Электронная библиотека » Атааллах Аррани » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Лепестки роз"


  • Текст добавлен: 11 января 2021, 21:40


Автор книги: Атааллах Аррани


Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Атааллах Аррани
Лепестки роз

 
Когда придет пора покаяться в грехах,
Скажу, что не одну, как повелел Аллах,
Три жизни прожил я: одну – в спасенье тела,
Другую – для любви, а третью жизнь – в стихах
 
Атааллах АРРАНИ


Лепестки роз

 
Роняли
         розы
Рубиновые слёзы,
А может быть,
         благоухающую кровь.
Венцов томленья,
Цветов печали
Не соберут их чаши вновь,
 
 
За словом
               слово
Свежо и ново
Роняю
              в мавзолей стихов,
Упавших песен
Уж не поднимет сердце
Как не вернёт вчерашних снов.
 
 
Так начинает Аррани свою книгу.
 

Зарифа

 
Душе моей навеки свято
Сплетенье этих горных жил,
Былой реки засохший ил…
Смотрите! Здесь я жил когда-то
И здесь впервые полюбил.
 
 
…Травы верблюдам было мало,
В колодцах высохла вода,
И наше племя кочевало
По всей Аравии тогда.
 
 
У этих гор, где Антар-витязь
Впустил в пески поток реки,
Сказал нам шейх: «Остановитесь!»
С ним согласились старики.
 
 
Была у шейха дочь Зарифа,
Румянощёкая заря.
Коса чернее перьев грифа,
Глаза-бездонные моря.
 
 
Дика, горда и неподкупна –
Ты скажешь: лёд ее черты, –
Лишь мне она была доступна,
Лишь я срывал её цветы.
 
 
Сходила ночь на смену зною,
В объятьях, в сладостном бреду
Я видел день, когда женою
Я в свой шатёр её введу.
 
 
Но шейху на глаза попались
Однажды мы – и царь беды
Увёз её, и мы расстались.
Я шёл за ней, но потерялись
В песках пустынь её следы.
 
 
Товарищи трудов и бденья,
Ты, аль-Аля, и ты, Хишам!
Оплачем здесь любви томленья,
Ещё неведомые вам.
 
 
Исчезли утренние грёзы,
И тихо лью на склоне дней
Скупые старческие слёзы
Над гробом юности моей.
 

Абу Нувас

 
С чем виноградин сравнить намёки на несравнимость,
                                             Абу Нувас?
Как будто юность их изваяла из песен жизни, Абу Нувас.
Едва коснёшься – и хмель проснётся и в жаркий пурпур
                                                                    окрасит губы.
Как будто губы ширванских женщин, они пьянящи,
                                            Абу Нувас.
Как будто кубок вина хрустальный, они прозрачны,
                                            Абу Нувас
Как будто Земзем[1]1
  Земзем – священный колодец в Мекке, Каусар – название реки, протекающей в раю.


[Закрыть]
, как будто Каусар струят в них
                                                          сладость, Абу Нувас.
Прикосновенье родит желанье, как бы с губами сливая губы.
Как будто груди моих любовниц, они округлы,
                                            Абу Нувас.
Как будто звёзды в пучинах неба, они мерцают,
                                            Абу Нувас.
В них шeпот ветра, улыбки солнца, земная свежесть,
                                            Абу Нувас.
Не прикоснёшься – жить не стоит, а прикоснёшься –
                                                              сгоришь от страсти.
Как будто бёдра моих наложниц, они упруги,
                                              Абу Нувас.
 
 
В багдадский полдень, в тяжёлый жар,
Когда свернулся клубком базар,
Молчат, уткнувшись в лазурь, дворцы,
Под сказки дремлют в садах купцы.
 
 
Восток и запад спрямляют лук
По минарету ползёт паук,
Комар супруге поёт: «Ля-иль!»[2]2
  «Ля-иль!..» начало призыва к молитве.


[Закрыть]
.
В кофейнях нищий глотает пыль.
 
 
Уходит Дигла[3]3
  Дигла – река Тигр на которой стоит Багдад.


[Закрыть]
в свои пески,
Ложится буйвол на дно реки,
И лишь, бросая в песок следы,
Бежит разносчик: «Кому воды!»
 
 
В багдадский полдень, в урочный час
Пришёл к халифу Абу Нувас,
Поэт придворный, певец вина
И женской ласки – любви струна.
 
 
Рукой прикрывши усмешку глаз,
Другою – сердца певучий саз[4]4
  Саз – музыкальный инструмент.


[Закрыть]
,
Он сплёл из лести узорный бейт[5]5
  Бейт – по-арабски стих.


[Закрыть]
,
Каких не слышал и сам Кумейт[6]6
  Кумейт иби Зайл ал-Асади (679-743) один из выдающихся поэтов раннего ислама.


[Закрыть]
.
 
 
Халиф поэта не услыхал:
Он забавлялся с прекрасной Хал[7]7
  Хал – «родинка», имя чернокожей рабыни.


[Закрыть]
,
Царь эфиопов ему прислал
В подарок этот бесценный лал[8]8
  Лал – рубин.


[Закрыть]
.
 
 
Невольниц властных слуга и бог
Холодным взглядом певца ожёг.
 
 
Упали тени певцу в чело,
Обиды чувство его сожгло.
Вскипело сердце – и тот же час
Дворец покинул Абу Нувас.
 
 
Но, полон думы о тех двоих,
Он на воротах оставил стих:
«Мой ненужный стих зияет посреди твоих дверей,
Как зияет ожерелье на любовнице твоей».
 
