Текст книги "2010: Одиссея Два"

Часть III
«Дискавери»

Глава 12
Под горку

Наконец-то корабль начал набирать скорость, спускаясь к Юпитеру, будто катясь под горку. Он давно уже прошел ту гравитационно спорную территорию, где четыре крохотные внешние луны – Синопе, Пасифе, Ананке и Карме – двигались по своим крайне эксцентричным попятным орбитам. Это, несомненно, были захваченные Юпитером астероиды – неправильной формы, самый крупный – всего тридцать километров в поперечнике. Иззубренные, истрескавшиеся куски скальной породы, не представляющие интереса ни для кого, кроме геологов космоса, попеременно переходили из владений Солнца под власть Юпитера и обратно.

Но Юпитер мог сохранять за собой другую четверку спутников, находившихся вдвое ближе остальных. Элара, Лиситея, Гималия и Леда находились достаточно близко друг к другу и вращались почти в одной плоскости. Выдвигались предположения, что они некогда являлись частями одного небесного тела, но если и так, диаметр родителя вряд ли превышал сотню километров.

Так близко, чтобы превратиться в диски, наблюдаемые невооруженным глазом, оказались только Карме и Леда, но экипаж приветствовал их, как старых друзей. Они были первой землей на горизонте после долгого океанского плавания, островами у побережья огромного материка, Юпитера. Истекали последние часы, приближался решающий этап всего полета – вход в юпитерианскую атмосферу.

Юпитер сделался гораздо больше, чем видимая невооруженным глазом Луна в земном небе. Стали видны и гигантские внутренние спутники, движущиеся вокруг него. Все они превратились в диски и обрели определенный цвет, но были еще слишком далеко, чтобы поверхности их стали разноцветными. Они скрывались за Юпитером, вновь появлялись на дневной стороне, отбрасывая тени на поверхность гиганта – их бесконечный балет представлял собой захватывающее, никогда не надоедающее зрелище. Это зрелище завораживало астрономов со времен Галилея, увидевшего его первым без малого четыреста лет назад, и вот теперь экипажу «Леонова» первыми довелось увидеть его невооруженным глазом.

Прекратилась непрерывная игра в шахматы; время, свободное от вахт, проводили у телескопов либо в оживленных беседах, а также – слушая музыку и любуясь видом снаружи. И как минимум один корабельный роман достиг кульминации – частые исчезновения Макса Брайловского с Женей Марченко служили предметом добродушных шуток.

«Странная они пара», – думалось Флойду. Макс, крупный симпатичный блондин, когда-то был гимнастом и даже вышел в финал Олимпийских игр 2000 года. Ему было немного за тридцать, но лицо его до сих пор оставалось удивительно открытым, почти мальчишеским. И внешность вовсе не была обманчивой: несмотря на репутацию блестящего инженера, он часто поражал Флойда своей наивностью и простотой. С такими людьми приятно поговорить, если разговор не затягивается надолго. Вне сферы профессиональной деятельности Макс был человеком милым, но поверхностным.

Женя – двадцать девять лет, самая младшая на борту – оставалась в какой-то степени загадкой. О ее травмах коллеги не распространялись, поэтому и Флойд никогда не заводил разговора о них, а его источники в Вашингтоне не могли снабдить его никакой информацией по этому вопросу. Очевидно, она попала в серьезную аварию, но, возможно, это было обычное дорожно-транспортное происшествие. Версию, будто она участвовала в секретной космической миссии – популярная мифология за пределами СССР вполне допускала такие вещи, – можно было даже не рассматривать: благодаря глобальным системам слежения в последние пятьдесят лет сохранить такое в секрете было бы невозможно.

Вдобавок к физическим и, несомненно, психологическим шрамам Жене приходилось преодолевать еще одно затруднение. Ее включили в экипаж в последнюю минуту, и это было всем известно. Диетологом и фельдшером «Леонова» должна была быть Ирма Якунина, но в неудачном споре с дельтапланом она получила слишком много травм.

Каждый день в 18.00 по Гринвичу семь членов экипажа и один пассажир собирались в маленькой кают-компании, которая отделяла рубку от камбуза и кают. За круглым столом в центре как раз помещалось восемь человек; когда вернут к жизни Керноу и Чандру, места для всех уже не хватит, придется организовать два сиденья где-то еще.

