Текст книги "Девочка из пустыни"

Спустя сорок лет

Москва, 1971год.

Особенно в летную пору в столицу устремляются миллионы людей со всех концов необъятной страны. И тогда центральная часть Москвы превращается в огромный муравейник. Каждому советскому гражданину хочется увидеть святыни родины: Красную площадь и, естественно, мавзолей, где лежит Ленин для общего обозрения, как музейный экспонат №1. И уже затем приезжий народ, отдав дань своему вождю, точнее, удовлетворив свое любопытство, идет по лучшим магазинам страны в поисках дефицитных товаров, которые можно купить только в столице. И первый в этом списке – это ГУМ, тем более он напротив Кремля. При виде там редких товаров провинциалы чувствуют себя необыкновенно счастливыми людьми. Следует заметить, что ГУМ тоже муравейник и, пожалуй, самый большой, где люди с большими сумками, хаотично носятся от прилавка к прилавку. Даже если закончились деньги, это не останавливает их. Разглядывать товары – это тоже удовольствие: будет, что рассказать дома. Особенно это касается жителей Средней Азии, которые живут в райцентрах или удаленных кишлаках. Приезд в Москву для них – историческое событие.

Старик в азиатском халате, тюбетейке сидел на лестничной площадке второго этажа ГУМа, склонив голову, он тихо плакал. «Может, у него сердце болит или его обокрали», – рассуждали посетители универмага, собравшись возле него. Однако понять старика было невозможно, потому что он совсем не говорил по-русски. Люди лишь разводили руками, не зная азиатскую речь.

– Нужно отыскать кого-то из Средней Азии. Пусть переведет, чего желает этот старый, – сказала пожилая украинка с большими сумками. Другой мужчина кавказской внешности внес ясность:

– Я понял, у него что-то с ногами: он указывает на них рукой.

А тем временем в зале нашли азиатку. Женщина лет пятидесяти в восточном наряде: широкое платье до пят, лоб повязан цветным платком. С ней были двое взрослых детей: юная девушка в ярком национальном платье, тюбетейке и юноша в новеньком черном костюме. Женщина присела возле старика на корточки.

– Салом алейкум, отец, что с вами стряслось?

– Будь проклят этот огромный магазин, зачем их строят? Я здесь первый раз, приехал сюда вместе с другом. Понимаете, в этом городе служил мой сын. После армии он остался здесь и поступил в техникум. Вот я решил навестить его. Слава Аллаху, сын жив-здоров. А сегодня захотели посмотреть на дедушку Ленина. Вот пришли сюда. А друг Хасан говорит, что у русских есть самый большой магазин в мире, давай зайдем сюда, а после увидим Ленина. Но здесь так много людей, что я потерял друга. Уже три часа хожу здесь и все ищу Хасана – куда я без него. Я так устал, так ноги болят, уже нет сил: вот и сижу на лестнице. Так домой хочется, но куда я без Хасана, даже выйти из этого проклятого магазина не могу.

– А ваш друг говорит по-русски?

– Да. Хасан был на войне и там научился. Без него я не приехал бы сюда.

Уже с улыбкой на лице азиатка передала собравшимся людям о беде этого человека. Случай оказался забавным. Перед тем как разойтись, они дали совет: отвести старика к фонтану в центре универмага, где сходятся все потерявшиеся.

Женщина так и сделала. Они спустились по лестнице вниз, а ее сын нес чемодан старика. У фонтана стали ждать его друга, а между тем старик стал расспрашивать о том, откуда она родом, по каким делам приехали сюда?

– Мое имя Зухра, а живу в степи, рядом с пустыней Кара-кумы. Вот захотелось увидеть Москву и, конечно, по разным магазинам погулять. Главное мое дело – это сделать покупки на приданое дочери. Я ей уже три платья сшила – еще пять нужно, а где взять красивые ткани. Вот и приехала в столицу за материалами и одеждой, да еще у внуков будет обрезание. Тоже надо подарки купить. А вы, отец, из каких мест будете?

– Я родился близ Бухары, из кишлака Тим. Слыхала о таком?

– Нет, первый раз слышу.

