Текст книги "Корабли на суше не живут"

Эти английские псы

Хавьер Мариас когда-то подарил мне замечательный оригинал гравюры, напечатанной в 1801 году. На ней изображен водонос, отгоняющий назойливых собак, а подпись гласит: «Проклятые английские псы». А сегодняшней заметке такое название я дал в том числе и потому, что получил недавно письмо от возмущенного читателя: он клокотал от возмущения, поскольку, когда Пиночета отправили в Чили, избавив от правосудия и законного возмездия одного из величайших мерзавцев нашего времени, Маргарет Тэтчер не нашла ничего лучше, чем подарить дону Аугусто гравюру, запечатлевшую гибель Великой Армады, или Трафальгар, или еще что-то в этом роде. Намекая, что англичане, как всегда это было, в очередной раз побили испанцев. И так далее. Тетушка Маргарет воспользовалась случаем выразить Пиночету свою сословную и идеологическую солидарность и благодарность за историю с Фолклендами-Мальвинами, когда он способствовал тому, чтобы профессиональные, отлично оснащенные британские войска безнаказанно истребили армию несчастных аргентинских юнцов, отправленных на убой безответственными правительственными шишками во главе с глупым и вечно пьяным генералом.

И в таком вот контексте, весьма язвительном по отношению к железной леди, принадлежащей к особям, которых лучше бы с самого что ни на есть начала держать в заспиртованном виде, этот самый читатель взывает к нашей исторической памяти и требует отмщения. Отхлестать беспощадно этих козлов, требует он у меня, не уточняя, ограничивается ли это определение одним лишь доном Аугусто или же мне надлежит толковать его расширительно и отнести ко всем сынам Белобрысого Альбиона. И вот я, пребывая в сомнениях по этому поводу и желая, чтобы мои действия рассматривались не как патриотический порыв, но исключительно как гигиеническая процедура по освежению памяти, принимаюсь за дело и выкладываю два-три забавных анекдота.

Вот, например. Какое-то время назад я рассказывал вам, что Патрик О’Брайан, который с миром покоится и вяжет морские узлы одесную Господа нашего, на дух не переносил испанцев, и в изумительных романах, где действует Джек Обри, мы неизменно оказываемся чумазым отребьем, жестоким и трусливым. И нас постоянно сравнивают с Нельсоном, кладезем британских и зерцалом англосаксонских добродетелей, национальной гордостью, непобедимым воином и т. д. И потому я скажу моему милому читателю и корреспонденту, если этот факт как-нибудь сможет унять его патриотический зуд, что Тэтчер, между нами говоря, попала пальцем в небо. Да, ее соотечественники доставляли нам на море гораздо больше неприятностей, чем хотелось бы. Но между этим и непобедимостью – пропасть. А поскольку, как мне сдается, ни один ответственный испанский политик не знает этого – некий министр тут намедни высказался насчет нашего поражения при Лепанто, – а знает, так не помнит, а помнит, так не отваживается сказать (если, конечно, это не правые идиоты, которые полагают Историю своим исключительным достоянием), то пользуюсь прекрасным случаем напомнить, что в середине XVIII века, когда наглые англичане уже хозяйничали в морях, испанский моряк Хуан Хосе Наварро с двенадцатью кораблями и стальными, надо полагать, яйцами прорвал фронт британской эскадры, блокировавшей Тулон, и огнем проложил себе дорогу среди тридцати двух английских кораблей: потери с обеих сторон составили почти поровну тысячу человек. Не стоит забывать, что за воздвигнутую на Трафальгарской площади колонну Великобритания заплатила жизнью непобедимого адмирала Нельсона, одиннадцатью кораблями, выведенными из строя, и тысячью четырьмястами убитых в бою, куда испанцы, на свою беду, были посланы французами. Что касается самого непобедимого Нельсона, то все англичане знают, что у него не было правой руки, но дружно (это касается даже историков) избегают упоминать, что руку эту он потерял в 1797 году, когда в надменном сознании своего превосходства, столь присущем офицерам королевского флота, пытался высадить полуторатысячный десант на Санта-Крус-де-Тенерифе, где оборону держала презренная испанская шваль, – однако высокомерным бритам пришлось капитулировать перед островитянами, поджарившими их заживо, положившими триста человек, а самого сэра Горацио Нельсона, который сошел на берег с двумя руками, вернувшими на его флагман с одной. Что с них взять? Грязные туземцы.

