Текст книги "Пятьдесят слов дождя"

Глава третья
Хикари (Свет)

Киото, Япония

Январь 1951 года

Однажды Нори прочитала в учебнике о гравитационном притяжении. В то время она мало что поняла, однако ухватила основной принцип: малое вращается вокруг большого. Земля вращается вокруг солнца. Луна вращается вокруг Земли. Великой иерархии существования.

Какой бы одинокой, испуганной или несчастной Нори ни была, она никогда не покидала чердак. Никогда. Бабушка не чувствовала необходимости запирать дверь, настолько абсолютной была ее вера в то, что подопечная не осмелится переступить порог.

После приезда Акиры повиновение Нори продлилось ровно шесть дней, шесть часов и двадцать семь минут. Если бы не крайнее нежелание ослушаться прощальных слов матери, оно бы не продержалось и малой части того. Даже самое беспрекословное послушание в конце концов уступает нужде. Все равно что велеть голодной собаке сидеть, а на другом конце комнаты оставить еду. Собака рано или поздно позабудет команду.

Мать говорила: важнее послушания лишь воздух, которым дышат люди. Однако в доме появился новый центр притяжения, какой-то необъяснимой силой высасывающий воздух. Не приблизившись к нему, нельзя прожить долго.

И воздух Нори был уже на исходе.

Все шесть дней она отказывалась от любых занятий, беспокойно расхаживала по чердаку и позволяла себе только есть – ровно столько, чтобы подавить приступы голода – и принимать ванну. Книги стояли нетронутыми на полке, волосы растрепались и торчали, как буйная листва на дереве. В голове снова и снова прокручивалась встреча с Акирой – улучшенный вариант, где был исправлен каждый мелкий недостаток. Следующая встреча должна пройти идеально. Вот оно, испытание, которое задумала для нее мать. Однако не по этой причине Нори казалось, будто сама ее плоть отрывается от костей и тянется к Акире. Почему Нори мгновенно и так сильно к нему привязалась? Потому что они родичи? Или, может, это Бог наконец пытался ей что-то сказать?

На шестой день, прежде чем сделать первый шаг, Нори дождалась, пока Акико принесет ей ужин.

– Сегодня хамати?[6]6
  Желтохвост (яп.).


[Закрыть] Особый повод?

Служанка покачала головой.

– Вряд ли, маленькая госпожа. Просто в последнее время ваша бабушка в добром расположении духа.

– Надеюсь, брат привыкает к жизни тут. Он всем доволен?

– Думаю, да, насколько это возможно. Должно быть, ему нелегко.

Нори помолчала, впервые вспомнив печальную причину, по которой он сюда попал. Недостойно радоваться присутствию брата, зная, что его к ней привела смерть отца.

– Как он умер? – спросила Нори, когда Акико налила ей чашку теплого молока.

Впервые в жизни она ощутила соблазн признаться, как сильно ненавидит теплое молоко, но передумала.

– Вы сегодня разговорчивы, – удивленно промолвила служанка.

– Хочу сделать его пребывание здесь как можно более приятным. Не оплошать, вот и все.

– Ясуэй Тодо на протяжении долгого времени был нездоров.

Нори редко столь охотно отвечали на вопросы. Она попыталась сделать вид, будто сосредоточена на еде, и проговорить следующую фразу как можно непринужденнее:

– Надеюсь, брату дали удобную комнату. Заблудится ведь в этом доме.

Акико усмехнулась – сама часто так шутила.

– Ему предоставили комнату у лестницы, маленькая госпожа. Полагаю, ваша бабушка обо всем подумала.

Нори постаралась сохранить безмятежное выражение лица и не выдать бурную радость в глубине души.

На втором этаже слишком много комнат, их не обойти все так, чтобы не попасться. Теперь круг поисков удалось сузить. Если подняться по главной лестнице, то сразу с правой стороны коридора было две двери, и слева тоже. Значит, нужна одна из этих четырех.

Акико ушла. Нори в тишине доела ужин, а затем принялась укрощать джунгли на голове, протаскивая гребень с таким рвением, что тот, казалось, вот-вот сломается. Ей было не впервой ломать расческу. Она заплела себе две косы и связала их концы вместе белоснежной лентой, которую хранила для самых особых случаев и носила редко – боялась испачкать.

Нори внимательно рассмотрела себя в зеркале. Как ни удивительно, выглядела она вполне прилично.