– Странно, – удивился старик. – У нас растет арча, которой более тысяча лет. Много людей бывает у нас, чтобы глянуть на это священное дерево, и в газетах писали. Ну ладно. Коль не слыхала, то еще услышишь. Так вот, я приехал сюда к сыну и совсем расстроился. Зачем мне под старость такое несчастья.

– Что натворил он, угодил в милицию?

– Э-э, хуже. Ты, мусульманка, и должна понять отца. Мой сын хочет жениться на русской девушке и остаться здесь. Ты представляешь, чего задумал этот глупец!?

– Да, это плохо.

– До меня сюда, в Москву, приезжал мой старший сын, хотел его уговорить, образумить – не смог. Вот вынужден был сам ехать в такую даль. Но и я не смог уломать этого дурака. Даже обещал купить ему машину, пусть только вернется домой, но один. Это тоже не помогло. И тогда я сильно обиделся и ударил его. Вот такое у меня горе. Он еще пожалеет, когда эта русская выгонит его. Однако я предупредил сына, что в свой дом не пущу и ничего не дам. Вот сыновья «благодарность» за всю нашу доброту, старания..

– Да, как-то нехорошо поступил сын, – согласилась Зухра. – Но не грустите: пройдет какое-то время, и он вернется домой, еще будет просить прощение. Большой город, девушки совсем закружили ему голову.

– Во всем этом моя вина. Не надо было ему позволять учиться в городе. Пусть оставался бы необразованным, зато при родителях.

У фонтана потерявшихся людей было много. Вдруг старик среди людей узнал своего друга и громко окликнул его. Тот в новеньком костюме, тюбетейке сам кинулся к другу. Возгласы радости, оба старика крепко обнялись, словно не виделись лет десять.

А вокруг все смотрели на эту трогательную сцену, уверенные, что вот, наконец-то, встретились два друга-фронтовика.

Простившись со стариками, Зухра с детьми вышла из Универмага и зашагала в строну метро. Сын спросил ее:

– Мама, а теперь куда мы пойдем?

– Одна добрая женщина сказала, что у метро «Кутузовская» тоже есть магазин, где можно найти блестящие ткани. Хочу еще купить материал «ганга» – очень красивый, весь блестит, я его видела на одной свадьбе. Думаю, купить его для нашей Айгуль, – и мать улыбнулась дочери, которая через год-два станет невестой. От таких слов юная девушка смутилась и опустила глаза.

Магазин нашли быстро. На витринах красовались три манекенщицы в блестящих тканях, которые в Средней Азии были в большой моде. Они сверкала золотом и серебром. Пораженные такой красотой, Зухра и ее дети замерли посреди тротуара. Лишь затем они вошли в магазин через стеклянные двери. Там Зухра купила два отреза и еще кофточку в соседнем отделе. Она была счастлива. Ей удалось найти все необходимое. Теперь-то со спокойной душой она могла ехать обратно. Но их поезд тронется лишь в полночь, а пока можно отдохнуть, хотя само хождение по магазинам тоже удовольствие.

В каком-то парке они снова купили мороженое. Сейчас им нужно было куда-нибудь сесть и освободить руки от полных сеток, да и ноги гудели от усталости, все же второй день в Москве. Рядом тянулась аллея, но все скамейки были заняты. Тогда мать предложила детям устроиться на газоне. Приятно было сидеть на сочной траве. В их селе такая зелень растет лишь ранней весной, и через месяц палящее солнце сжигает его до желтизны.

Жители столицы бросали на них косые взгляды.

– До чего же вкусно! – говорила юная Айгуль. – Сегодня это уже пятое, и все не могу наесться. Только из-за мороженого стоит жить в Москве.

– Как было бы здорово, если бы и у нас в ауле продавали мороженное.

– Это невозможно: кто в ауле построит завод, ведь его даже в райцентре нет.

– Мама, где вы научились так хорошо говорить по-русски, ведь вы не учились в школе? – спросила дочь, которая узнала об этом только по приезду в Москву.

Зухра задумалась, прежде чем ответить:

– В детстве у меня было несколько русских книг, я по ним сама научилась читать. Даже некоторые стихи знала.