«Шестичасовой Soviet», как прозвали этот ежедневный круглый стол, редко длился дольше десяти минут, однако играл важную роль в поддержании морального духа. Жалобы, предложения, замечания, сообщения о проделанной работе – обсуждать можно было все что угодно. У капитана имелось право вето, но прибегала она к нему крайне редко.

Типичными пунктами неписаной повестки дня были просьбы изменить меню или предоставить больше времени для личных переговоров с Землей, предложения посмотреть те или другие фильмы, обмен новостями и сплетнями и добродушные шутки превосходящих советских сил над малочисленным американским контингентом. В ответ Флойд напоминал о том, что все меняется и когда Керноу и Чандра выйдут из гибернации, соотношение из 1 к 7 превратится в 3 к 7. Он том, что Керноу, по его личным впечатлениям, способен переспорить и перекричать любых трех членов экипажа, он даже не упоминал.

Бодрствуя, Флойд проводил большую часть времени в кают-компании – частью из-за того, что, несмотря на очень небольшие размеры, там его не так донимала клаустрофобия, как в его крошечной каморке. Кроме того, кают-компания просто радовала глаз: все имеющиеся плоские поверхности были увешаны фотоснимками красивых ландшафтов, морских видов и эпизодов спортивных соревнований, портретами популярных звезд видео и другими напоминаниями о Земле. Но самое почетное место занимала подлинная картина Леонова – его этюд «Около Луны», созданный в 1965-м, в тот год, когда он, молодой подполковник, покинул «Восход-2» и стал первым в истории человеком, вышедшим в открытый космос.

Работа скорее талантливого любителя, чем профессионала, картина изображала испещренный кратерами край поверхности Луны с красивейшим «Sinus Iridum» – Заливом Радуги на переднем плане. Над лунным горизонтом нависал исполинский тонкий серп Земли, опоясывающий ее ночную сторону. На заднем плане сияло Солнце, протуберанцы его короны простирались в космос на миллионы километров вокруг.

То была не просто потрясающая композиция, но и взгляд в будущее, до которого оставалось всего три года. В полете на «Аполло-8», на Рождество 1968 года, Андерс, Борман и Ловелл наблюдали этот роскошный вид – восход Земли над обратной стороной Луны – собственными глазами.

Хейвуд Флойд восхищался картиной, но испытывал к ней смешанные чувства. Ему никак не удавалось забыть, что она старше любого из находящихся на корабле – за одним-единственным исключением.

Когда Алексей Леонов нарисовал ее, Флойду уже исполнилось девять.

Глава 13
Миры Галилея

Даже сейчас, больше чем через тридцать лет после полета «Вояджеров», никто на самом деле не понимал, почему четыре гигантских спутника Юпитера так резко отличаются друг от друга. Все они были примерно одного размера, находились в одной части Солнечной системы, но были совсем не похожи друг на друга, точно дети разных родителей.

Только Каллисто, самый внешний из спутников, оказалась такой, какой ее ожидали увидеть. Когда «Леонов» пролетал мимо на расстоянии чуть больше ста тысяч километров, самый большой из ее бесчисленных кратеров был виден невооруженным глазом. В телескоп она выглядела как стеклянный шар, послуживший мишенью для стрельбы из высокоэнергетических ружей: ее поверхность была покрыта кратерами всевозможных размеров, вплоть до неразличимо мелких. Как кто-то отметил, Каллисто была похожа на Луну больше, чем сама Луна.

Но это было неудивительно. Здесь, на краю пояса астероидов, небесное тело постоянно подвергается бомбардировке обломками, оставшимися еще со времен возникновения Солнечной системы. Тем не менее Ганимед, следующий спутник, выглядел совершенно по-другому. Его поверхность тоже в прошлом была усеяна кратерами, но большинство из них было… сплошь перепахано. Да, это слово исключительно хорошо подходило для описания ландшафта Ганимеда. Громадные площади этого спутника были покрыты грядами и бороздами, будто какой-то космический садовник провел по ним граблями. Еще видны были светлые полосы, которые могли бы оставить слизни в пятьдесят километров толщиной. Но таинственнее всего были другие полосы – длинные, извилистые, состоявшие из десятков параллельных кривых. Николай Терновский решил, что это, должно быть, многополосные суперскоростные автострады, проложенные пьяными землемерами. Он даже заявил, что видит виадуки и клеверные развязки.