Так что, друг-читатель, полистай учебник истории, вышедший до наступления эры тестовых таблиц, – и насладись сладостным возмездием. На протяжении веков хватило оплеух для всех, и у каждого, включая непобедимого Нельсона, за спиной славы столько же, сколько позора и провалов. Вся разница в том, что англичане стараются забывать о своих катастрофах или представлять их славными кавалерийскими атаками – вроде той сумасшедшей авантюры под Балаклавой[31]31
  Имеется в виду безрассудная «атака легкой кавалерии», эпизод Крымской войны, которому Альфред Теннисон (1809–1892) посвятил одноименное стихотворение (The Charge of the Light Brigade, 1854).


[Закрыть], – хотя, когда японцы вздули их под Рождество 1941 года в Сингапуре, никакой новый Теннисон стишков не насочинял… А мы, испанцы, такие олухи и такие каины, что стыдимся своих подвигов или пользуемся ими, чтобы нагадить соседу.

Просвещенные мореплаватели

Некоторое время назад из-за моей статейки, напечатанной на этой же вот грешной страничке, наш самый главный адмирал запретил всем своим подчиненным оказывать мне какое бы то ни было содействие, иметь со мной какое бы то ни было дело и даже, как в песенке поется, вообще разговаривать. А расстрелять меня не приказал не потому, что не хотел, а просто сейчас на такое в верхах посмотрели бы косо, и пришлось бы долго объясняться по этому поводу, да и потом, у министерства обороны по обыкновению туго с боеприпасами, и надо отчитываться за каждый потраченный патрон: короче говоря, не такие у нас времена, чтобы так вот, за здорово живешь, расстреливать кого ни попадя. Этим заявлением я хочу сказать, что знавал адмиралов, генералов и аналогичную публику, отличавшуюся исключительным скудоумием, ибо не мундир красит человека, а человек – мундир. Но тут же должен присовокупить, что многие из мне встречавшихся делали честь своему чину и должности. К примеру, мой друг Чарли – бывший шпион, а ныне полковник. Или патер Пако Нисталь, капитан и капеллан миротворческого контингента на Балканах. Да мало ли…

Все эти мысли вертелись у меня в голове, когда я слушал увлекательную лекцию Хосе Игнасио Гонсалеса-Аллера, посвященную испанскому флоту во времена Габсбургов и неудачному походу на Англию. Гонсалес-Аллер – историк, адмирал и даже с недавних пор директор Мадридского морского музея, а сопровождал его другой литератор и моряк, капитан 1-го ранга Луис Дельгадо, директор Картахенского морского музея. И вот, сидя в публике, деля с герцогом Медина-Сидония неприятности, доставленные его противниками Говардом, Дрейком и Хокинсом, переживая вместе со злосчастными испанцами катастрофу у берегов Ирландии, видя отблеск былого на том, чем стали мы ныне, а может быть, и наоборот, я говорю себе, что есть военные моряки, которые читают, и пишут, и знают, и изучают, и именно поэтому достойны своих мундиров. Есть люди, для которых слово «культура» – повод хвататься не за револьвер, а за книгу: они – достойные преемники тех, кем некогда гордилась наша злосчастная отчизна. Последователи великих и просвещенных моряков XVIII века – той эпохи, когда человек еще лелеял надежду на свободу и на прогресс, – которые странствовали, открывали новые земли, изучали и писали. Мы помним славные имена Хорхе Хуана, Ульоа, Тофиньо, Масарредо – моряков, воинов – но также и ученых. Их заслуги признавали британские и французские академии, а враги, когда брали их в плен или даже убивали, обращались с ними как с равными. Просвещенные мореплаватели – Чуррука, Алькала Галиано, Вальдес – были сыновьями той эпохи, когда в очередной раз наша Испания готова была поднять голову, приоткрыть окно и впустить поток свежего воздуха, – но в очередной раз судьба наша злосчастная распорядилась иначе и послала нам бесстыдника Годоя, остервенелого фанатика Мерино[32]32
  Мануэль Годой, маркиз Альварес де Фария (1767–1851) – испанский государственный деятель, генералиссимус сухопутных и морских войск, сделавший головокружительную карьеру благодаря своему успеху у инфанты, а позже – королевы Марии-Луизы. Херонимо Мерино (1769–1844) – испанский священник и партизан, боровшийся с наполеоновскими войсками и прославившийся храбростью и жестокостью.