– Прочитайте какие-нибудь.

– Думаю, тебе не интересно будет: ты же не знаешь русского языка.

– И все-таки прочитайте.

– Вот:

 
У лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом,
Идет направо – песен заводит,
Налево…
 

Забыла дальше.

– Странно, как вы смогли выучить чужой язык. Мама, а почему папа не поехал с нами, разве ему не хочется увидеть Москву? – спросила дочь и убрала длинную косу с плеча.

– Не знаю, может, боится приезжать сюда.

– А чего бояться, ведь здесь так красиво, и люди хорошие.

– Отец твой говорит, что большой город утомляет его: много людей, шумно… Он привык к тишине степи, пустыни. И меня не хотел отпускать. С трудом уговорила. Давно мечтала приехать в Москву: были нужны хорошие вещи на свадьбу твоего брата Сулеймана, но… об этом и слышать не желал.

– Мама, а вы помните своих первых родителей?

– Конечно, помню.

– Вы на кого похожи?

– На маму, она была очень красивой.

– У нее такие же коричневые волосы, как у вас, и такая же светлая кожа?

– Да, такая же.

Вдруг перед ними выросла фигура милиционера:

– Граждане гости, здесь не положено сидеть.

– Почему нельзя, разве мы что-нибудь плохое делаем? Ноги устали.

– Не положено, и все, это бескультурье, – и он повысил голос. – Да и бумажки от мороженного уберите за собой. В другой раз оштрафую.

В недоумении гости из Азии побрели по аллее.

И вот по дороге Зухру осенила мысль: «А что, если нам зайти в кино? До поезда у нас еще четыре часа». От таких слов дети разом пришли в восторг. В их в селе до сих пор нет телевизора. Говорят, для этого следует установить большую вышку. А пока два раза в месяц киномеханик Джура на своем мотоцикле «Урал» привозит им фильмы, и чаще индийские. Кино смотрят под отрытым небом. Сидят сельчане на ковриках, сжав под себя ноги.

Зухра встала на тротуаре, чтобы у прохожих спросить о ближайшем кинотеатре. Женщине не хотелось обращаться к молодым москвичам: они высокомерные, и не всегда от них дождешься ответа. Поэтому она остановила пожилую женщину, и та указала руками, как дойти до нового кинотеатра «Радуга». Оказалось, это недалеко, через два двора можно выйти туда.

Через подземный переход они вышли на другую сторону улицы. Там были старинные здания с белыми лепными узорами на окнах. Такие дома очень нравились Зухре: от них веяло стариной. На одном из них имелась овальная арка. Они очутились в старинном дворе с большими деревьями и дореволюционными строениями. Далее нужно было пройти через два таких двора и выйти к кинотеатру. Они зашагали по асфальтовой дорожке. Двор был почти пуст, кроме двух старушек на скамейке и читающей женщины с коляской. И почему-то шаги Зухри стали медленнее, пока она не застыла посреди двора. Изумленные дети окружили мать, а та их словно не замечала и все разглядывала дома.

– Мама, мама, мы заблудились? – спросила Айгуль с тревогой.

Зухра не ответила.

– Мама, что с вами? Чего интересного нашли в этих домах? – спросил Кират с волнением.

– Не бойтесь дети, я… У меня такое чувство, будто я бывала тут когда-то. Здесь все кажется знакомым: и эти старинные дома, и вон та школа с железными решетками. Я даже знаю, что в школьном дворе на квадратном камне должен стоять бюст Чехову, это русский писатель. Кират, пойди туда и глянь, если там памятник?

Сын не сразу решился исполнить просьбу матери:

– Мама, вы здесь первый раз и откуда можете знать, что там? И зачем вам сдался этот памятник, школа?

– Ну, сынок, прошу тебя. Сама не могу: ноги словно приросли к земле.

Нехотя Кират повиновался и обогнул здание школы. Прошло минуты две, и сын скоро вернулся, глаза взволнованы.

– В самом деле там – железный памятник Чехову.

Изумленные дети уставились на мать и ждали от нее объяснений. А с Зухрой творилось нечто странное: она была возбуждена и все еще рассматривала двор.