 
Прошло мгновенье – и страж донёс:
«Венцу вселенной – ничтожный пёс,
Твои ворота черней чернил:
Нувас безумный их осквернил.
 
 
Ключу Сезама, презрев хвалу,
Поэт ослепший изрёк хулу.
Не знает страха! И чужд стыда!»
Халиф разгневан: «Подать сюда!»
 
 
Приказ исполнен – и в тот же час
Вошел в ворота Абу Нувас,
Но мимоходом, достав чернил,
Он букву в каждой строке сменил.
 
 
Халиф ломает любви кольцо,
Чернее бури его лицо.
«Печать шайтана, собачья кровь!
Так вот кому я дарил любовь!
 
 
Пророк не даром – да чтится он! –
Из Мекки выгнал поэтов вон.
 
 
Клянусь: не будет тебе удач!
Молись аллаху: к тебе в закат
Прибудет, – волей моею свят,
За головою твоей палач».
 
 
Поэт смиренно простёрся ниц:
«О, свет в решётках моих ресниц,
Зенит ислама, звезда времён,
Копьё и панцирь земных племён!
 
 
И смерть услада, коль бремя с плеч
Твоей рукою снимает меч.
Но, правоверных сердец эмир,
К словам аллаха склонивший мир,
 
 
Тебе известен удел певца:
Безмерна тяжесть его венца.
Глотая зависть, в годах враги,
Подстерегают его шаги.
 
 
Капризно слово: перевернуть
Его значенье – трудней вздохнуть,
Ты сам на надпись мою взгляни,
Потом – помилуй или казни».
 
 
Гоня внезапно восставший стыд,
Идёт к воротам Харун Рашид[9]9
  Харун ар-Рашид (786-809) – халиф из династии Аббасилов.


[Закрыть]

А там, как будто два голубка,
Прижались нежно к строке строка:
 
 
«Мой ненужный стих сияет посреди твоих дверей,
Как сияет ожерелье на любовнице твоей».
 
 
Поэт халифу к ногам упал.
Халиф поэта поцеловал.
«Ты– мозг поэтов. Но ты бедняк.
Клянусь аллахом – не будет так!
 
 
Ты был нижайшим в моей стране.
Теперь ближайшим ты станешь мне.
Врагам навеки закроешь пасть:
Тебе над ними дарую власть».
 
 
Он долго смотрит в глаза ему,
В рабе такому дивясь уму,
В ладоши хлопнул – и в тот же час
Осыпан златом Абу Нувас:
 
 
Повёл бровями– и в тот же час
Бессмертным назван Абу Нувас.
Потом простился – и в тот же час
Багдад покинул Абу Нувас.
 

Миниатюры о любви

 
Выпить всю тебя до дна?
Почему ты так хмельна?
Или розовое тело –
Отблеск алого вина?
 
 
«Так лежать, – шепчу тебе, –
Неприлично ведь тебе.
Ты позволь из поцелуев
Плотный шелк соткать тебе».
 
 
Вот эти гроздь и девушка – в них кровь
Одна и та же, ты не прекословь.
Один и тот же хмель нам сыплют, зрея,
И гроздь – в вино, и девушка – в любовь.
 
 
Ты меня свела с ума.
Ты мне воля и тюрьма.
Огляни свои красоты –
Всё поймешь тогда сама.
 
 
Твой отец, седой хаджи,
Разве мастер он, скажи?
Эти чаши и бутоны
Он ли выточил, скажи?
 
 
Кто творец, коль ты рассказ?
Кто связал в последний раз
Взлёт бровей, упругость бёдер,
Смелость губ и нежность глаз?
 
 
Виноградная гроздь, осенённая первым пушком,
Соловьиная песня над первым весенним цветком,
Серебристые капли ночной ароматной росы –
Это всё о тебе говорит мне своим языком.
 
 
Плыть, к тебе одной спеша!
Жить, тобой одной дыша!
Ты сама ещё не знаешь,
До чего ты хороша.
 
 
Вот здесь тебя впервые обнял я.
Здесь нас навек соединил Судья,
А это – след твоей лилейной ножки,
Когда ты шла с кувшином от ручья.
 
 
Я задал тебе вопрос:
«Больно жжётся пламя кос?»
Щёки розовые рдеют
В жарком золоте волос.
Научи, каким мне быть?
– Постарайся не забыть:
Полюби, чтоб стать любимым,
Будь любимым, чтоб любить.
 
 
К тебе, которой день и ночь молюсь,
Без разрешенья я не прикоснусь!»
Красавица подумала с досадой:
«Иль евнух ты, или глупец, клянусь!»
 
 
Слов у милой с губ не рви,
Ты в глазах ответ лови,
А взглянуть в глаза не смеешь –
Не достоин ты любви.
 
 
В море губ ты слов не рви,
Там растут цветы любви.
Коль до них не дотянуться –
Лучше к берегу плыви!
 
 
Я рассудка и слова в любовных делах не терплю.
Мне красавица – книга, где буквы я сердцем ловлю:
Я в румянце, во вздохе, во взгляде её и улыбке
Без ошибки прочту долгожданное слово «люблю».
 
 
Полузакрыв глаза, прильни, подруга,
Дай захлебнуться в губ твоих вине!
Мы через губы изопьем друг друга,
Я растворюсь в тебе и ты во мне.
 
 
Едва коснувшись моего огня,
Она пылает вся, как светоч дня.
Остановись мгновенье, ты прекрасно!
И ты в других переживёшь меня.
 
 
Ты вся горишь от ласк еретика.
Так вот где ключ от твоего замка!
Ты сбрось одежды, чтоб не запылали
На жарких бёдрах лёгкие шелка.
 
