Текст книги "Завтра. Гром завтра. Солнечный восход завтра. Долгая дорога в завтра"

Глава Х. Наша зелёная, наша прекрасная земля

Они, казалось, бесконечно поднимались, преодолевали одну каменную лестницу за другой. Но вот лестницы кончились, и они стояли у двери, из-за которой доносился грохот пушек.

Окно в стене за ними стало светлым.

Дикар взял ручку двери в руку, повернул, осторожно открыл дверь и увидел обширное ровное пространство. Он увидел пушки, огромные, каких раньше никогда не видел. Из их черных на бледном зловещем фоне неба стволов вырывался огонь, освещая обслуживающих их черных.

– Пошли, – прошептал Дикар и прошел в дверь, остальные за ним; все натягивали тетивы луков, которые развернули во время долгого подъема.

Азиафриканец увидел их. Он открыл рот, но гром заглушил его крик, и он упал со стрелой в горле. Дикар выхватывал стрелы из колчана и, как мог быстро, посылал их в толпу солдат в зеленом; каждая стрела находила цель – черную или желтую плоть. Неожиданно пушки замолчали. Большие пушки молчали, но револьверы посылали свинец в Дикара и в Мальчиков.

Дикар схватился за колчан: колчан пуст.

– Пошли! – крикнул он и с ножом в руке побежал прямо на немногих уцелевших азиафриканцев. Посмотрев вбок, он увидел только Джонстоуна, рыжие волосы которого развевались рядом.

Остальные… что-то горячее ударило Дикара в плечо. Его левая рука безжизненно повисла, но правой он вонзил нож в азиафриканца. Выдернул нож и упал под тяжестью тела. Отбросил его, высвободился, увидел искаженное желтое лицо и направленный на себя револьвер. Что-то черное промелькнуло между ним и вспышкой револьвера, упало…

Дикар был на ногах, он бросился к азиафриканскому офицеру, отбил руку с револьвером и сжал горло врага. Что-то треснуло у него под пальцами. Глаза офицера остекленели, тело тяжело обвисло.

Дикар выпустил его и повернулся, встречая новое нападение. Но его не было. Больше никто не стоял на крыше. Тишина, ужасная после всего этого грохота, окружала Дикара, и страшный серый свет падал на сплетенные тела, лежащие на крыше.

Он один. Все тело болит, плоть разорвана пулями и ножами. В нем не осталось сил. Но пушки молчали.

Усталый взгляд Дикара упал на крышу у его ног. Здесь лежал Уоштон, глаза его открыты, коричневый лоб изборожден морщинами боли; рукой Уоштон сжимает бок, и из-под руки сочится кровь. Должно быть, это он прыгнул между Дикаром и револьвером азиафриканца. Он принял пулю, предназначенную Дикару.

– Ты… ты не должен был…

Голос Дикара прервал новый звук, что-то вроде недалекого рева. Дикар устало повернулся и увидел огромную птицу – над американцами, выходившими из дотов, летел самолет. Они легкая цель для смерти, которую могут послать на них с воздуха. Появился второй самолет…

* * *

– Дикар. – Хриплый голос у его ног. – Зенитки… оттащи меня к ним… быстрей.

Дикар наклонился, поднял коричневого человека и осторожно понес туда, где стояли молчащие теперь зенитки; их черные стволы торчали над низким ограждением крыши. Сразу за пушками несколько больших черных труб смотрели в небо, и от них к пушкам отходило множество проводов.

Теперь над головой кружили три самолета.

– Опусти… меня… – сказал Уоштон; говорил он с трудом, каждое слово произносил отдельно… – возле устройства автоматического поиска цели.

Дикар понял, что он говорит об этих трубах. Он послушался. Уоштон отнял окровавленную руку от бока, что-то сделал у основания труб. Откуда-то послышался скрежет. Пушки повернулись. Они ожили. И поворачивали стволы к самолетам.

– Этот рычаг, – простонал Уоштон, показывая. – Тяни… тяни за него.

Дикар боялся движущихся пушек, но подошел к рычагу, на который показывал Уоштон, взялся за него и потянул.