[Закрыть], запредельного негодяя Фердинанда VII, которому нет и не будет прощения, и снова все покатилось к дьяволу. А наши ученые мужи, люди, умеющие думать и столь необходимые нам, умерли вместе со своим веком, сложили свои светлые головы при Трафальгаре, а перед тем еще жили на половинном жалованье в этой убогой стране или были взяты под подозрение и оттеснены на обочину не кем иным, как культурными либералами, сгинули в нищете и забвении или вынуждены были эмигрировать – как хорошо, когда знаешь, кто такой Фемистокл! – по злой иронии судьбы, в ту самую Францию, в ту самую Англию, против которых сражались не так давно. И былые враги оказались – не в первый раз – благородней, великодушней и гостеприимней, чем собственное неблагодарное отечество.

Оттого и отрадно убедиться, что есть еще люди, идущие по их следам. Что когорта просвещенных испанских моряков, путешественников и ученых не полностью исчезла под натиском глупости и невежества, осененных знаменами неважно какого цвета, которые разворачивают над собой безграмотные дикари, скорее всего, не ведающие даже, что́ защищают. Утешительно убедиться, что книги, чьи корешки я поглаживаю в своей библиотеке, – «Наблюдения» Хорхе Хуана и Ульоа, «История королевского флота», «Морская тактика», «Отчет о последнем плавании» – это не просто мертвые обломки кораблекрушения, дань традиции или память эпохи, но звено длинной благородной цепи, которую от порчи и ржавчины оберегают люди, живущие в своем времени с мечтой о том, что выиграют самую праведную из войн, сражаясь на борту музеев и библиотек, но умеющие и оборачиваться назад с просветленной надеждой. Дай бог, чтобы в этой несчастной, безграмотной и корявой Испании, чьей черной душе никакой современный дизайн не придаст лоску, нашлось несколько тысяч таких людей – во дворцах, в крепостях, в казармах, в штабах и на капитанских мостиках.

Недоделанные пираты

Не сомневаюсь ни минуты, что в тот день Барбанегра и Олонес в гробах перевернулись, а призраки тех, кто не признавал при жизни ни Бога, ни короля, в негодовании застонали из зеленой полутьмы своего морского кладбища, воззвали к Вельзевулу и прочей нечистой силе. А дело было так: стояло тихое средиземноморское предвечерье, небо было красным, по морю бежали барашки, а левантинец мягко постукивал фалами о мачты пришвартованных у причала кораблей. Да, именно это имелось в наличии, а я сидел у входа в бар и глядел на море – на путь, которым черные корабли везли когда-то римские легионы и героев, которых допекли и до печенок достали мелочные боги. Был тот час, когда жизнь примиряет человека с жизнью, и все, что ты прочел, прожил и вымечтал, обретает свое место в мире, удивительно вписываясь в него.