 
Низвергалась вода, покружившись в запруде,
На покорные губы, упругие груди,
На созревшие бёдра, тугие колени…
Почему я не влага прохладная, люди!
 
 
Струй побледневшие руки на розовом теле твоём,
Волн посиневшие губы на розовом теле твоём.
Солнечных зайчиков с милой ревниво сгоняя,
Вздохи зефира на розовом теле твоём.
 
 
Поток, любуясь, отражал тебя,
Нагую здесь он обнимал тебя.
Велик Создатель, сотворивший губы
Из этих волн, чтоб целовать тебя.
 
 
Тревожным сном – близка гроза –
Ночных цветов полны глаза,
И на ресницах спящей розы
Благоуханная слеза
 
 
Под кожей губ душистое прохладное вино.
Искрясь, переливается и пенится оно.
Но тем хмельней, чем девственней, свежей оно –
                                                      не странно ли?
Так ведь рассветным пурпуром оно сотворено!
 
 
Когда двоих сближаются уста,
Плетут венок у алой розы рта
Вино и мёд, желанье и покорность,
Огонь и вихрь, порыв и красота.
 
 
Надменна ты. Что ж, рань мне сердце, рань!
А ты, петля, строптивую аркань:
Охотник я, и мне наградой будет
За меткий взмах стреноженная лань.
 
 
Своей весны мне никуда не деть,
Дум о тебе в бесстрастье не одеть;
Пока тобой не овладело время,
Клянусь тебе тобою овладеть.
 
 
Я плыву по реке, где хрустальна волна,
Чтоб увидеть подругу. До самого дна
Буду в море искать я такие же волны:
Ведь в хрусталь их когда-то гляделась она.
 
 
Бесстрастно смотрит идол на тебя.
Не знает он, что нужно для тебя.
Ведь ты, живая, зреешь для живого
И мир живых мужает для тебя.
 
 
Ты– тайный плод у матери своей,
Не из законных ты её детей,
Ты рождена любовником – я вижу
По блеску глаз и свежести страстей.
 
 
Так помни…Слышишь? Вечером…Я жду.
В листве из грёз, в пылающем бреду
Хмельную гроздь созревших поцелуев
К своим губам склони в моем саду.
 
 
Мать задумалась, склонившись над малюткой, глубоко.
Мир глаза её не видят, хоть раскрыты широко.
Из груди благоуханной в рот уснувшего младенца
Жизни каплями стекает и щекочет молоко.
 
 
Она дитя своё целует не потому ли, что нежна?
Она любимого целует, когда желания полна.
Когда ж она завидит старца, исходит холод к ней на губы:
Целует старость безмятежно, лишь из почтения она.
 
 
Вёсны мои, песни твои – где?
Алость крови, ярость любви – где?
Иглы речей, игры ночей, встреч и разлук пестрый ручей,
Мускулов сталь, сердца хрусталь – где?
 
 
 Как только любовницу-розу введёшь в положенье жены,
Исчезнет её обаянье, умрёт острота новизны,
Слиняет кипящая злость, взыграют и ревность и алчность,
Врагом веснопений предстанет былая богиня весны.
 
 
Где спрятана тайная грань,
Меж детством и юностью грань?
Когда угловатый подросток
Врастает в точёную лань?
 
 
Вливается юности кровь –
Врывается в сердце любовь.
Её ты умом не обнимешь,
Себя для неё не готовь
 
 
К ноздрям зенита раб-восток
Вздымает солнечный цветок.
Всю глубину и синь зенита
Творец для глаз твоих совлёк.
 
 
Восходы стыдливым румянцем зови
Услышавшей первое слово любви.
Румянцем при вести о первой измене
Тяжёлые краски закатов зови.
 
 
С темницы дня упал замок,
Струится золотом восток.
На розовой груди рассвета
Трепещет огненный сосок.
 
 
Мы пьём вино, созревшее давно,
Коль полюбить нам в юности дано.
Но поздняя любовь созревшим людям
Щекочет кровь, как свежее вино.
 
 
Любви всегда сильна над нами власть,
Всем возрастам её годится снасть.
Вопрос лишь в том, что женщину привяжет
К тебе сильней – рассудок или страсть.
 
 
Ум не советчик нам в любви,
Но будь разборчивым в любви,
Стыдись, когда тебя не любят
Достойные твоей любви.
 
 
От губ твоих не оторваться, нет.
К другой уже не перебраться, нет.
Пусть полон мир изысканных красавиц –
Мне на земле тебя дороже нет.
 
 
Долго ль мне пытаться свить
Из одной шерстинки нить,
И на ложе одиноком
Тело юное томить?
 
 
Всё на тебе размечено огнём.
Закрой глаза забудешь обо всём.
Мы это первых наслаждений ложе
В себе до дней последних пронесём.
 
 
Опустошен, отвергнут, нелюбим.
Ужель твой ложный стыд непобедим?
Я превращу себя в твои одежды,
Чтоб прикоснуться к таинствам твоим.
 
 
С ночных небес – кто ведает, куда? –
Рассвет сгоняет звёздные стада.
Ты стала здесь желаннейшей из женщин,
Ко мне с небес упавшая звезда.
 
 
Все звёзды мира, горние луга –
Из ожерелья милой жемчуга,
И свет её рассыпанных жемчужин
Маяк путям и друга и врага
 
 
Постарела. Не стало огня,
В сердце – стужа осеннего дня.
Но в глазах золотые безуминки
И сегодня тревожат меня.
 
 
Сонмы звёзд – какая им цена:
Это жемчуга морского дна?
Или это угли из жаровни
Невзначай рассыпала луна?
 
