Текст книги "Ева"

– Отлично, – сказал Фалько. – В нужное время надо сделать так, чтобы человек мог войти сюда, а с улицы его не видели. Прямо снизу.

– Нет ничего проще. У подножия стены – высокая трава и кустарник. Любой может незаметно подобраться и воспользоваться проходом, если мы откроем дверь.

– Замечательно.

В наступившей тишине Фалько сделал два глотка абсента, оценивая анисовый вкус. Мойра наблюдала за ним с любопытством.

– А этот твой… визитер… кто бы он ни был, точно придет?

– Не то чтобы точно, но вероятно. И мне нужно для него надежное незаметное место.

– Это опасно?

– Нет. По крайней мере, не для тебя.

– Я про тебя, дурачок.

– Не очень. Это скорее бизнес, нежели еще что-то.

Мойра, казалось, была озадачена столь растяжимым понятием.

– Бизнес, говоришь?

– Да. Тихий и мирный бизнес.

– Никогда ты не занимался тихим бизнесом, мой милый. И уж тем более мирным… – Она протянула руку. – А ну-ка… Дай-ка…

– Оставь… – со смехом отстранился Фалько.

– Что это «оставь»… Ты ведь с пистолетом?

– Нет.

– Как это «нет»? А это что?

– Оставь, я сказал!

Но она уже приподнялась и ощупывала его бок, пока не наткнулась на выпуклость браунинга. И торжествующе расхохоталась. Потом обхватила Фалько ниже затылка, притянула к себе и звучно чмокнула в переносицу.

– Ты все такой же, разбойник! И пират!

– Куда уж мне… Я выдохся.

– И по-прежнему красавчик! Так и не женат?

– Нет, конечно. Сердце мое разбито. Ты со своим английским художником и разбила. Я больше не способен полюбить.

– Был мерзавцем и остался.

Она открыла деревянную, отделанную перламутром шкатулку. Внутри лежали книжечка курительной бумаги, табак, зажигалка и шарик с гашишем. Очень ловко действуя одной рукой, она смешала несколько зернышек гашиша с табаком и свернула сигарету.

– Бизнес твой, надо полагать, связан с теми двумя кораблями у пирса?

Фалько взглянул на нее так, словно они играли в покер:

– Что ты знаешь об этом?

Мойра лизнула бумагу и заклеила самокрутку.

– Что в газетах написано, то и знаю. – Теперь она вертела готовую сигаретку между указательным и большим пальцем. – Что везут золото… «Порвенир», как рупор республиканцев, клеймит пиратство франкистов. «Депеш», наоборот, требует, чтобы второе судно убрали отсюда. А нейтральная «Танжье газетт» восхищается, какая сплелась интрига.

– И все по-своему правы.

– А ты? Ты-то на чьей стороне, мой мальчик?

Фалько не ответил. Он достал из шкатулки зажигалку и дал Мойре прикурить. С самокруткой во рту она наклонилась к вспыхнувшему огоньку.

– Когда ты в последний раз был в Танжере, то работал на испанское правительство.

– Да. Но сейчас понятие «правительство» стало весьма относительным.

Мойра глубоко затянулась и с наслаждением выпустила дым через ноздри.

– Эйнштейн нынче в моде.

Раскинувшись в гамаке, она вновь почмокала губами, затягиваясь.

– У меня есть чем заплатить тебе, – сказал Фалько осторожно.

– Не говори глупостей! – Она выпрямилась и взглянула в ответ. – Не нужны мне твои деньги.

– Я говорю серьезно… И это не мои деньги.

Она взглянула в сторону испанского побережья, где золотистая дымка становилась тем гуще, чем ниже опускалось солнце над морем. Ветер раскачивал герани в кадках.

– Ну ладно, – сказала она после недолгого молчания. – Нелишним будет кое-что добавить к наследству бедного Клайва. О какой сумме речь?

– Шесть тысяч франков. Как тебе?

– Недурно.

– Или эквивалент в английских фунтах.

– Лучше в фунтах, если тебе все равно.