Прогремел гром. Пушки выплюнул и огонь и дым. Самолеты в небе окружили маленькие белые облачка. И самолетов не стало. С того места, где они были, шел дождь обломов, в одном месте вертелось в небе тело черного человека.

Ноги у Дикара подогнулись. Ему казалось, что он медленно опускается на крышу. Он сидел на крыше и смотрел на Уоштона. Хотел что-то сказать ему – и не сказал. Уоштон его не услышал бы. Он был мертв.

Сознание оставило Дикара, как вытекает песок из расставленных пальцев.

* * *

Дикар лежал в прохладной белой постели, и рядом на стуле сидела Мэрили.

– Немного осталось от Группы, Дикар, – говорила она, – и мало от зверей-людей, но мы сообщили всей Америке, что отобрали у азиафриканцев Веспойнт, и у Америки снова есть надежда.

Со всех концов Далекой Земли к нам приходят люди, и среди них такие, которые умеют управлять самолетами и стрелять из больших пушек. Мы только что получили сообщение, что азиафриканцы идут от Нью Йорка, чтобы вернуть крепость, но мы к этому готовы.

Их ждут самолеты, и большие пушки, прикрывающие Реку, и зенитки, защищающие от нападения с воздуха. Мы встретим их грохотом захваченных пушек.

– Да, Мэрили, – ответил Дикар; голос его еще звучал слабо. – Мы встретим их грохотом своих пушек, Мэрили. Мы издадим грохот завтра, грохот свободы. Гром свободы не умер и никогда не умрет.

– Гром завтра, Дикар, – прошептала Мэрили. – Гром надежды для нашей зеленой прекрасной земли.

Дик Карр, конечно, не знал об этом и о последовавшей долгой и отчаянной обороне, и поэтому, когда он стал почти легендарной личностью, известной нам как Дикар, он не мог отчетливо помнить это ужасное прошлое. Но у Дикара были смутные сны-воспоминания о том, что он всегда был голоден, всегда боялся, и о том, что в небе всегда гремел гром, который становился все ближе и ближе.

Самое острое из его воспоминаний – сирена, воющая в небе, как огромный обезумевший дьявол, и он бежит по улице, держась за мамину руку, чтобы их не разделили другие бегущие женщины с детьми. Они прибегают в темную пещеру, которая когда-то была станцией метро, и там они ждут почти в полной темноте, а земля трясется, и гром грохочет.

На станции красивая маленькая девочка, с карими глазами, с каштановыми волосами. Когда Дик застенчиво спрашивает, как ее зовут, она соединяет два слова, делая из них одно имя «Мэрили». А из двух слов имени Дика она тоже делает одно – «Дикар».

Гром наконец прекращается, и Голос по радио сообщает, что Америка перестала существовать. Но есть, говорит Голос, последняя надежда.

За последние несколько часов в порядках врага на севере образовался просвет. Он уже закрывается, но местность такова, что небольшой решительный отряд сможет удерживать его еще какое-то время, чтобы немногие смогли уйти.

Никакая часть не может быть снята со своей нынешней позиции. У нас есть вооружение и боеприпасы, но нет людей, которые могли бы ими воспользоваться. Нет никого, кроме вас, женщины, которые слышал меня. Кроме вас, матери.

Знаю, как ужасно вам будет умирать, не зная, какая судьба ждет ваших детей, и я не просил бы вас делать этот выбор, если бы не одно.

Это сумерки наших дней, сумерки демократии, свободы, всего того, чем была Америка, чем мы жили и за что умираем. Если есть какая-то надежда на будущее, то только в ваших сыновьях и дочерях.

Если они погибнут, погибнет Америка. Если благодаря вашей жертве они выживут, тогда в будущем, которое мы не можем предвидеть, Америка снова будет жить и демократия и свобода снова поселятся на зеленых полях, которые сегодня лежат опустошенные.

Солнечный восход завтра
(Пятая книга серии «Завтра»)

Часть первая

Глава I. Берегись самолета!

– Почему они не идут, Норманфентон? – спросил Дикар рослого человека рядом с собой. – Чего ждут эти азиафриканцы?

Они стояли перед серым мрачным зданием, возвышавшимся, казалось, не меньше Горы, которая еще две ночи назад казалась Дикару и всей Группе целым миром.

– Почему они не приходят наказать нас за то, что мы сделали?