 
Твоя любовь – целительный бальзам.
Я обнимал и волю дал слезам,
Я сжал тебя, – а ты, тебе не больно?
Пожалуй, нет, я вижу по глазам.
 
 
О любви не говори,
Слов ненужных не дари.
О любви мне скажет тело
Цвета утренней зари.
 
 
Учёный за столом в раздумье морщит бровь.
Поэт вливает в стих свою живую кровь.
Учёным для трудов нужны покой и книги,
Поэтам для стихов – тревога и любовь.
 
 
Коснулся я губ, что пьяней вина,
Смятеньем и счастьем душа полна.
«Но что же один поцелуй? Ничто!» –
Сказала, смеясь, она.
Как, женщины, ваша любовь хмельна!
Второй поцелуй не достал до дна.
Заметила дерзко: «Казалось, щедр,
А вижу – ты скуп!» она.
Я в третий раз к тем устам приник,
Я долго пил их живой родник;
Вздымался, дышал тяжело и ник
Пылающе-нежный лик.
 
 
Жизнь коротка и жизнь одна у нас.
Как странно всё! К чему ж нам пламень глаз
И в ночь любви и в день кровавой битвы,
Что шум пиров и вдохновенья час?
 
 
Нет, божью мудрость восхвали усердно:
Пред сенью погребальных покрывал
Творец земли и неба милосердно
Нам страсть и память в утешенье дал.
 
 
В часы объятий вздрогнул. «Что ты?» – тревожно
                                                       молвила подруга.
– «Два савана, мне показалось, скользя, касаются
                                                                  друг друга.
Да прочь! Покуда кожу греет живая розовая кожа,
Не на холодный саван склепа, а на вино она похожа».
 
 
Года о любви не заставят забыть.
Запретам и мукам любви не убить.
Живые, созревшие в солнечном мире,
Любили и любят, и будут любить.
 
 
Любовь бессмертна. Огненная кровь
В живых её рождает вновь и вновь.
Она– венец стальным и чистым душам:
Чем круче жизнь, тем сладостней любовь.
 
 
Прошли за годами года
Терпенья, тоски и труда.
Но если бывал ты возлюбленным, друг мой,
О них не жалей никогда.
 
 
Расцвела, как хмельная весна,
И всегда беспричинно одна.
Для кого ты себя бережёшь?
Или молодость наша вечна?
 
 
Да, ты придёшь – ведь я терплю и жду.
Мой ум да сгинет в губ твоих мёду,
Да изольёшь свое благоуханье
В моём весной заснеженном саду.
 
 
Мы в старости – наложники тепла:
Теплом ласкаем дряхлые тела –
Не потому ль, что молодость когда-то
Нас поцелуем трепетным ожгла?
 
 
Воспоминанье! Ты желанный друг,
Когда твердишь о прелестях подруг.
Но ты мой враг, когда докучно шепчешь,
Что всё прошло и жизни замкнут круг.
 
 
«Люблю!» – и слова нет другого, нет!
И вихрь, и солнце в этом слове…Нет!
Выздоровленье друга…Нет же! Освобожденье
                                                  из темницы…
Ах, ничему с любовным зовом век не сравниться,
                                            нет!
 
 
Ты чаю мне, трактирщик, приготовь:
Нам говорят, что он волнует кровь,
Что может быть и крепким, и горячим,
И сладким он, как женская любовь.
 
 
Не тебе ли пятнадцать исполнилось только вчера?
В полукружьях упругих тебя изваяло Вчера,
Но совсем не умеешь еще распалять, прижимаясь!
Поучись у сестры, и меня научившей вчера.
 
 
Целуй! – пока пылаешь, вся дрожа.
Целуй! – пока твоя любовь свежа.
Целуй! – пусть нам завидует монашка
И постаревший в юности ханжа.
 
 
Ты вся дрожишь в моих объятьях, лал.
От холода? Но ты пылаешь, лал.
От страха? Но на этом страстном ложе
Еще никто пока не умер, лал.
 
 
Кого стыдишься ты? Меня? Но я – ведь это ты!
Я – отражение твоё и тень – почувствуй ты!
Я – отблеск роз твоей весны, отсвет заветных дум,
Я – отзвук сердца твоего – зачем стыдишься ты?
Я – нежность роз твоей весны: в глаза мне погляди.
Я – пламя роз твоей весны: мне в сердце погляди.
Я – запах роз твоей весны: так пахнут думы о тебе.
Я – трепет роз твоей весны: на губы погляди.
 
 
Невольник, рвущий ярмо на части,
И честолюбец, достигший власти, –
Никто не счастлив так упоённо,
Как два влюблённых на ложе страсти.
 
 
Подумал друг, что любим,
Что ты правдива хоть с ним.
Ты, усмехнувшись, легла
На ложе друга с другим.
 
 
Ты чему улыбнулась в девичьем предутреннем сне –
Не своей ли приплывшей на розовых крыльях весне?
Своему ли младенцу в далёком и тёмном грядущем?
Иль тому, что пришла наконец к неуёмному мне?
 
 
Ты склонила на стол сеновалы янтарных волос.
Наступили раздумье, и мрак, и мерцание рос.
Предзакатное небо на синюю скатерть залива
Уронило шафран и тяжёлое золото кос.
 
 
На подушке разметался чёрный мрак волос.
Это ночь, она уходит под крутой утёс,
Потому что в сне под утро на устах твоих улыбка –
Вестник дня, который светел и звонкоголос.
 
 
Седина…Где смоль кудрей? Неужели это ты?
Тусклый взор…Где блеск очей? Неужели это ты?
Где, скажи мне, стройный стан, лебединые движенья?
Где огонь твоих страстей? Неужели это ты?
 