Когда Акико вернулась за посудой, Нори разыграла грандиозный спектакль, притворившись, что у нее болит голова. Разумеется, служанка предложила ей принять аспирин и лечь спать.

Следующие несколько часов девочка провела за излюбленным развлечением. Она сидела, скрестив ноги, на постели, ждала, когда за окном стемнеет, и вспоминала немногие истории, которые рассказывала ей мать. Например, о большом черном корабле и о том, как в их семью пришел Бог. Воспоминание сохранилось отчетливо, ведь это был единственный раз, когда мать упомянула, что была частью семьи.

Нори вдруг пришло в голову, что с тех пор, как появился Акира, она не сказала Богу ни единого словечка, и, вскочив с кровати, метнулась в молитвенный уголок. Глядя на несчастного, печального Иисуса на кресте, она мгновенно преисполнилась чувством вины.

Прости меня, Боже. Ты, должно быть, очень на меня сердишься. Пожалуйста, прости. Я дурная, дурная девочка, ведь я счастлива, что брат здесь, потому что умер его отец. А если он понравился матушке, то наверняка он был очень хорошим. Молю тебя вернуть матушку, ведь теперь мы с Акирой вдвоем. Мне стыдно за то, что я собираюсь сделать. Знаю, ослушание – грех, так что прости меня и за это. Спасибо, что выслушал.

Закончив с молитвой, Нори решительно взялась за выполнение задачи.

Нужно отыскать Акиру и заставить его с ней поговорить. Она знала: ему стоит только попросить, и бабушка уступит. Скорее всего, брат понятия не имеет, какой властью обладает.

В последний раз оглядевшись по сторонам, Нори направилась к лестнице.

Под ступней скрипнула половица. Девочка сразу замерла. Страшно подумать о последствиях, если ее поймают.

Не в силах придумать выход лучше, она опустилась и поползла на четвереньках. Чувствовала она себя при этом ужасно глупо, зато пол больше не скрипел. Нори медленно спустилась по ступенькам, прекрасно понимая, что если упадет, то перебудит весь дом.

Ей без особого труда удалось открыть дверь на второй этаж, просто прижимаясь к ней, пока створка не сдвинулась. И тут наконец возникло первое осложнение. Оставить дверь открытой или закрыть, рискуя выдать себя звуками? Пожевав губу, Нори решила выбрать первый вариант.

Прижимаясь к стене, она поползла по коридору, словно еще не умеющий ходить ребенок. Здесь половицы оказались более прочными и ухоженными, так как бабушка следила, чтобы полы основных этажей дома мыли и натирали каждую неделю. Не найти ни пылинки, дерево даже в темноте сияло, словно залитое солнцем стекло.

Нори так и не составила четкий план, как выяснить, которая из четырех комнат принадлежит брату. Задумывая свой план в принципе, Нори действовала из отчаяния. За ним стояла не столько мысль, сколько нужда.

Если бы она не припадала так низко к полу, то, возможно, и не увидела бы его – слабый свет, исходящий из-под ближайшей к перилам двери.

У Нори перехватило дыхание. Неужели все действительно так просто? Что, если за дверью не он? С другой стороны, а кто еще? Нет, комната наверняка принадлежит брату.

Нори поползла быстрее, остро осознавая, что находится на виду. У двери, поколебавшись несколько секунд, она уселась на колени и дважды постучала. Очень, очень осторожно, легонько, в глубине души надеясь, что ее не услышат и что еще не слишком поздно отказаться от этого глупого плана.

Из-за двери донеслось шевеление, и Нори чуть не рванула бежать в противоположном направлении. А потом дверь открылась, и на гостью сверху вниз в явном замешательстве уставился Акира в темно-красной пижаме.

Брат смотрел и молчал.

– Ты всегда так делаешь? – наконец спросил он.

У Нори вспыхнули щеки.

– Прости, я…

Глубоко вздохнув, Акира жестом пригласил ее войти. Нори шмыгнула внутрь, и он закрыл дверь.

Комната была очень просторной, с большими окнами и внушительной двуспальной кроватью с драпировками сливового цвета. Обе прикроватные лампы горели. На комоде из красного дерева лежали стопки белой бумаги с витиеватыми черными пометками. Рядом с ними стояла картонная коробка с книгами, которую, судя по всему, разобрали только наполовину. А к столу был прислонен черный футляр.

– Что это за штука? – выпалила Нори, не успев сдержаться.