И так вот сидел я, говорю, за столиком, когда вдруг грянула музыка столь же оглушительная, сколь и отвратительная – нечто вроде «пумба-пумба» слышалось мне, – и из подлетевшего к причалу катера спрыгнули на землю шесть или семь персонажей. Катер тащил за собой на буксире один из тех гадостных водных мотоциклов, что прославились благодаря бесстрашному бандюгану с большой буквы «Б» Маричалару[33]33
  Альваро де Маричалар (р. 1961) – испанский аристократ, спортсмен, путешественник и авантюрист, старший брат Хайме де Маричалара, бывшего мужа инфанты Елены, сестры нынешнего испанского короля. Альваро появлялся со своим верным гидроциклом практически повсюду, в том числе в Москве, где он жил в 2011–2014 гг., пока не прискучил своей молодой (младше его на 26 лет) женой Екатериной Аникеевой.


[Закрыть], а, рея на ноке рея, имелся пиратский флаг с черепом и скрещенными берцовыми косточками. Однако внимание мое привлек не этот дерзкий штандарт, но облик новоприбывших со всей их сбруей и амуницией. Музыка и флаг дополнялись изысканной коллекцией отдыхающих, к которым я питаю особо нежные чувства, – все лет под сорок, в цветастых купальных, а вернее многоцелевых трусах, в куцых футболочках, туго обтягивающих пивные животы, в шлепанцах, в солнечных очках не нашего дизайна, с серьгами в ушах и с пиратскими косынками на головах à la блаженной памяти Эспартако Сантони[34]34
  Эспартако Сантони (1937–1998) – венесуэльский актер и кинопродюсер, не сходивший со страниц желтой прессы. Чтобы никто случайно не забыл, что он – потомок осевших в Венесуэле корсаров, Сантони почти всегда носил на голове косыночку, повязанную по-пиратски.


[Закрыть]. И я сказал себе: ни фига себе! Какие они буйные и какой страх наводят. И откуда только свалилась эта банда?

Потом, когда они уселись неподалеку от меня в баре, я подумал так: любопытно, что сказали бы при виде этого плачевного зрелища капитан Блад, Питер Крюк, Черный Корсар или Щенок, или, если вспомнить персонажей всамделишных, а не книжных, – капитан Кидд, Эдвард Тэтч, Рыжий Морган, Чистюля Нэтти, дамы-флибустьерши Энн Бонни и Мэри Рид, застенчивый Рэкхем, или брат Караччоло и капитан Миссон, славные пираты Индийского океана? Стоило ли три-четыре века назад быть первостатейным негодяем, стоило ли брать на абордаж испанские галеоны, пускать Маракайбо на поток и разграбление, вешать на реях капитанов захваченных судов, пропускать пленников по доске или под килем, насиловать племянницу губернатора Ямайки, высаживать бунтовщиков на необитаемый остров, топить свой корабль, чтоб не попасть в руки королевских судей, стоило ли оканчивать свои дни в петле, как подобает порядочному пирату, и осенять такую славную и поучительную биографию черным флагом с черепом и костями – стоило ли, я спрашиваю, свершать все это, чтобы тот самый флаг, от которого раньше кровь стыла в жилах, ныне стал чистой бутафорией и развевался над кучкой пляжных придурков?

В какие времена мы живем, говорю я себе, если такое убожество смеет рядиться в пиратов! И хватает же наглости стать под славнейшее в Истории знамя, выбранное по доброй воле лучшими представителями человечества – грабителями, убийцами, отъявленными мерзавцами, которые во имя свободы, алчности и жажды приключений послали по биссектрисе все прочие хоругви и стяги вместе со штандартами, изобретенные королями, попами, банкирами? А теперь оно реет над какими-то прощелыгами, пугающими чаек громом своей дискотеки. По какому праву они примазываются к святыням? Нет у этих умственно отсталых никакого права профанировать мечты детей, которые еще смотрят на море, воскрешая в памяти старые книги Эксмерлина[35]35
  Александр Оливье Эксмелин (ок. 1645–1707) – врач, пират, путешественник и писатель, автор одной из самых полных книг о пиратстве XVII века «Пираты Америки».