– Дети, подождите здесь, сейчас я приду, – молвила задумчивая мать и зашагала к школе.

С грустью Зухра прошла вдоль крашенных в синий цвет решеток, трогая каждую. В школьный двор она вошла через калитку, так как ворота были закрыты из-за каникул. Двор пустовал. Когда стала приближаться к школьному памятнику, то сердце забилось сильнее. Сразу за бюстом стояло трехэтажное здание с колонами у входа. Она замерла возле медного Чехова, затем коснулась рукой плеча писателя и стала гладить, точно живого человека. Далее она шагнула к школе и прочла на металлической табличке: «Средняя школа №23 им. А. П. Чехова г. Москвы». У Зухры выступили слезы. В ногах была слабость, и она села на ступеньки. А слезы все текли и текли по щекам.

А тем временем Кират и Айгуль с тревогой рассуждали о странном поведении матери.

– Что-то с ней случилось?

– Может, она заболела?

– Нельзя оставлять ее одну. В большом городе всякое может случиться. Идем к ней.

На ступеньках дети увидали плачущую мать. Они окружили ее.

– Мама, мама, что стряслось? – у Айгуль на ресницах выступили слезы.

– Это моя школа, я здесь училась, – слабо улыбнулась мать.

– Мама, что вы говорите? Что с вами? – чуть не крикнул Кират.

– Дети, вы только не пугайтесь, ваша мама в своем уме. Давайте пойдем в следующий двор, если там есть маленький бассейн с каменной рыбкой посредине, то я кое-что вам расскажу.

Сын и дочь с сумками поспешили за матерью во второй двор, через арку между домами. И там все замедлили шаги. Так и есть: во дворе трехэтажного дома круглый бассейн, а в середине «золотая» рыбка, выкрашенная в красный цвет. При виде этого из рук Зухры выпала сетка, и она кинулась к бассейну. Дети побежали за ней.

– Мама, прошу вас, уйдемте отсюда, – испугалась Айгуль.

В ответ Зухра указала глазами на рядом стоящий дом и сказала:

– Вот это мой дом. Я жила здесь, понимаете, я здесь родилась. Идемте быстрее, – уже кричала мать, – я покажу нашу квартиру. Может, еще кто-нибудь жив.

Зухра устремилась к подъезду. Растерянные дети кинулись за матерью. Уже в темном подъезде Кират схватил ее за руку и стал объяснять:

– Мама, вы что делаете, одумайтесь! Вы, кажется, больны. Вы не могли жить здесь, здесь живут только русские.

– Сынок, я и есть русская. Потом все расскажу, а сейчас идемте наверх. Я сорок лет мечтала об этом дне, – глаза матери блестели, как у одержимой. – Я хочу увидеть свой дом, а может, и родители еще живы. Идемте вместе.

Потрясенные дети не могли ослушаться мать, хотя в их сознании никак не укладывалось ее слова, она казалось безумной. Между тем Зухра взбиралась по лестнице с легкостью девочки.

Мать, тяжело дыша, встала у двери номер шесть. «Дверь все та же, лишь белого цвета», – сказала по-русски Зухра и тронула ее сухими пальцами.

От волнения сердце забилось с небывалой силой, и почему-то в этот миг ее оставили силы. Она попросила сына нажать на кнопку звонка, потому что сама не смогла.

– Сынок, нажми на кнопку двери, – еле произнесла мать.

– Мама, не надо этого делать, а то будет скандал.

– Я сорок лет ждала этого дня.

И все же Кират дотронулся до красной кнопки. Все затаили дыхание. Ждали не долго, за дверью послышались тяжелые шаги. Медленно открылась дверь, и показалась грузная, совсем седая женщина лет восьмидесяти.

– Вы ко мне? – удивилась старушка в халате.

Зухра молчала. Ее светящиеся глаза был прикованы к лицу старушки. Дети растерянно глядели на мать, ожидая скандала. Не получив ответа, изумленная старушка уже хотела закрыть дверь.

– Вы Надежда Розенталь? – дрожащим голосом спросила Зухра.

– Нет, моя фамилия Горина, хотя прежде была Розенталь.