Акира ответил изумленным взглядом, который заставил ее отпрянуть.

– Я играю на скрипке. Что ты здесь делаешь, Норико?

– Я просто… в смысле, нам надо поговорить.

Акира скрестил руки на груди.

– Поговорить?

– Да, поговорить. То есть… у нас ведь одна мать.

Аргумент прозвучал слабо даже для самой Нори. Она потянула себя за косу.

– Совершенно не понимаю, как это связано с тем, что ты стучишься мне в дверь в полчетвертого утра.

Нори прикусила щеку изнутри, пытаясь успокоиться.

– Прости. Я не хотела тебя разбудить.

Акира пожал плечами.

– Я не спал. Просматривал кое-какие ноты.

Девочка переступила с ноги на ногу, не понимая, что он имеет в виду. Брат указал на комод и листы.

– Это Бах.

Нори удивленно моргнула.

– А что это?

– Композитор. Он жил давным-давно.

– А-а… Ясно.

Акира встретился с ней взглядом, и Нори пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы не отвести глаза.

– Наверное, ты не без причины пришла сюда…

– Ты нравишься бабушке.

К сожалению, Нори не сумела придумать более изящный способ изложить цель своего ночного визита. Оставалось надеяться, что Акира сочтет ее неуклюжесть трогательной.

Акира фыркнул.

– Ну да, полагаю, что нравлюсь. Настаивала же, чтобы я к ней переехал.

Нори помедлила, не желая говорить слишком много, но ничего не могла с собой поделать. Любопытство, которое она подавляла годами, неудержимо рвалось наружу.

– А ты сам не хотел?

Акира приподнял темную бровь и посмотрел на девочку так, словно она бездомная кошка, забредшая к нему на кухню.

– Жить в глуши с женщиной, которую видел два раза в жизни?

Нори растерялась. Она явно упускала что-то из виду… Акира потер глаза тыльной стороной ладони.

– Забываю, что тебе всего десять, – пробормотал он. – Сарказм до тебя не доходит. Полагаю, ты хотела меня о чем-то спросить?

Нори поняла: сейчас или никогда.

– Я хотела спросить, не мог бы ты поговорить с ней. Тебя она послушает. Не мог бы ты… пожалуйста, спроси ее, можно ли нам с тобой разговаривать.

Настал черед Акиры растеряться.

– Мы же разговариваем!

– Ну да. Но я не… я не должна здесь быть. Бабушка сказала, что нельзя с тобой говорить, пока ты ко мне не обратишься и… ну, ты не обращался. И мне нельзя без разрешения покидать мою комнату.

Акира уронил голову в ладони.

– Ох, черт.

Грубое слово застало девочку врасплох. Она тут же отпрянула, уверенная, что разозлила брата. Однако он даже не смотрел в ее сторону. Напряженно нахмурившись, он устремил взгляд в точку где-то за ее головой. Время от времени Нори разбирала обрывки его ворчания, например, непонятные слова «вспять» и «архаичный».

Не смея открыть рот, она ждала, когда брат к ней обратится.

После короткой паузы ее терпение было вознаграждено. Акира глубоко вздохнул и словно очнулся.

– Норико, – произнес он, – мир устроен не так.

Она склонила голову набок, ничегошеньки не понимая.

– Не так?

– Да. Тебе не требуется ее разрешение, чтобы со мной поговорить.

– Я знаю. Требуется твое.

– Все не… Нет, ты упускаешь суть.

Нори начала впадать в панику.

– Упускаю?..

И тут Акира сделал такое, к чему она была совершенно не готова. Он преодолел расстояние между ними парой ловких шагов и положил руку ей на плечо. Нори на мгновение вся одеревенела – а потом растаяла под прикосновением. Именно тогда она и решила, что любит брата.

– Тебе не требуется разрешение со мной говорить. Это глупо.

Нори слушала вполуха. Ее тело поглотило теплое обволакивающие ощущение.

– Хорошо, аники.

– И почему, черт возьми, тебе нельзя выходить из комнаты? Тебя наказали?

Разумеется, бабушка не объяснила Акире правила – его они не касались. И поэтому, излагая их список со всем достоинством, на которое была способна, Нори внимательно следила за реакцией брата. Выражение его лица менялось от изумления к негодованию.

– То есть старая карга не выпускала тебя из дома почти три года? Совсем? Даже на пару шагов за порог?

Нори покачала головой и прикусила губу.