 
Как мы постарели, я и ты,
От слепой житейской суеты!
В узком горле душного кувшина
Умирают яркие цветы.
 
 
Та женщина, с которой миг побыть
Достаточно, чтоб сердцем не забыть.
Она желает вечно быть желанной
И никогда не может не любить.
 
 
Нам целовать чужих запрещено.
Хмельные губы шепчут: «Всё равно!»
Звенит хрусталь, и пламенеет жарко,
Переливаясь искрами, вино.
 
 
Исступлённые ласки твои!
Нарочитые ласки твои!
Ах, они у разумных сердец
Холодней, чем касанья змеи.
 
 
Ты оставила юности нежный и огненный взгляд,
Ароматного тела налившийся свежестью сад.
Почему не вернёшься за ними? Растащат девчонки!
Неужели так скоро забыла дорогу назад?
 
 
Пылай, безумствуй, ласками пои!
Я выпью всё. Другому не таи!
Вот трон для страстных, вот мои колени.
А эти чьи? Мои или твои?
 
 
Умчалась юность в мир теней
Угнаться сможет ли за ней
– О, если бы смог! – крылатый бег
Летящих взапуски коней!
 
 
Две половинки губ – не так ли мы неразлучны? –
                                                               вот кто мы.
Мы два зрачка, два чутких уха, пупок и копчик –
                                                               вот кто мы.
Две обнимающих руки и два бедра, кипящих страстью,
Два розовых куста и пчёлы сосков на каждом –
                                                               вот кто мы.
 
 
Льется струя огня.
Чашу к себе склоня,
Губы, глаза и руки
С жадностью пьют меня.
 
 
Душа сомненьями полна,
Меж ними мечется она.
Из моря в море беспокойно
Переливается волна.
 
 
О, сколько на губах следов остывших губ!
Прохладно-нежных губ! Сухих и жарких губ!
Доверчивых и злых, тоскующих и страстных,
О, сколько губ легло на ложе этих губ!
 
 
Мой скоро оборвётся след:
Я телом юн, а сердцем сед.
С тобой последняя разлука
Страшнее всех грядущих бед.
 
 
Природой нам распределён удел:
Ты смущена, чтоб я тебя хотел.
Мы все – плоды на вечном древе тайны
Соединенья двух сердец и тел.
 
 
Любовь бесплотным чудом не зови,
Любовь у нас посеяна в крови.
Любовь несут в себе живые люди,
А без людей не будет и любви.
 
 
Для сердца всё твоё пьяней вина:
И искры слёз, солёных, как волна,
И капли влаги после омовенья,
И пряный пот, и сладкая слюна.
 
 
Высокогрудой: как хмельна
Чета упругих чаш вина!
Иль это в двух кувшинах бьется
Неукротимая волна?
 
 
Возьми мои страсти, а думы оставь.
Возьми моё сердце, а разум оставь.
И чтоб до конца уж делиться по-братски:
Возьми мою жизнь, а бессмертье оставь.
 
 
Небо, – в красном. На рассвете почему горит оно?
Из небесного ли кубка жарко брызнуло вино?
Или это твой румянец в миг смущенья, в час досады?
Иль моею кровью небо так пылать осуждено?
 
 
Хмельные губы светятся вином.
Или вино пылает их огнём?
Или восход их разрумянил жарко?
Или отсвет кипенья роз на нём?
 
 
Раскрыв бутоны, благоухая на весь цветник мой,
                                         и ты созрела,
Сегодня утром впервые юность в тебе проснулась,
                                         в тебе запела.
Ты искупала свой сонный пурпур в прохладно-гулких
                                                                   морях рассвета
И подарила заре за свежесть и цвет и трепет
                                            нагого тела.
 
 
Глаз изостри и ухо выточи – увидишь, как ползет
                                                   росток,
Как жадно грудь сосёт земную, мужая, каждый
                                                лепесток,
Как смехом пенится бутон, переходя из детства
                                               в юность,
Как задыхаясь, умирает тобою сорванный цветок.
 
 
Приметы жизни ярки, остры, зычны,
Но наши чувства к малому привычны.
На нас природа смотрит с сожалением:
Мы слепы, глухи и косноязычны.
 
 
Ты, кто мной сейчас пьяна,
Крутогруда, как волна,
Как волна зеленоглаза
И задумчиво-нежна.
 
 
Я утёс, а ты – волна:
Ты движением полна,
Как волна меня целуешь
И исчезнешь, как она.
 
 
Устал без любви я. Ты, встречная, сядь.
Шершавую кожу атласной погладь.
Хоть в самой неискренней, купленной ласке
Склони надо мной золочёную прядь.
 
 
Пожар в окне зари расправил багряно-алое плечо,
Восход швырнул в окно солому, не догоревшую ещё,
Она румянится и тает, переливаясь в зыбкий пурпур,
И золото струится щедро её с небес и горячо.
 
 
Угрюмые годы над бездной скользят.
Цепляюсь: «Постойте!» – как тени, скользят.
Их тяжесть не сдержат бессильные руки!
Влекомые пропастью, годы скользят.
 
 
Дай сок забвенья мне, лоза!
Забвенья нет. Близка гроза.
За мною ходят неотступно
Твои холодные глаза.
 
 
Зелено-синью отекло
Небес хрустальное стекло.
День, умирая, опускает
Янтарно-алое крыло.
 
 
Эй, не играй со мною в страсть!
Когда она захватит власть,
Поберегись! Я не таков,
Чтоб не упиться властью всласть!
 
 
Неважный сегодня улов:
Молчу. И поверить готов,
Что в сердце, усталом от боли,
Уже не осталось стихов.
 