Две ночи назад Мальчики и Девочки Группы и звери-люди из густых лесов у основания Горы сражались, чтобы отнять к азиафриканцев это большое серое здание и другие сооружения, из которых состоит Вест-Пойнт.

Жалкая горстка против массы желто– и чернолицых врагов, вооруженная луками, стрелами и ножами против ружей и больших орудий, они сражались и победили. Но тень этих серых стен теперь пригибала Дикара, и пылающую радость победы сменил ужас перед тем, что скрывалось за этими стенами.

– Может, они не могут поверить, что мы это сделали, сынок. – Норманфентон не поворачивал к Дикару свою массивный чернобородую голову, свое лицо в морщинах тревоги и печали. – А может, они хотят понять, как мы это сделали, насколько мы сильны и как вооружены.

Из-под густых темных бровей его задумчивые глаза наблюдали за суетой на широком и плоском травянистом поле, в десять раз больше Поляны на Горе, которое расстилалось перед ними.

– Судя по словам фермеров, которые со всех сторон стекаются к нам, немногие из сбежавших черных солдат добрались до Нью-Йорка. По всей местности той ночью им перерезáли глотки, а тела прятали.

– Ну, по крайней мере этого мы добились, сэр, – вставил Уолт с другой стороны от Норманфентона. – Наши люди не смели даже взглянуть на азиафриканца, тем более поднять на него руку до того, как мы это совершили. Мы придали им храбрости.

– Храбрости? – Узловатая рука Норманфентона, бóльшая даже, чем у Дикара, медленно сжалась в кулак. – Бог даст это не простая опрометчивость, что мы не вызвали еще бóльшую жестокость, чем та, что они уже испытали.

Сегодня я совсем не уверен, что наше выступление было чем-то бóльшим, чем простое безумие. У нас по-прежнему нет никаких сведений из-за кольца пушек и пулеметных гнезд, которые обеспечивают нам здесь подобие безопасности.

– Очень скоро услышим что-нибудь. – Уолт только до плеча Норманфентону. – Я только что оттуда, где полковник Доусон и его люди пытаются восстановить радио.

Когда Дикар впервые привел его на Гору из леса под ней, Уолт выглядел и пах скорее как зверь, а не человек, его отрепье было покрыто грязью, глаза, одновременно свирепые и испуганные, смотрели из маски спутанных волос.

– Они надеются очень скоро отремонтировать его, и тогда мы сможем связаться с Тайной Сетью. – Уолт сбрил волосы с впалых щек и худого подбородка и нашел в Вест-Пойнте новую одежду, серо-синюю, с блестящими пуговицами. – Но ждать трудно.

– Да. – Норманфентон вздохнул. – Ждать трудно. – Он тоже в серо-синем мундире; большие груды таких мундиров нашли в каменном доме по другую сторону поля, которое называется Равниной. – Но мне кажется, что ожидание здесь – это доброе предзнаменование.

– Доброе предзнаменование, сэр?

– Если история повторяет себя. – Большая узловатая рука показала на сцену перед ними. – Посмотрите на тех, кто здесь обучается. Больше двухсот лет назад другие люди маршировали и контрмаршировали на этой самой Равнине, и их главнокомандующего звали Джордж Вашингтон.

Посмотрите на женщин, детей и стариков, которые стоят в стороне и смотрят; они больше не отупели от отчаяния, на их осунувшихся лицах выражение надежды, какого давно не было. Точно как у жителей колоний, которые смотрели, как маршируют люди Вашингтона.

– Я понимаю, о чем вы говорите, сэр. – Лицо Уолта озарилось. – Параллель поразительная. Смотрите. У жителей северных колоний были союзники индейцы, а у нас Мальчики Дикара с Горы, которые ходят полуобнаженными, с ножами за поясом, с луками в руках и колчанами со стрелами за плечом.

* * *

Когда впервые нашли запас серо-синих мундиров, люди-звери сорвали свои тряпки с истощенных тел, оделись и плясали от радости в своей новой одежде.

Совсем не то Мальчики и Девочки группы. Им понравились блестящие пуговицы и цвет мундиров, но ткань натирала тело и стесняла движения, и они сорвали с себя одежду и отказывались ее надевать.