– Поэтому ты пришла? Чтобы я как-то на нее повлиял?

Нори снова покачала головой. Чем больше она думала, тем больше понимала, что затея с самого начала была обречена на провал.

– Нет, аники. Я просто хотела с тобой поговорить.

Уголки губ Акиры изогнулись в улыбке.

– Поговорить со мной?

– Хай.

– Если не возражаешь, я хотел бы поспать.

Щеки Нори покрылись пятнами румянца. Она резко поклонилась и сбивчиво забормотала извинения, которыми не заработала ничего, кроме очередной усмешки. Нори подошла к двери, взялась за ручку.

– Близкие называют тебя Нори, да?

Она повернулась к брату, заодно обдумывая вопрос. Она не понимала, о каких таких «близких» идет речь, не знала, как они ее называют, но была совершенно уверена, что и не хочет знать. Бросив ломать голову, Норико решила просто-напросто ответить:

– Моя… наша мать называла меня Нори.

Акира бросил на нее короткий взгляд, после чего махнул рукой в знак того, что ей можно идти.

– Ну, хорошо. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, аники.

* * *

Когда два дня спустя бабушка решила наведаться без предупреждения, в предрассветные часы, Нори была уверена, что о ее непослушании стало известно.

Нори даже не расстроилась. Открыв глаза и увидев перед собой старуху в синей юкате, она попросту встала с кровати и низко поклонилась. В кои-то веки она не дрожала. Никакая порка в мире не заставила бы ее пожалеть о содеянном.

Губы бабушки были плотно сжаты, руки – сплетены, словно узловатые ветки дерева.

– Я обратила внимание, что… что ребенку… твоего возраста необходимо некоторое количество физических упражнений. Посему отныне тебе позволено спускаться в дом с девяти часов утра и до пяти часов вечера. Под постоянным надзором Акико. Ни при каких обстоятельствах ни к чему без разрешения не прикасаться. Не приставать к прислуге – у них нет времени на твои глупости. Устроишь беспорядок – я тебя накажу. Сломаешь что-либо – я тебя накажу. Попытаешься ступить за порог дома – я сниму с твоих ублюдочных костей кожу. Ты меня поняла?

Нори вскинула голову и в немом оцепенении уставилась на бабушку. Несмотря на угрозы, несмотря на чистую, неподдельную злобу, которая, надо признать, была для бесстрастной опекунши довольно странной, она услышала только одно.

– Я могу выходить?

Юко дернула бровью.

– В пределах названных правил. Тебе заранее сообщат, в какие дни разрешено заниматься физическими упражнениями.

Перевод: в дни, когда дедушка в столице. Многое в этом доме было выше понимания Нори, но она была на сто процентов уверена, что о новых обстоятельствах дедушка не осведомлен.

Нори потянула себя за жесткий локон, пытаясь не выдать зарождающееся внутри удовлетворение.

– Аригато годзаймас[7]7
  Вежливая форма благодарности в японском языке.


[Закрыть].

Пропустив любезность мимо ушей, бабушка развернулась и как можно быстрее ушла. Нори не могла не восхититься, какой бесшумной умудрялась быть бабушка, даже едва ли не выбегая наружу.

По прошествии часа вернулась Акико. Девочка чуть не швырнула книгу на пол – в таком исступлении она стремилась пересечь комнату.

– Мы уже идем?

– Да.

– А куда мы пойдем? – осведомилась Нори.

Если новообретенная самостоятельность не приведет ее к Акире, то в ней толку как в испорченной питьевой воде.

– Ваш брат, скорее всего, на кухне, маленькая гос-пожа.

Нори попыталась вызвать в воображении образ кухни, не смогла и выпятила нижнюю губу. Ее осенило: она никогда там не бывала, отсюда и пробел. Лишь смутное воспоминание из прошлого. Мать не любила готовить; почти каждый вечер она приносила домой еду в картонных коробочках. Лапша всегда была пересоленной, а рис – пересушенным. Зато память услужливо подсказала, что на кухне были муравьи, и мать опрыскивала их из бутылки с уксусной водой. Потом квартира пахла уксусом еще несколько дней.

Образы возвращались один за другим, словно предвещая появление нового кусочка головоломки, которую оставила ей мать.

Норико направилась к лестнице. Акико следовала за ней по пятам. Нори не запнулась ни на первой ступеньке, ни на второй, ни на третьей. Девочка маршировала вниз с целеустремленностью солдата. Все прежние колебания, казалось, растворились в воздухе.

