Текст книги "Космический Казанова"

Артур Кларк
Космический Казанова

На сей раз симптомы стали заметными через пять недель после отлета с Базы. В прошлый раз для этого потребовался всего месяц; не знаю, чему обязан такой разнице – то ли возраст берет свое, то ли диетологи что-то добавили в мои пищевые капсулы. А может, причина еще проще – я был слишком занят. Та ветвь Галактики, которую я разведывал в этом полете, была плотно, через каждые два-три световых года, нашпигована звездами, и на мысли о девушках у меня попросту не оставалось времени. Как только я классифицировал очередную звезду, а автоматический поиск планет завершался, наступало время отправляться к следующей. А когда, как это случалось примерно в одном случае из десяти, обнаруживались еще и планеты, я бывал просто отчаянно занят несколько дней подряд, а Макс, мой корабельный компьютер, заполнял свою память обильной информацией.

Но теперь плотно набитая звездами область пространства осталась позади, и иногда у меня уходило целых три дня на перелет от звезды до звезды. Такого промежутка вполне хватало, чтобы по кораблю на цыпочках начинал бродить Секс, а воспоминания о последнем отпуске делали предстоящие несколько месяцев полета бесконечно долгими.

Возможно, я перестарался тогда на Диадне-5, когда мой корабль готовили к следующему полету, а мне полагалось отдыхать. Но космический разведчик восемьдесят процентов своего времени проводит в одиночестве, а человеческая природа такова, что потом ему хочется наверстать упущенное. А я не просто его наверстал, а обеспечил и солидный задел на будущее – однако, как оказалось, на весь новый полет мне его не хватило.

Сперва, как я с тоской вспомнил, у меня была Хелен – ласковая и уступчивая блондинка. Правда, ей немного не хватало воображения. Мы отлично проводили время, пока ее муж не вернулся из своего полета; он повел себя поразительно порядочно, но вполне логично заметил, что у Хелен теперь останется очень мало времени на общение с другими мужчинами. К счастью, я уже успел познакомиться с Айрис, так что вакансия долго не пустовала.

Айрис оказалась еще та штучка – вспоминая ее, я даже сейчас вздрагиваю. Когда наши отношения прервались – по той простой причине, что мужчине надо иногда хоть немного поспать, – я целую неделю не приближался к женщинам. А потом мне попалось на глаза трогательное стихотворение поэта с древней Земли по имени Джон Донн – его книги стоит поискать, если вы умеете читать на примитивном английском, – которое напомнило мне, что утерянное время уже никогда не возместить.

Как это верно, подумал я и, облачившись в униформу космонавта, отправился на пляж единственного на Диадне моря. Не пройдя и пары сотен метров, я уже наметил десяток кандидаток, отделался от нескольких дамочек-добровольцев и положил глаз на Натали.

Сперва у нас все шло прекрасно, но потом Натали стала возражать против моих свиданий с Руфью (или то была Кэти?). Я терпеть не могу девушек, полагающих, будто мужчина – их собственность, поэтому после довольно тяжелой сцены, включающей битье дорогой посуды, я дал себе приказ «полный вперед». Несколько следующих дней я провел в одиночестве, потом меня спасла Синтия, и… но теперь вы уже поняли главное, поэтому не стану утомлять вас подробностями.

Так вот, это и были те нежные воспоминания, которые я мысленно перебирал, пока одна звезда тускнела за кормой, а другая разгоралась прямо по курсу. Я специально не взял в этот полет свои рисунки, решив, что они лишь усугубят мою тоску. Это оказалось ошибкой; будучи очень неплохим художником в весьма специализированной области, я рисовал на память своих подружек и вскоре стал обладателем коллекции, которой на любой респектабельной планете было бы трудно подыскать достойный аналог.

Только не подумайте, что все эти мысли влияли на эффективность моей работы как специалиста галактической разведки. Гормоны напоминали о себе лишь во время долгих и скучных межзвездных перелетов, когда мне, если не считать компьютера, не с кем было перекинуться словечком. При обычных обстоятельствах мой электронный коллега Макс был неплохим собеседником, но есть некоторые темы, где от машины трудно ждать понимания и сочувствия. Я нередко задевал его чувства, когда меня одолевало раздражение и я без видимой причины выходил из себя.

– Что с тобой, Джо? – недоумевал Макс. – Ты ведь не сердишься на меня за то, что я снова обыграл тебя в шахматы? Вспомни, я же предупреждал, что ты проиграешь.

– Да пошел ты к дьяволу! – огрызался я в ответ, а потом тревожные пять минут выяснял отношения с навигационным роботом, воспринимающим все сказанное буквально.

Но через два месяца после отлета с Базы, когда я зарегистрировал тридцать звезд и четыре планетные системы, произошло событие, заставившее меня позабыть обо всех личных проблемах. Пискнул монитор дальнего поиска – он уловил далекий сигнал, исходящий из области пространства где-то впереди. Я взял как можно более точный пеленг; передача оказалась немодулированной и в очень узком диапазоне – наверняка какой-то маяк. Однако, насколько я знал, наши корабли никогда не посещали этот дальний уголок Вселенной; мне полагалось разведывать совершенно неисследованные территории.