– Да, – согласился Норманфентон. – Помнишь, Уолт, что написал однажды Вашингтон об этой крепости, с которой мы начали свое восстание? «Это ключ к Америке».

Группа хотела оставаться в том, в чем ходила на Горе: Девочки носили плетеные из травы юбочки до бедер, и сплетенные из листьев кольца, закрывающая их зреющие груди; Мальчики – только передники из искусно сплетенных веток. Дикар не мог понять, почему Норманфентон сказал «нет», но Норманфентон предводитель, ему должно повиноваться, поэтому выработали то, что Уолт назвал компромиссом.

В маленьком каменном доме по другую сторону Равнины, который отвели Группе, Девочки сняли с кроватей мягкую белую ткань, нарезали на полосы и обернули эти полосы вокруг себя. Впервые увидев эту одежду на Мэрили, кареглазой подруге Дикара, Норманфентон назвал ее саронгом, но Дикар понял, что Мэрили прекрасна, как всегда, и по-прежнему волнует и возбуждает его.

Он повел Мальчиков на лесистый холм за линией дотов и первой же стрелой добыл олененка. Чисто выскоблив шкуру, он набросил ее на правое плечо и закутал корпус и бедра.

– Ключ к Америке, – повторил Уолт. – Да, помню, я читал это.

Широкий лоб Дикара наморщился. С тех пор, как они пришли сюда, он узнал, что ключ – это маленький железный предмет, которым открывают двери, но не мог понять, причем тут Вест-Пойнт.

Самый рослый из них троих, широкоплечий, с крепкими, широко расставленными ногами, с плоским животом в тугих мышцах, он был подобен малышу, пытающемуся понять, о чем говорят взрослые.

Золотисто-коричневая кожа олененка лежала на его бронзовой коже, позолоченной загаром. Копна волос на голове и шелковая молодая борода ярко-золотые, и у глубоких голубых глаз под длинными ресницами золотистая каемка.

– И ты должен помнить, что те, кто держал этот ключ, были так же плохо вооружены и обучены, как мы, и противостояли такому же могущественному врагу. Но они завоевали свободу Америки.

– Да, они ее завоевали. – Хотя оно было освещено солнцем, на худое лицо Уолта легла тень. – Но их потомки ее потеряли. Америка стала такой сильной, что мы считали, будто никто не посмеет на нас напасть. Мы забыли предупреждение о том, что вечная бдительность – цена свободы. И поэтому, когда черные и желтые орды напали на нас со всех сторон, мы оказались не готовы и, хотя отчаянно сопротивлялись, были разбиты, и свобода нашей земли умерла.

– Она не умерла, мой мальчик, – негромко сказал Норманфентон. – Ее только заковали. Если те, кто однажды собрался здесь, не приходили в отчаяние, почему должны отчаиваться мы? С верой в бога и самих себя…

Его прервал крик.

* * *

Низкий глубокий вой, заполнивший воздух страхом, поднимался, опускался и снова поднимался, и серые ряды марширующих людей, тесные ряды зрителей разбились на темные кучки, бегущие к серым зданиям, как опавшие листья под внезапным порывом ветра.

– Самолет! – Звонкий голос Дикара пролетел по всей Равнине. – Берегись самолета! – Кто-нибудь из Группы мог не знать, мог забыть, что означает эта сирена. – Берегись самолета!

Остальные двое ушли в безопасность серого здания за ними, но Дикар нырнул в толпу. Он искусно проходил через нее и проворно бежал к длинному низкому Дому далеко на широком открытом поле. В этом Доме жила Группа.

Сквозь вой сирены плакала испуганная маленькая девочка. Маленький мальчик кричал:

– Мама! Где ты, мама?

Горло Дикара пересохло, он похолодел, вспоминая смутный сон о Давным-Давно, когда он сам маленьким мальчиком кричал: «Мама! Где ты, мама?»; маленький Дик Карр бежал по ночным улицам города, вокруг кричали и плакали другие дети под вой сирены, который поднимался, опускался и снова поднимался в последней тревоге в этом городе.

Равнина неожиданно опустела, и только Дикар бежал по зеленой траве. Вой сирены стихал, и Дикар расслышал новый звук, доносящийся с голубой арки неба, низкое гудение, похожее на жужжание пчелы.