Она спустилась так быстро, как могла, с оглядкой на беднягу Акико, чтобы та не запыхалась. Ступни вдруг вспотели, тогда Нори остановилась на лестничной площадке, стянула носки и протянула служанке. Акико молча взяла их и сунула в карман передника.

Спохватившись – а куда идти дальше-то, – Нори терпеливо дождалась, пока служанка укажет дорогу. Когда Акико взяла ее за руку и повела по длинным коридорам, Нори невольно обратила внимания на запахи дома.

В вазе на приставном столике из красного дерева стояли цветы. С белоснежными лепестками, с маленькой сливочно-желтой серединкой, пахнущие дождем. Нори охватило горячее желание провести по ним кончиками пальцев. Она много лет не видела цветы, даже не помнила, какие они на ощупь.

– Акико, а как они называются?

Служанка рассеянно оглянулась.

– Эти? Кику но хана. Хризантемы. Символ императорской семьи, ваших кузенов. Ваша бабушка всегда держит их в доме.

– Красивые. И благородные, да?

– Благородные.

– А бабушка – из императорской семьи?

– Да, маленькая госпожа. В ее жилах течет императорская кровь. Она очень этим гордится.

Нори смутно задалась вопросом, не означает ли это, что и в ее жилах течет императорская кровь. Вряд ли. Когда-то эту кровь в ней разбавили. Свели на нет, и поэтому все складывается сейчас как есть.

Кухня делилась на две половины. В первой теснились столешницы, плиты и духовки (аж три штуки). Две женщины, нарезавшие овощи, даже не подняли на вошедшую девочку глаз.

Вторая половина располагалась немного в стороне, окруженная большими окнами и стеклянной крышей. Тончайшие прозрачные занавеси взметались на легком ветру. Сквозь них сочился солнечный свет, и в его лучах плясали частички пыли. Там был круглый стеклянный стол с серебряным ободом, в центре которого стояла еще одна ваза с хризантемами; мягкие стулья с серебряными спинками и роскошными белыми подушечками. Стульев Нори насчитала шесть.

И на ближайшем к стене стуле сидел ее брат. Он уткнулся в книгу, длинные ресницы отбрасывали на лицо тень. Темные волосы растрепались, словно по ним от силы раз или два наспех провели гребнем, скорее для галочки. На Акире была простая рубашка с коротким рукавом цвета летнего неба и шорты.

Нори едва слышно ахнула. Акико отпустила ее ладонь, слегка поклонилась и шепнула:

– Я скоро вернусь. Ведите себя хорошо.

Нори ничего не могла с собой поделать. Она ошалело рванула туда, где сидел Акира, и взгромоздилась на соседний стул. Женщины в другом конце кухни бросили на нее раздраженный взгляд, когда ножки громко скрежетнули по полу.

Акира вскинул темную бровь, однако от чтения не оторвался.

Нори ждала, когда он заговорит. Когда поведает легенду о том, как умудрился убедить бабушку увеличить длину поводка, на котором та держала Нори. Ждала, когда он скажет хоть что-то. Спросит ее о чем-нибудь.

Но больше всего Нори хотела, чтобы он объяснил ей почему. Почему потратил пусть даже три предложения на то, чтобы ей помочь. Почему вообще позволял ей находиться в его присутствии. Почему он, в отличие от всего остального мира, не испытывал к ней ненависти за то, что произошло еще до ее рождения. И в то же время часть Нори ожидала услышать резкое замечание, ехидный укол или ощутить хлесткую затрещину. Ожидала именно этого – что простой миг удовольствия у нее отнимут. Что Бог ниспошлет ей что-нибудь ужасное, напомнит, кто она такая и какой должна быть ее жизнь.

А Бог ничего не делал. И Акира тоже.

Несколько мгновений прошло в тишине. Наконец, по прошествии, казалось, десятилетия, Акира отложил книгу.

– Тебе скучно?

Она непонимающе на него уставилась. Скучно? Что за нелепый вопрос? Как ей вообще могло стать скучно?

– Нет, аники.

Акира еще мгновение изучал ее проницательным взглядом серых глаз, от чего у нее по коже пробежали мурашки. Впрочем, ощущение было довольно приятным.

– Сама прическу себе сделала?

Нори мигом оживилась.

– Да.