Она протянула ему сигарету, выкуренную уже до половины. Фалько взял и глубоко затянулся. Зелье, проникнув в легкие, оказало мгновенное и приятное действие. Он давно уже не курил такого, и оно тотчас привело на память другие места, другие мгновения – предвоенный Танжер, Стамбул, Алжир, Бейрут… Поездки, границы и таможни, взятки, поезда, кафешки, отели и рестораны с видом на Босфор, парки Сен-Жорж или Плас-де-Канон. Череда удач и провалов, бессонных ночей, темные улицы, переговоры в сопровождении уклончивых или угрожающих улыбок – а чаще и таких и этаких одновременно, причем угрозу порой источал и он сам. Двадцатилетний опыт обострил его инстинкты, отточил его клинок. Как говаривал адмирал, перефразируя Библию: «Когда пойдешь долиной смертной тени, не убоишься никакого зла, ибо ты злей всех, кто идет этой долиной».

– Ты по-прежнему в добрых отношениях с британским консулом? – спросил Фалько.

– С Говардом? В превосходных. Он ведь был близким другом покойного Клайва и захаживает сюда время от времени.

– Окажи-ка мне услугу… Передай ему письмецо так, чтобы никто не видел.

Мойра глянула с любопытством:

– Какого рода письмецо?

– Приглашение к тебе в гости… Поужинать, выпить кофе…

– А консул при чем?

– Он – фигура заметная и к тому же нейтральная. Его уважат.

– А кого же я должна буду пригласить?

– Капитана «Маунт-Касл».

– А-ах, вот оно что… – От восхищения Мойра широко раскрыла глаза. – Вот, значит, куда ты гнешь…

– Именно. И дело это срочное.

Фалько еще раз затянулся и вернул ей сигарету. Мойра засмотрелась на дымящийся уголек, подползающий к самым ее ногтям.

– Ты мне так и не сказал, мой милый, на чьей ты стороне.

– На стороне разума и справедливости. Как всегда.

Мойра рассмеялась:

– А если серьезно? Зачем ты это делаешь?

Улыбка Фалько растопила бы лед в стакане виски.

– Ты же меня знаешь, – сказал он. – Я сам выбираю себе дорогу.

– И куда же на этот раз она тебя ведет?

– В крестовый поход против марксизма. За Бога и Испанию.

– Правда?

– Клянусь.

– Жулик ты, – сказала она, с наслаждением и глубоко затянувшись. – Как не совестно?

– Да вот нисколько не совестно.

– Это же банда преступников, стакнувшихся с лицемерными святошами.

– Именно так. Такие же бандиты, как и их противники. Только у тех вместо попов – комиссары. Ничего нового: все это мы с тобой видели раньше… И греков они, когда представился случай, перебили не меньше, чем турки. Разве не так?

Мойра передала ему крошечный окурочек.

– Ты был там, да?

Не отвечая, Фалько сделал последнюю затяжку, уже обжигавшую губы, и отшвырнул самокрутку, тотчас подхваченную ветром.

– Там правда было так ужасно, как об этом рассказывают?

– Еще хуже, – сказал он, помолчав мгновение. – Разнуздавшиеся вконец ополченцы, демагогия, оппортунизм, террор, разброд и звериная ненависть среди своих же. Убивали друг друга по любому поводу.

– А те?

– Те, по крайней мере, убивали по плану, – голос Фалько был лишен всякого выражения. – Это был террор хладнокровный, практичный. Более рациональный, что ли.

– Хочу, чтобы ты знал: сердцем я с вашей Республикой.

– Да плевать… – Он безразлично пожал плечами. – Кто бы ни победил в итоге, появится диктатор. Не все ли равно – красный или голубой?

– Ты циник, мой мальчик.

– Да нет… Просто я хорошо осведомлен.

– Пусть все так, как ты сказал, но они мне нравятся больше, чем этот карликовый генерал с Гитлером и Муссолини в друзьях.

Фалько старательно изобразил пренебрежительную гримасу:

– Когда кто-нибудь понравится мне, я немедля сообщу. А покуда я просто смотрю.

– Сюда ты пришел не смотреть.

– Ошибаешься. Я смотрю и здесь.

– Что ж, тогда взгляни вон туда, – Мойра показала куда-то вдаль. – Правда, нет на свете пейзажа красивее? Когда Клайв писал его, никто не верил, что такое существует на самом деле.

Фалько кивнул. На западе солнце почти коснулось моря, а испанское побережье на горизонте пылало гармоническим красно-оранжевым великолепием. Цвета сотворения мира, подумал он. Или конца света.