Дожидаясь на его орбите встречи с Европой, «Леонов» добавил к массиву человеческих знаний о Ганимеде еще несколько триллионов бит информации. Европа, планета, закованная в лед, вместе с обломками «Цяня» и его мертвым экипажем находилась по другую сторону Юпитера, но ни один человек на борту ни на минуту не прекращал думать о ней.

Тем временем на Земле доктор Чжень стал национальным героем, и его соотечественники, явно смущаясь, принимали бесконечные соболезнования. Поступило соболезнование и от имени экипажа «Леонова» (Флойд подозревал, что перед отправкой его здорово перекроили в Москве). Настроения на борту были неоднозначны – смесь восхищения, сожаления и облегчения. Все астронавты, независимо от национальной принадлежности, чувствовали себя гражданами космоса, ощущали объединяющую их связь и разделяли триумфы и трагедии друг друга. Никто на «Леонове» не радовался тому, что китайская экспедиция закончилась катастрофой, но в то же время все испытывали безмолвное облегчение оттого, что приз гонки не достался быстрейшему.

Неожиданно обнаруженная на Европе жизнь дополнила ситуацию новым элементом, подолгу обсуждавшимся как на Земле, так и на «Леонове». Некоторые экзобиологи кричали: «А что я говорил!» – указывая, что вообще-то тут нечему удивляться. Еще в 1970-е годы исследовательские подводные лодки находили бурлящие жизнью колонии странных морских существ, процветающие в такой среде, считавшейся столь же непригодной для жизни, как и подледные моря Европы, – во впадинах на дне Тихого океана. Как оказалось, вулканические источники, удобряя и обогревая бездну, создают оазисы жизни даже в этих пустынных глубинах.

Все, что случилось однажды на Земле, должно повторяться миллионы раз по всей Вселенной – среди ученых это практически символ веры. Вода, или, по крайней мере, лед, встречается на всех спутниках Юпитера. На Ио есть постоянно извергающиеся вулканы, поэтому естественно было бы ожидать вулканической активности – пусть несколько меньшей – и на соседнем спутнике. Сочетание этих двух фактов делало появление жизни на Европе не только возможным, но практически неизбежным – как и большинство сюрпризов природы, рассмотренных задним числом.

Но этот вывод порождал следующий вопрос, для полета «Леонова» жизненно важный. Связана ли жизнь, обнаруженная на спутнике Юпитера, с монолитом Тихо и таинственным артефактом, обращающимся вокруг Ио?

На «Шестичасовых Советах» это было любимой темой обсуждения. В целом все соглашались, что существо, встреченное доктором Чженем, не могло обладать высоким интеллектом – по крайней мере, если доктор верно интерпретировал его поведение. Ни одно животное с зачатками мышления не позволило бы себе стать жертвой собственных инстинктов и стремиться к гибели, как мотылек к огню.

Но Василий Орлов быстро привел контрпример, который ослабил, хотя и не опроверг этот довод.

– Вспомните китов и дельфинов, – сказал он. – Мы называем их умными – но как часто они гибнут, целыми стадами выбрасываясь на сушу! Похоже, в этом случае инстинкты пересиливают разум.

– Да что там дельфины! – вмешался Макс Брайловский. – Один из самых блестящих инженеров из моего класса безнадежно влюбился в одну блондинку в Киеве. Последнее, что я о нем слышал, – что он работает в гараже. А ведь он получил золотую медаль за проектирование орбитальных станций. Такая потеря!

Но даже если европеанец доктора Чженя не обладал разумом, это не исключало существования других, более развитых форм жизни. Нельзя же судить о биологии целой планеты по единственному образцу!

Приводилось множество доводов в пользу того, что развитый интеллект не может возникнуть в море: в этой мягкой, слабо меняющейся среде для этого недостаточно стимулов. И кроме того, как морские существа могли бы создать какую-либо технологию без помощи огня?