Акира отметил ее реакцию с явным весельем. Он протянул руку и легонько провел пальцем по одной косичке, невесомо коснувшись при этом и уха. От его прикосновения внутри Нори что-то напряглось и сломалось.

– Красиво.

Брат перевел взгляд с ее волос на лицо и почему-то распахнул глаза. Нори же могла лишь беспомощно смотреть в ответ – неспособная шелохнуться, неспособная заговорить. Она смутно ощутила, как что-то тронуло ее руку. Но это происходило словно в отдельной реальности, в месте, безмерно далеком.

– Нори… ты плачешь.

Голос Акиры прозвучал мягко, можно даже сказать, что озадаченно. Прежний саркастический тон исчез.

Ее губы приоткрылись в попытке произнести слова, но ничего не вышло. Нори опустила взгляд на свою руку, лежащую на столе. И правда, две капельки. Откуда? Не было же абсолютно никаких причин плакать! Никакой боли.

Нори услышала, как кто-то тихо всхлипнул, и к своему ужасу поняла: это она сама. Она вскинула к лицу ладонь, принялась лихорадочно вытирать слезы со щек. Попыталась выдавить извинения, однако с губ сорвалось лишь прерывистое рыдание. Все срывалось, ускользало, трескалось и падало, изломанное, на пол.

О господи.

Почему? Почему ты плачешь? Прекрати. Прекрати. Прекрати! Только не перед ним. Ты все портишь. Ты…

Акира молча наблюдал. А Нори сидела, свернувшись калачиком на стуле, и рыдала безо всякой видимой причины весь следующий час.

Каждый раз, как она пыталась отдышаться или заговорить, от рыданий сдавливало грудь. И тогда Нори прибегла к своему старому способу: отдалась слезам, позволила им накатывать волнами, пока они не иссякли. Если зрелище и привлекало внимание прислуги, Нори этого не заметила. Да и плевать ей было. Она сунула в рот кулак и прикусила костяшки, силясь остановить рвущиеся наружу жалкие мяукающие звуки. На языке смешалась горечь соли от крови и слез.

Вот бы кто-нибудь велел ей остановиться! Потому что сама по себе, брошенная на произвол судьбы, она сомневалась в своих силах. Словно поток, вырвавшись на свободу, теперь не успокоится, пока не засосет ее в свои глубины.

Наконец сотрясающие ее вздохи и всхлипы начали стихать. Лицо раскраснелось и пылало. Ресницы противно слиплись, глаза пекло.

Не говоря ни слова, Акира протянул ей носовой платок. Нори взяла его дрожащими руками и вытерла щеки, не в силах смотреть на брата. Все кончено, не успев даже начаться, – она сама себя лишила шанса на уважение с его стороны.

– Спасибо, аники.

Акира окинул ее, насколько она могла судить, совершенно беспристрастным взглядом.

– Ты голодна?

Нори, не сомневаясь, что ослышалась, посмотрела на него с недоверием.

– Голодна? – Голосовые связки протестующе зазвенели, горло совершенно пересохло.

– Я вот умираю от голода. Наверняка ты любишь мороженое. Все маленькие девочки его любят. Шоколадное или ванильное?

Нори уставилась брату в глаза, безуспешно пытаясь их прочесть.

– Я никогда не ела мороженого.

Если Акира и удивился, то ничем этого не выдал. Он встал и, повернувшись спиной, пошел рыться в морозильной камере. Служанка шагнула вперед и предложила помощь в поисках. Акира отмахнулся.

Нори перевела взгляд опухших от слез глаз на книгу, которая осталась лежать на столе, – сборник поэзии. Забывшись, она перевернула страницу.

– Принцесса Кадзу. Читала ее стихи?

Нори вновь съежилась на стуле, не желая еще больше опозориться. Акира поставил перед ней миску с чем-то похожим на кремообразный рисовый шарик.

– Нет, аники.

– Для тебя, наверное, сложновато, но, если хочешь – почитай. Я тебе помогу. И вот, ешь.

Нори послушно сунула в рот ложку десерта. Он оказался мягким и сладким – ничего слаще она в жизни не пробовала. Холод, пусть и неожиданный, успокоил ноющее горло. Нори прикончила миску за считаные минуты. Акира протянул ей салфетку.

– Я иду читать наверх.

И не оборачиваясь, он ушел. Книга так и осталась лежать открытой на столе. Нори колебалась полсекунды – прежде чем сунуть ее под мышку и последовать за братом.