Самые узкие улочки уже скрывались в полумраке, а вокруг Соко-Чико вспыхивали первые огни. Фалько шел вниз по улице Христиан, поглядывая на слабо освещенные изнутри арабские и еврейские лавки кожевников, галантерейщиков, менял. Когда он проходил мимо кабаре, две ярко накрашенные женщины – мавританка и христианка, – которые стояли в дверях под керосиновым фонарем, бросавшем маслянистые блики на кожу их оголенных рук и ног, завлекательно прищелкнули языками.

На площади клубилась густая толпа – деловито сновали и праздно фланировали прохожие, уличные торговцы, длиннобородые евреи, арабы в чалмах и бурнусах, а за столиками кафе под все еще лиловым небом среди множества европейцев обоего пола выделялись своими красными фесками люди в костюмах с галстуками. Разноязыкий говор сливался в ровный гул.

Добравшись до кафе «Сентраль», Фалько оглядел веранду. Там за одним из столиков ждал его толстяк Рексач в сдвинутой на затылок потрепанной соломенной шляпе и с бокалом в руке. Заметив Фалько и не подавая виду, что они знакомы, поставил бокал, поднялся и пошел через площадь, в своей странной манере загребая руками так, будто они влекли вперед его грузное тело. Фалько следовал за ним на расстоянии. Они миновали кафе «Фуэнтес», тоже переполненное посетителями, и свернули за угол на узкую, круто забирающую вверх улочку. Наверху Рексач дождался Фалько и сказал, едва справляясь с одышкой и обмахиваясь шляпой:

– Куда мне по таким кручам лазать.

Потом показал на дверь в магазин ковров. Фалько машинально тронул на поясе кожаную кобуру с пистолетом на боевом взводе и следом за Рексачем вошел внутрь. Там, как и во всех заведениях, торгующих таким товаром, пахло застарелой, въевшейся в густой ворс пылью. Хозяин – пожилой мавр – поклонился им и отдернул занавеску в глубине. Там обнаружилась комнатка, и с кожаных подушек поднялся при их появлении человек в европейском костюме, но без галстука. Рексач наскоро представил их друг другу:

– Капитан второго ранга Антонио Навиа, командир миноносца «Мартин Альварес». Сеньор Рамос. Теперь позвольте откланяться.

Он вышел и задернул за собой занавеску, хотя, по предположениям Фалько, остался где-то поблизости, чтобы слышать разговор. Обменявшись рукопожатием, новые знакомые мгновение рассматривали друг друга. Моряк – на вид лет пятидесяти – был черноволос, высок, худощав, с твердой складкой губ и резко очерченным, тщательно выбритым лицом.

– Спасибо, что пришли, – сказал Фалько.

– Я получил приказ.

Он был корректен и суховат. Со строгими, даже несколько чопорными манерами. Штатское платье сидело на нем неловко, как на всех, кто привык носить военную форму. Пиджак был слегка широковат в плечах. В расстегнутом вороте сорочки поблескивала золотая цепочка. Когда же они уселись напротив друг друга, Фалько по тому, как оттопырился правый карман пиджака, понял, что и Навиа на встречу пришел не с пустыми руками.

– Полагаю, – сказал Фалько, – вы в курсе дела.

– Да. Я знаю даже, как вас зовут по-настоящему и в каком вы звании.

Фалько усмехнулся про себя. Флот есть флот: морякам, прежде чем перейти к делу, непременно надо установить субординацию. Определить место каждого.

– Забудьте вы об этом, – сказал он, попробовав взять доверительный тон. – Звания – всего лишь формальность. Не принимайте их в расчет.

Отклика по этому поводу не последовало. Ноль градусов. Офицер ограничился тем лишь, что взглянул на Фалько с исконной, хотя и затаенной благодаря дисциплине и воспитанию, неприязнью военного моряка к сухопутному шпаку. И с ожиданием, что собеседник расскажет все, что должен рассказать.

– Ситуация мне известна, – заговорил Фалько. – И потому ограничусь всего несколькими вопросами. Если не ошибаюсь, приказ у вас прежний – держать под наблюдением «Маунт-Касл». Если выйдет в море – перехватить. Верно?

– Точно так.