 
Уж не ищу, не жду и не хочу,
Свершенья мне уже не по плечу.
Вступает ночь в цветник обледенелый…
Гаси, старик, последнюю свечу.
 
 
Изгой, живу. А ты навеки слёг.
О, за тебя когда бы лечь я мог!
Позволь хотя б сложить цветы и вздохи
Здесь, у твоих давно истлевших ног.
 
 
Страх перед смертью – преходящий страх:
Земля всосёт и перемелет в прах
И светлый мозг, впитавший мудрость мира,
И тяжкий вздох, застывший на устах.
 
 
Только что созревшее сорви,
Именами страстными зови.
Мне всего дороже в этом мире
Светлое безумие любви.
 
 
Ты праздник мой – хваленье небесам!
Не гладь меня по жёстким волосам,
Дай руку мне с трепещущей ладонью,
А остальным я овладею сам.
 
 
О, если б стал прохладой зной,
А исцелённым стал больной!
О, если б умерла тоска!
О, если б ты была со мной!
 
 
Не придумывай ласк для меня!
Не целуй и не помни меня!
Я тебя не люблю! Не люблю!
Ты уже не тревожишь меня.
 
 
Ты полюбила в пять минут.
Ты любишь там и любишь тут.
Твои глаза сказали правду,
А губы лгут.
 
 
Ты, юности смявши початки,
Играешь со старостью в прятки.
Противны твои поцелуи,
Накрашенной лжи отпечатки.
 
 
Кто отпустил ко мне сейчас тебя?
Ещё один глупец – кто ждёт тебя?
Когда вчера от нежности рыдал я,
Кто мял тебя?
 
 
«Богиня! Океан моей любви испей!»
«Богиня! Не лиши меня твоих цепей!»
Навязывать любовь, просить любви взаимной –
Что в мире может быть бесцельней и глупей?
 
 
Сказать «люблю» себе позволь,
Когда в любви забудешь роль,
Когда твоею болью станет
Подруги спрятанная боль.
 
 
Мгновенье! Хрупкий лучик! Падучая звезда!
А с двух сторон мгновенья – угрюмые года.
Не мужем неизменно ценимой быть и верно,
Любимой быть любимым хотя бы иногда!
 
 
Рассудком в любви не живи,
Ты сердце для ласк позови.
Холодный расчётливый ум –
Угрюмый могильщик любви.
 
 
Как первый росток, берегите любовь!
Как хрупкий цветок, берегите любовь!
От глаза спокойного, рук равнодушных
Хирурга-ума берегите любовь!
 
 
Открыто и тайно любите любовь.
Бесстыдно и робко любите любовь.
Как сердца биенье, как сердца пыланье,
Как молодость сердца, любите любовь.
 
 
Пыланием губ расскажи о любви.
И дерзостью рук расскажи о любви.
Блаженным безумием буйного тела
И памятью сердца скажи о любви.
 
 
Вошла в меня больным цветком,
Душистым разрослась венком
И навсегда во мне раскрылась
Благоуханным цветником.
 
 
Ненаглядный, дорогой!
Видел ты меня нагой?
Посмотри, как я прекрасна!
Что же ты ушёл к другой?
 
 
– «Увидав тебя нагой
Не ушёл бы я к другой
Но боится от желанья
Твой ослепнуть дорогой».
 
 
Над бездной Смерти стоя, я постиг:
Ученья лет милее страстный миг,
Твоей любви пленительная свежесть
Дороже мне и диспутов и книг.
Они даны, чтоб сердцем ты не стих –
Лукавый стыд манящих нас ловчих,
Любовь красавиц – перечень прилежный
Пощёчин их и поцелуев их.
В синих глазах и отлив, и прибой,
Моря и неба простор голубой.
Доброе утро, светлое утро
Пусть и под вечер будет с тобой.
 
 
Тень ресниц затушевала розы трепетный атлас.
Оглянись, о чужестранка: вижу лучшую из вас.
Нежный профиль, хрупкий профиль, тонко выточенный
                                               профиль
Говорят мне, как прекрасен полуспрятанный анфас.
 
 
Довольно! Хватит! Не люблю я больше никого,
Был у меня последний друг – я разлюбил его.
От этой тягостной любви я отвратил себя.
В какие ж книги убежать от сердца своего?
 
 
«Любили женщины меня – но что мне из того,
Коль друга нет на склоне лет со мной ни одного?
Я роздал женщинам себя. Как из глазницы глаз,
Так юность вытекла навек из тела моего».
 
 
Я не скажу, как тот поэт. Не знал я многих перемен.
Ты у меня была одна, и ты всегда со мной, Илен.
 
 
Я гроздья нёс поцелуев на щедрых моих губах
И влагу жизни в себе я сберёг от казнящих плах.
Рассыпал все поцелуи, раскапал всю влагу жизни,
Утешился тем, что понял, что всё это тлен и прах.
 
 
Мы говорили только пять минут.
Не знаю даже, как её зовут.
Но только вспомню милое мгновенье –
И слезы счастья светлые бегут.
 
 
В полнощном сумраке стоим.
Над алчной бездною стоим.
Глаза в глаза и губы в губы
И сердце к сердцу – мы стоим.
 
 
Ты – огонь, в пожаре живший?
Солнца луч, в тебе застывший,
Лепестки цветка пронзивший?
Солнце нежащий алмаз?
 
 
Ты-звезда иль полдень жаркий?
Горизонт зарницы маркий?
Я гляжу, немой и жаркий,
В море глаз и в небо глаз.
 
