Текст книги "Фокус"

Артур Миллер
Фокус

Мери и Джейн Элен

Глава 1

Изнемогая от невыносимой жары, он, наконец, заснул. Все тело ныло. Он долго ворочался, мучительно отыскивая сновидение, которое бы помогло ему забыться. Увлекшись поисками, он задремал и увидел сон.

Он был в каком-то луна-парке. Толпа окружила зазывалу, лицо которого блестело от пота. Он выбрался из толпы и пошел, куда глаза глядят. Неподалеку находился океан. Потом он оказался перед большой каруселью странно окрашенной зелеными и красными полосами. Людей там почему-то не было. Сколько видно, вокруг никого не было. И все же карусель вращалась. Пустые, ярко раскрашенные тележки вращались по кругу. Потом они остановились и двинулись в обратном направлении. Они снова остановились и пошли вперед. Он стоял и в недоумении наблюдал это беспорядочное дерганье карусели, а потом ему стало известно, что внизу, под землей, работает гигантский механизм – настоящая фабрика, понял он. Что-то производилось внизу под каруселью и, пытаясь сообразить, что же именно, он испугался. Пустая карусель продолжала вращаться вперед и в обратном направлении, и он начал отходить от нее. И тогда, он впервые услышал исходящий от нее шум, нарастающей силы звук, крик… «Алиция! Алиция! Алиция!».

Он вздрогнул и проснулся. Похоже, что кричала женщина. Какой пронзительный голос! Тяжело дыша, он лежал с открытыми глазами и прислушивался.

Стояла тихая ночь. Легкий летний ветерок осторожно шевелил занавески. Он посмотрел на окно и пожалел, что оставил его открытым так широко. Неожиданно снова раздались крики. «Алиция! Алиция!» Его пухлые руки вздрогнули и прижались к бокам. Он лежал абсолютно неподвижно. Звук снова ворвался в комнату. «Алиция!» Крик доносился с улицы. Может это все еще сон? Он попробовал поднять ногу. Получилось. Он выбрался из постели, босиком вышел из комнаты и пошел по коридору к выходящим на улицу окнам. Он тихонько раздвинул жалюзи.

Он с трудом различил две движущиеся фигуры на противоположной стороне улицы возле фонарного столба. Снова раздался крик и на этот раз мистер Ньюмен разобрал слова: «Полиция! Полиция! Пожалуйста, полиция!» Стараясь не шуметь, он притаился возле окна, и напряженно вгляделся в темноту. Было похоже на то, что какая-то женщина отбивалась от крупного мужчины. Теперь мистер Ньюмен услышал мужской голос – пьяный, грозно рокочущий бас. Тут женщина вырвалась и побежала через улицу по направлению к дому мистера Ньюмена. Мужчина догнал ее возле канализационного люка посередине улицы и ударил рукой по голове. Крышка люка громыхнула под его грузным телом. Когда он схватил женщину, она что-то пронзительно выкрикнула. Это было похоже на испанский. Наверное, пуэрториканка, решил мистер Ньюмен. Мужчина как будто говорил по-английски, с облегчением понял он. Свободной рукой пьяный снова замахнулся, чтобы ударить женщину и снова она позвала на помощь. Но теперь она умоляла, взывая к окружающему ее мраку. В двадцати метрах от нее, мистер Ньюмен слышал, как, тяжело дыша и задыхаясь, она звала полицию. Теперь она повернулась лицом к его окну. Должно быть, она заметила, что несколько минут назад у него раздвинулись жалюзи. Мистер Ньюмен быстро шагнул назад в комнату. «Полиция!» Он подумал о своих босых ногах – нельзя было даже предположить, что он выйдет на улицу без комнатных тапочек. Тем более что из соседей никто не вышел. Если же позвонить в полицию, то пока они приедут, мужчина и женщина могут уже уйти и ему придется объясняться, почему он поднял тревогу. Те двое боролись уже в десяти метрах от его маленькой лужайки. Он не видел лица женщины, потому что фонарь освещал ее сзади, но ему показалось, что, несмотря на темноту и то, что его так неожиданно разбудили, он все же разглядел ее глаза. Белки сверкали на фоне смуглой кожи, когда она беспомощно озиралась то на его дом, то на другие дома, из окон которых ее наверняка рассматривали люди. Но он попятился от окна, от женщины с акцентом кричащей «Полиция! Полиция!» . Не включая свет, он повернулся и вышел из комнаты.