Фалько покосился на занавеску и понизил голос:

– Общались с капитаном?

– Не вижу необходимости. Он, надо полагать, выполняет свои приказы. А я – свои.

Какой бесстрастный тон, отметил Фалько. Холодно доносит информацию, ничего более. Судя по всему, не слишком доволен, что приходится торчать на берегу и давать объяснения гражданским, чин себе не выслужившим, а получившим в силу особых обстоятельств.

– Дипломаты до чего-нибудь договорились?

– Нет, насколько мне известно. Контрольная комиссия подтвердила срок, по истечении которого «Маунт-Касл» обязан покинуть Танжер. Осталось четыре дня.

– Не продлят?

– Не знаю… – Моряк задумался на минуту. – Не думаю, потому что идет сильное и разнообразное давление. Так или иначе, за несколько часов до срока выйду в море и там буду ждать «Маунт-Касл».

– А если он не захочет сдаться?

– Буду топить.

– Он не безоружен.

– Это так. Под кормовой надстройкой замаскирована трехдюймовая пушка «викерс». Но против моего миноносца у него нет шансов.

Фалько послал ему улыбку сообщника, оставшуюся безответной.

– Сознает ли это капитан «Маунт-Касл»?

– Разумеется. Любой моряк это понимает. Мы с ним стоим бок о бок у стенки. Можно было рассмотреть в подробностях. А он, по слухам, капитан знающий и умелый.

– И кажется, астуриец, как и вы? И фамилия у вас многозначительная[7]7
  Navia (исп.) – женский род от слова «navio», обозначающего любое крупное судно или корабль.


[Закрыть].

– Ничего удивительного. Астурия – край моряков и шахтеров.

Сказано было все так же холодно и сухо. Фалько с любопытством рассматривал собеседника. Потом, упершись руками в колени, подался к нему:

– И вы в самом деле готовы пустить его на дно вместе с золотом в трюмах?

– Не сомневайтесь.

– Но ведь ваше задание – завладеть грузом?

– Получится – захвачу. А если вне танжерских территориальных вод подам сигнал остановиться, а он не выполнит приказ и окажет сопротивление, потоплю. И мне все равно – золото у него в трюме или печатные иконки.

– Красные добиваются, чтобы его эскортировал британский военный корабль.

– Это невозможно. Ройял Нейви[8]8
  Royal Navy (англ.) – официальное название британского ВМФ.


[Закрыть] никогда не вмешивается в подобные дела так грубо.

– А если пришлют эскорт из Испании?

Навиа презрительно скривился:

– Сомневаюсь, они не любят рисковать. Боятся подходить к Гибралтарскому проливу – у Сеуты стоит наш крейсер.

Последовало молчание: моряк вопросительно глядел на Фалько, как бы молча спрашивая: «Что еще?» Фалько вытащил и открыл перед ним портсигар, предлагая закурить, но Навиа только качнул головой.

– Мне сказали, что экипажи время от времени встречаются на берегу, но обходится без столкновений.

– Так и есть. У меня люди дисциплинированные, а красные не хотят неприятностей.

Фалько закрыл портсигар, так и не достав сигарету.

– Но при этом у вас – трое дезертиров.

– Я не слежу за своими матросами, – сказал Навиа, и в глазах его блеснула злая искорка. – Я командир корабля, а не надзиратель. Если сбежали – значит, по идейным соображениям или потому, что у республиканцев остались их семьи. У каждого свои причины поступать так, а не иначе.

– Похвально. Но не все отличаются такой широтой взглядов.

– Они и кораблем моим не командуют.

Фалько попробовал снискать его симпатию:

– Сразу после мятежа почти на всех кораблях матросня перебила офицеров. Как вы уцелели?

– Самых буйных удержали их товарищи. Я сказал, что мы поддерживаем восставших, и отпустил на берег тех, кто остался верен Республике. И у меня на корабле никто никого не убил.

– Редчайший случай и на той, и на этой стороне.

– Для моего корабля – в порядке вещей. Команда верит моему слову. Меня уважали раньше, уважают и сейчас… Мы участвовали в двух серьезных боях, причем один был – с неприятельскими крейсерами, и все вели себя как должно.

– Вы сообщили о дезертирах в танжерскую жандармерию?

