Текст книги "Сакральная Азия. Традиции и сюжеты. Монолог о Себе. На острове Бали (сборник)"

Ритуальное очищение обязательно перед входом в индуистский храм для проведения церемонии, но оно может быть и главной целью посещения отдельных храмов на Бали. Небольшие родники есть почти при каждом храме (иногда используют только окропление святой водой), а мощные природные источники становятся центром храмов для омовения.

Омовение – это не просто купание, а именно ритуал очищения, который необходим как в случаях болезни и тяжелой ситуации, так и перед торжествами и – адостными событиями. Балийцы проводят церемонии трижды перед погружением в источник, в процессе омовения и после выхода из воды в главном храме. Сами церемонии представляют собой молитвенное обращение к богам с цветами в сложенных ладонях и приношение даров.

Самый известный храм на источнике, куда приходят прежде всего с целью очищения, это Тиртха Импул в полутора часах езды на север от Денпасара. Вода стекается в огромные бассейны через множество небольших источников. Благодаря красоте и святости этого места, на горе возле храма устроил свою резиденцию первый президент Индонезии. Сами балийцы приходят обычно большими семьями, и территория храма всегда полна народа.

Перед входом в воду снимается вся одежда, кроме шарона (широкого полотна длиной два метра), который мужчины наматывают на поясе, а женщины завязывают над грудью. В Тиртха Импуле надо пройти через множество источников в двух бассейнах, помолившись перед каждым, погрузившись в него с головой и испив воды (11 маленьких глотков). Среди них два особых предназначены для омовения трупов, а живые их пропускают.

Омовение может ощущаться как душевное облегчение и духовное раскрытие, но оно может оказаться и экстремальным опытом. Я неоднократно видела, как балийцы впадают в транс прямо в бассейне, несколько женщин теряли сознание под струей воды, другие оставались под водой так долго, что обеспокоенные родственники силой вытаскивали их обратно, а иные (пришедшие для исцеления от болезни) закатывали настоящие истерики.

После омовения следует переодеться в сухую одежду (тоже традиционную, но уже не один только шарон) и провести церемонию в главном храме. В Тиртха Импуле обычно есть священник, который читает молитвы и окропляет молящихся святой водой. Впрочем, при его отсутствии балийцы проводят церемонию сами, хотя в важных случаях им приходится ждать священника хоть часами – терпение балийцев воистину безмерно.

Менее известное место для омовения – небольшой водопад возле деревни Тегалаланг в получасе езды от Тиртха Импула. Там нет бассейна, а просто сверху скалы бьет три очень мощных струи, под которые балийцы встают в полный рост с головой, причем проводят под водой зачастую очень долго. Храм тоже очень маленький – священника там почти никогда не бывает, и при желании правильно очиститься его следует привезти с собой.

Балийцы исключительно толерантны, и если вы делаете все в соответствии с традицией, то никто не будет вам препятствовать в намерении совершить такое омовение. Другое дело, что изучить все тонкости иностранцу довольно сложно, поэтому без священника ему уж точно не обойтись. Туристов обычно привозят просто посмотреть, как это делают сами балийцы, однако у нас уже есть опыт проведения туров с полным погружением в воду.

Ритуал очищения через окропление святой водой принимает самые разные формы у балийских целителей. Я уже писала об одной из таких креативных версий, когда в большом сосуде с водой настаивается груда цветов, а потом эта цветочная каша под молитвы выливается на пациента. Эффект такого очищения сравним с ритуалом в храме, да и проводится он обычно в домашнем храме или непосредственно перед храмом.

На Были также считаются священными океаны и озера, а ритуальное омовение в океане даже проводится как праздник. С целителем Мадэ мы проводили церемонии омовения в океане индивидуально для желающих. В таком случае после ритуала подношение остается на берегу, освящая участок океана прямо перед ним, и нужно находиться в воде не менее часа. Хотя ритуал выглядит просто, прошедшие очищение испытывают облегчение.

Традиция ритуального омовения, разумеется, пришла вместе с индуизмом из Индии. Аналогом полного погружения в воду могут послужить горячие источники в высокогорье Гималаев, например, одно из важнейших мест паломничества – Бадринатх (храм Вишну). Многие садху сидят днем в таком бассейне часами. Для паломников пройти омовение тоже необходимо, чтобы очиститься после тяжелой дороги перед входом в святилище.

Интересно также, что храмы на балийских источниках обычно посвящены богине Ганге – священной для индуистов реки в Индии. Там существует традиция паломничества к истоку Ганги, вытекающей из-под ледника на высоте около 4000 метров. Правоверные индуисты не мешкая полностью раздеваются, чтобы погрузиться в святой исток, хотя вода в буквальном смысле слова ледяная, а некоторые садху живут на леднике в пещерах.

Омовение в Ганге совершают также в других святых местах, расположенных ниже по ее течению. Целые толпы паломников наводняют два легендарных городка – Ришикеш и Варанаси. Первый служит отправным пунктом для Чатур-ятры – паломничества в четыре главных храма в Гималаях (об этом речь пойдет в следующей главе), перед которым нужно омовение. А второй – это всеиндийское чистилище, где на берегу полыхают кремационные костры, а пепел сбрасывают в Гангу.