Но все же вероятность оставалась – ведь путь, избранный человечеством, не единственный из возможных. В морях других миров могут существовать целые цивилизации…

Тем не менее маловероятно, что на Европе возникла культура, имеющая выход в космос. Где несомненные признаки ее существования – здания, научное оборудование, пусковые площадки или другие искусственные объекты? От полюса до полюса не было видно ничего, кроме ровного льда да редких скальных выходов.

Пока «Леонов» проносился мимо орбит Ио и крохотного Мимаса, времени на обсуждения и споры не оставалось. Экипаж был занят почти круглосуточно, готовясь к встрече с Юпитером и возвращению тяжести после месяцев невесомости. Все незакрепленные предметы нужно было закрепить до того, как корабль войдет в атмосферу Юпитера: при сбросе скорости могли случиться пики ускорения до двух «же».

Флойду повезло: только у него было время восхищаться величественным зрелищем приближающейся планеты, которая занимала уже почти полнеба. Поскольку сравнить ее было не с чем, разум не мог осознать ее истинных размеров. Приходилось постоянно напоминать себе, что даже пятьдесят Земель не покрыли бы обращенную к нему полусферу.

Облака, алевшие, точно самые яркие из земных закатов, неслись так быстро, что изменения в облачном покрове можно было увидеть уже через десять минут. Вдоль дюжины – или около того – полос, опоясывающих планету, постоянно образовывались, а потом рассеивались, как клубы дыма, гигантские вихри. Порой из глубин вырывались султаны белого пара, тут же разгоняемые ураганным ветром, порожденным быстрым вращением планеты. Но, пожалуй, самыми загадочными являлись белые пятна, иногда отделенные друг от друга правильными равными промежутками, как жемчужины в ожерелье, тянувшиеся в средних широтах вдоль пассатов в атмосфере Юпитера.

В часы, оставшиеся до сближения, Флойд не видел ни капитана, ни штурмана. Орловы почти не покидали мостик, постоянно проверяя параметры орбиты и внося в курс «Леонова» последние коррективы. Сейчас корабль шел по критической траектории, едва задевающей верхний слой атмосферы. Если он пройдет слишком высоко, сопротивления атмосферы окажется недостаточно для торможения – тогда корабль на полной скорости унесется прочь из Солнечной системы, не имея никаких возможностей спастись. Если же он пройдет слишком низко, то сгорит, как метеор. Эти две крайности оставляли слишком мало места для ошибок.

Да, китайцы доказали, что маневр аэродинамического торможения возможен, но всегда есть вероятность, что что-нибудь пойдет не так. Поэтому Флойд вовсе не удивился, когда военврач Руденко всего за час до встречи Юпитером призналась:

– Вуди, я уже думаю, что лучше бы взяла с собой ту икону.

Глава 14
Двойная встреча

– …бумаги по закладной на дом в Нантакете должны быть в библиотеке в папке с буквой М.

Пожалуй, это все дела, о каких я смог вспомнить. Последние пару часов я вспоминал картину, которую видел в детстве в потрепанном фолианте по искусству викторианской эпохи. Ей было около ста пятидесяти лет. Не помню, была ли она цветная или черно-белая, но никогда не забуду название. Только не смейтесь – она называлась «Последнее послание домой». Наши пра-прапрадедушки любили такую сентиментальности.

На ней была изображена палуба парусника во время бури – паруса порваны, палубу захлестывает вода. На заднем плане команда изо всех сил борется с непогодой, спасая корабль. На переднем плане мальчик-юнга пишет записку, а рядом лежит бутылка, которая, как он надеется, должна доставить ее на сушу.

Я тогда был лишь ребенком, но мне казалось, что юнга должен помогать товарищам по плаванию, а не письма писать. Но все равно картина трогала меня, и я никогда не думал, что в один прекрасный день стану похож на этого юнгу.

Конечно, я уверен, что ты получишь это сообщение, а экипажу «Леонова» я ничем помочь не могу. Меня даже вежливо попросили не путаться под ногами, так что, пока я диктую, моя совесть вполне чиста.

Сейчас я отнесу сообщение на мостик, так как через пятнадцать минут мы прерываем все передачи, убираем большое блюдце и задраиваем все люки – еще одна отличная морская аналогия для тебя! Юпитер сейчас заполняет все небо. Не буду даже пытаться описать это, и даже посмотреть на него подольше не удастся, потому что через несколько минут закроются створки иллюминаторов. В любом случае, камерам все видно гораздо лучше, чем мне.

