Текст книги "Эпистемология добродетелей"

§ 2.5. Возникновение респонсибилизма (Л. Коуд и Дж. Монтмаркет)

В какой-то период конца 1980-х – начала 1990-х гг., благодаря Соузе, термин «эпистемология добродетелей» стал употребляться синонимично с термином «релайабилизм». Но в это время возникает новое течение внутри ЭД, которое получило позже название «вторая волна эпистемологии добродетелей», или «респонсибилизм». Наиболее известными представителями респонсибилизма в этот период стали Л. Коуд, Дж. Монтмаркет и Л. Загзебски.

Лоррейн Коуд отдает должное подходу Э. Соузы и отмечает две важных линии в его рассуждениях246246
  Code L. Toward a “Responsibilist” Epistemology // Philosophy and Phenomenological Research. 1984. № 45, P. 29–50.


[Закрыть]. Во-первых, в классическом тексте «Плот и пирамида» тот постоянно повторяет, что знания или убеждения – это чьи-то знания или убеждения. Поэтому познающему субъекту придается центральная значимость в рассуждениях. По поводу этого пункта Соуза говорит о том, что убеждения должны быть связаны в сознании определенного субъекта; что эпистемолог должен рассматривать состояние или структуру, или содержание корпуса знания во владении определенного субъекта; что, когда мы говорим о знании или убеждении, мы говорим о знании или убеждении некоего конкретного субъекта в данное время247247
  Sosa E. The Raft and the Pyramid: Coherence versus Foundations in the Theory of Knowledge // Midwest Studies in Philosophy, 1980. № 5 (1). Р. 3–26.


[Закрыть]. Иными словами, он утверждает эпистемологическую значимость познающего субъекта, его эпистемическое «местоположение» в пространстве и во времени, в эпистемологически релевантных обстоятельствах. Такой субъекто-центрированный подход противоречит традиции рассматривать знание как объективное и независимое от познающего субъекта (Г. Фреге и К. Поппер).

По аналогии с поворотом в этике к этике добродетелей, в которой мы смотрим на моральные качества субъекта, Соуза сдвигает фокус эпистемологии на интеллектуальный характер субъекта. Эпистемология, переформированная с учётом этих соображений, ставит в центр внимания интеллектуальный аналог добродетелей. По Коуд, ценностный поворот в эпистемологии является чем-то принципиально новым, но в то же время имеет прецеденты. По крайней мере, семантика традиционной эпистемологии оперировала ранее понятиями «неправильное рассуждение», «должен согласиться», «допустимо принять» и т.д.

Коуд предлагает движение в сторону того, что она называет «респонсибилистская эпистемология», или «респонсибилизм» (от англ. responsible ответственный): «Я называю свою позицию “респонсибилизмом” для противопоставления предложенному Соузой релайабилизму, по крайней мере в отношении человеческого познания. Я делаю это, потому что понятие “ответственность” позволяет сделать акцент на активной природе познающих, тогда как понятие “надежность” этого сделать не может. В моем понимании, познающий имеет в важном отношении выбор относительно способов структурирования познания, и несет ответственность за этот выбор. “Надежно” познающий субъект может быть просто точным и относительно пассивным устройством, фиксирующим данные своего опыта. Можно говорить о надежном компьютере, но не об ответственном компьютере. Человека можно оценивать как ответственного или безответственного, только если он явно рассматривается как субъект (в данном случае субъект познания) в рассматриваемых обстоятельствах. Из-за его активной, творческой природы человеческое познание требует оценки в терминах ответственности»248248
  Code L. Toward a “Responsibilist” Epistemology // Philosophy and Phenomenological Research 1984. № 45. Р. 39.


[Закрыть].

Как отмечает А. А. Шевченко: «Смещение акцента с “добродетелей надежности” на “добродетели ответственности” сближает эпистемологию и этику добродетели, благодаря рефлективному осознанию субъектом своего познавательного инструментария и пониманию своих познавательных возможностей и ограничений. Отличительной чертой здесь является то, что субъект познания воспринимает свои эпистемические добродетели как нечто внутреннее, личное, то, что может быть воспитано и развито, за что он несет моральную ответственность»249249
  Шевченко А. А. Эпистемология и добродетели // Сибирский философский журнал, 2016. № 4. С. 87.