На бегу Дикар пытался отыскать источник этого звука. Он увидел, как на краю крыши поднялись длинные черные пальцы и нацелились на юг, увидел в солнечном южном небе черную точку, которая росла прямо на глазах. Она превратилась в черного ястреба, парящего на вытянутых неподвижных крыльях, стала самолетом, который казался таким маленьким, что его можно удержать двумя руками.

И Дикар вспомнил из Времени Страха Давным-Давно, что такие же самолеты летали над обреченным городом, вспомнил смерть, падавшую из их брюха, гром смерти, сотрясавший город вокруг него. Дикар был молод и не хотел умирать.

Глава II. Охотники, какова добыча?

Дикар продолжал бежать, и в небе раскатился гром. Это стреляли пушки на крышах домов. Маленькие белые облачка окружили в голубом небе черный самолет, но он продолжал лететь.

Он поднимался по длинной наклонной линии. Новые облачка покрыли небо. Мягкие и белые, они преследовали черный самолет на фоне голубого неба, но самолет летел выше уровня досягаемости.

Дикар почувствовал прохладу тени и понял, что добежал до маленького Дома. Он остановился, глядя вверх.

– Дикар! – Чистый звонкий голос позвал его изнутри дома. – Дикар, большой глупец, прекрати там стоять и иди сюда. Тебя могут ранить.

– Нет, не могут, Мэрили. – Посредине равнины прямо и гордо стоит белый шест, и на нем развевается яркий флаг с белыми и красными полосами и звездами на голубом фоне. – Самолет слишком высоко, чтобы кого-нибудь ранить.

Кружащий в небе над флагом самолет сейчас кажется не больше, чем когда Дикар увидел его впервые, поэтому он знает, что самолет очень высоко. Пушки перестают стрелять: до самолета не достать.

– Он просто летает по кругу, как лысый орел, у которого гнездо на мертвой сосне на вершине Горы.

– Маленькие птицы прячутся, когда в небе лысый орел. – Голос Мэрили совсем близко. – Но у тебя нет ума и ласточки.

Дикар повернулся и увидел, что Мэрили выходит из-под арки двери; каштановые волосы, покрывая стройное теплое загорелое тело, падают ей на плечи до маленьких ног в сандалиях.

– Возвращайся внутрь, большой дурак.

– Сама зайди! – воскликнул Дикар; у него горло перехватило от страха за подругу. – Зайди в дом, маленькая дурочка! – Он схватил ее и наполовину потащил, наполовину понес в дом. – Ты спятила, если вышла…

Она вырвалась, стройная тень в тени.

– Я подумала, что самолет слишком высоко, чтобы повредить кому-нибудь, – сказала она. – Или я ослышалась? Ты ведь сам это сказал.

– Да, я так сказал. – Дикар попытался улыбнуться, но губы его не слушались. – И я в этом уверен. – Теперь он видел ее лучше. – Но он может опуститься и… Боже, Мэрили! Как ты хороша, когда сердишься!

Он обнял ее мягкое теплое тело, привлек к себе, и неожиданно она задрожала и всхлипнула.

– О, Дикар! Когда я увидела, как ты бежишь по Равнине один… Почему ты так сделал, Дикар? Почему не пошел в Большой Дом, как все остальные, когда услышали сирену?

– Потому что тебя не было в Большом Доме со мной. Ты была здесь, и, если бы действительно стало опасно, я хотел быть с тобой, защитить тебя или умереть вместе с тобой, если бы не смог защитить, потому что я не хочу жить без тебя.

Он сказал это очень просто.

Во Времена Страха Давным-Давно, когда Старшие спрятали Группу на Горе от азиафриканцев, они были детьми. Дикару, самому старшему из них, было восемь лет.

Очень скоро Старшие были погребены под обрушившимся холмом, по которому проходила единственная дорога, позволявшая без помощи подняться на Гору. Мальчики и Девочки росли без взрослых и сохранили детскую простоту и откровенность, сохранили простую речь своего детства. Никто не научил их стыдиться своих мыслей и чувств.

– Я подумал, что не стоит жить, Мэрили, если ты умрешь.