До свидания, моя дорогая. Люблю вас всех – особенно Криса. Когда ты получишь это сообщение, так или иначе все уже будет кончено. Помни, что я изо всех сил старался ради всех нас, и – до свидания.

Вынув из гнезда аудиочип, Флойд доплыл до центра связи и передал его Саше Ковалеву.

– Пожалуйста, отправьте это до того, как мы закончим передачи, – горячо попросил он.

– Не волнуйтесь, – успокоил его Саша, – пока я работаю на всех каналах, и у нас есть еще целых десять минут.

Он протянул руку.

– Я буду счастлив новой нашей встрече. А нет – я счастлив, что простились мы[4]4
  У. Шекспир, «Юлий Цезарь», акт V, сцена 1, пер. с англ. А. В. Флори.


[Закрыть].

Флойд моргнул.

– Шекспир?

– Конечно. Брут и Кассий перед битвой. Увидимся после.

Таня и Василий так внимательно следили за дисплеями, что только помахали Флойду, и он удалился в свою каюту. Он уже попрощался со всеми членами экипажа. Больше делать было нечего – только ждать. Спальный мешок был уже закреплен в ожидании возвращения тяжести, и Флойду оставалось только залезть внутрь.

– Антенны убраны, все защитные экраны подняты, – сказал голос из динамика внутренней связи. – Мы должны почувствовать торможение через пять минут. Все идет нормально.

– Я бы употребил другое слово, – пробормотал Флойд про себя. – Вы, наверное, имели в виду штатно, по расписанию.

Едва он закончил мысль, как в дверь робко постучали.

– Kto tam?

К его удивлению, это оказалась Женя.

– Не возражаете, если я зайду? – несмело спросила девушка – так тихо, что Флойд с трудом расслышал ее.

– Нет, конечно. Но почему вы не в своей каюте? Осталось всего пять минут.

Уже спрашивая, он понимал, что это глупый вопрос. Причина была настолько очевидна, что Женя не удостоила его ответом.

Но она была последним человеком, кого он ожидал увидеть – ее отношение к нему было неизменно вежливым, но отчужденным. Она была единственной в экипаже, кто предпочитал называть его «доктор Флойд». И тем не менее вот она, ищет общения и поддержки в момент опасности.

– Женя, дорогая, – иронически сказал он, – заходите, пожалуйста. Но обиталище мое довольно скромно. Можно сказать, по-спартански скромно.

Она слабо улыбнулась, но ничего не сказала, вплывая в каюту. Сначала Флойд понял, что она не просто нервничает – она в ужасе. Потом он догадался, почему она пришла именно к нему. Ей было стыдно показаться на глаза соотечественникам, и она решила искать моральной поддержки в другом месте.

При этой мысли удовольствие от неожиданного визита несколько увяло, но это не уменьшало его ответственности за это одинокое человеческое существо так далеко от дома. Тот факт, что рядом с ним привлекательная, хотя и некрасивая, женщина вдвое моложе него, не должен был ничего менять. Не должен, однако ж менял, и Флойду пришлось справляться с этим.

Должно быть, она это заметила, но никак не ободрила и не обескуражила его, пока они устраивались рядом в спальном коконе. Места в коконе едва хватало для двоих, и Флойд встревожился. Что, если ускорение окажется выше расчетного и подвеска оборвется? Они легко могут погибнуть… Нет, чепуха. У подвески – солидный запас прочности, незачем волноваться о таком постыдном конце.

Юмор – враг желания, и теперь их объятия стали совершенно целомудренными. Настолько, что Флойд не знал, радоваться ему или огорчаться.

Но менять что-либо было слишком поздно. Откуда-то из дальних далей донесся первый звук – шепот, тихий, будто стенания заблудшей души. В тот же миг корабль едва заметно вздрогнул, спальный кокон начал вращаться, его подвеска натянулась. После многих месяцев невесомости вновь вступала в свои права сила тяготения.

Через несколько секунд тихий шепот превратился в рев, а кокон – в туго натянутый гамак. «Это не очень хорошо, – подумал про себя Флойд. – Дышать и без того уже тяжело». Ускорение составляло только часть проблемы: Женя вцепилась в него, как утопающий – в пресловутую соломинку.