«Полиция!» В спальне он прикрыл окно, чтобы через него нельзя было забраться внутрь. Он лежал на спине и прислушивался. Ночь снова стала тихой. Он еще долго ждал. В шести кварталах от его дома прогрохотала электричка на Манхэттен. С улицы больше не доносилось ни звука. Лежа в кровати, он покачал головой, пытаясь представить, что за женщина может оказаться одна на улице в это время суток. А если не одна, то в обществе такого мужчины. Возможно, она возвращалась с ночной смены, и к ней пристал незнакомец. Не может быть. Ее акцент убеждал мистера Ньюмена, что не для хороших дел она вышла ночью из дома и эта мысль как-то убедила его, что она привыкла к подобному обращению и сама может за себя постоять. Пуэрториканки, они такие, он знал.

Измученный жарой, едва ли осознавая, что вообще просыпался, он закрыл глаза и попытался продолжить спать. Его короткие толстые пальцы медленно разжались, губы по-рыбьи задвигались, всасывая воздух, которого его тонкий нос не пропускал в достаточном количестве. Он спал как обычно на спине, одна рука покоилась на животе, короткие, немного кривые ноги распрямились, натянув простыню тентом. Казалось, даже во сне он придерживался правил хорошего тона и, вскоре после того, как ветерок затих, его руки аккуратно убрали простыню с тела и снова вернулись на теплый живот. Едва ли простыня была хоть немного смята, когда он проснулся, а рыжеватые прилежно уложенные налево волосы даже не нужно было причесывать.

Глава 2

Еще несколько недель назад ему нравилось выходить по утрам из своего дома. Он появлялся на веранде и, деловито спускаясь по каменным ступеням, прочесывал взглядом все десять квадратных метров лужайки перед домом в поисках какого-нибудь клочка бумаги, который мог залететь сюда ночью. Затем, ловко подхватив найденный мусор, он бросал его в мусорный бак у бордюра, и, окинув дом поспешным, но полным любви взглядом, направлялся к подземке. Он ходил быстро, немного наклоняясь вперед, как уверенный в себе пес, который не озирается по сторонам выходя на улицу. Он производил впечатление человека, который боится, чтобы его не увидели слоняющимся без дела.

Но когда он вышел на веранду этим утром, и жара обожгла его бледные, по-детски припухлые щеки, напомнив об измученном теле и тревоге, он на мгновение ощутил слабость и страх. Он стал на верхнюю ступеньку веранды, услышал хруст под каблуком и замер. Низко наклонившись, он внимательно осмотрел каменную поверхность и, подняв ногу, обутую в сияющий, круглоносый туфель обнаружил обрывок целлофана. Он взял его двумя пальцами, спустился по ступенькам, пошел по короткой цементной дорожке к бордюру, открыл мусорный бак и поместил в него целлофан. Он чуть задержался, одергивая темно-синий летний пиджак на животе, – который, по его словам, уже начал приобретать форму – и почувствовал пот под накрахмаленным воротничком. Он равнодушно посмотрел на дом.