 
Пои и пей меня, любовь,
Опустошай меня, любовь.
За скоротечной жизни радость
Благословенна будь, любовь.
 
 
Строптивицу, если её захочу,
Не то что из дома, а с неба схвачу.
Охота за этой надменной и строгой
Не знаю, как прочим, а мне по плечу.
 
 
Как будто мальчишка, от страсти дрожу.
Сжигаемый страстью, по жизни брожу.
Полвека прошёл я – и страстью кипящей,
Умом освящённой, вдвойне дорожу.
 
 
Коль с врагами ты крут, коли яр, коли грозен и лих,
Коли медленной казни для недругов хочешь своих,
Посели с нелюбимыми в камере жизни
                                 Их.
 
 
«Уйди! Поцелуя просишь,
Но это ведь путь ко власти
Твоей над девичьим телом,
А власть – это путь к беде:
 
 
Узнаешь меня – и бросишь,
Насытивши зверя страсти!
Ограбленной в опустелом
Гнезда не сыскать нигде».
 
 
Тебя кто к жизни так, как я к любви, воззвал?
Кто тела твоего так выточил овал?
Что чародей резца пред тем, кто в жаркой страсти
Тебя на радость мне когда-то изваял!
 
 
В тебе мои исполнились мечты:
Я победил – моею стала ты.
Ты вся моя – от алифа до нунов
Твоей простой и светлой красоты[10]10
  С алифом, первой буквой арабского алфавита, изображаемой в виде вертикальной черты, сравнивается стройный стан девушки. Нун, одна из последних букв имеет в отдельном начертании вид полукруга: нуны – овалы девичьего тела.


[Закрыть]
.
 
 
«Пока я безумна, до самой зари
Девичью любовь, обжигаясь, бери.
Я всё отдала, а прошу о немногом:
Ты только с собой обо мне говори».
 
 
Не любишь, а снова пришла ко мне.
Не в силах я встать. Подойди ко мне.
Книгу любви моей и твоей,
Глаза наклони ко мне.
 
 
Когда затуманит глаза
Сестра одиноких – слеза,
Душе вспоминается юность,
Куда возвратиться нельзя.
 
 
Какую теперь ни сорви,
Не стало веселья в крови.
Я завтрашней горечью мучусь.
Прочитана книга любви.
 
 
Печальную повесть любви,
Отравленный кубок любви –
Мы это узнали, прельстившись
Шелками на язвах любви.
Телом прекрасна и взором светла –
Как жестока ты со мною была!
Поздняя роза, холодная роза
В стылом осеннем саду расцвела.
 
 
Словами холоднее льда,
Улыбкой зыбкой, как вода,
Простились мы, расстались мы
До граней жизни. Навсегда.
 
 
Когда ты мне не лишь подруга, но и друг,
И ты ко мне бежишь от мужа и подруг,
Какое дело мне, что ты жена другого,
И что тебе с того, что я чужой супруг?
 
 
Ты светоч мой, и пламень мой,
И острый сок лозы хмельной,
Благоухающее утро
Над золотящейся землёй.
 
 
Холодным блеском зла глаза зажглись,
Сомкнулись губы, руки разошлись,
И ты ушла на юг, а я – на север,
И никогда уже нам не сойтись.
 
 
Из памяти сердце повести пьёт,
К бумаге сердечное слово льнёт.
Древний ручей, затерявшийся в чаще,
Светлые воды задумчиво льёт.
 
 
Ложе – для буйных и ласковых дел,
Ложе – для двух веселящихся тел.
Ложе такую мне боль причинило,
Что одиночества я захотел.
 
 
Когда мне больно, чёрных слёз не лью,
Зову я юность трудную свою.
Из кубка памяти вино воспоминаний,
Светлея, пью.
 
 
Где он, дальний небосклон,
Как девичий лёгкий сон,
Светлых роз и тёмных елей
Ароматом напоён?
 
 
Женись! – ужасней пожеланья нет:
В тебе умрёт мыслитель и поэт
И ты не раз обманешь человека,
С которым прожил вместе двадцать лет.
 
 
От сердца отвернись, прильни к уму,
И не дари досуга никому.
Уйди в себя и в пустотемень сада!
Чем с нелюбимой, лучше одному.
 
 
Любовью ко мне не клянись! Клянись!
Что вся ты в огне не клянись! Клянись!
Не любишь меня, но слова любви
Всегда говорить мне клянись! Клянись!
 
 
Объятий новь, поцелуев новь
И тела новь распаляют кровь.
Люблю красивых, лукаво-нежных
За то, что они рождают любовь.
 
 
Целую руки, целую плечи,
Дарю ей ласки, шепчу ей речи:
«Для встреч разлуки необходимы,
Разлук необходимей встречи».
 
 
Красавиц лови и мгновенья лови!
Покуда желанье пылает в крови,
Ты пей исступлённо, ты пей ненасытно
Безмерную свежесть и радость любви!
 
 
Ты слёзы лей и кричи: «Не смей!»
А я уже всех для тебя милей.
Надменной будь, неприступной будь,
А будешь – клянусь! – моей.
 
 
У жизни дно, как у бокала дно.
Что наша жизнь? Лукавое вино!
Хмельной расцвет и горькое похмелье
На склоне лет приносит нам оно.
 
 
На склоне лет спеши – и не спеши,
С неторопливой мудростью пиши
Сердечный стих, единственный целитель
Слепым умом израненной души!
 
 
Этот миг золотой, что навеки запомнится нам,
Этот день я за десять и за сто других не отдам:
Ты на плечи мне вскинула тёплые, светлые руки,
Долгожданные губы несмело прижались к губам.
 
