Текст книги "Каникула (Дело о тайном обществе)"

– Голубчик, вам ли не знать, что в истории и не такое бывало. Вспомните последние слова Чехова: Ich sterbe[5]5
  Я умираю (нем.).


[Закрыть].

– Ну так он же находился в Германии и говорил с немецким врачом. А Гонсалес-то погиб в своей квартире в Москве.

С минуту подумав, профессор затеребил бородку:

– А что, если человек, напавший на Гонсалеса, тоже владел и русским, и испанским, а Рамон Хуанович об этом знал?

– Да, тогда понятно, отчего латынь. Хм, весьма правдоподобно.

Профессор хитро улыбнулся, снова взял в руки мастерок и с энтузиазмом вернулся к садово-огородному зодчеству.

* * *

Лучко попросил Веронику о встрече, а заодно предложил и Глебу поучаствовать в разговоре. Хозяйка сразу же усадила гостей за стол. Она гостеприимно выставила перед капитаном чайник и поднос со сладостями.

Глеб рассказал о разговоре с Буре и предположениях профессора.

– Ну и где нам искать разгадку этой головоломки? – спросила Вероника.

– Скорее всего, в Испании, – ответил Глеб и повернулся к Лучко.

– А что нового у тебя?

Неспешно покончив с заварным пирожным, следователь огорошил Веронику неожиданным известием:

– Пришел ответ из Испании. Оказывается, ваш муж был объявлен в розыск по обвинению в убийстве.

– Убийстве?

Вероника без сил плюхнулась на стул.

– Испанцы не уточнили сути дела, только сообщили, что преступление случилось в каком-то местечке близ города Толедо.

Все еще пребывая в шоке, Вероника раскрыла рот, но так и не смогла ничего сказать. Глеб взял ее руки в свои. Понемногу Вероника успокоилась. Не отнимая рук, она посмотрела Глебу в глаза и спросила:

– Мне нужна помощь. Ты поедешь со мной в Мадрид?

Наблюдавший за разговором капитан ухмыльнулся:

– Соглашайся. Имей в виду, если не поедешь ты, поеду я.

Глава 9
Ночной Мадрид

Самолет приземлился в аэропорту Барахас поздно вечером, и до дома, где жила Вероника, они добрались только к полуночи. Глеба, прежде уже посещавшего испанскую столицу, в очередной раз поразило количество людей на улицах.

– Сегодня какой-то праздник? – спросил он.

– А здесь всегда праздник, – со звонким смехом ответила Вероника, отпирая подъезд. – Еще Хемингуэй в свое время подметил, что «спать по ночам считается в Мадриде чудачеством». Так что если есть силы, можем пройтись. По здешним меркам вечер только-только начался.

Несмотря на усталость, Глеб принял предложение на ура.

– Отличная идея! Дай мне немного осмотреться и – вперед.

Поднявшись по мраморным ступеням, они наконец оказались перед дверью квартиры. Над звонком к стене была прикручена табличка с карикатурным изображением человека в очках, стоящего у классной доски с указкой в руках. Заметив интерес Глеба к табличке, Вероника объяснила:

– Подарок студентов. Висит еще с тех времен, когда Рамон читал лекции в местном университете. Ну вот, проходи.

Войдя первой, Вероника щелкнула выключателем. Глеб поставил чемоданы на пол и с любопытством огляделся.

Первое, что бросилось в глаза, были часы «Густав Беккер», прекрасно вписавшиеся в интерьер гостиной. Перехватив взгляд Глеба, Вероника усмехнулась:

– Узнал, значит?

В левой стороне груди отчего-то заныло. Он молча кивнул и с любопытством продолжил осмотр. Строгие современные линии жилища Гонсалесов тут и там весьма удачно разбавляли то яркие пятна ковров в мавританском стиле, то потрескавшиеся от времени изразцы, то предметы мебели самого что ни на есть антикварного вида. Во всем чувствовалась рука Вероники.