[Закрыть] и Дефо с леденящими кровь картинками – абордажи, казни, грабежи, оргии. И, клянусь, я взаправду, от души пожалел, что у причала пришвартована яхта, а не бриг давних времен – настоящий, с вышколенной командой, с названием, вписанным в подлинный корсарский патент, который некогда подарил мне приятель. Будь так, сказал я себе, нынче же вечером отправил бы на берег боцмана с командой самых крутых марсовых, чтоб когда эти пижоны насосутся в баре, скрутили бы их и, как бывало, тепленькими и нечувствительно зачисленными в экипаж доставили на борт. Чтоб проснулись они посреди океана, да хлебнули пятнадцатимесячного плавания у Антильских островов, да потянули шкоты под плетью, да полазили по вантам, беря рифы, когда ветер доходит до пятидесяти узлов, – и все это перед тем, как вырыть себе могилу неподалеку от того места, где лежит сундук с сокровищами, а попугай по кличке Капитан Флинт глумливо кричал бы им в ухо: «Пиастры! Пиастры!»

Мавры на берегу

Нет, речь пойдет не о лодках с беженцами, даром что при желании можно усмотреть некоторую связь. Позвольте мне нынче совершенно бесплатно рассказать вам об одной книге. Вернее, о двух, поскольку это двухтомник. Хотя его можно счесть историческими заметками, это еще и туристический путеводитель, и путевые записки. Называется «Дорогами корсаров», и – кое-кто, я знаю, со мною согласится, – ее следовало бы прочесть уже за одно только название. Добавлю, что имя автора – Рамиро Фейхоо – я слышу впервые, равно как и название издательства, хотя вот сию секунду, напечатав эти слова, обнаружил, что мое любимое издание «Теневой черты» Джозефа Конрада вышло в 1977 году в том же издательстве «Лаэртес». Согласитесь, все это придает теме сегодняшнего разговора некоторой основательности. А с «Дорогами корсаров» дело обстояло вот как: я увидел название в каталоге моего друга Матиаса, хозяина магазина морской книги «Кал Матиас» в Таррагоне, – и, конечно, не устоял. Заказал книги по телефону, отнес их в каюту и как-то незаметно, страничка за страничкой (и так шестьсот с чем-то раз) прочитал их, покуда плыл себе по Средиземному морю. Море – хоть оно, несмотря на все заверения турагентств, бывает жуткой сволочью, – на этот раз смилостивилось и дало мне спокойно по-человечески почитать. Очень удачно вышло – покуда я сидел с книгой, за бортом проплывал описанный в ней берег. Можете себе представить, как я был доволен – практически как порося на кукурузном поле. Эти два тома – «Каталония и Валенсия» и «Мурсия и Андалузия» – представляют собою очень подробное, с картами, фотографиями и всякой полезной информацией, типа гостиниц, ресторанов, достопримечательностей и возможных экскурсионных маршрутов, описание испанского побережья, где в XVI–XVII веках, когда корсарские республики Алжир и Тунис наводили ужас на все Средиземноморье, разворачивались трагические и захватывающие события, стычки с варварами, героические подвиги, высадки, грабежи, сражения и побоища. В книге есть изумительно описанные эпизоды из истории берберских корсаров, которые не пропустили ни одного квадратного метра испанского берега, и очень скрупулезное перечисление мест, где по сей день можно увидеть следы их пребывания – и вообразить себе все остальное.

Взять, скажем, отпускников, валяющихся на песочке у развалин старинных сторожевых башен, – им же (отпускникам) и в голову не приходит, что они (башни) были когда-то частью разветвленной системы наблюдения и предупреждения и что именно из-за пиратских набегов прибрежные жители в прежние времена старались построить себе дома повыше и подальше от берега. Редкий населенный пункт сумел воспользоваться этим наследием. Мало открыто музеев, отреставрировано башен, крайне редко экскурсантов обеспечивают достойными упоминания историческими объяснениями, и по-прежнему пляжи остаются смесью из зонтиков, киосков, ресторанов с сангрией и дискотек, откуда несется нескончаемая пумба-пумба, но ни искры культуры или исторической памяти. И именно этот недостаток информации и глупость местных властей, богатых туристическими инициативами и нищих духом, заинтересованный читатель может компенсировать чтением книги, о которой я тут рассказываю: в ней и поселения, страдавшие от набегов мавританских фуст и галиотов[36]36
  Фуста (исп. fusta – хлыст) – маленькая верткая галера на 10–15 гребных скамей, чрезвычайно любимая берберскими пиратами за скорость и маневренность. Галиот – небольшая двухмачтовая галера на 16–20 гребных скамей.


[Закрыть], и пляжи, где завязывались стычки и разворачивались настоящие сражения, в ней сводят счеты с изгнанниками-морисками, в ней есть маленькие бухты, откуда выслеживали жертву корсары. От Кадакеса до Кадиса – читатель, безнадежно пойманный в расставленные автором силки, уже требует третьего тома о побережье Балеарских островов – мы следим, как разворачивается захватывающий исторический спектакль. Ах, если б это все происходило не здесь, а где-нибудь у америкосов – с кино и телеэкрана не сходили бы фильмы и сериалы о грабежах, ренегатах, прекрасных пленницах, отваге, спасении, героях, злодеях, убийствах и мести.

Но вернемся к нам. Позагорать на пляже, скушать вечером паэлью, прокатиться на водных лыжах – это прекрасно. Но если заодно мы узнаем, что на этом же пляже высадились когда-то на берег Морато Арраес или Барбаросса, что благодаря этой разрушенной башне спаслись от плена и рабства женщины и дети ближнего поселения, что в бухте неподалеку пополнял запасы пресной воды Драгут[37]37
  Драгут (1485–1565), известный также как Обнаженный Меч Ислама – мусульманский корсар из семьи греков-отступников, адмирал Османской империи.


[Закрыть], а наводивший ужас на окрестности Хардин-Черт[38]38
  Хардин-Черт (Hardin Cachidiablo) – турецкий корсар.


[Закрыть], спрятавшись вон за тем мысом, выслеживал неосторожные местные суда, – разве это место не станет для нас осмысленнее, удивительнее и еще прекраснее? И тогда мы будем чуть-чуть менее глупыми и чуть-чуть просвещеннее и лучше поймем, что мы таковы, каковы есть в радости и в печали, потому что были такими, какими были. Так что, если вам хочется чего-то большего, нежели киснуть целыми днями на солнце, вымазавшись с головы до ног маслом для загара, если хочется ощутить, как по спине пробегает холодок всякий раз, когда в море мелькнет белый парус, полистайте «Дорогами корсаров» и узнайте, почем несколько веков назад был фунт лиха – когда ты засыпал на пляже, а просыпался в Алжире.

Без короля и хозяина

Несколько недель назад я упомянул в своей колонке брата Караччоло и капитана Миссона – славных пиратов индийских морей. И кое-кто из моих приятелей, заинтересовавшись этими персонажами, стал расспрашивать меня о том, что это были за птицы и каким ветром надуло мне эпитет «славные», хотя каждому известно, что пират по определению – самая что ни на есть сволочь, которая грабит, насилует и убивает; общеизвестно также, что начинают с этого, а кончают вообще черт знает чем. То за Пепе[39]39
  Имеется в виду PP (Partido Popular) – Народная партия Испании.


[Закрыть] проголосует, то к девятнадцати прикупит.

Так что я вам все же расскажу историю про эту парочку, жившую как раз на рубеже веков – XVII и XVIII. Караччоло, неаполитанский монах-доминиканец, был малость трехнутый: прочитав однажды «Утопию» Томаса Мора, он возмечтал об идеальной республике, где бы такое было либерте-эгалите-фратерните, что комар носу не подточит. В одну прекрасную ночь, в таверне, где было много вина и потаскух, судьба свела его с офицером французского военно-морского флота по имени Миссон – человеком молодым и довольно образованным: как и многие моряки того времени, разбирался в философии, логике, риторике и прочих гуманитарных дисциплинах, которые сейчас нафиг никому не сдались, а в те времена обладали и ценностью, и прелестью. Они вместе прошли курс интоксикации этиловым спиртом, а потом совершили взаимовыгодный обмен: монах убедил моряка, что утопия осуществима, а моряк устроил монаха на свой корабль, носивший имя «Виктория». Некоторое время они поплавали под командой капитана Фурбена, пока не оказались у Антильских островов, где после боя с неизбежно-вездесущими англичанами капитан умер от ран, а Караччоло, обладавший могучим даром убеждения и пророчества, уговорил экипаж взять себе в новые начальники Миссона да и податься во флибустьеры, а французского короля и весь его флот послать подальше.

Сказано «идем в пираты» – сделано, но с примечательной разницей по сравнению со всеми прочими: вместо черного пиратского «Веселого Роджера» Караччоло и Миссон подняли на рее белое шелковое полотнище с надписью «За Бога и Свободу». И пустились по Индийскому океану с намерением воплощать в жизнь мечту о республике свободных и независимых людей, то есть – материализовывать утопию. По пути сочинили кодекс поведения, который больно ранил бы душу любого соленого морячины с Ямайки или Тортуги, поскольку свод этих правил предписывал гуманное обращение с пленными и уважение к женщинам, а также запрещал пить и сквернословить. И у этих удивительных пиратов слово не расходилось с делом – они брали на абордаж встречные корабли для того лишь, чтобы запастись самым необходимым (другое дело, что в те времена самым необходимым было золото) или набрать в свою республику новых граждан, как произошло с чернокожими из трюма невольничьего голландского корабля, капитан которого за недостойное поведение отделался суровым порицанием и несколькими оплеухами, после чего был отпущен с миром.

Я-то в глубине души полагаю, что они были люди невеликого, мягко говоря, ума. Но поразительно везучие. Потому что плыли себе да плыли, а Караччоло по пути внушал своим пиратам, что надо быть добрыми и богобоязненными, а освобожденных дикарей еще и обучал грамоте и азам прочих наук – вероятно, на это стоило посмотреть. Довольно долго «Виктория» курсировала то здесь, то там, захватывая заодно с английскими кораблями и португальские, и арабские, наращивая, как сказали бы мы сейчас, таким манером количество боевых единиц в своей флотилии и численность экипажей. И вот наконец они обосновались сперва на Коморских островах, а потом на Мадагаскаре, где и создали Либертацию – одну из первых, насколько я знаю, коммунистических республик в истории человечества: уничтожили частную собственность, ввели обязательные трудовую и воинскую повинность. Либертация превратилась в настоящее пиратское гнездо, куда со временем съехались виднейшие представители этого почтенного ремесла – такие, как английский капитан Томас Тью и многие другие члены гильдии головорезов. Тут надо признать, что они хоть и разоряли прибрежные города и бесчинствовали на морских путях, сколотив этим немалое состояние, однако под филантропическим приглядом своего идеолога Караччоло вели себя все же – для людей этой профессии – относительно пристойно.

Казалось бы, невероятно, но авантюра длилась двадцать лет. А потом произошло то, что всегда происходит: Караччоло, Миссон и Тью состарились, между ними начался разлад, и местные туземцы-мальгаши, которым эта странная республика давно уж была поперек горла, напали на нее. Караччоло погиб, Миссон и Тью бежали, преследуемые флотами всего мира. Теперь они были уже не могущественные и славные пираты, но объявленные вне закона изгои, едва поспевавшие увертываться от тех, кто за ними гнался, и единственной их родиной была теперь палуба корабля. Когда утопия разодралась в клочья, ее зиждители стали кровожадны. Миссон потерял под пытками все, включая и собственную шкуру, а капитан Тью, последний гражданин Либертации, получил пистолетную пулю в живот во время отчаянного абордажа в Красном море.

Таков был печальный – впрочем, как и у всех утопий, – конец славных пиратов Индийского океана.