– Мамочка, это я, ваша дочь Леночка.

С безумными глазами старушка принялась изучать лицо Зухры, и ее дрожащие руки сами потянулись к ней:

– Нет, не может этого быть! Доченька, Леночка!

– Мамочка, это я Леночка, приехала из пустыни.

Мама

Когда Кират и Айгуль увидели, как их мать обнимается с русской старушкой, называя ее «мамочкой», то уже не могли не верить. И все же это невероятно. Просто немыслимо! Бедные дети с трудом свыкались с этой мыслью.

На шум в подъезде из соседней квартиры вышла женщина в цветастом халате лет пятидесяти. Она никак не могла понять, что здесь происходит. Почему Надежда Николаевна в объятиях какой-то азиатки, обе плачут. Она даже бросилась в защиту старой соседки. Но у той лицо сияло от счастья, и она сама целовала эту азиатку. Очень странно. И соседка оказалась в замешательстве: ведь она знала всю родню Надежды Николаевны, кто же эта азиатка?

Через минуту терпение соседки лопнуло, и она спросила:

– Надежда Николаевна, что происходит? Я ничего не могу понять. Кто эта женщина?

Старушка нехотя отпустила незнакомку из своих объятий.

– Олечка, – воскликнула Надежда Николаевна, – неужели ты не узнаешь эту женщину? В детстве вы были самыми близкими подружками?

Оля уставилась на симпатичную азиатку в национальной одежде и призналась: «Вижу ее впервые».

– Разумеется, теперь ее совсем непросто узнать, ведь столько лет прошло. О, Господи! Это уму непостижимо. К своему стыду, я сама не сразу признала ее. Это моя старшая дочка, Леночка. Ты представляешь, это моя Леночка? И коль такое случилось, выходит, есть на земле Бог, который перед смертью решил меня осчастливить.

– О, боже! Надо же! – вырвалось у соседки, и Оля схватилась рукой за сердце. – Ведь столько лет прошло… Мне просто не вериться в такое.

Оля стала разглядывать ее лицо. Лицо азиатки сияло от безумной радости. С трудом верилось, что это ее неразлучная подружка. Она помнила Лену по детским фотографиям, которые хранились в альбоме Надежды Николаевны.

Не выдержав, Лена сама бросилась к ней. Стала целовать, гладить ее волосы. А Оля прижалась к ее щеке и тоже почувствовала теплоту этой встречи. История исчезновения подружки в пустыни ей была хорошо известно. И теперь нетрудно было догадаться, почему Лена говорит по-русски с восточным акцентом. Должно быть, с ней стряслась невероятное история, которая имеет место лишь в книгах или кино.

– Леночка, а ты узнаешь Олю? – нежно спросила мать.

– Я помню, помню у Оли было длинное желтое платье с красными бабочками. Мне очень хотелось такое же, но мама сказала, что пока у нас нет денег. Еще помню, как из-за этого платья в классе Олю стали обзывать «модница».

Лена говорила с акцентом, и это не могло не резать слух ее матери. Обидно, что внучка известного профессора Горина так плохо говорит на родном языке. Но сейчас Надежда Николаевна думала лишь об одном: самое главное, что Леночка вернулась домой – все остальное неважно. От волнения в груди Надежды Николаевны возникла жгучая боль, и старушка схватилась за сердце. Оля и Лена завели ее в комнату и там уложили на массивный кожаный диван.

Не зная, как помочь маме, Лена стала гладить ее ноги. В душе дочери вселился страх, она боялась потерять мать. Казалось, это немыслимо, пережив сорок лет разлуки. Соседка Оля пояснила, что последние годы у Надежды Николаевны боли в сердце:

– Сейчас дам таблетку, и все пройдет. Это у нее от сильного волнения, – деловито сказала Оля и взяла таблетки из серванта.

Слова подруги слегка успокоили, и в душе дочь обрадовалась, что старая мама не одна. Затем она принялась гладить ее руки, и мать улыбнулась ей:

– Леночка, не суетись, боль скоро стихнет. Это у меня от радости, не надо этого бояться. Теперь мне никак нельзя умирать.