«Не встань на нашем пути Гонсалес, мой дом сейчас мог бы выглядеть так же», – неожиданно для себя с легкой завистью подумал Глеб.

Оставив вещи нераспакованными, они вышли на прогулку. На улице было не протолкнуться.

– Бог мой, стоит глубокая ночь, а народу – как днем на Тверской! – с удивлением озираясь по сторонам, сказал Глеб.

– Да, мадридцев неспроста называют «кошками» – мы гуляем по ночам.

– Ты сказала «мы»? Забавно. Вижу, ты и впрямь ощущаешь себя испанкой.

Улыбнувшись, Вероника оставила слова Глеба без комментария.

– Представь, у нас тут даже специальные ночные автобусы ходят. В народе их ласково прозвали «совами».

– А я слышал, что этот транспорт для полуночников зовут buho.

– Да, все точно.

– Прости, но разве buho это не «филин»?

Вероника рассмеялась. Как показалось Глебу, через силу. Последнее замечание ее явно задело.

– Извини, я уже и забыла про твой лингвистический дар. К тебе же иностранные языки всегда сами липли.

«Как бабы к Рамону», – чуть было не вставил Глеб, но сдержался. Вместо этого он сказал:

– Не обижайся. У тебя отменный испанский.

– Я, между прочим, здесь живу уже тучу лет. А тебе достаточно потрындеть тут с местными месяц-другой, и тебя уже фиг отличишь от коренного мадридца. Эх, мне бы так!

Пытаясь загладить свою нечаянную оплошность, Глеб предложил верный путь к примирению:

– Выпить хочешь?

Несмотря на то, что, по словам Вероники, число баров на душу населения в Испании выше, чем в любой другой стране мира, свободного места за столиком отыскать не удалось. Они устроились за стойкой бара и заказали по бокалу риохского. Заказ был исполнен почти мгновенно.

– За что пьем? – спросила Вероника.

– За тебя, конечно. Скажи, ты здесь счастлива?

Прежде чем ответить, Вероника успела сделать пару глотков.

– Если ты спрашиваешь меня о том, хочу ли я вернуться, то ответ – «нет». Да и Йоське здесь очень комфортно.

– А как же мама?

– А что мама? Я звала ее сюда уже сто раз – она ни в какую.

– Но ты ведь теперь одна, без Рамона…

Вероника слегка наклонила голову вбок и прищурилась.

– Стольцев, если ты окольным путем хочешь узнать, есть ли у меня мужчина, то это не твоего ума дело. Понял? А за меня не беспокойся – я уже большая девочка.

Замолчав, Глеб приложился к бокалу. Ммм! Испанцы, обсуждая достоинства темпранильо, не зря говорят, что это вино соп сиегро – то бишь «с телом». Надо сказать, даже сами виноделы и те до сих пор так и не пришли к общепринятому определению этого расплывчатого термина. Ясно только, что речь тут не столько о букете и аромате, сколько об общей полноте вкуса. Так или иначе, а этот риохский темпранильо определенно был с «телом». Да еще с каким!

Глеб несколько секунд посмаковал напиток во рту, а затем представил его в виде обнаженной красотки, дефилирующей по подиуму. Причем это была не какая-нибудь там костлявая «вешалка», а настоящая «бельевая» модель с самыми соблазнительными и упругими формами. Примерно такими, как у Вероники.

Разговор не клеился, да и начала сказываться усталость. Они рассчитались и молча побрели домой по неестественно многолюдным улицам. Глеба всю дорогу не оставляло ощущение, что какой-то невидимый режиссер, снимающий ночную сцену неведомого фильма, по ошибке здорово переборщил с массовкой.

Вот и знакомый подъезд. Первым делом Вероника отвела Глеба в небольшую комнату без штор.

– Это бывший кабинет Рамона.

– А что тут теперь?

– Пока ничего. Так что ты вполне можешь устроиться здесь на тахте. Годится?