Тот, кто не бывал в этом квартале раньше, ни за что бы не заметил, что дом мистера Ньюмена отличается от остальных домов. Все они стояли в ряд, как по нитке, двухэтажные, одинаковой высоты, в каждом из них, под высокой верандой был устроен гараж. Перед каждым домом рос стройный вяз, который был не толще и не тоньше соседнего – их посадили в одну неделю около семи лет назад, после завершения строительства. Но мистер Ньюмен все же мог указать на кое-какие принципиальные отличия. Поправляя одежду возле мусорного бака, он взглянул на ставни, которые собственноручно выкрасил в светло-зеленый цвет. Ставни всех остальных домов были темно-зелеными. Затем его взгляд переместился на противомоскитную сетку, которую он навесил на петли так, что она открывалась подобно дверям вместо того, чтобы опускаться сверху, как у всех в квартале. Не раз он нерасчетливо мечтал, чтобы весь дом был деревянным, – тогда бы он мог больше красить. Правда, на самом деле, ему удавалось заниматься только своим автомобилем, который стоял в гараже на бетонных опорах. До войны он каждое воскресенье выкатывал автомобиль из гаража, ласково протирал его смоченной полиролью ветошью, чистил щеткой салон и отвозил свою мать в церковь. Он не признавался даже самому себе, но ему все же гораздо больше нравилось, чтобы автомобиль стоял на опорах, потому что общеизвестно, что самой страшной опасностью для неработающего механизма является ржавчина. Теперь, во время войны, он по воскресеньям выносил хранящийся в подвале в идеальном порядке аккумулятор, устанавливал его в автомобиль и на несколько минут запускал двигатель. После этого он отсоединял аккумулятор, оттаскивал его назад в подвал, обходил автомобиль в поисках ржавых пятен, вручную проворачивал колеса, чтобы равномерно распределялась смазка, – то есть каждое воскресенье выполнял то, что завод-изготовитель рекомендовал делать дважды в год. После этого он с удовольствием мыл руки специальным раствором и, чувствуя потрудившиеся мышцы, с хорошим настроением принимался за вкусный обед.

Теперь, убедившись, что мусорный бак плотно закрыт, он, как обычно, с серьезным видом пошел по улице. Но, несмотря на твердый шаг и уверенно поднятую голову, внутри у него все волновалось и, чтобы успокоиться, он подумал о сидящей на кухне матери, которая ждала приходящую прислугу, чтобы та накормила ее завтраком. У матери были парализованы ноги, и разговаривала она лишь о своих болезнях и о Калифорнии. Он попытался отвлечься мыслями о ней, но по мере приближения к станции подземки, его живот отвердел, и он с готовностью остановился на минуту у магазинчика на углу и купил газету. Он поздоровался с владельцем магазинчика и, стараясь не коснуться его рук, дал монету. Ничего ужасного не произошло бы, если бы он прикоснулся к ним, но это было нежелательно. Ему нравился исходящий от мистера Финкельштейна характерный запах застарелой пищи. Он не хотел касаться этого запаха. Мистер Финкельштейн как обычно поздоровался в ответ, мистер Ньюмен свернул за угол и, пройдя несколько метров, остановился на секунду, чтобы крепче взяться за поручень ведущей в подземку лестницы и пошел вниз.

Он тщательно ощупал прорезь на турникете и только после этого опустил туда монету, хотя, стоило лишь наклониться, и все было бы гораздо проще. Ему не хотелось, чтобы его увидели со склоненной головой.

Выйдя на перрон, он свернул налево и, не спеша, пошел дальше, отметив про себя, что большинство людей как обычно столпилось в центре. Он всегда проходил к началу перрона, – они поступали бы так же, если бы им хватило наблюдательности заметить, что передний вагон всегда свободнее других. Отойдя метров на двадцать, от ожидающих поезд людей, он постепенно замедлил шаг и остановился возле ближайшей металлической опоры. Он как бы случайно повернулся к ней, и внутренняя поверхность металлической двутавровой балки оказалась на расстоянии вытянутой руки от его лица.

Сильно прищурившись, он сфокусировал взгляд. Поднимая и опуская голову, он осматривал выкрашенную белым опору. Затем он остановился. Там было что-то написано. Он начал читать и от предвкушения чего-то особенного его бросило в жар. Между строк расписания движения поездов было торопливо написано карандашом «Позвони LA4-4409 – красивая и покорная» . Как и много раз до этого, он стоял, размышляя, действительно ли это приглашение или просто шутка. На него повеяло приключением, и он представил какие-то роскошные комнаты… сумрак и запах женщин.