– Сутки спустя. Когда убедился, что они уже плывут в Марсель.

Он сказал это с гордостью и даже не без вызова. И впервые его отчужденно-холодный тон стал другим. Фалько заметил эту трещинку в стене и решил бить в нее.

– Зачем вы мне все это рассказываете?

Удивление на лице Навиа не казалось наигранным.

– За тем, что вы меня спросили. С какой стати мне это скрывать?

Фалько улыбкой обозначил предостережение:

– Ваше начальство в Главном морском штабе может расценить это иначе.

– Уже расценили, – сказал Навиа, выделив голосом первое слово. – И поэтому я не знаю, сколько мне осталось командовать моим кораблем. Но я моряк, я католик, я люблю Испанию. Я поддержал мятеж против республиканского хаоса и воевать пошел, чтобы исполнить свой долг, а не за тем, чтобы потрафить начальству.

Вот ты и раскрылся, подумал Фалько. Теперь я знаю, кто ты и чем можешь быть полезен. Это уж моя территория, мои угодья. Герои вообще гораздо прозрачней, чем подонки. Сколько раз я видел, как они отправляются в забвение или на кладбище, не оставив позади ничего, кроме барабанной дроби, которая им одним только и слышна.

– Вы позволите высказать одно суждение – быть может, немного бестактное?

– Разумеется.

– Дорожка, по которой вы идете, в адмиралы не выведет.

В ответ грянул хохот. Командир «Мартина Альвареса» смеялся от души, собрав вокруг глаз множество мелких морщинок.

– Я тоже так думаю, – сказал он через минуту, все еще смеясь.

Фалько снова открыл портсигар, и на этот раз Навиа согласился закурить.

– У меня есть план, командир. Я привез в Танжер план операции, – сказал Фалько, дав ему огонька.

Моряк поглядел на него внимательно:

– Он не идет вразрез с моими инструкциями?

– Наоборот, прекрасно согласуется с ними. План двойной: первую часть я попробую выполнить сам, а для второй мне потребуется ваша помощь.

– Начнем с начала?

– Я попытаюсь переманить капитана «Маунт-Касл» на нашу сторону – вместе с судном, разумеется.

– Черт возьми… И каким же образом вы собираетесь это сделать?

– Образом? Подкупом.

Навиа принялся рассматривать носки своих ботинок. Фалько показалось, что он слышит, как ворочаются мысли у моряка в голове.

– Может выйти, а может и не выйти, – наконец произнес тот. – А вдруг он окажется порядочным человеком? Не все ведь продаются.

– Это предусмотрено. Тогда вступает в действие «план Б». Сколько людей на «Маунт-Касл»?

– Человек тридцать с небольшим.

– Ночуют на судне или на берегу?

– Обычно на берегу, но возвращаются на рассвете или под утро. На борту остается полдесятка вахтенных.

– Вооружены?

– Карабины… пистолеты.

Фалько снова покосился на занавеску и понизил голос:

– А сможете ли вы мне предоставить нескольких надежных и умелых парней? Что-то наподобие абордажной команды? Причем мы представим дело так, что они не ваши, а действуют с берега… Ну, фалангисты или что-то вроде…

Навиа взглянул на него с удивлением:

– На причале постоянно дежурит наряд танжерской жандармерии.

– А мы зайдем с другой стороны, с моря.

Удивление перешло в изумление. Навиа глядел на Фалько так, словно тот на его глазах сошел с ума.

– Вы что – толкаете меня на вооруженный захват торгового судна?

– Именно так.

– В порту?!

– Ну да, ночью. А потом полным ходом убраться оттуда.

– Это не мгновенно делается, – сказал моряк, чуть подумав. – Надо развести пары, поднять давление в котлах…

– И сколько же на это нужно времени? Часа два хватит?

– Шесть.

– Ну хорошо. Успеем, если начнем немедля. Главное – сняться со швартовов до утра.

Навиа покуривал, все еще пребывая в сомнениях. Привыкая мало-помалу к этой идее. Было видно, что от «плана Б» глаза у него заблестели. Но в душе притягательность дерзкой затеи явно боролась со святостью устава.

– В то, что на судно напали фалангисты, никто не поверит, – сказал он наконец. – И будет серьезнейший международный инцидент – пиратство. И громкий дипломатический скандал.

На лице Фалько заиграла улыбка – но не та, которую он обычно посылал женщинам. Так плотоядно улыбается обжора перед банкой тунца или акула – под двумя жертвами кораблекрушения.

– Не исключено. Но это, командир, уже не наша печаль.

5. Глаза, как кофейные чашки

Из лавки они вышли уже под вечер: сначала Навиа, следом Фалько. В дверях ждал Рексач. Темнел у косяка его силуэт, светился красным кончик сигары.

– Все в порядке?

– Все в порядке. Позвоните мне завтра в отель.

– Хорошо.

Тут они и распрощались. Довольный Фалько надел шляпу и пошел вниз, к ярким огням Соко-Чико. Лавки большей частью были открыты и освещены электричеством и керосиновыми лампами. Прохожих стало меньше, но в кафе «Фуэнтес» и «Сентраль» жизнь кипела еще оживленней.

Он уже совсем было собрался идти своей дорогой в отель, как вдруг внимание его привлекли пять-шесть человек, занявших два столика в кафе «Фуэнтес». Одни были в гражданской одежде, другие носили круглые шапки и черные бушлаты, свидетельствовавшие об их принадлежности к флоту. Говорили все по-испански. В этот миг рядом с этой компанией освободился столик, и Фалько, движимый любопытством, проворно устремился к нему наперерез хорошо одетой, переговаривавшейся по-французски паре, которая тоже намеревалась занять его. Фалько плюхнулся на стул у них под самым носом.

– Простите… – сказал он даме. – Долго стоять не могу… Старая рана… Верден, шестнадцатый год… Я проливал кровь пур ля Франс[9]9
  За Францию (искаж. фр.).


[Закрыть].

Не обращая внимания на ее спутника, сперва сбитого с толку, а потом взбешенного, он сел нога на ногу, сдвинул панаму на затылок, спросил инжирной водки и принялся наблюдать за соседями.

Да, это оказались матросы. И через несколько минут выяснилось, что не просто матросы, а члены экипажа «Маунт-Касл». Все они подшучивали над курчавым седым крепышом, светлоглазым и темнолицым, обращаясь к нему «Негус»: тут он явно был старшим, а по судовой роли, вероятней всего, боцманом. Ни положение, в которое попало их судно, ни опасность, подстерегавшая его в море, их вроде бы совсем не беспокоили: никто ни разу даже не упомянул об этом. Все были в превосходном расположении духа и беззаботны, как свойственно морякам, сошедшим на берег в иностранном порту. Говорили о спиртном, о еде, о женщинах и намеревались немедленно обследовать ближайшие кабаре.

– Ну что, после ужина – в «Тропикану»?

– Возражений нет.

– Лучше уж в этот вертеп… в «Хамрух».

– Да брось ты! Там самые грязные шкуры…

– И что? Зато пиво или коньяк подают в непочатой бутылке.

– Вот это верно. И девчонку, и бутылку приятней распечатать самому…

Фалько уже собирался уходить, но тут заметил такое, что застыл на месте: по улице Марин приближалась кучка людей в морской форме – темно-синие блузы с отложными полосатыми воротниками и клеши, а золотые буквы на лентах белых бескозырок, не оставляя места сомнениям, складывались в слова «Мартин Альварес».

Фалько с интересом следил, как они подошли к террасе кафе и остановились в нерешительности, тщетно высматривая незанятый столик. Все были очень молоды, и только двое – постарше годами и званием. А из этих двоих один носил на голове фуражку с козырьком, а на рукаве – артиллерийскую эмблему и нашивки унтер-офицера.

– Гляди, фашисты приперлись! – крикнул один из соседей Фалько. – Чего вылупились?

– Я высматриваю, нет ли тут мамаши твоей, чтоб обслужила, – ответил матрос с миноносца.

Торгаш начал было вылезать из-за стола, но боцман по прозвищу Негус удержал его за руку.

– Не заводись… не будем вечер портить, – сказал он спокойно.

Старшина-артиллерист в свою очередь отпихнул товарища:

– Мамашу, паренек, сюда не впутывай.

С обеих сторон сжались кулаки, засверкали глаза. Один из сидевших звучно отхаркнулся и сплюнул на пол. Еще немного – и началась бы свалка.