– Я знаю это, Дикар. – Мэрили подняла голову с его груди, глаза ее сверкали. – Но ты не имеешь права рисковать жизнью ради меня. Ты больше не принадлежишь ни мне, ни даже Группе, Боссом которой был так долго. Теперь ты принадлежишь Далекой Земле, той земле, которую обозначает этот флаг.

Она через дверь показала на яркость снаружи.

– Ты слишком важен для Америки, чтобы рисковать ради меня жизнью.

* * *

Черный самолет больше не кружил в небе над флагом. Он улетел над холмами на запад, и теперь даже его гул не был слышен. Вокруг всей Равнины открывались двери, выходили люди.

– Нет, Мэрили, – ответил Дикар, и голос его был низким и встревоженным. – Я совсем не так важен для Америки. Смотри. Пушки держали самолет так высоко, что он не мог причинить нам вред. Могли ли такое сделать наши стрелы? Конечно, нет. Вот как мало я значу теперь в той работе, которую предстоит делать, чтобы освободить Америку.

– Но, Дикар, ты был таким хорошим Боссом на Горе, таким мудрым руководителем…

– Хорошим для нескольких Мальчиков и Девочек, которых я знаю так же хорошо, как себя, на Горе, жизнь которой я знаю. Но люди этой Далекой Земли мне незнакомы, их жизнь кажется мне странной. Начало мудрости в том, чтобы знать, а жизнь и обычаи этих людей знает Норманфентон. Теперь самый мудрый из нас Норманфентон. И он должен вести нас. Разве ты не понимаешь это, Мэрили?

– Я понимаю, что ты не можешь больше быть Боссом, но ты можешь сражаться.

– Чем? Руками? Ножом за поясом? Я больше не нужен.

– Нет. – Мэрили положила маленькую кисть на его руку, лицо ее было серьезно. – Но у меня такое чувство, будто тебя ждет еще много работы… О! – Глаза ее расширились, она смотрела мимо Дикара. В дверях звучали шаги. – Там человек.

Одна его нога не сгибалась, и он подтягивал ее за собой. Он остановился перед ними, мигая после яркого света снаружи. Дикар видел у него на лбу заживший шрам в форме звезды – такое клеймо ставили азиафриканцы тем заключенным концлагерей, которых выпускали наружу.

– Я ищу того, кого зовут Дикар, – проговорил человек, вглядываясь. В глубине его глаз горел огонь, как среди угасающих углей костра.

– Я Дикар.

– Ты? Я должен отвести тебя к комиссару. Он послал за тобой.

– Послал… – Дикар посмотрел на Мерили и сказал: – Будет забавно, если ты окажешься права. – Потом повернулся к сутулому человеку. – Идем. Чего мы ждем?

Немного погодя Дикар снова вошел в двери дома, отведенного Группе. Он улыбался, как не улыбался с того дня, как взяли Вест-Пойнт.

В узком проходе с каменными стенами и каменным полом его встретили смех, молодые голоса и шлепанье босых ног; затем он оказался в просторной солнечной комнате между спальнями Мальчиков и Девочек. Стройный безбородый юноша бегал между столами и стульями, ускользая от более рослого рыжебородого Мальчика, который упрямо его преследовал.

– Беги, Карлбергер, – кричали другие молодые голоса. Более низкие призывали:

– Хватай его, Тимохейр! Хватай его!

Все задыхались от смеха. Девочки, загорелые, со сверкающими глазами, подбадривали обоих участников или визжали, когда Тимохейр споткнулся о стул, подставленный Карлбегером, или когда Карлбергер едва ушел от пальцев преследователя.

Младший вскочил на длинный стол, пробежал по нему и спрыгнул с другого конца. Тимохейр, тяжело дыша, остановился.

– Я сверну тебе тощую шею, кролик. Я научу тебя, как сажать в мою оленью шкуру колючки от репейника.

– Палки и камни, – сказал Карлбергер, показывая нос, – могут сломать мне кости, но слова не повредят.

Тимохейр неожиданно перепрыгнул через стол и сжал мощными руками своего мучителя.

– Мир, – крикнул младший. – Мир, Тимохейр. Обещаю больше так не делать.