С нежностью Лена провела рукой по ее белым волосам и далее коснулась ее глубоких морщин на лице. Было безумно обидно видеть мать уже совсем старой, ведь она помнила ее молодой, красивой, с улыбкой на лице. В детские годы Лена часто мечтала о встрече с мамой, папой, с сестренкой, братишкой, а также с бабушкой и дедушкой. Она жила этой надеждой, но, становясь старше, особенно после рождения детей, Лена все реже вспоминала о московском доме.

В гостиной Надежды Николаевны было светло. Уже здесь мать смогла разглядеть свою несчастную дочь. Лена была похоже на нее, особенно глаза, но азиатский наряд, степной загар и манера говорить скрывали ее русское происхождение. Впрочем, Надежда Николаевна старалась не думать об этом. Матери все еще не верилось, что перед ней родная дочь, которую они искали сорок лет, потеряв всякую надежду. Последние годы Надежда Николаевна совсем забыла о старшей дочке, и лишь старые фотографии в альбоме напоминали о трагедии в пустыни. И все годы ее мучил один вопрос: что же могло произойти с ее дочкой в тридцать третьем году в песках Кызыл-кума? Было очевидно: Леночки уже нет в живых, иначе сама объявилась бы. Но материнское сердце не могло забыть дочь, и она все ждала чуда.

Мать и дочь не могли наглядеться, изучая друг друга, мысленно сравнивая прошлое с настоящим. Затем Надежда Николаевна тихо сказала: «Поди ко мне, доченька». И прижала ее к груди. Лена же испытала небывалую радость от материнской теплоты. И тут ей вспомнилось далекое детство, когда еще ребенком по утрам любила заползать в теплую кровать родителей и прижималась к теплой маме. И тот сладкий запах мамы преследовал ее долгие годы. Позже, уже оказавшись без мамы, ей не хватало этого запаха. Дело в том, что другие матери имели другой запах, который совсем не радовал ее, иногда даже раздражал. Леночке казалось: среди тысячи других она могла бы различить тот единственный запах. И вот сбылась ее мечта, и она в объятиях матери. Однако очень странно: Лена уже забыла мамин запах. Это был уже другой, который не вызывал чувства счастливого детства. Ах, как жаль, что оно улетучилось!

– Лена, а где твои дети? – вспомнила бабушка.

Тут Зухра вспомнила про них. Она увидала их на площадке, у двери. Кират и Айгуль сидели на лестнице в глубоком раздумье. Дети были подавлены и никак не могли понять, как такое могло случиться: столько лет не знать правду о своей матери. И теперь они боялись, как бы мама не стала им чужой – ведь она русская. При виде матери они встали с места.

– О, дети мои, я совсем забыла про вас. Знаю, вы крайне изумлены, мне самой до сих пор не верится, словно я во сне.

– Значит, вы русская и ваше имя не Зухра? – спросил озабоченный Кират.

– Для вас я останусь Зухрой, а для мамы – Леной.

– Мамочка, мне страшно за вас, – призналась дочь. – Я ничего не могу понять. Почему об этом не говорили раньше? А папа знает?

Дети были испуганы, надо было их скорее успокоить.

– Я расскажу, как все это случилось. Я родилась в этом доме, и когда мне было десять лет, с родителями я поехала гостить в Самарканд, к дяде. На обратном пути, – и тут на секунду мать задумалась. – Одним словом, я потерялась в пустыне. Это длинная история, идемте к бабушке, там все расскажу, ведь она тоже ничего не знает. Говоря по правде, мне не хочется ворошить прошлое, потому что уже ничего не изменишь. Идемте в комнату, там вас ждет новая бабушка.

С некой боязнью дети следовали за матерью, пока не очутились у дивана, где лежала светлолицая бабушка. Оля поставила им стулья, а Лена опустилась на край дивана и стала рассказывать о своих детях:

– Вот, это Кират, ему уже девятнадцать, очень трудолюбивый, как его отец. К тому же учиться в поселке Черак на заочном отделении ветеринарного техникума. В этом году мы женили его. А вот эта Айгуль, наша красавица, самая младшая. Ей пятнадцать, уже всю работу по дому делает сама – моя помощница. Ее уже засватали, и через год будет свадьба. Сейчас я готовлю ей приданое…

– Лена, подожди, – остановила ее мать, – Лучше расскажи, как ты очутилась в пустыне.

– Ой, мама, это долгая история, давайте сначала расскажу о себе, о семье. Это куда интереснее и важнее.

– Конечно, расскажи о семье, это тоже интересно, – согласилась Надежда Николаевна, хотя в душе думала о другом: странно, для нее история ее семьи важнее, чем история ее исчезновения.

– В школе Айгуль была отличницей. Умеет очень красиво вышивать узоры.

– А что, дочь больше не учится, – удивилась бабушка.

– Понимаете, в нашем ауле школа-восьмилетка, и, чтобы учиться дальше, надо ехать в Черак, это райцентр. Я не могу отпустить ее одну, да и отец не хочет, чтобы она училась. Тем более ей скоро замуж, и семья ее будущего мужа тоже не захочет этого. Не всякому нужна умная жена. Быть образованным, я считаю, это хорошо, но в ауле в этом нет нужды.

Когда Надежда Николаевна заговорила с внуками, то оказалось, они слабо знают русский язык. И на душе стало еще грустнее, хотя она не подала вида и продолжала улыбаться. А Зухра все говорила о детях. Их оказалось шестеро: три мальчика и три девочки. Все они уже сами родители. Мать называла их по именам: Сулейман, Олжас, Саломат, Насиба. Также перечислила имена невесток, зятьев и внуков. Далее рассказала, как она женила детей, сколько было гостей, сколько калыма уплатили за невесток. И затем, как сделали обрезание своим внукам, сколько гостей пришло, сколько блюд подали.

Слушая дочь, Надежде Николаевне подумалось: хорошо хоть родной язык не забыла. Хоть с акцентом, но речь ее была довольно грамотной. Мать поразилась еще одному: дочь рассказывала о своей жизни с таким наслаждением, будто была довольна судьбой. Слушая ее, казалось, что Лена не нуждалась ни в жалости, ни в сострадании. Мать не раз задавала себе вопрос: «Неужели моя Леночка может быть счастливой, прожив всю жизнь в пустыни? Нет, такое немыслимо, – говорила себе мать.

Но, судя по ее лицу, с какой радостью она говорила о своей жизни, то она вполне счастлива. А может быть, Лена специально изображает из себя счастливую женщину, чтобы мать не сильно переживала за ее несчастную судьбу?

Внезапно Лена умокла, потому что на стене увидела свою фотографию детских лет. Медленно она подошла к желтой фотокарточке в деревянной рамочке. От волнения по щекам опять потекли слезы. Все глядели на нее с жалостью. И вдруг тишину нарушила Оля, которая вошла с серебристым подносом. Она выставила на стол чайник, чашки, варенье, печенье в вазочке и весело скомандовала: «Ну-ка, давайте все к столу. Будем чай пить!» Однако Лена была столь поглощена фотографиями детства, что никого не замечала. На одной из них – вся ее прежняя семья: отец и мать совсем молодые, какими она запомнила их. На коленках у мамы сидел братишка Петя, а у папы – сестренка Валя. Так как Леночка была уже большой, ее поставили за спиной родителей. Эти фотографии освежили память, и многое из московского детства стало возвращаться к ней. Увидав портрет отца, Семена Розенталя, дочка вскрикнула:

– Папочка, мой любимый папочка, – и нежно провела пальцами по стеклу фото. – Я помню, как мы вместе играли. Я была учительницей, а ты учеником. Помню, как еще бродили по лесу и собирали грибы в корзинку. А еще катались на лодке, были в музее природы, а в музее истории запомнились мне большие картины, скульптуры. Мама, должно быть, папы уже нет в живых, если его здесь нет?

Надежда Николаевна тяжело вздохнула:

– Ах, доченька, не повезло твоему отцу. В тридцать шестом году, в период культа личности Сталина, его расстреляли как врага народа. В действительности твой отец очень честный человек, настоящий коммунист и после смерти Сталина его реабилитировали.