– Не надо бы здесь собачиться, – сказал старшина, поворачиваясь к боцману с «Маунт-Касл».

Сказал как равному, пусть и с легким упреком, и Негус принял этот тон. Выдержал его взгляд и слегка кивнул. Матрос, который задирался первым, начал было еще что-то говорить, но боцман, резко обернувшись, велел ему заткнуться:

– Здесь не место.

– Да плевать я хотел с высокой колокольни…

– Я сказал: здесь не место, черт возьми!

Теперь старшина чуть заметно кивнул боцману. Как мужчина мужчине. Фалько заметил, как старшина почти инстинктивно начал поднимать руку к козырьку, но оборвал движение на середине. Собирался уже проследовать со своими людьми дальше, когда Негус сделал ему знак.

– Куда ты их ведешь? – спокойно спросил он, не вставая со своего стула.

Тот после недолго колебания оглядел своих и вновь перевел взгляд на боцмана. Сунул руки в карманы.

– А тебе что?

– Чтоб опять не перехлестнуться… Сам видишь – добра не будет…

Старшина задумался на миг.

– Собирались в кабаре «Пигаль».

Кое-кто из сидящих встрепенулся при этих словах.

– Советую «Тропикану», – сказал боцман. – Она тут рядышком, на улице Христиан: шагов сто будет… Мимо не проско́чите – там красный фонарь над входом и две шлюхи в дверях.

– А вы куда? – спросил артиллерист.

– В «Хамрух», это чуть подальше. Завтра можете и туда подгрести.

Еще мгновение они молча смотрели в глаза друг другу.

– Если завтра еще будем здесь, – сказал наконец артиллерист.

– Само собой.

Теперь уже Негус, будто по рассеянности, поднес руку к козырьку.

– Спасибо.

– Да не за что.

– Слава Испании.

Оба чуть заметно улыбнулись. Насмешливо и зло.

– Да здравствует Республика, – вскинув кулак к плечу, сказал боцман.

Фалько неторопливо, наслаждаясь прогулкой, возвращался к себе в отель. Ему было хорошо в Танжере. Он любил такие города – с размытыми границами. И атмосфера здесь была такая же, как между Мексикой и США или в постоянно бурлящем пространстве между СССР и Балканами. Чувствовалась меж этими местами явственная связь, был у них какой-то общий знаменатель. То ли случайно, то ли по технической необходимости, то ли для собственного удовольствия – Фалько сам не собирался определять точнее – он полжизни провел в подобных городах: в тавернах Южной Америки, в пивных Центральной Европы, в харчевнях и на рынках Северной Африки и Ближнего Востока. Внимательно всматривался в выражения лиц, вслушивался в разговоры вокруг. Усваивал уроки, полезные для жизни и для выживания. И потому так легко чувствовал себя и в парижском «Ритце», и в нью-йоркской «Плазе», и в китайском квартале Сан-Франциско, и в кишащем тараканами пансионе Веракруса, и в борделях Александрии. Были среди них и такие, где, прежде чем войти, надо было узнать, как выйти, а выпивая – поглядывать по сторонам.

Проходя вдоль стены огромной мечети, Фалько понял, что за ним кто-то идет.

Поначалу возникло лишь безотчетное ощущение, свойственное истинному профессионалу, но через несколько шагов появилось и подтверждение. Кто-то шел за ним, держась в отдалении и стараясь оставаться незамеченным. На улице еще встречались прохожие, так что Фалько, будто ненароком проскочив между ними, остановился купить у лоточника связку палочек лакрицы, краем глаза заметил, что за ним и впрямь идет человек в европейском костюме, и двинулся дальше. У Фалько был богатый опыт нештатных ситуаций, а кроме того, курс специальной боевой подготовки, пройденный в Румынии, и трехнедельное обучение разным полицейским тонкостям в гестапо довели его навыки до совершенства и автоматизма.

В конце улицы, уже почти на берегу черной бухты, где поблескивали огни судов, стоявших на якоре, ветер чуть не сорвал с Фалько шляпу. И он снял ее, понес в руке и повернул не налево, как собирался, а направо, двинувшись по проспекту под пальмами, стонавшими от порывов яростного левантинца.

Уличные фонари не горели. От шума ветра и рокота близкого прибоя шаги за спиной были почти не слышны, но, обернувшись, Фалько в самой гуще тьмы, шагах в двадцати позади, угадал присутствие преследователя. И постарался соображать скорее. Стрелять нельзя – слишком громко получится, а объяснения с полицией сейчас явно не ко времени. Да и потом, все же нужно выяснить, кто это и какого черта ему нужно.

И Фалько продолжил путь вдоль фасадов домов напротив площади, на которую кое-где падал свет из их окон. И наконец нашел подходящий уголок – достаточно темный, чтобы своим светлым костюмом не очень выделяться там. Вздохнул с сожалением, выпустив из пальцев шляпу – «монтекристи» за десять долларов, которую сейчас же подхватил и понес ветер, – а сам снял пиджак, обмотал им левую руку и прижался спиной к стене.

«Внезапность – половина победы», – часто повторял адмирал.

Фалько не знал, что́ там держит его преследователь в руке или в кармане, но что бы ни было, проку от этого немного. Ткнуть ножом под ребро или полоснуть по бедру, где проходит артерия, – «удар тореро», как говорят знатоки этого дела, – и никаким жгутом не перехватишь, ничем не заткнешь. Ай, как говорится, здравствуй и прощай. Но это не самый его излюбленный финал.

Совсем неподалеку от угла, за которым он притаился, раздались шаги. Три метра… два… один. Шарик прыгает по секторам рулетки. Сейчас остановится, и ясно станет, что выпало – черное или красное, чет или нечет. Привычные ощущения. Когда-нибудь, наверно, проиграю, в этом казино все спущу, а с меня безжалостно спустят шкуру, мелькнуло у Фалько в голове, прежде чем он отбросил эту картину и сосредоточился на том, что делает. Лучше не отвлекаться.

Он сжал кулаки, защитил живот пиджаком и замер в ожидании, застыл как статуя, а напряжение от предстоящего билось у него в висках в унисон с частыми ударами сердца.

Мне бы сейчас не повредила таблеточка кофе-аспирина, подумал он. Авось, дело не затянется.

Он уже почти оглох от шума крови в ушах – вечная история, когда приходится хранить молчание и неподвижность, – но сейчас это уже не имело особого значения, поскольку преследователь вывернул наконец из-за угла, прошел мимо, не заметив Фалько, и заторопился вперед в растерянности, потому что никого не видел перед собой. Вот он остановился, не зная, что делать, и только хотел обернуться – почуял, наверно, недоброе, – как Фалько сильно ударил его по затылку.

Когда преследователь пришел в себя, Фалько уже затащил его за угол, оберегая от ветра и посторонних взглядов. При свете зажигалки обшарил карманы – сложенный во много раз план города, два презерватива, пистолет «Стар» калибра 6,35 и бумажник с франками и песетами. Паспорт на имя Рамона Валенсии Эрнандеса, удостоверение сотрудника ИССА с такой же фотографией, но на имя Рамона Вильяррубии Маркеса. ИССА – Информационная служба Северной Африки – была одной из франкистских разведывательных структур, которыми руководил из Саламанки шеф полиции Лисардо Керальт.

Раздался стон. Потом кашель и снова стон, на этот раз – протяжнее. Лежавший приподнялся на локте, другой рукой потирая затылок. Присев рядом на корточки, Фалько, прежде чем погасить зажигалку, в последний раз взглянул на него: на вид – меньше тридцати, подстриженные жидкие усики, белокурые волосы, утром расчесанные на прямой пробор, а теперь взлохмаченные. Его шляпу тоже унес ветер.

Увидев нависшую над ним тень, человек судорожно дернулся. Фалько схватил его за горло, крепко сжал и приложил затылком о мостовую. Для усиления эффекта приставил ко лбу ствол пистолета.

– Выкладывай все.

Фалько не видел его лица в темноте, но чувствовал дрожь, сотрясавшую все тело. Из стиснутого пальцами горла рвался и не мог вырваться звук. Фалько выждал еще несколько секунд, чтобы усилить эффект, и слегка ослабил хватку. Тогда послышался прерывистый стон.

– Давай, рассказывай, – повторил Фалько.

И сильнее надавил стволом – настолько, что опять раздался стон.

– Ра-а-аз… – начал он очень медленный отсчет. – Два-а…