– Конечно, не будешь, – сказал рослый Мальчик. – После того как я с тобой разберусь…

– Стойте, – сказал Дикар. – Стойте вы двое. Соберитесь, все Мальчики. Я должен кое-что сказать вам.

* * *

Смех и крики сразу прекратились, теперь слышался только топот ног: Мальчики собирались вокруг Дикара. Девочки стояли за Мальчиками, их глаза с длинными ресницами были полны тревоги.

– В чем дело, Дикар? – тихо спросила стоявшая рядом с ним Мэрили. – Что случилось?

– Узнаешь через минуту. – Он скользнул руками по ее плечам и заговорил с Мальчиками. – Слушайте, парни. Меня только что вызвали к комиссару, человеку, которого Норманфентон назначил ответственным за питание всех в Вест-Пойнте. Он сказал мне, что продуктов не осталось. Здесь теперь много людей, и почти все запасы азиафриканцев истрачены.

– Фью, – свистнул кто-то. – Прекрасно. – Это Джонстоун, худой, с черной щетиной на лице. – Просто отлично.

– Квартермейстер, – продолжал Дикар, – поставил перед нами задачу добыть еду. – Вон за тем холмом, за рядом домов, и дальше за лесом много коров; это животные, похожие на жирных ленивых оленей с неразветвленными рогами; люди убивают их и едят.

– Дикар! – прервала его Мэрили. – Но это за линией дотов.

– Совершенно верно. – Дикар слегка улыбнулся. – Это за пределами крепости, так что если кто-то пойдет за этими коровами и на него нападут азиафриканцы, большие пушки не смогут его защитить: они будут стрелять по черным и по нашим.

К тому же пригнать коров к крепости нельзя: их надо гнать через лес, а в нем полно ежевики и колючих кустов, и коровы не пойдут. Это означает, что их нужно убить на месте, разрезать на части и принести сюда.

Если послать отряд с ружьями, стрельба выдаст нас азиафриканцам. Все нужно сделать очень тихо, и тут в действие вступаем мы. Наши стрелы не издают звуков…

– Ура! – закричал Карлбергер. – Это будет весело. Пошли…

– Подожди, – остановил его Дикар. – Выслушайте меня. Это не забава. Если о нас узнают азиафриканцы, мы останемся там. Мертвыми. Поэтому квартермейстер не приказывает вести вас туда, он лишь просит меня, и поэтому я не приказываю вам идти со мной. Я не хочу, чтобы шли те, кто не хочет. Теперь. Кто пойдет со мной?

Он замолчал. Слышалось, как Мальчики переступали с ноги на ногу, шумно дышали, но никто ничего не сказал. Все долго молчали. Потом Тимохейр, больше не улыбаясь, спокойно произнес:

– Мы все пойдем, Дикар. Ты это знаешь. Мог бы и не спрашивать.

– Я знал это, – улыбнулся Дикар. – Но я должен был спросить. Хорошо, парни. Готовьте луки и ножи, и выступаем.

* * *

Холм с другой стороны порос высокой травой. Деревьев здесь не было. Посредине холма из травы высовывались полушария грязно-белого цвета, каждое из них способно вместить четыре-пять человек. В каждом из этих дотов есть люди и пулеметы, способные выпустить смертоносный дождь.

Легкий ветер шелестел травой ниже дотов до самого леса, бросавшего тень у основания холма. Трава едва двигалась под ветром так же, как весь день, но неожиданно в ней на самом краю леса появилась новая тень. Это был гибкий Мальчик, спускавшийся с холма.

За ним показался другой Мальчик, потом еще один, и вскоре все восемнадцать собрались вокруг Дикара, и двигались они так тихо, что не встревожился кролик, который грыз нежную траву в десяти шагах от них.

Мальчики оставили свои накидки из оленьих шкур и были обнажены, если не считать плетеного передника, но у всех в руках луки, с плеча свисают колчаны со стрелами, и за поясом острый охотничий нож.

– Вы все помните свой номер, который я вам назвал до начала, – прошептал Дикар. – Я немного пройду вперед. Если все в порядке, я укажу на корову, и Номер Первый прицелится в нее, Номер Второй прицелится во вторую, и так далее, но вы не будете стрелять, пока я не подниму руку над головой. Тогда вы выстрелите все одновременно. Все поняли?