Значит, решил я, это ОН – мой великий момент, компенсация за все проведенные в космосе одинокие годы. Где-то впереди меня ждет другая цивилизация – достаточно развитая, чтобы изобрести гиперрадио.

Я точно знал, как мне следует поступить. Едва Макс подтвердил мои наблюдения и завершил свой анализ, я запустил в сторону Базы курьерскую капсулу. Теперь, если со мной что-либо случится, там будут знать, где это произошло, и догадаются о причине. А меня утешала мысль, что, если я не вернусь на Базу в срок, друзья явятся за моими останками.

Вскоре уже не осталось сомнений в том, откуда исходит сигнал, и я слегка изменил курс, направившись к маленькой желтой звезде, возле которой работал маяк. Такой мощный сигнал, говорил я себе, означает развитую технику космических полетов, и я, вполне возможно, наткнулся на культуру, развитую не меньше нашей – со всеми вытекающими последствиями.

Еще находясь очень далеко, я, не очень-то надеясь на успех, стал вызывать их со своего передатчика. К моему удивлению, на вызов быстро ответили. Непрерывная волна превратилась в цепочку повторяющихся импульсов. Даже Макс не смог расшифровать это послание. Вероятно, оно означало нечто вроде: «А кто ты такой, черт возьми?» – а это слишком короткий образец текста, и освоить по нему чужой язык не по зубам даже самой мощной машине-переводчику.

С каждым часом сигнал становился все сильнее, и я, желая показать, что принимаю его четко и ясно, периодически посылал такое же сообщение в направлении источника. А потом мне преподнесли второй сюрприз.

Я ожидал, что они – кем бы они ни были – переключатся на голосовое общение, едва я окажусь в зоне уверенного приема. Именно так они и поступили; но я никак не ожидал, что голоса их окажутся человеческими, а язык – несомненной разновидностью английского, хотя совершенно для меня непонятной. Я распознавал лишь одно слово из десяти, остальные звучали или совершенно непонятно, или неразборчиво из-за помех.

Когда из динамика послышались первые слова, я обо всем догадался. Я обнаружил не инопланетную расу негуманоидов, а нечто почти столь же потрясающее, но намного более безопасное для одинокого разведчика. Я установил контакт с одной из утерянных колоний Первой империи – с пионерами, покинувшими Землю в самом начале межзвездной экспансии пять тысяч лет назад. Когда империя рухнула, очень многие из этих изолированных групп или погибли, или скатились к варварству. А здесь, похоже, отыскалась уцелевшая колония.

Я заговорил с ними очень медленно, подбирая простейшие английские слова, но пять тысяч лет – очень долгий срок в жизни любого языка, и реальный разговор оказался невозможен. Контакт, несомненно, стал для них величайшим событием – и приятным, насколько я мог судить. Это не всегда так; в некоторых изолированных культурах, оставшихся после Первой империи, развилась активная ксенофобия, и, когда колонисты заново узнают, что не одиноки во Вселенной, у них едва не начинается истерика.

Мы безуспешно пытались общаться, и тут возник новый фактор – резко изменивший мое отношение. Из динамика послышался женский голос.

Я никогда не слышал столь замечательного голоса, и, думаю, даже не будь у меня за спиной одиноких космических недель, я все равно мгновенно бы в него влюбился. Очень низкий, но несомненно женский, он звучал столь тепло и ласкающе, что все мои чувства мгновенно взыграли. Я был настолько ошеломлен, что лишь через несколько минут осознал – я понимаю слова невидимой обольстительницы. Она говорила на версии английского, где каждое второе слово было мне понятно.

Короче говоря, очень скоро я узнал, что ее зовут Лайала и что она единственный на планете филолог, специализирующийся по примитивному английскому. Ее вызвали в качестве переводчика, едва был установлен контакт с моим кораблем. Похоже, везение мое продолжалось, ведь переводчик запросто мог оказаться неким древним и седобородым ископаемым.

Шли часы, ее солнце становилось все крупнее, а мы с Лайалой – все более тесными друзьями. Время поджимало, и мне пришлось действовать быстрее обычного. Тот факт, что никто иной не мог понимать наши разговоры, позволял нам беседовать практически с глазу на глаз. И в самом деле, Лайала недостаточно хорошо знала английский, и это позволяло мне выходить сухим из воды после какой-нибудь двусмысленной фразы; я мог не опасаться, что зайду слишком далеко с девушкой, которая все сомнения решает в мою пользу, считая, что не поняла сказанное…

Нужно ли говорить, что я был очень и очень счастлив? Получалось, что мои личные и официальные интересы идеально совпадают, и лишь одна проблема меня слегка тревожила. Я еще не видел Лайалу. А что, если она окажется абсолютной уродиной?

Первую возможность решить эту важную проблему я получил за шесть часов до посадки. Я настолько приблизился к планете, что уже мог принимать телепередачи, и Максу потребовалось всего несколько секунд, чтобы проанализировать передаваемый сигнал и настроить приемник на корабле. Наконец-то я увидел первые изображения с поверхности планеты – и Лайалу.

Она оказалась столь же прекрасна, как и ее голос. Долгие секунды я просидел, уставясь на экран и не в силах вымолвить и слова. Наконец Лайала спросила:

– Что с вами? Неужели вы никогда не видели девушку?

Я был вынужден признаться, что видел, и не одну, но такую, как она, – никогда. Я с великим облегчением обнаружил, что она отреагировала на мои слова весьма благосклонно, и, похоже, ничто не преграждало нам дорогу к будущему счастью – если мы сумеем избежать армии ученых и политиков, которые окружат меня сразу после посадки. Наши надежды на уединение были весьма шаткими, причем настолько, что у меня даже появилось искушение нарушить одно из своих самых незыблемых правил – я задумался о женитьбе на Лайале, если это окажется единственным для нас выходом. (Да, два месяца в космосе действительно повлияли на мою психику…) Пять тысяч лет истории – десять тысяч, если приплюсовать еще и мои пять – трудно сжать в несколько часов рассказа. Но, имея такого восхитительного наставника, я быстро впитывал знания, а все, что упускал я, Макс сохранял в своей бездонной памяти.

Аркадия, как очаровательно называлась их планета, располагалась на самой границе освоенного в ходе колонизации пространства; когда прилив имперской экспансии схлынул, о ней попросту забыли. Борясь за выживание, аркадцы утратили большую часть научных знаний, включая секрет межзвездных перелетов. Они не могли покинуть пределы своей солнечной системы, но у них такого желания и не возникало. Это оказалась плодородная планета с низкой гравитацией – всего четверть земной, – что придало колонистам физическую силу, потребовавшуюся для строительства жизни, достойной названия планеты. Даже допуская, что Лайала несколько приукрасила рассказ о своей родине, она показалась мне весьма привлекательным местечком.

Желтое солнце Аркадии уже превратилось в диск, когда меня осенила замечательная идея. Меня очень тревожила мысль о комитете по встрече, и я внезапно понял, как смогу от него избавиться. План требовал содействия Лайалы, но в ней я к тому времени уже был уверен. Если вы не сочтете мои слова нескромностью, то могу сказать, что всегда умел обращаться с женщинами, а заочно ухаживать мне не впервой.

И вот за два часа до посадки аркадцы узнали, что дальние разведчики – существа очень робкие и подозрительные. Сославшись на предыдущий печальный опыт общения с враждебными культурами, я вежливо отказался войти, подобно мухе, в их паутину. Поскольку я прилетел один, то готов встретиться лишь с одним из них в некоем изолированном месте, которое еще предстоит выбрать. Если эта встреча пройдет нормально, то я соглашусь полететь в их столицу, а если нет – вернусь, откуда прибыл. Надеюсь, они не сочтут такое поведение невежливостью, но я лишь одинокий путник вдали от дома и уверен, что они, как люди здравомыслящие, меня поймут…

Меня поняли. Выбор посланника был очевиден, и Лайала, отважно вызвавшись встретиться с монстром из дальнего космоса, в один миг стала всепланетной героиней. Своим встревоженным друзьям она пообещала, что свяжется с ними через час после того, как войдет в мой корабль. Я попытался уговорить ее на два часа, но она ответила, что это станет слишком подозрительно и даст завистникам повод распускать про нее сплетни.

Корабль уже пронзал атмосферу Аркадии, когда я неожиданно вспомнил про нарисованные уже в этом полете компрометирующие рисунки, и мне пришлось устроить торопливую приборку. (И все равно один довольно откровенный шедевр завалился за ящик с картами, и, когда несколько месяцев спустя его обнаружила команда обслуживания, я был готов провалиться сквозь палубу от смущения.) Когда я вернулся в рубку управления, экраны уже показывали пустую равнину, посреди которой меня ждала Лайала. Через две минуты я смогу обнять ее, вдохнуть аромат ее волос, ощутить ее податливое тело…

Я не стал утруждать себя наблюдением за посадкой, потому что мог положиться на Макса – он, как всегда, проделает свою работу безупречно. Я торопливо спустился к шлюзу и, собрав все остатки терпения, принялся ждать, когда распахнется отделяющий меня от Лайалы люк.

Мне показалось, что прошла целая вечность, пока Макс не завершил рутинную проверку атмосферы и не выдал сигнал: «Открывается наружный люк». Металлический диск еще двигался, когда я прыгнул в отверстие люка и коснулся наконец плодородной земли Аркадии.

Я помнил, что вешу здесь всего сорок фунтов, поэтому, несмотря на нетерпение, двигался осторожно. И все же я позабыл, погрузившись в розовые мечты, что пониженная гравитация может сделать с человеческим телом за две сотни поколений. А на маленькой планете эволюция за пять тысяч лет способна потрудиться на славу.

Лайала ждала меня – столь же прекрасная, как и на экране. Но изображение отличала от оригинала одна мелочь, которую я на экране заметить никак не мог.

Я никогда не любил высоких девушек, а теперь люблю их еще меньше. Пожалуй, если бы мне этого до сих пор хотелось, я смог бы обнять Лайалу. Но я выглядел бы полным идиотом, стоя на цыпочках и обнимая ее вокруг коленей.