– Вполне.

Было видно, что кабинет Гонсалеса обставлялся исключительно его хозяином.

Красота была безжалостно принесена в жертву практичности – сплошные стеллажи с книгами и безликие коробки с архивами. Единственным украшением комнаты служили несколько огромных фотографий с острыми моментами футбольных матчей.

На одном фото зубастый Рональдо со зверским оскалом на лице забивал гол Оливеру Кану, вытянувшемуся в кошачьем прыжке на фоне бразильского флага, взметнувшегося на трибуне. Надо же, Глеб и не знал, что Рамон был таким заядлым болельщиком. Испанец, однако.

Лишь одно изображение не имело никакого отношения к футболу. Это была фотография маленького Хуана Гонсалеса, сидящего на закорках у улыбающегося отца.

Нежно погладив пальцами стекло, Вероника вздохнула:

– Жутко скучаю по Йоське. Ты даже не представляешь, какой у меня растет классный парень. Настоящий мужчина, даром, что маленький.

– Так может, следовало взять его с собой?

– Нет, пусть пока побудет у бабушки. Мне так спокойнее. – Вероника рассеянным жестом провела руками по волосам. – Ладно, поздно уже. Постельное белье в шкафу, полотенце в ванной. Если захочешь чайку на сон грядущий или чего-нибудь покрепче, и то и другое найдешь на кухне. И не забудь включить кондиционер, а то сдохнешь – сегодня днем было плюс тридцать девять. Спокойной ночи.

* * *

Стольцеву всегда плохо спалось на новом месте. А уж по соседству с часами «Густав Беккер» и подавно. Он, разумеется, не стал рассказывать Веронике ни о том, как после их разрыва с упорством маньяка пытался выяснить, какую же мелодию отбивали часы, с которыми связано столько блаженных воспоминаний, ни о том, каким странным образом нашел ответ.

Как-то раз, впервые приехав в Лондон, Глеб, гуляючи по Ист-Энду, услышал колокольный звон, точь-в-точь повторявший бой, заложенный в механизм «Густава Беккера». Выяснилось, что это звонят колокола церкви Сент-Мэри-ле-Боу.

Оказалось, что именно их перезвон был взят часовыми мастерами за образец. И хотя оригинальная мелодия старинного карильона звучала много лучше, чем ее часовая копия, Глебу захотелось наглухо заткнуть собственные уши и не слышать ни звука. С тех пор он дал себе слово, что в Лондон больше ни ногой. А тут за стеной каждый час такая пытка.

Глеб отругал себя за то, что столь необдуманно согласился на это путешествие. В конце концов, разве Вероника не разбила когда-то его сердце вдребезги? С какой стати он должен все бросать и, как пятнадцать лет назад, мчаться ей на помощь? А кто помог ему самому, когда Вероника оставила его ради Рамона? С другой стороны, никто на аркане не тянул – не хотел бы, не поехал.

Он лежал, глядя в темный потолок, пытаясь сообразить, что же на самом деле привело его в чужой город, где согласно завтрашнему прогнозу термометры дружно покажут плюс сорок. Ложное чувство долга? Искреннее желание помочь? Призрак утраченной любви? Надежда? На что?

Несмотря на кондиционер, в комнате было душно. Сна ни в одном глазу. Не помогли ни стакан теплого молока, ни аналогичный объем ледяного пива с изрядной порцией водки.

Поворочившись полчаса, он встал и принялся наблюдать за интенсивной ночной жизнью, происходившей за окном, выходящим на небольшую площадь.

Вероника оказалась права – число праздношатающихся не снизилось ни к двум, ни даже к трем ночи. Причем местный вирус бессонницы поразил всех от мала до велика. Глеб с удивлением наблюдал, как возле столиков уличного кафе напротив резвились ребятишки и как молодые мамаши, периодически приложившись к рюмке, с умилением покачивали стоящие рядом коляски. И если бы не время на часах, картина выглядела бы абсолютно идиллической.