Он по очереди посмотрел на Мальчиков, и каждый из них кивнул. Дикар повернулся к серому стволу, под кроной которого стоял, и легко забрался на него.

Шелестела листва. Кролик поднял короткий хвост и огляделся. Между ним и солнцем и краем леса только стволы и пятнистые отражения их листвы.

Дикар перемещался по вершинам деревьев, перепрыгивал с одной ветки на другую и бежал, как по твердой земле. Запах зеленой листвы в ноздрях, более острый запах коры и темной влажной почвы. Дикар не чувствовал запаха человека, не слышал издаваемых человеком звуков. Он мог бы быть в лесу на Горе, а два предыдущих дня и две ночи – лишь кошмарный сон, от которого он только что проснулся.

Неожиданно впереди вершины деревьев осветились, между ними стало видно голубое небо. Дикар остановился, устроился на толстой ветке и посмотрел вперед на поросшее цветами ровное поле.

Неуклюжие коричневые беломордые животные, которых в Далекой Земле называют коровами, щипали траву на поле или шумно пили из маленького ручейка, текущего по этому полю. В одном конце поля полуобрушившаяся каменная стена, ручей уходил под нее; за стеной Дикар видел другое поле, поросшее какой-то желтой травой, которая качалась на ветру. Это поле мягко поднималось и переваливало через невысокий холм…

Вокруг другого конца поля с коровами рос лес; в нем виднелось какое-то полуразрушенное строение. Ветер дул с поля в сторону Дикара. Дикар принюхался, полузакрыл глаза, край его рта дергался. Ветер приносит только запах леса, запахи цветов и коров и слабый оттенок древесного дыма.

Дикар спустился на землю и сделал два-три шага в сторону поля. Он чувствовал на себе глаза Мальчиков, хотя ни звуком, ни одним движением они не выдавали, что наблюдают за ним с вершин деревьев.

* * *

Корова подняла голову и посмотрела на него большими дружелюбными глазами, ее челюсти двигались из стороны в сторону, из углов пасти свисала зеленая жвачка. Дикар показал на нее, потом на следующую и еще на одну, лежащую. Он показал на четырнадцать коров, больше не было.

Прекрасно. Когда такую корову освежуют, отрубят голову и ноги и выкинут внутренности, как он приказал Группе делать, она будет не тяжелее оленя. Каждый из старших Мальчиков может нести оленя на плечах, но Дикара беспокоили более слабые младшие. Теперь восьмерым придется нести только по половине коровы.

Дикар поднял руку над головой. На вершинах деревьев защелкали тетивы, и стрелы полетели по полю так быстро, что глаз едва успевал за ними проследить. Коровы попадали, все до одной, со стрелой в глазу, или в боку, или в груди. Загорелые Мальчики спускались с деревьев и, размахивая сверкающими ножами, бежали к коровам.

Все это было проделано почти беззвучно, и в ста шагах точно ничего нельзя было услышать, но Дикар неожиданно встревожился.

К нему подбежал Карлбергер.

– Ты не показал корову для меня. – Он словно готов был зареветь. – Я был номер восемнадцать, и у меня не было возможности выстрелить.

– Прости, малыш. – Дикар положил руку ему на плечо. – Просто коров было недостаточно, но я позабочусь, чтобы в следующий раз ты был номером первым. У тебя будет возможность выстрелить.

Странный холодок пробегал у него по спине, и волосы на голове начинали вставать.

– Послушай. Сделай для меня кое-что. Я ненадолго уйду в лес, так что передай Джонстоуну, что он старший. Пусть скажет всем, что, если они услышат трижды крик вороны, все должны немедленно оставить то, что делают, подняться на вершины деревьев и ждать сообщений от меня.

– Дикар! – Карлбергер смотрел на него круглыми глазами. – Ты думаешь, азиафриканцы…

– Нет. – Дикар улыбнулся. – Просто я считаю, что мы должны быть осторожны. Ты ведь знаешь, мы очень далеко от крепости. Теперь беги и делай, что я сказал.

Карлбергер убежал, и Дикар углубился в лес. Он перестал улыбаться. Поднявшись на дерево, с которого раньше спустился, он понял, что его встревожило.