Он мягко, как только мог, высвободился.

– Женя, все нормально. Если «Цяню» удалось, значит, и мы сможем. Не тревожьтесь, перестаньте волноваться.

Кричать ласково было очень трудно. Флойд даже не был уверен, что Женя слышит его в реве сгорающего водорода. Однако она больше не хваталась за него так отчаянно, и он воспользовался возможностью несколько раз глубоко вдохнуть.

Что подумала бы Кэролайн, если бы увидела его сейчас? Рассказал бы он ей об этом, если бы представился повод? Он не был уверен, что она поняла бы все правильно. В такие моменты все связи с Землей казались очень непрочными.

Не представлялось возможным ни шевельнуться, ни заговорить, но теперь, постепенно привыкнув к странному ощущению собственного веса, Флойд больше не испытывал неудобств – вот только правая рука затекала все сильнее и сильнее. С некоторым трудом он вытащил ее из-под Жени, и это действие, такое знакомое, породило в душе мимолетное чувство вины. Пока восстанавливалось кровообращение, Флойд вспомнил фразу, которую приписывали по меньшей мере дюжине космонавтов и астронавтов: «И затруднения и удовольствие от секса в невесомости сильно преувеличены».

Флойд подумал о том, как поживают остальные члены экипажа, и вспомнил Чандру и Керноу, мирно спавших, не ведая ни о чем. Если «Леонов» превратится в метеоритный дождь в атмосфере Юпитера, они об этом даже не узнают… Но он не завидовал им – ведь они пропустили одно из самых интересных событий в жизни.

По внутренней связи раздался голос Тани. Слов не было слышно за ревом, но голос звучал спокойно, ровно, как будто она объявляла о чем-то совершенно обыденном. Флойд с некоторым трудом взглянул на часы и очень удивился: маневр торможения был уже наполовину завершен. В этот самый момент «Леонов» находился в ближайшей к Юпитеру точке своей траектории; еще глубже в атмосферу планеты проникали только одноразовые автоматические зонды.

– Женя, полдела сделано! – прокричал он. – Начинаем удаляться!

Расслышала ли она его слова, было непонятно. Женя не отвечала – лишь слегка улыбалась, крепко зажмурив глаза.

Корабль ощутимо трясло, будто лодку на мелких морских волнах. «Нормально ли это?» – подумал Флойд. Тревога о Жене оказалась как нельзя более к месту: она помогала отвлечься от собственных страхов. На миг ему представились стены, внезапно наливающиеся красным, сжимающиеся вокруг него, будто в кошмарной фантазии Эдгара По «Колодец и маятник», о которой он не вспоминал почти тридцать лет.

Флойд прогнал эту нелепую мысль прочь. Такого никак не могло произойти. Если откажет тепловой щит, корабль разрушится мгновенно, будет расплющен стеной газа, почти твердого под высоким давлением. Боли не будет: нервной системе просто не хватит времени отреагировать прежде, чем она прекратит существование. Конечно, и эта мысль была не из обнадеживающих, но и ею не стоило гнушаться…

Тряска постепенно слабела. Таня сделала еще одно неразборчивое объявление (неплохой повод пошутить над ней, когда все будет конечно). Теперь время тянулось гораздо медленнее. Вскоре Флойд перестал смотреть на часы, так как не мог поверить собственным глазам. Цифры сменяли друг друга так медленно, будто время для него и вправду замедлилось согласно эйнштейновской теории относительности.

И тут случилось нечто вовсе поразительное. Сначала он удивился, а потом даже слегка обиделся. Женя заснула – не то чтобы в его объятиях, но рядом с ним.

Вполне естественная реакция – напряжение лишило ее сил, и мудрость тела пришла на выручку. Внезапно и сам Флойд почувствовал сонливость, словно после оргазма, как будто был полностью опустошен происшедшим.

Потом он падал… падал… падал… и наконец все кончилось. Корабль был в космосе, где ему и надлежало быть. Женя и он плавали в воздухе отдельно друг от друга.

Никогда больше они не будут так близки, но всегда будут испытывать друг к другу особую нежность, которой не понять никому, кроме них.