Глеб смотрел на мадридцев и завидовал черной завистью. Елки-палки, вот так и нужно жить. Ну кто сказал, что свет в детской должен в обязательном порядке гаснуть сразу после выпуска «Спокойной ночи, малыши»?

Впрочем, пора бы уже и заснуть. Глеб снова лег и, закрыв глаза, принялся пересчитывать в уме бесчисленные стада животных.

Как и положено ученому, он применил творческий подход, поэкспериментировав сначала с баранами, потом со слонами, затем с жирафами и, наконец, с прочей живностью размером помельче. В итоге эмпирическим путем было установлено, что единственным эффективным снотворным средством может служить исключительно пересчет хомячков. Как оказалось, ни зайцы, ни мыши, ни даже забавные сурикаты никакого седативного воздействия на человека не оказывают.

Окрыленный этим неожиданным открытием, он уснул, когда над Мадридом уже занималось утро.

Глава 10
Инспектор Рохас

После первой полноценной ночи отдыха за целую неделю Вероника за завтраком выглядела разом посвежевшей. Глеб непроизвольно отметил, что ее привычки за прошедшие годы мало изменились. Как и прежде, она не любила спозаранку отягощать себя ни косметикой, ни одеждами. Весь ее утренний туалет сводился к длинной шелковой рубашке, смахивающей на мужскую, и узкой ленте, стягивающей волосы. Обычно не особо щедрый на высокие экзаменационные баллы, Глеб справедливости ради был вынужден оценить внешний вид бывшей пассии на «пять». Из вредности он попытался обнаружить хоть какие-то изъяны вроде морщин или целлюлита, но тщетно.

Не замечая его пристального взгляда и увлеченно колдуя над сковородой, Вероника рассказала, что Рамон в последние месяцы почти не бывал в Мадриде. Он перебрался в Толедо, где участвовал в археологических раскопках, которыми руководил некто Луис Ригаль.

– Ригаль? Я слышал о нем. Специалист по Средним векам, если не ошибаюсь? – уточнил Глеб, с аппетитом уписывая блинчик с клубникой.

– Так и есть. И еще какой. Луис был близким другом Рамона. Они когда-то преподавали в университете.

– Раз так, имеет смысл отправиться в Толедо и встретиться с этим Ригалем. Возможно, он знает что-то, чего не знаем мы.

– Так и поступим. Но сначала мне не терпится заехать в тамошнюю полицию и выяснить, в чем конкретно обвиняют Рамона.

Сразу после завтрака они сели в желтый «сеат» Вероники и отправились прочь из душного города.

* * *

Июльское небо тонкими голубыми иглами пронзало мягкий полумрак храма. Солнечные зайчики, наплевав на скорбную атмосферу заупокойной молитвы, весело скакали по покрытой патиной позолоте амвона. Ослепленный бликами священник на мгновение запнулся, поправил очки и продолжил.

Скучающий взгляд Командора скользнул по витражам и уперся в мозаичный лик Всевышнего, грозно распростершего божественную десницу над паствой.

«Когда-нибудь, а может быть, очень скоро я обрету сравнимое могущество», – подумал Командор и силой воображения приставил Иисусу свою собственную голову. Получившаяся картина выглядела весьма иконописно.

Прости меня, Боже! Устрашившись совершенного богохульства, Командор принялся истово молиться. Прочитав про себя «Отче наш», он снова поднял глаза на потолок и прищурился, пытаясь получше разглядеть выражение глаз Спасителя. Оно было неодобрительным. Будто Бог прознал о его планах и готовился им помешать.

Командор невольно поежился, но взгляда не отвел. Никто и ничто на свете не сможет встать у него на пути. Вон, человек, которого сегодня девятый день как поминают, тоже пытался помешать, и что? Впрочем, в Писании ведь не зря сказано, что непослушный сын погибнет, ибо непокорность есть такой же грех, что и идолопоклонство.