– Бедный папочка, – и сквозь слезы дочь спросила, – а почему его убили? Что плохого он сделал?

– Если ты помнишь, твой отец работал главным инженером на заводе, а после стал директором. Это уже после твоей пропажи. Спустя год его оклеветали и по ложному доносу арестовали за вредительство и шпионаж. А причина была такая: их завод уже третий месяц не выполнял план. Кажется, это было так давно.

– Мама, и все-таки я не могу понять, за что бедного папу расстреляли? Что это за слова: «вредители», «культ личности Сталина»?

Надежда Николаевна поняла: ее дочь не знает историю страны. От этого снова защемило в груди. А ведь ее дед был известный историк России, человеком высокой культуры. За необразованную дочь стало очень обидно. «Ну ладно, – решила она про себя, – сейчас не стоит об этом думать, и надо только радоваться возвращению Лены. Это самое главное». Мать не знала, как объяснить ей такие понятия, как культ личности Сталина, репрессии, ведь для этого надо знать политическую историю страны, хотя бы немного. «Видимо, после исчезновения Леночка больше не училась», – решила мать.

– Понимаешь, – стала объяснять мама, – в те годы в правительстве страны оказалось много плохих начальников, и они расстреляли много честных людей, которые мешали им делать зло. И в этом виноват был Сталин и его помощник Берия. Как-нибудь я подробно расскажу, сколько бедствия причинили они, тысячи невинных людей погибло.

– Какой ужас, разве так можно? У нас в ауле тоже иногда бывает несправедливость, но разве можно, чтобы в Москве, главном городе, такое творилось?

Тут Оля снова позвала всех:

– Лена, иди к столу. Здесь варенье, сгущенка, мои печенья. Еще будет время разглядывать фотографии.

– Сейчас я не могу есть. Ничего в горло не полезет. Мне хочется здесь многое увидеть и вспомнить. И этот круглый стол, и эти кресла и стулья, дедушкин диван – мы на нем прыгали, и бабушка нас ругала. Почему-то детские годы кажутся самыми счастливыми. Так хочется, чтобы они вернулись.

И тут взгляд Лены упал на своих детей, которые стыдливо сидели за столом, не смея прикоснуться к еде.

– Дети, чувствуйте себя, как дома, ешьте и не стесняйтесь. Здесь вы не чужие. Сейчас я немного успокоюсь и буду с вами пить чай.

Впрочем, и детям было не до еды. Вдруг Лена кинулась к старинному книжному шкафу с резными узорами по бокам и воскликнула:

– Я хорошо помню этот шкаф, здесь было много дедушкиных книг. До сих пор они здесь, как это хорошо, – и Лена открыла стеклянную дверцу и провела рукой по старинным переплетам. – Я вспомнила, дедушка сам написал четыре большие книги. Они здесь?

Надежда Николаевна обрадовалась, что дочь многое помнит.

– Оля, покажи эти книги. Твой дедушка преподавал в Московском университете, он был маститый профессор по истории средневековой России. Истинный интеллигент, настоящий ученый, таких осталось мало. Нынче люди науки думают только о карьере, о званиях, о должностях. Высокой культуры становится все меньше, потому что интеллигенция мельчает. Лена, каким тебе запомнился дедушка?

– С белой бородой. Он всегда сидел за столом и что-то писал, читал. И перед ним была гора книг. Еще помню, как он громко спорил с папой.

– Просто у них были разные политические взгляды на социализм. Они действительно любили поспорить.

Лена подозвала детей к шкафу и, указав пальцами на дедушкины книги, стала рассказывать, каким был умным, знаменитым их прадед. «Запомните, фамилия вашего деда – профессор Горин. Обязательно расскажите своим друзьям, пусть знают, из какого вы рода». А меж тем Надежда Николаевна с интересом смотрела, как ее дочь говорит на непонятном языке. Было как-то странно. Неужели это ее родная дочь? Разглядывая ее, мать нашла в них какие-то азиатские черты. «Или мне это кажется?» – спросила она у себя.

– Лена, а ты помнишь нашу фамилию?

– Конечно, Розенталь.

– О боже, наверное, по этой фамилии все эти годы ты искала нас?