[Закрыть].

Поскольку Коуд является первопроходцем, она не дает какого-либо своего списка интеллектуальных добродетелей или подробной их классификации. Тем не менее она объявляет интеллектуальную ответственность центральной интеллектуальной добродетелью и связывает это понятие с понятием мудрости. Однако, в отличие от Аристотеля, она не трактует мудрость как знание неподвижных и вечных объектов (софия). По Коуд, мудрый человек будет эпистемически ответственным человеком. Коуд пишет: «Мудрость, в моей реинтерпретации, имеет отношение к знанию того, как наилучшим образом доказывать убеждения и притязания на знание, где под “наилучшим” я имею в виду, не “умно” или “ловко”, а скорее «с интеллектуальной честностью и должной заботой»»250250
  Code L. Toward a “Responsibilist” Epistemology // Philosophy and Phenomenological Research 1984. № 45. Р. 41.


[Закрыть].

Коуд также дает свое определение интеллектуальной добродетели и интеллектуально добродетельного человека. Для нее интеллектуальная добродетель есть в первую очередь вопрос ориентации на мир и на себя как ищущего знания в мире. «Интеллектуально добродетельный человек, при таком понимании, это тот, кто находит ценность в знании и понимании того, каковы вещи на самом деле. Он/а сопротивляется искушению жить с частичными объяснениями там, где достижимы более полные, искушению жить в фантазии или в мире сна или иллюзии, считая, что лучше знать, несмотря на заманчивый комфорт и благодушие, которое может предложить жизнь в фантазии или иллюзии (или хорошо приправленная фантазией или иллюзией)»251251
  Там же. Р. 44.


[Закрыть].

Коуд признает, что легче, например, верить в то, что излюбленная теория является истиной, и подавлять сомнения, чем исследовать сомнения и тем самым рисковать опровергнуть теорию. Легче поверить в то, что ты не можешь освоить определенную предметную область (например, убедить себя, что это слишком сложно), чем признать некоторую доступность предмета относительно точной оценки собственных способностей и взяться за него. Интеллектуально добродетельный человек будет склонен, по Коуд, выбрать скорее второй путь, при прочих равных условиях.

Коуд также полагает, что для интеллектуально добродетельного человека знание есть благо само по себе, а не только инструментально. Также Коуд рассматривает вопрос, кому приносят благо интеллектуальные добродетели. И здесь отмечается асимметрия между моральными и интеллектуальными добродетелями. Первые приносят благо другим в большей степени, чем обладателю добродетелей (если не рассчитывать на награду на небесах). Интеллектуальные добродетели, напротив, приносят благо прежде всего своему обладателю.

Важную роль для реализации интеллектуальных добродетелей играют эпистемические сообщества и природа эпистемического окружения. Например, Коуд считает неправильным обвинять в интеллектуальной безответственности советского ученого, который не читал всю релевантную западную литературу по своему предмету. Также нельзя обвинять древнего грека в том, что он в своих теориях движения небесных тел не учитывал данных наблюдений с помощью телескопа. В то же время эпистемическое окружение накладывает определенные требования на познающего субъекта. Любые суждения в области биологии, ядерной физики, политологии или экономики будут безответственными, если субъект не потрудился ознакомиться с существующим состоянием дел в соответствующих науках. При этом некоторые профессии, по Коуд, накладывают особую эпистемическую ответственность, например: врач, учитель, ученый.

Еще одним видным представителем второй волны эпистемологии добродетелей является Джеймс Монтмаркет. В своей статье «Эпистемическая добродетель» также развивает понимание добродетелей как качеств интеллектуального характера субъекта познания252252
  Montmarquet J. Epistemic Virtue // Mind, 1987. Vol. 96. № 384. P. 482–497.