Его взгляд опустился еще ниже. Умело нарисованное ухо. Несколько «галочек». Он почувствовал, что сегодня ему повезло. Опоры, как правило, тщательно мыли до его прихода. Он на секунду задержал взгляд на надписи «Меня зовут НЕ ЭЛСИ», покачал головой и едва не улыбнулся. Как сердито Элси, или как ее там, написала это. Почему ее называли Элси? подумал он. И где теперь была эта Элси? Спала ли она где-то? Или шла на работу? Была ли она счастлива сейчас или грустила? Мистер Ньюмен почувствовал связь, единение с людьми, которые, как ему казалось, искренне высказывались на опоре. Он как будто читал чужое письмо…

Его голова замерла. Вверху печатными буквами было аккуратно выписано: «Жиды затеяли ВОЙНУ» . Немного ниже: «Смерть жидам смерть жи» . Очевидно, автора прервал подошедший поезд. Мистер Ньюмен глотнул слюну, не отводя глаз, как будто попал под воздействие гипнотизирующего излучения. Сверху, на призыв к убийству указывала стрелка с восклицанием «Фашисты!».

Он отвернулся от опоры и перевел взгляд на рельсы. Его сердце увеличилось, дыхание участилось от приятного возбуждения вызванного пульсирующей в воображении опасностью. Он чувствовал себя так, будто только что стал свидетелем жестокой кровавой драки. Даже окружающий опору воздух знал о бесшумной, но ужасной схватке. Ночью, когда наверху спокойно ездили по улицам машины и беззаботно спали люди, здесь, внизу происходили мрачные события, после которых оставались только их следы.

Он застыл как вкопанный. Ничто из прочитанного прежде не забирало его так мощно, как эти наспех написанные угрозы. Для него они были чем-то вроде немого свидетельства, машинально начертанного городом во время сна, тайная газета, которая публикует сокровенные, не разведенные эгоизмом и желанием соблюсти хороший тон, мысли людей. Он как будто заглянул в неуловимые прежде глаза города и увидел его истинную суть. Отдаленный грохот приближающегося поезда привел его в чувство.

Он снова начал поворачиваться к опоре, когда возле него остановились две сильно пахнущие вишневым мылом женщины. Он посмотрел на них. Почему же, размышлял он, все эти надписи всегда бывают сделаны крайне невежественными людьми? Вот, эти женщины, ведь они разделяют негодование авторов этих призывов, и все же только людям низших классов дано выйти вперед и произнести правду. Воздух заволновался и забурлил у него в ногах, когда поезд как патрон в ствол начал входить в цилиндрическое помещение станции. Мистер Ньюмен сделал шаг назад и прикоснулся локтем к платью одной из женщин. Аромат вишни усилился, и ему стало приятно, что она следит за собой. Ему нравилось ездить с людьми, которые следят за собой.

Двери с шипением открылись и женщины вошли в вагон. Мистер Ньюмен немного отстал и осторожно пошел за ними, помня, как на прошлой неделе поторопился и налетел на не открывшиеся еще двери. Он ухватился за гладкий прохладный поручень, и его лицо даже чуть порозовело от этого воспоминания. Кровь в жилах побежала быстрее. После того как поезд тронулся, он опустил руки и вытряхнул белые манжеты из-под рукавов пиджака. Поезд несся к Манхеттену. Неумолимо, безжалостно, поезд вез его туда и он на минуту прикрыл глаза как будто для того чтобы успокоиться и справиться со страхом.

Газета до сих пор торчала у него под мышкой. Вспомнив о ней, он развернул ее, и сделал вид, что читает. Крупных заголовков не было. Все расплылось у него перед глазами. Притворившись, что поглощен чтением, он выглянул из-под края газеты на сидящего перед ним пассажира. Кепка рабочего. Грязная водонепроницаемая куртка с вязаным воротом и манжетами. Глаз мужчины видно не было. Наверное, маленькие, решил он. Украинец или поляк… неразговорчивый, тяжело работающий, предрасположенный к крепким напиткам и тупости.

Он перевел взгляд на человека рядом с рабочим. Негр. Он посмотрел дальше и обомлел. Забыв обо всем, он даже попытался шагнуть ближе. Сидевший там мужчина был для него как редкостные часы для антиквара. Мужчина степенно читал «Таймс». У него была светлая кожа, гладкая прямая шея, волосы под новой шляпой, очевидно, были светлыми. Прищурившись, мистер Ньюмен высмотрел у изучаемого объекта мешки под глазами как у Гинденбурга. Рот ему не удалось разглядеть, поэтому он придумал его сам – широкий, с пухлыми губами. Он удовлетворенно расслабился, как всегда, когда играл по пути на работу в эту тайную игру. Возможно, во всем поезде только он один и знал, что этот светлокожий господин с большой головой был не шведом, не немцем, не норвежцем, а был евреем.

Теперь он пристально посмотрел на негра. Когда-нибудь, подумал он, – так было всякий раз, когда ему попадалось негритянское лицо – когда-нибудь он обязательно научится разбираться в черномазых. Конечно, это представляло чисто академический интерес, потому что для работы такие познания были бесполезны, но, все же…

На его плечо легла чья-то рука. Он весь напрягся и неуклюже обернулся.

– Привет, Ньюмен. Вот, посмотрел вокруг и увидел тебя.

С выражением снисходительной вежливости, которое обычно появлялось на его лице при встрече с Фредом, он поинтересовался: – Как, жарко было дома ночью?

– У нас всегда дует из задних окон. – Фред жил в соседнем доме. – А у вас дует? – спросил он так, будто жил в самой ветреной части города.

– Разумеется, – сказал мистер Ньюмен, – я укрывался простыней.

– Я сплю в подвале на раскладушке, – сказал Фред касаясь руки Ньюмена. – Я уже все там закончил и теперь там собачий холод.

Ньюмен подумал. – В подвале, наверное, сыро.

– Ну, нет, пока стоит такая жара, сыро не будет, – уверенно сказал Фред.

Это не убедило мистера Ньюмена, и он отвел глаза в сторону. Начать с того, что Фред работал в отделе эксплуатации той же компании, что и мистер Ньюмен. Правда, отдел Фреда находился в другом здании и на работе он носил комбинезон, в котором его раскованные манеры были весьма кстати. Всякий раз, при встрече с Фредом, мистера Ньюмена охватывало раздражение от навязчивой мысли о необходимости обязательно, независимо от собственного желания, закончить свой подвал. Помня о важности своей работы и исключительности своих способностей, у него в голове не укладывалось, чем этот неуклюжий боров мог бы хоть вполовину быть полезен его фирме как он сам. Да и чтобы его видели в подземке вместе с Фредом, который, разговаривая, постоянно тыкал в него пальцем, тоже не хотелось.

– Как тебе этот гвалт на улице прошлой ночью? – спросил Фред. – Он двусмысленно улыбнулся, искривив внушительную челюсть, присоединенную к лицу двумя длинными, глубокими складками кожи.

– Я слышал. Ну и чем все закончилось? – спросил мистер Ньюмен, и, как обычно, когда был особенно внимателен, сосредоточенно выпятил свою крупную нижнюю губу.

– Ну, мы вышли и уложили Пита спать. Да ну, он же лыка не вязал.

– Так это был Эхерн? – изумленно прошептал он.

– Да, он уже хорошо набрался, когда шел домой и увидел эту девку. Между прочим, она оказалась очень даже ничего. – У Фреда была привычка оглядываться во время разговора.

– Полиция приехала?

– Не-е-а, мы вышвырнули ее из квартала и уложили Пита спать.

Поезд остановился на станции, и люди разделили их. Когда двери закрылись, Фред снова протиснулся к нему. Несколько минут они стояли молча. Мистер Ньюмен рассматривал волосатую, очень толстую и, наверное, очень сильную руку Фреда. Он вспомнил, как ловко прошлым летом Фред играл в кегли. Странно, но иногда ему нравилось проводить время с Фредом и его компанией, а потом, как, к примеру, сегодня, он и на дух его не переносил. Он вспомнил о пикнике в Приморском парке и как Фред затеял там драку…

– Как тебе это нравится? Фред уже не улыбался, но на щеках остались две глубокие, похожие на шрамы морщины. Его запухшие глаза-щелочки уставились в лицо Ньюмена.

– Что именно? – спросил Ньюмен.

– Соседи. Гляди, еще черномазые у нас поселятся.

– Похоже, к этому идет.

– Все только и говорят об этих, которые к нам переехали.

– Правда?

– Большинство именно потому и поселились в нашем квартале, чтобы уехать подальше от них, а они нас просто преследуют. Знаешь этого Финкельштейна?

– В магазине на углу?

– К нему переехали все его родственники. В дом слева от магазина. – Он оглянулся.

Именно это восхищало его во Фреде. Лучше бы он говорил потише, но, в то же время, все же хотелось, чтобы он продолжал, потому что самому не хватит духа произнести что-либо подобное. Слушая Фреда, ему всегда казалось, что он находится накануне какого-то события. Подобное ощущение охватывало его при чтении надписей на опорах, – что-то как будто зарождалось внутри города, что-то одновременно возбуждающее и внушающее ужас.

– Мы собираемся провести собрание. Джери Бул говорил об этом с Питом.

– Я думал, что компания распалась.

– Ну уж нет, – опустив уголки рта, гордо сказал Фред. По утрам его веки распухали так, что глаза были едва видны. – Вот закончится война, ребята вернутся домой и мы устроим такой фейерверк, какого здесь еще не видали. Мы просто залегли на дно пока ребята не вернулись. Понимаешь, это собрание вроде репетиции. Ведь война же вот-вот закончится. Мы хотим твердо стать на ноги и быть наготове. Понимаешь? – Похоже, что для полной уверенности в собственных словах ему не хватало поддержки Ньюмена.

– Ну-ну, – пробормотал Ньюмен, дожидаясь, что еще скажет Фред.

– Ты придешь? Я подвезу тебя на своей машине.

– Ну, ребята, оставляю собрания на вас, – одобрительно улыбнулся мистер Ньюмен, как будто доверившись убедительной речи Фреда. На самом же деле он не любил людей приходивших на эти собрания. Половина из них были ненормальными, остальные, похоже, уже много лет не покупали нового костюма. – Я не гожусь для собраний.

Фред разочарованно кивнул. Он провел языком по темным от никотина зубам и посмотрел на мелькающие за окном огни.

– Ладно, – прищурившись, уязвленно сказал он, – я думал, что тебя тоже надо пригласить. Мы только хотим очистить округу, вот и все. Мне показалось, тебе это будет интересно. Мы всего лишь зададим им жару, чтобы они убрались отсюда.

– Кто, они? – живо полюбопытствовал мистер Ньюмен, и его круглое лицо приобрело выражение крайней заинтересованности.

– Евреи из нашего квартала. А потом мы поможем ребятам из квартала напротив управиться с латиносами. Не успеешь и глазом моргнуть, как они начнут вывозить вещи. – Похоже, он рассердился на Ньюмена. Его рябой подбородок пошел красными пятнами.

Мистера Ньюмена снова охватило приятное возбуждение от чувства опасности. Он уже был готов ответить, когда глянул вниз и увидел, как внимательно рассматривал его сидевший перед ним, похожий на Гинденбурга, еврей. Он как будто был готов подняться, и может даже ударить его. Он повернулся к Фреду.

– Еще увидимся. В четверг я могу задержаться на работе допоздна, – тихо сказал он, поворачиваясь спиной к еврею. Поезд приближался к его станции. Фред сказал «хорошо» и коснулся его руки. Двери открылись, и мистер Ньюмен быстро шагнул на платформу. Он повернулся к выходу, и внутри у него все задрожало. Поезд умчался в туннель, он направился к лестнице, держась на безопасном расстоянии от края перрона, и вышел по ступеням на улицу.

На освещенном солнцем тротуаре, его обдул легкий ветерок. Он поднял руку, чтобы поглубже натянуть шляпу и почувствовал, как из-под мышки по ребрам стекла холодная капля пота. Уже несколько недель он каждое утро замирал на этом углу, страшась того, что может произойти с ним в конторе, и его кожа начинала лосниться от жары и игры воображения. Шагая теперь по раскаленному уже тротуару, он старался думать о своем квартале и об одинаковых домах, которые стояли бок о бок как дощечки в заборе. Мысль об их схожести удовлетворила его тягу к порядку и, собравшись с духом, он направился к зданию компании.