Трижды перекрестившись открытой ладонью, Командор присоединился к общей молитве.

* * *

Красное кирпичное здание полицейского управления Кастилии и Ла-Манчи занимало целый квартал. Вероника предъявила дежурному какой-то документ и с бешеной скоростью затараторила по-испански. Надо сказать, что Стольцев понимал по-испански абсолютно все, но когда говорил сам, то время от времени сбивался на итальянский.

После долгих объяснений, кто они такие и зачем пришли, Глеба и Веронику наконец направили на четвертый этаж, где им навстречу вышел невысокий смуглолицый господин с глазами-буравчиками. Представившись инспектором Франсиско Рохасом и предварительно просверлив визитеров насквозь колючим взглядом, он предложил по-свойски звать его Пако. Затем инспектор широким жестом пригласил гостей в кондиционированную свежесть кабинета.

Усаживаясь напротив Рохаса, Глеб отчего-то вспомнил, что в Испании тех, кто носит имя Пако, примерно столько же, сколько в Бразилии донов Педро. На ум пришел процитированный Хемингуэем анекдот про то, как один испанец, приехавший в Мадрид в поисках сына, опрометчиво поместил в столичной газете объявление: «Пако жду тебя в отеле Монтана вторник двенадцать все простил папа». В итоге незадачливому папаше пришлось прибегнуть к помощи жандармов, чтобы разогнать собравшуюся у гостиницы тысячную толпу.

– Чем могу? – продолжая буравить гостей взглядом, спросил инспектор.

– Нам сказали, что вы занимались делом моего мужа Рамона Гонсалеса.

– Да. Все верно. Это я выписал ордер на его арест. Впрочем, он так и не понадобился.

– Я бы хотела знать, в чем именно обвиняли Рамона.

– Боюсь, мы все еще не вправе заменить настоящее время прошедшим, – тоном школьного учителя грамматики поправил Веронику Рохас. – Обвинения до сих про не сняты.

– А вы можете посвятить нас в подробности? Полагаю, я, как вдова, имею на это право.

– Разумеется.

Инспектор подошел к металлическому шкафу и принялся перебирать папки. Раскрыв одну из них, он снова устроился в кресле. – Вот, извольте. С удовольствием зачитаю отдельные места, но с одним условием.

– С каким же?

– В ответ вы расскажете мне о том, как погиб ваш муж.

– Хорошо.

Инспектор склонил голову в знак признательности.

– Итак, Рамон Гонсалес подозревается в убийстве некоего Хавьера Дуарте, которое произошло в городе Талавера-де-ла-Рейна десятого июля сего года.

– Хавьер Дуарте? – на секунду задумалась Вероника. – Впервые слышу это имя.

– Неудивительно. Вы ведь, как я понимаю, жили с покойным мужем порознь, не так ли? Так что вряд ли были в курсе всех событий в его жизни. Вам что-нибудь известно о последнем месте работы господина Гонсалеса?

– Да, городские власти пригласили его для участия в каких-то раскопках.

– Вот с этого-то все и началось. – Время от времени сверяясь с досье, инспектор с выражением изложил известные следствию подробности дела. – По показаниям свидетелей, десятого июля на заседании совета фонда «Историческое наследие», под эгидой которого велись археологические работы в Толедо, Рамон Гонсалес упомянул о том, что отправляется на встречу с местным ученым-краеведом по имени Хавьер Дуарте. Несколькими днями ранее этот Дуарте якобы сообщил Гонсалесу, что располагает важными сведениями о том месте, где экспедиция фонда вот-вот должна была начать археологические работы. А вечером того же дня супруга Дуарте обнаружила мужа мертвым.

– Но отчего вы так уверены, что этого господина убил мой муж?

– Ну, начнем с того, что Рамон Гонсалес сбежал в Россию.

– И на этом основании вы… – начала было возмущаться Вероника.