[Закрыть]. В отличие от Коуд, Монтмаркет подчеркивает важность такой добродетели, как интеллектуальная добросовестность. Как моральная добросовестность есть желание субъекта делать все от него зависящее, чтобы поступать так, как он считает правильным, так и эпистемическая добросовестность предполагает, что субъект делает все от него зависящее, чтобы достичь истины. Но сама по себе интеллектуальная добросовестность еще недостаточна, потому что, как признает Монтмаркет, можно представить себе «эпистемического фанатика», т.е. абсолютного догматика, который при этом добросовестно старается придерживаться истины так, как он ее понимает. Поэтому интеллектуальную добросовестность должны поддерживать дополнительно два класса интеллектуальных добродетелей. Первая группа, по Монтмаркету, это добродетели беспристрастности. К ним он относит открытость к идеям других, желание обмениваться идеями с другими и учиться у них, отсутствие зависти и личных предубеждений по отношению к идеям других и живое понимание того, что ты можешь ошибаться. Вторая группа, сопутствующая первой, это добродетели интеллектуального мужества. К ним Монтмаркет причисляет прежде всего желание исследовать альтернативы к имеющимся в обществе убеждениям, усердие перед лицом оппозиции со стороны других (по крайней мере, до той поры, пока субъект не поймёт, что сам ошибается), попперовское желание искать опровержение своим собственным гипотезам. Эти две группы интеллектуальных добродетелей должны составлять баланс. Первая направлена вовне – на интеллектуальное сообщество, на эпистемически равных, а вторая, составляющая добродетель интеллектуально порядочного человека, вовнутрь. Таким образом, вышеописанному эпистемическому фанатику не хватает добродетелей беспристрастности и желания подвергать критической проверке свои убеждения.

Монтмаркет, в отличие от большинства других представителей эпистемологии добродетелей, разводит понятие интеллектуальных добродетелей и истины. Он предлагает представить себе возможный мир, в котором, например, открытость идеям других не будет способствовать достижению истины. И наоборот, в этом мире невосприимчивость к чужим идеям будет вести к истине. Предположим, что самые осведомленные, самые знающие и наиболее достойные исследователи в нашем мире ошибаются. Предположим, что некая версия радикального скептицизма является верной, и все их старания не приводят к познанию истины. Монтмаркет утверждает, что даже в этом случае интеллектуально добросовестный человек не захочет быть невосприимчивым к чужим идеям; объяснением чего служит то, что теория эпистемических добродетелей – это, прежде всего, теория обоснования знания. Поэтому даже в случае, если радикальная скептическая гипотеза верна, наши убеждения, полученные путем реализации интеллектуальных добродетелей, остаются обоснованными (хотя паче чаяния ложными).

§ 2.6. Респонсибилизм Л. Загзебски

Систематическое обоснование понимания интеллектуальных добродетелей не как познавательных способностей, а как качеств интеллектуального характера (таких как, например, открытость ума, интеллектуальное мужество и т.д.) осуществляет Линда Загзебски (Университет Оклахомы, США), автор фундаментальной монографии «Добродетели ума»253253
  Zagzebski L. Virtues of the Mind: An Inquiry into the Nature of Virtue and the Ethical Foundations of Knowledge. Cambridge University Press. Kindle Edition. 1996.


[Закрыть]. Некоторые положения подхода Загзебски стали позже предметом критики, особенно это касается ее понимания статуса ИД в целом. Тем не менее Загзебски осуществила первую попытку в новейшей истории эпистемологии дать развернутое и систематическое понимание ИД как качеств интеллектуального характера. Загзебски не разделяет тезис Монтмаркета о том, что ИД не должны способствовать познанию истины. В целом, концепция Загзебски построена по модели аретической теории добродетелей Аристотеля. Поэтому ее концепцию также называют неоаристотелизмом.

Поскольку подход Загзебски к эпистемологическим проблемам моделируется по аналогии с этикой, необходимо обратиться вкратце к анализу основных течений в этике, доминировавших в ХХ в. Преимущественно, это два основных направления: деонтологическая этика и этика следствий. Наиболее полное развитие деонтологическая этика получила в учении Канта. К деонтологической этике также можно отнести религиозную этику заповедей. Деонтологическая этика может быть в самом общем смысле охарактеризована как этика правил. С точки зрения деонтологической этики, существуют правила, которые заранее определяют, какой поступок является правильным, а какой неправильным. Наиболее простой пример морального правила – заповеди: не убий, не укради и т.д. Более сложный пример морального правила – это золотое правило нравственности или категорический императив Канта. В отличие от деонтологической этики – этики правил, – этика следствий полагает, что моральность поступка определяется последствиями, которые он вызывает. В наиболее разработанной форме этика следствий представлена в утилитаризме Дж. Милля. На первый взгляд, эти две теории являются прямо противоположными. Однако у них есть одно существенное сходство. Носителем моральной ценности является поступок. Речь идет о том, какой поступок является правильным с моральной точки зрения, а какой нет. Собственно, и категорический императив, и утилитаризм могут быть сформулированы так: «Моральным является такой поступок, который…» и т.д.

По мнению Загзебски, от этих теорий радикально отличается этика добродетелей, которая восходит к Аристотелю. Специфическим свойством этики добродетелей как теории морали является то, что главным объектом оценки являются люди или внутренние качества людей, а не поступки. Описать хорошего человека – значит описать добродетели этого человека. При этом добродетели не редуцируются к совершению поступков, они определяются независимо от поступков и не сводятся к диспозиции совершать те или иные поступки. Добродетель есть одновременно шире и уже, чем диспозиция совершать определенные поступки. Она шире, потому что включает в себя также эмоции, желания, мотивы и установки. И она ýже, потому что добродетельный человек не всегда ведет себя так, что это можно подчинить определенному набору нормативных критериев. Наоборот, в этике добродетелей правильность поступка определяется тем, является ли он проявлением добродетели. Иными словами, оценка поступка здесь деривативна от характера субъекта. Поступок является правильным, потому что так поступил бы добродетельный человек.

Например, как оценить такой поступок, как материальная помощь нуждающемуся человеку? С точки зрения деонтологической этики, этот поступок правильный, если соответствует определенному правилу. Например, в данном случае мы можем применить категорический императив Канта, который в одной из своих формулировок требует относиться к другим людям не как к средству, а как к цели. С точки зрения утилитаризма, мы можем оценить последствия этого поступка. В обоих случаях мы оцениваем сам поступок. С точки зрения этики добродетелей, мы должны оценивать прежде всего не сам поступок, а того, кто его совершает. В данном случае, если помощь нуждающемуся совершается из щедрости, то поступок будет морально правильным, а если из корысти или тщеславия субъекта, то данный поступок будет морально неправильным.

Интерес к этике добродетелей после долгого забвения возобновился после статьи Э. Энском «Современная моральная философия» (1958), в которой она призвала вернуться к аристотелевской этике добродетелей254254
  Anscombe Е. Modern Moral Philosophy // Philosophy, 1958. № 33. Р. 1–19.


[Закрыть]. Для этого есть несколько резонов.

1. Энском полагает, что таким понятиям современного этического дискурса, как «правильно», «неправильно», «обязательство», «долг» – не хватает содержания. Напротив, такие понятия, как «справедливый», «честный», «храбрый» и «искренний» концептуально насыщенны.

2. Постепенно назрело общее понимание, что этику нельзя построить на правилах, которые применимы в каждом конкретном случае. Жизнь богаче любых общих правил.

3. С помощью этики добродетелей лучше объясняются такие моральные ценности, как любовь или дружба. Бывают случаи, когда кажется, что поступить по любви будет более правильно, чем поступить следуя моральному долгу.

4. Существуют добродетели, которые не редуцируются к конкретным действиям или диспозициям; например, добродетель сдерживать свои эмоции. Это отношение второго уровня по отношению к своим эмоциям.

Эту модель оценки из этики можно, по аналогии, перенести в область эпистемологии. Традиционно эпистемология строилась по модели этических теорий, основанных на оценке поступка. В случае эпистемологии оценке подвергается убеждение (или пропозиция, которую оно выражает). Соответственно, разные эпистемологические теории по-разному объясняют, что делает убеждение (или пропозицию) обоснованным. Фундаменталисты полагают, что это некоторое базовое убеждение. Когерентисты полагают, что это согласованность убеждения с другими убеждениями. Но общее между этими теориями то, что объектом эпистемологической оценки является убеждение (или суждение, выражаемое в нем).

Перечисленные выше резоны в пользу этики добродетелей в области морали, согласно Загзебски, имеют свои аналоги в области эпистемологии.

1. Понятиям «знание», «обоснование» не хватает содержания по сравнению с понятиями «интеллектуальная трусость», «предвзятость», «поспешность в выводах» и т.д.

2. Нет причин полагать, что позитивный эпистемический статус определяется правилами в такой же степени, как морально позитивный статус. Например, нет алгоритма, который бы позволил определить надежного информанта.

3. С помощью этики добродетелей лучше объясняется такая ценность как мудрость. Мудрость – это такое понятие, которое нельзя объяснить во внеличностных терминах.

4. Человек так же может иметь интеллектуальные добродетели второго порядка, как и моральные добродетели второго порядка. Загзебски приводит в качестве примера интеллектуальную порядочность, которая является позитивной установкой второго порядка по отношению к своему интеллектуальному характеру.

Интересно отношение Загзебски к спору между интернализмом и экстернализмом. Обычно определение знания с точки зрения респонсибилизма рассматривается как экстернализм. Интеллектуальные добродетели респонсибилизма (например, интеллектуальное мужество) могут также рассматриваться как надежные механизмы производства истинных убеждений. Если бы они не были надежными, они бы не были добродетелями. Как отмечает Загзебски, добродетель – это термин, который предполагает успех (моральный или когнитивный). Успех – это экстерналистский фактор. Необходимо отметить, что Загзебски пыталась примирить в своей теории элементы интернализма и экстернализма. Мы вернемся к этому вопросу в следующем параграфе.

Загзебски также уделяет внимание понятию интеллектуальной добросовестности субъекта. Она пишет: «Если нас заботит что-то, то мы должны побеспокоиться о том, чтобы иметь истинные убеждения в той области, которая нас заботит. Если меня заботит жизнь моих детей, и я являюсь минимально рациональным, то я должен заботиться о том, чтобы иметь истинные убеждения по поводу жизни моих детей. Если меня заботит футбол, я должен заботиться о том, чтобы иметь истинные убеждения по поводу футбола. Я называю убеждение, которым руководит забота об истине, добросовестным убеждением. Я допускаю, что добросовестность имеет степени, и я предлагаю, что (с определенными уточнениями) чем больше нас заботит что-то, тем более добросовестными мы должны быть»255255
  Zagzebski L. On Epistemology. Wadsworth. Canada, 2009. P. 9.


[Закрыть].

Загзебски также отмечает роль надлежащей мотивации для ИД. Все ИД основаны на мотивации к знанию, которую она определяет как мотивацию иметь когнитивный контакт с реальностью256256
  Zagzebski L. Virtues of the Mind: An Inquiry into the Nature of Virtue and the Ethical Foundations of Knowledge (Cambridge Studies in Philosophy) Cambridge University Press. Kindle Edition.1996. P. 167.


[Закрыть]. Определение интеллектуальных добродетелей в терминах мотивации к знанию содержало бы круг, если мы затем определяли знание в терминах интеллектуальной добродетели (что мы и делаем). Поэтому Загзебски здесь использует термин «когнитивный контакт с реальностью». Как пишет Загзебски: «Интеллектуально добродетельные мотивации вызывают у агента стремление направлять свои процессы формирования убеждения определенным образом… Моя цель – показать, что мотивация к знанию направляет человека к тому, чтобы следовать правилам и процессам формирования убеждения, которые способствуют получению истины, и чья способность к этому может быть открыта субъектом и использована обладателем интеллектуальной добродетели»257257
  Там же. P. 176.


[Закрыть]. Мотивация к познанию заставляет действовать интеллектуально добродетельно. Если бы мы узнали, что эти черты не способствуют познанию истины, они перестали бы быть интеллектуальными добродетелями.

Интеллектуальные добродетели направляют интеллектуальные навыки и ведут к развитию определенных интеллектуальных навыков, подходящих для познания в определенной области, например в биологии или в истории, в математике или в философии. В этом смысле ИД концептуально и психологически первичны и предоставляют мотивацию для развития определенных навыков. В свою очередь, согласно Загзебски, интеллектуальные навыки – это набор процедур, способствующих познанию истины, они приобретаются в ходе повторяющейся практики. Поскольку в обществе существует разделение интеллектуального труда, людям с одинаковыми ИД не нужно иметь одинаковые навыки, или по крайней мере не в одной и той же степени.

Большинство ИД также получаются путем упражнения и считаются добродетелями, только если они укоренены в нашем интеллектуальном характере. Укоренненость необходима, по мнению Загзебски, так как мы больше всего нуждаемся в добродетелях, когда встречаем сопротивление. Например, тенденция быть справедливо настроенным на оценку аргументов оппонента составляет добродетель интеллектуальной справедливости, но нельзя говорить о ее наличии, если субъект теряет ее тут же, как только сталкивается с аргументами, которые ведут к неприятным для него заключениям. «Интеллектуальные добродетели являются подклассом качеств, ведущих к познанию истины, чья укорененность способствует их способности вести к истине»258258
  Zagzebski L. Virtues of the Mind: An Inquiry into the Nature of Virtue and the Ethical Foundations of Knowledge (Cambridge Studies in Philosophy) Cambridge University Press. Kindle Edition. 1996. P. 178.


[Закрыть].

По Загзебски, это не означает, что интеллектуальные добродетели возникают только и исключительно из мотивации к достижению истины. Иначе мы могли бы приписать их только ученым и философам. Интеллектуальные добродетели помогают художнику в создании высших произведений искусства, поэту в написании сонетов, инженеру в создании технологий и даже в игре в шахматы. Во всех этих видах действительности достижение истины, по крайней мере в форме пропозиционального знания, не является целью. Но эти типы деятельности не могут быть успешными, если не достигают истинного знания хотя бы в каком-то смысле. Таким образом, значимость интеллектуальных добродетелей выходит за рамки чистого познания.

Загзебски так же, как и релайабилисты, связывает понятие ИД с понятием надежности. Но есть разница между добродетелями как добродетелями-способностями и добродетелями как качествами интеллектуального характера. Мотивация достичь знания определенного типа или действовать определенным образом не способствует надежно успеху, хотя она надежно способствует тому, что субъект сделал все от него зависящее, чтобы добиться успеха (в познании или в поступках). Если бы стремление к познанию естественным образом и неизбежно вело бы к успеху, то, как считает Загзебски, не было бы нужды в интеллектуальных добродетелях259259
  Там же. P. 170.


[Закрыть]. Мотивация к познанию приводит нас к осознанию надежности определенных процессов формирования убеждения и ненадежности других. Кроме того, она ведет нас к признанию того, что существуют ненадежные механизмы формирования убеждения, чья ненадежность еще неизвестна.

Также, по мнению Загзебски, ИД могут быть истино-индуцирующими, или обладать истинностной проводимостью (truth-conducive), в разных смыслах. С точки зрения релайабилизма, способность приводить к истине есть функция от количества истинных убеждений и пропорции истинных и ложных убеждений, продуцируемых процессом. Однако это не работает в таких областях, как философия, которая генерирует крайне мало новых идей и убеждений, независимо от того, как они возникают. Загзебски предлагает, что «мы можем легитимно считать интеллектуальную черту или процесс способствующим достижению истины, если он является необходимым условием для расширения знания в определенной области, даже если он генерирует очень мало истинных идей и убеждений, и даже если большой процент убеждений, сформированных в результате задействования этой способности, является ложным»260260
  Zagzebski L. Virtues of the Mind: An Inquiry into the Nature of Virtue and the Ethical Foundations of Knowledge (Cambridge Studies in Philosophy) Cambridge University Press. 1996. Kindle Edition. P. 170.


[Закрыть]. Открытию одной-единственной истины благодаря какому-то процессу (или процедуре, или методу) часто предшествует множество ошибок и заблуждений. Особенно это касается творческих способностей: изобретательности, креативности, оригинальности. Возможно, какая-то черта ведет не к истине, а к более глубокому пониманию уже известной истины.

По вопросу о том, являются ли ИД вообще способствующими познанию истины, среди респонсибилистов были разногласия. Дж. Монтмаркет приводит несколько возможных возражений против этого261261
  Montmarquet James A. Epistemic Virtue and Doxastic Responsibility. Lanham, Md.: Rowman & Littlefield. 1993. P. 24–25.


[Закрыть]:

1. Некоторые ИД не являются истино-индуцирующими, например, открытость ума. Открытость ума порождается желанием достичь истины, но не всегда ведет к истине.

2. Некоторые ИД даже не связаны с желанием достичь истины, например, креативность и изобретательность.

3. Интеллектуальные гиганты из истории мысли не отличаются значительно тем, что их убеждения были истинными (Птолемей, Альберт Великий, Парацельс).

4. Некоторые пороки, например догматизм, могут возникать из желания знания, но не быть проводниками истины.

К этому Загзебски добавляет еще одно возможное возражение262262
  Zagzebski L. Virtues of the Mind: An Inquiry into the Nature of Virtue and the Ethical Foundations of Knowledge (Cambridge Studies in Philosophy) Cambridge University Press. Kindle Edition. 1996. P. 187.


[Закрыть]:

5. Некоторые пороки, по-видимому, являются истино-индуцирующими.

На это Загзебски отвечает следующее:

1. Как правило, догматики застревают в своих убеждениях не в истине, а в заблуждении. В некоторых случаях догматику может повезти в том, что он догматически отстаивает истину. Но большинство согласится, что в целом, обычно догматизм мешает восприятию истины или хотя бы адекватному восприятию собственных оснований для истинного убеждения, если таковое имеется.

2. По поводу второго возражения можно ответить, что конечной целью добродетелей является знание, а не только истина. Перечисленные качества способствуют в целом достижению знания, поэтому они являются ИД.

3. Да, убеждения Птолемея нельзя сравнивать с убеждениями Эйнштейна, так же как убеждения Парацельса нельзя сравнивать с современной медициной в смысле пропорционального соотношения их истинных и ложных убеждений. Но, как отмечает Загзебски, все они обладали одинаковыми интеллектуальными добродетелями. И те и другие сделали все, что было в их возможностях, чтобы достичь истины в своих областях. То, что у них получились разные результаты, не отменяет того, что ИД способствуют познанию истины.

4. Представленный случай не составляет проблемы для тезиса, что ИД являются истино-индуцирующими, ни для тезиса, что ИД возникают из мотивации к знанию. Это просто означает, что не только добродетели могут быть мотивацией для знания. Здесь еще раз хочется отметить, что конечные причины и нашего стремления к знанию, и нашего стремления к обладанию ИД могут быть какими угодно (от бессознательного влечения до квантовых эффектов). Даже если и так, это не является релевантным для тезиса, что интеллектуальные добродетели способствуют познанию истины.