 
Блестящие глаза! Кому струите свет,
Густой и острый блеск ярчайшей из планет?
Вы, губы, для кого несёте поцелуи?
Кто этих тонких рук избранник и поэт?
 
 
Тебя я увидел впервые – и вновь
Проснувшейся страстью взволнована кровь,
И снова несу в растревоженном сердце
Надежды и муки, печаль и любовь.
 
 
Я берегу, как младенца, поток
Во мне тобою начертанных строк,
Твоей – боюсь и подумать – любви
Несмелый пламень и робкий росток.
Вот, наконец! Кружится голова.
Ты рядом, ты знакомая едва.
Глаза блестят, и ласковые губы
Мне робко дарят милые слова.
Вот счастье долгожданное! Оно
Лишь тем, кто смел и терпелив, дано.
Твоя любовь, взлелеянная мною,
Мне хлеб и воздух, солнце и вино.
 
 
Как много во мне нерастраченных сил!
Ужели всю жизнь я для старости жил?
Сказали мне руки, и губы, и сердце,
Что так я ещё никогда не любил.
 
 
«Мои красоты – взгляни! –
Тебя заждались они.
Как мало рук у тебя!
И губы – только одни!»
 
 
«Люблю! И «любим!» Онемей, Аррани,
И эти два слова в себе огляни.
Как солнце в темнице, венец на царице,
Как небо в зарнице, сияют они.
 
 
Есть у поэта мысль? Или поэт
Одной лишь страстью покоряет свет?
Бесстрастной мысли в мире не бывает,
Так и бездумных чувств на свете нет.
Лежу – и не найти ответа,
Хожу – и не найти ответа:
Ты любишь? Или в ткань любви
Тебя одел порыв поэта?
 
 
Уже не люблю я никого
И не желаю ничего.
Похолодало, потемнело
Под небом сердца моего.
 
 
Ширванский воздух мёдом напоён,
Он лечит всех, кто за любовь казнён.
Усталый светоч – стынущее сердце
Ласкает робко и тревожно он.
 
 
И днём и ночью я вспоминаю тебя.
И днём и ночью я жду вестей от тебя.
А может, ты уже – другая с другим?
А может, смерть уж поцеловала тебя?
 
 
Я говорю, что не вечна любовь.
Тускнеет в нас пленительная новь.
Испив до дна весь кубок тайн подруги,
Устало меркнет стынущая кровь.
 
 
Любовь бессмертна. И страниц её не перечесть.
В ней счастье мира и закон, в ней смысл его и честь,
Пока ты жив, спеши любить. Для обновленья душ
Разнообразье встреч и ласк у этой жизни есть.
 
 
Смерть погасила светоч его ума.
Что нам, слепым, теперь и солнце, и тьма?
Что древних книг неподвижная мудрость?
Смерть высосала трепет его ума!
 
 
Тяжёлая правда мне легче легчайшей лжи.
Любишь меня, не любишь, светлая дочь хаджи?
Глянь мне в глаза – да буду я для тебя мишенью!
Слово спусти с тетивы, слово своё скажи!
 
 
И молитвы и вино
Мне наскучили давно.
Без любви нам в жизни холодно,
И пустынно, и темно.
 
 
До последнего вздоха – расцветая живи!
До последнего взгляда – наслажденья лови!
Этот узкий бокал торопящейся жизни
Переполни
                   светлым вином
                                           любви.
 
 
Ярость вина в темнице тесной таят меха,
Ярость любви таится в тесных словах стиха.
Ярость приносит беды и золотую жатву.
Пусть же вовеки будет наша судьба лиха!
 
 
Чтобы любовь жила,
Злые твори дела.
Злой над добром смеётся,
Злые боятся зла.
 
 
Хожу с тобой по острию ножа:
Любовь живёт, пока она свежа,
Покуда к сердцу друга рвётся сердце,
От сладких мук волнуясь и дрожа.
 
 
Сколько горестных утрат!
Снова прошлым я объят,
И струят воспоминанья
Тонкий грустный аромат.
 
 
Пусть хотя б на короткую ночь полюбя,
Неужели никто не коснулся тебя?
Разве глазом испить золотое вино?
Иль о страстной ночи вспоминают скорбя?
 
 
Нет, если сердцу нелюбимым быть
И слову тёмным, то не стоит жить.
Ты для меня через блаженство друга
Изведай счастье мыслить и любить.
 
 
На розе отечества люди-песчинки,
Сдувает их смерть с лепестков без заминки,
Но стих о любви – такова неизбежность –
С ней делит и свежесть, и запах, и нежность.
 
 
Сказали: «Но где же любовь, пересмешник?
Законы ты клял и осмеивал, грешник!»
Ответил: «Достойного век не обижу:
Я то, что враждебно любви, ненавижу».
 
 
В бубен ударь, да посильней, Газанфар!
Рвёт лепестки с дочки твоей, Газанфар,
Праведный шах. Но ты не плачь, веселись:
Все оборвёт – дочку вернёт, Газанфар!
 
 
«Жена – с другим!..» Как ты кричишь, Джахангир…
Ты нелюбим – кто ж виноват, Джахангир?
Ходи туда, ходи сюда, весь в рогах,
Ищи суда, коль нет стыда, Джахангир!
 
 
 «Давно я перестал желания копить:
Свершения теперь не медлю я купить.
И сколько женщин знал! И знаю! А не помню,
Когда в последний раз мне довелось любить».
 
 
Любовь – не знает он, кто хвастался сейчас –
Не только веселит, но очищает нас.
Глупцу, который зря растрачивает пыл,
Скажи, что в жизни он ни разу не любил.
 

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> 1
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации