрнул меня за рукав.

– Это твой единственный шанс, – прошептал он. – Катись отсюда, парень, пока не случилось чего плохого.

Очень своевременное предложение, незамедлительно принятое мною к исполнению. Несколько осторожных шагов в сторону – и вот я уже выскользнул из освещённого пятна незамеченным, а затем пустился наутёк. Я бежал, спотыкаясь и падая, поднимаясь и падая вновь, а если кто удивится – попробуйте пробежать сами хоть немного по пересечённой местности со связанными руками. Я бежал и бежал, пока у меня не перехватило дыхание, а ноги устали до такой степени, что еле волочились. И тут выяснилось, что никакой нужды в столь поспешном бегстве вовсе не было. Когда я остановился перевести дух, достаточно далеко, по моим расчётам, убежав от дядюшкиного дома, и оглянулся назад, то увидел в отдалении мерцающий фонарь и контуры тел окруживших его матросов. Спустя несколько секунд фонарь внезапно погас, оставив меня в кромешном мраке посреди высохшего торфяного болота.

Связали меня так крепко и профессионально, что прошло не менее получаса, прежде чем, ценой невероятных ухищрений и одного сломанного зуба, мне удалось всё же освободиться от пут. Первоначальным моим замыслом было вернуться на ферму Перселла, но в темноте под беззвёздным небом нельзя было отличить север от юга, так что пришлось мне несколько часов до рассвета бродить среди блеющих овечьих отар, не имея ни малейшего представления, куда, собственно, я направляюсь. Но вот наконец на востоке слабо разалелся край неба, и в предрассветных сумерках я обнаружил, что нахожусь совсем рядом с той самой фермой, к которой стремился всю ночь. В свете приближающегося дня проявились волнообразные просторы покрытых предутренним туманом торфяников, уходящих к самому горизонту, и я с удивлением заметил чью-то фигуру, бредущую в том же направлении, что и я сам. Поначалу я приближался к незнакомцу с некоторой опаской, но вскоре, ещё не догнав его, узнал по сутулой спине и прыгающей походке старого Еноха. Трудно передать, как я обрадовался, увидев его живым. Он поведал мне, что бандиты оглушили его, избили, отобрали плащ и шляпу и всю ночь он странствовал в темноте, как и я, не зная, куда податься и у кого искать помощи. Узнав от меня о смерти хозяина, старый слуга расплакался. Он сидел среди голых камней и рыдал взахлёб, судорожно сотрясаясь всем телом от приступа старческого кашля и икоты.

– Эти люди – они из команды «Чёрного Могола», – сказал он, немного успокоившись. – Я знал, я всегда знал, что они прикончат его рано или поздно!

– Кто они такие? – спросил я.

– Что ж, вы всё-таки его родственник, – помявшись немного, начал старик. – Хозяин умер, и дело это наконец-то закончилось. Никто не расскажет вам обо всём лучше меня. Другое дело, останься он в живых: без хозяйского приказу старый Енох и рта бы не раскрыл. Но раз уж вы, стало быть, покойному племянником доводитесь да в трудную минуту не погнушались ему на помощь явиться, то я так считаю, мастер Джон, что вам следует об этом знать.

Вот как было дело, сэр. Дядюшка ваш имел бакалейную торговлю в Степнее, как вы, наверное, знаете, но, помимо торговли, занимался ещё кое-чем. Он покупал и продавал разные вещи, никогда не спрашивая при покупке, откуда что взялось. В конце концов, зачем спрашивать людей о том, что его лично не касается? Если кто-нибудь приносил ему камушек или серебряное блюдо – какое ему дело, где продавец всё это взял? Здраво рассуждая, так и надо себя вести, а парламенту следует принять закон на этот счёт – я всегда говорил об этом покойнику. Как бы то ни было, а в Степнее такой порядок всех устраивал.

Ну так вот, один пароход, шедший из Южной Африки, взял да и потонул. Так оно было или нет, но Ллойд страховку заплатил. Поговаривали, что на нём везли крупную партию первосортных алмазов. Вскоре после этого в Лондонский порт прибыл бриг «Чёрный Могол». Бумаги у него были в полном порядке, и по ним выходило, что он доставил из Порт-Элизабет груз кож. Капитан брига, которого звали Элиас, явился к хозяину, и как вы думаете, что он предложил ему? Клянусь своей грешной душой, сэр, это были алмазы, точь-в-точь такие, что потонули вместе с тем африканским пароходом. Как они попали к нему в лапы? Я не знаю. Хозяин тоже не знал, да и не особенно интересовался. У капитана были свои причины не держать их при себе, вот он и отдал камни хозяину, ну, вроде как вы, к примеру, кладёте что-нибудь в банковский сейф. Со временем ваш дядюшка привык к ним и даже полюбил. Вот тогда-то у него стали возникать те самые вопросы, которых он прежде не любил: в каких местах, например, побывал «Чёрный Могол» и где его шкипер заполучил алмазы? Короче говоря, когда Элиас пришёл за своими камушками, хозяин заявил ему, что предпочитает с ними не расставаться и что у него в руках они вроде как целее будут. Вы не подумайте только, что я тогда одобрил его поступок, но хозяин упёрся и высказал всё это шкиперу прямо у себя в лавке, в задней комнате. Ну а в результате получил перелом ноги и три сломанных ребра.

Капитана Элиаса осудили за это дело, а хозяин, как только поправился, решил, что в ближайшие пятнадцать лет ему не о чем беспокоиться. Из Лондона, правда, пришлось убраться – хозяин всё же побаивался матросиков, – да только мало это ему помогло. Элиас вышел на свободу всего через пять лет и сразу начал охотиться за вашим дядюшкой вместе с теми из прежней команды, кого он сумел собрать. А вы ещё предлагали полицию вызвать! Тут с какой стороны ни глянь, а полицию хозяину звать было так же не с руки, как и Элиасу. И всё-таки они его обошли по кривой и одолели, как вы сами видели, сэр. Он надеялся, что в безлюдном месте сможет отсидеться в безопасности, а на поверку вышло, что безопасность эта дутой оказалась. Эх, да что говорить! Многих людей покойник обидел. А вот ко мне всегда хорошо относился, и навряд ли я когда-нибудь сумею отыскать другого такого хозяина.

Несколько слов в заключение. Одномачтовый тендер, несколько дней болтавшийся близ берега, был замечен в то утро идущим против ветра в Ирландском море. Можно предположить, что судно имело на борту Элиаса и его сообщников. Во всяком случае, больше никто и никогда о них не слышал. На дознании выяснилось, что последние годы дядя влачил довольно убогое существование и после него почти ничего не осталось. Судя по всему, сознание обладания таким сказочным сокровищем, постоянно хранимым им в не совсем обычной манере на собственной персоне, являлось единственной настоящей радостью в жизни покойного. Насколько мы смогли выяснить, он ни разу не попытался реализовать даже малую часть своих алмазов. Таким образом, прожив жизнь с подмоченной репутацией, дядя и после смерти не сумел восстановить своё доброе имя в глазах родственников, не оставив никакого наследства. Последние, в равной степени шокированные как обстоятельствами его гибели, так и его порочным образом жизни, постарались как можно скорее изгнать из семейных анналов всякое упоминание и саму память о колченогом бакалейщике из Степнея.

1898 г.