Инспектор жестом остановил ее и, снова уткнувшись в папку, принялся демонстрировать немалый драматический талант чтеца.

– На теле сеньора Дуарте был обнаружен кусок ткани. Убитый держал эту тряпицу зажатой в кулаке. При ближайшем рассмотрении ткань оказалась фрагментом мужского галстука, украшенного гербом Толедо и буквами FPH. Смекаете?

– Не особенно, – призналась Вероника.

– Все очень просто, FPH – это аббревиатура, образованная от полного названия фонда «Историческое наследие» – Fundaciön Patrimonio Histörico. Оказалось, что такие галстуки были у всех членов совета. Мало того, сотрудники фонда сообщили нам, что один из членов совета как раз должен был встретиться с убитым в тот роковой вечер. И этим человеком был ваш муж Рамон Гонсалес.

Вероника растерянно покачала головой:

– Я все еще не понимаю…

Инспектор многозначительно поднял указательный палец вверх, после чего и его брови послушно двинулись в том же направлении.

– Соседи видели, как Гонсалес звонил в звонок на двери Дуарте. Дверь ему, правда, так и не открыли. Вероятно, Дуарте в тот момент не было дома. Но ведь Гонсалес мог вернуться позднее, не так ли? Наконец, полиция проверила галстуки остальных членов совета фонда – все они оказались на месте. А ваш муж тем временем исчез. Какие вам еще нужны доказательства?

Вероника тяжело вздохнула:

– Не знаю, что и сказать. Пока вы меня не убедили. Я должна разобраться во всем сама.

Инспектор нахмурился:

– Каким же это образом?

– Пока не знаю.

Повисло тягостное молчание.

– Может, кофе? – запоздало предложил Рохас.

– Спасибо, мы и так отвлекли вас от работы.

– Что вы, что вы, тем более что вы обещали мне кое о чем рассказать.

– Ах да. Ну, тогда мне черный с сахаром.

– Мне тоже, – впервые нарушил молчание Глеб.

Рохас как-то неодобрительно взглянул на него, но чашку налил.

Выпив кофе, Вероника коротко пересказала инспектору то, о чем ей сообщил Лучко. Затем она спрятала в карман визитку инспектора и, поблагодарив его за уделенное время, направилась к дверям.

Выйдя на улицу, Глеб тут же промок насквозь и с сожалением вспомнил, как вчера жаловался на мадридскую жару, когда по уму надо было наслаждаться прохладой. Ведь настоящее пекло притаилось здесь, среди узких извилистых улочек, раскаленных до температуры сталеплавильного цеха. Складывалось впечатление, что традиционное обилие оружейных мастерских в этом городе объяснялось тем простым фактом, что в летние месяцы рачительный кузнец мог изрядно сэкономить на горне ввиду его полной ненадобности.

* * *

Подойдя к окну, инспектор раздвинул пальцами жалюзи, чтобы еще раз проводить взглядом недавних гостей. Какая аппетитная вдовушка! Такие бабенки всегда нарасхват. Только поглядите, со дня смерти мужа прошла едва ли неделя, а возле нее уже увивается смазливый ухажер. Шустра, ничего не скажешь.

Расслабив узел галстука, Рохас снова прикрыл жалюзи и плюхнулся в кресло. Любопытная парочка. Похоже, эти двое настроены весьма решительно. Как бы не наломали дров. Тем более в столь деликатном деле.

Инспектор Рохас рассказал своим гостям далеко не все. Например, он не упомянул о том, что убийство Дуарте странным образом связано с одним давним, так и незавершенным расследованием.

Дело в том, что в последние годы в городах Кастилии и Ла-Манчи неизвестные преступники регулярно нападали на служителей церкви или причиняли вред церковному имуществу. Все началось с убийства монаха здесь же, в Толедо. Затем в Мадриде убили местного священника. Потом еще одного. Наконец, были поочередно подожжены несколько храмов и снова вблизи от столицы.

Что интересно, все преступления совершались в один и тот же день года – тринадцатого октября. До сих пор никто так и не взял на себя ответственность за эту необъявленную войну против католической церкви.

И вот это дохлое дело уже много лет висит виснем, а тут первая зацепка: в Дуарте стреляли, и ствол этот баллистикам оказался уже знаком – именно из него когда-то убили толедского монаха и мадридских священников. И надо же было такому случиться, что единственная ниточка, которая могла бы привести к долгожданному прорыву в нераскрытом деле, оборвалась вместе со смертью Гонсалеса.

Какое отношение имел этот русский испанец к расстрелам священнослужителей? Отец Бальбоа, курирующий связи с полицией со стороны архиепископа, так тот вообще носится с бредовой идеей о том, что виной всему тамплиеры. Дескать, в свое время орден был разгромлен именно тринадцатого октября. Но ведь это случилось аж в 1307 году! Кому, скажите на милость, понадобилось мстить за гибель рыцарского ордена, да еще через целых семьсот лет? Да, падре Бальбоа – человек с фантазией, ничего не скажешь.

Не упомянул Рохас и еще об одной загадке, которую оставил следствию умирающий Дуарте.

Инспектор взглянул на часы. До сиесты осталось всего ничего. Он набрал свой домашний номер и, услышав голос жены, начальственно распорядился:

– Можешь сервировать.

* * *

Благодаря долгим годам упорных тренировок Семенов успел стряхнуть пепел ровно за миллисекунду до того, как тот чуть было не упал прямо на разложенные на столе образцы. Выверенным движением бывшего хирурга он отправил сигарету в переполненную окурками чашку Петри, будто специально и созданную для того, чтобы служить медперсоналу идеальной пепельницей. Уже за одно это изобретение в иерархии научных светил Семенов ставил упомянутого немецкого доктора превыше Пастера и самого Авиценны.

Причиной задумчивости судмедэксперта было неуловимое ощущение дежавю, уже несколько раз посещавшее его после осмотра повреждений на теле Рамона Гонсалеса. Где и когда он мог видеть нечто похожее? Не иначе тогда, когда утюг был излюбленным средством, с помощью которого братки девяностых в два счета делали сговорчивее даже самого упертого собеседника.

Семенов ненавидел то десятилетие, что пережила страна, как в омут нырнув в «эпоху новых возможностей». В итоге возможностями воспользовались совсем немногие и совсем не те, кто в идеале должен был бы. И если среднестатистическому обывателю девяностые запомнились тотальным дефицитом, карикатурным путчем и непродолжительной свободой слова, то в мозгу судмедэксперта те лихие времена вызывали куда более мрачные ассоциации. Политико-экономические пертурбации – это проблема живых, а Семенов имел дело исключительно с мертвыми. И трупов за те несколько ужасных лет через его руки прошло столько, что ими, кажется, можно было доверху заполнить порожний товарняк. А самым худшим было то, что хотя добытые во время вскрытия результаты нередко самым недвусмысленным образом указывали на преступника, никакого ареста в итоге не следовало либо задержанного тут же отпускали с миром.

Возмущенный судмедэксперт наивно попытался воззвать к чести и совести оперативников, после чего был жестоко избит какой-то шпаной, поджидавшей его у дома явно по наводке.

Очнувшись на больничной койке и усвоив преподанный урок, Семенов предпочел больше не высовываться.

Слава богу, времена поменялись, и нынешних злодеев все чаще ловят парни вроде Лучко, который, похоже, если что, готов доплатить из своего кармана, только бы достать очередного негодяя.

Сделав глубокую затяжку, Семенов невидящим взглядом уставился в стену, пытаясь освободиться от картин, навеянных постперестроечными ужасами. Однако, несмотря на всю его нелюбовь к воспоминаниям о том лихолетье, в них придется покопаться. Ключ к делу Гонсалеса, скорее всего, где-то там.