5. По мнению Загзебски, это возражение является аналогом проблемы генерализации для релайабилизма. Вряд ли можно создать точный список всех ИД. Действительно, иногда и пороки могут способствовать познанию истины. Представим себе такой случай: современный ученый попадает в параллельный мир, где действуют те же физические законы, что и в нашем мире. Однако там господствует и общепризнанным является то, что у нас считается лженаукой: хиромантия, астрология, магия и т.п. В журналы принимаются статьи только если они соответствуют лженаучным требованиям: обоснованы с помощью телепатии, спиритизма и пр. В такой ситуации будет лучше, если ученый, попавший в этот возможный мир, является догматичным. Его догматизм будет помогать ему сохранить его истинные убеждения, и поэтому, относительно данного мира, догматизм будет скорее интеллектуальной добродетелью.

Определение обоснованного убеждения Загзебски моделирует по аналогии с определением правильного поступка с точки зрения теории добродетелей. В этике добродетелей правильный поступок определяется как тот, который совершил бы в данной ситуации морально добродетельный человек. Это сразу отличает теорию добродетелей от других этических теорий, которые определяют правильный поступок в терминах правил (деонтологическая этика) или следствий (утилитаризм). Таким образом, основные понятия этики добродетелей можно определить следующим образом:

«Правильный поступок – это то, что бы сделал человек, который добродетельно мотивирован и у которого есть понимание конкретной ситуации. Неправильный поступок – это то, что бы не сделал человек, который добродетельно мотивирован и у которого есть понимание конкретной ситуации»263263
  Zagzebski L. Virtues of the Mind: An Inquiry into the Nature of Virtue and the Ethical Foundations of Knowledge (Cambridge Studies in Philosophy) Cambridge University Press. Kindle Edition. 1996. P. 234.


[Закрыть].

По аналогии Загзебски определяет понятия обоснованного и необоснованного убеждения:

«Обоснованное убеждение есть то, в чем был бы убежден человек, мотивированный интеллектуальными добродетелями, и у которого есть понимание его познавательной ситуации. Необоснованное убеждение есть то, в чем не был бы убежден человек, мотивированный интеллектуальными добродетелями, и у которого есть понимание его познавательной ситуации»264264
  Там же. Р. 240–241.


[Закрыть].

Интеллектуальный долг определяется ею следующим образом: «Убеждение является эпистемическим долгом в определенной ситуации, тогда и только тогда, когда не обосновано не иметь этого убеждения»265265
  Там же. Р. 242.


[Закрыть].

Из определения обоснованного убеждения логически вытекает, что субъект имеет эпистемическое обязательство (или интеллектуальный долг) иметь такое убеждение, которое бы имел в подобной ситуации интеллектуально добродетельный человек.

С точки зрения данных определений, Загзебски предлагает следующее определение понятия «знание»:

«Определение 1. Знание есть состояние когнитивного контакта с реальностью, возникающее в результате актов интеллектуальной добродетели. Или также

Определение 2. Знание есть состояние истинного убеждения, возникающее из актов интеллектуальной добродетели»266266
  Там же. Р. 270.


[Закрыть].

Поскольку из факта, что убеждение возникает из актов интеллектуальной добродетели, по Загзебски, следует, что оно истинно, то определение знания может быть сформулировано просто:

«Определение 3. Знание есть состояние убеждения, возникающее из актов интеллектуальной добродетели»267267
  Там же. Р. 271.


[Закрыть].

Не всякое проявление добродетели есть проявление акта добродетели. Понятие «акт добродетели» здесь является техническим термином. Согласно определению Загзебски, субъект S реализует определенную добродетель V если S: 1) обладает мотивационными характеристиками V; 2) делает, что человек с V сделал бы в данной ситуации; и 3) как результат достигает истины.

Загзебски признает, что в понятие акта добродетели встроено понятие истины, поэтому получается излишним описывать знание как истинное убеждение, возникающее из актов интеллектуальной добродетели. Загзебски проводит аналогию с этикой. С точки зрения этики, акт справедливости является таковым только если он достигает цели в справедливом поступке. Загзебски приводит в качестве примера судью. Предположим, что судья вынес решение, которое он считает справедливым, но на самом деле он осудил невиновного. В таком случае мы можем сказать, что он поступил по справедливости, но этот поступок не был актом справедливости.