Ритуальное омовение исторически предшествует медитации, что особенно хорошо видно на примере буддийской випассаны (просветления), где сам «человек» воспринимается как «поток» состояний, которые протекают сквозь него, тогда как он сам «пустой» – то есть «чистый». Обнаружение чистого основания проиходит в буддийской медитации, а ритуал омовения помогает верущему достичь этого состояния в балийском культе Шивы-Будды.

Хотя мне предпочтительнее практика медитации, я с удовольствием совершаю малукаты, обучая в свою очередь балийцев випассане, к которой они естественно восприимчивы.

В индуизме паломничество к святым местам остается важнейшим религиозным долгом. Миллионы людей совершают чатур-ятру в Гималаях, невзирая на смертельную опасность. На Бали тоже все вулканы считаются священными, на вершинах гор обычно расположены храмы или небольшие святилища, куда и балийцы совершают шествия с подношениями.

Паломничество – это не трекинг! Прямо наоборот, оно имеет противоположную цель и должно совершаться в ином состоянии ума. Горные походы служат просто демонстрацией физической силы и венчаются горделивым заключением: «Я смог это сделать!» Тогда как паломничество к святым местам предполагает жертвоприношение физической силы Богу с благодарением за Его милость, позволяющую достичь Его обители. Это ритуальный акт единения с Богом, и балийцы относятся к горам совсем иначе, нежели западные туристы.

Чатур-ятра в Гималаях состоит из посещения 4-х древних важных храмов в высокогорье, расположенных на высоте около 4 000 м. Снег сходит в этих краях всего на несколько летних месяцев, поэтому с наступлением паломнического сезона миллионы индийцев со всей Индии устремляются целыми семьями в горы. Стартуют они из Ришикеша – «города мудрецов» в подножиях Гималаев (где я прожила несколько лет), посещая сначала истоки Ямуны и Ганги, а затем храмы Шивы и Вишну.

На Бали лето круглый год, поэтому паломничества совершаются в соответствии с лунным календарем в зависимости от необходимости проведения церемоний. Повсеместно на те же вулканы туристам предлагают совершать трекинги в сопровождении гидов, просто для того, чтобы полюбоваться на восходы и закаты или заглянуть в жерло вулкана (кстати, на прошлой неделе в кратере Батура погиб европейский турист). Вместе с Мадэ, который сам является индуистским священником, мы совершили паломничества уже на три вершины.

Гора Агунг – высочайшая (3 142 м) и самая священная на острове, у ее подножия высится главный индуистский храм Бесаких, откуда паломники начинают восхождение. Впрочем, есть более короткий путь, хотя и по более крутому склону и почти без дороги, именно им мы воспользовались вместе с Андреем Спириным (Петербург), на счету которого немало покоренных вершин по всему миру. Подьем и спуск заняли у нас всего 8 часов – начали засветло и спустились в сумерках, причем обратно – кувыркаясь под проливным дождем.

Перед подъемом мы совершили церемонию в храме, оставив там подношение с фруктами, но поскольку подниматься в саронгах неудобно, повязали только символические пояса поверх спортивной одежды. Половина подьема покрыта лесом, а вторая половина – это уже обнаженная лава, где надо заниматься буквально скалолазанием. Более того, там орудует стая диких обезьян, спускающая сверху камни, пытаясь помешать вторжению в свои владения. Зависая над провалами под бамбардировкой, мы добрались-таки до… конца света. Иначе не назовешь. Поскольку вместо вершины – вулкана круговая кромка кратера, то эффект был сильный подобравшись к краю, мы уставились в настоящую туманную бездну, где не проглядывало никакого дна и более того, сама кромка оказалась нависающей над этой бездной, создавая эффект возможного облома и полета в пустоту. Холодина была вполне гималайская, как и положено на высоте 3 000 м. Скрашивали этот поистине лунный пейзаж лишь многочисленные коробочки с цветочными подношениями.

Гора Батукару гораздо менее известна любителям трекингов, поскольку она полностью покрыта лесом, хотя высота у нее тоже внушительная (2 276 м). Мадэ родом из деревни у подножия Батукару, поэтому на нее он поднимался неоднократно с молодости вместе с процессиями. На вершине горы расположены открытое святилище и небольшой храм. Мы ходили туда вместе с Евгением Никитским и его другом из Москвы. На спуске нам опять повезло на ливень – мы скорее «сплавлялись», чем спускались.

Не настолько экстремальной, но более качественной в «культурном» отношении была проведенная нами ранее тиртха-ятра – паломничество за святой водой по трем храмам на склонах горы Батукару. Мы совершали его небольшой группой из трех учителей йоги (я, Мадэ и его друг Нуту Двиджендра) и японкой (долгожительницей на Бали). Индуистская традиция набора святой воды из храмовых источников восходит тоже к Индии. Балийская же версия в том, что храмы на этой горе – это святые деревья, которым и поклоняются.

Наконец, почти никому не известная тихая гора Серайя (1 175 м) на восточном побережье острова важна расположенными на ней тремя храмами Лемпуянг – у подножия, на склоне и на вершине. Подьем на нее занимает всего 4 часа по хорошей дороге, и мы проделывали его дважды по отдельности с уже упомянутыми выше попутчиками. С горы открываются восхитительные виды на гору Агунг с одной стороны и на океанское побережье – с другой. А замшелый лес создает мистическую атмосферу.

Поскольку гора невысокая, храм на вершине довольно внушительный – и туда проще поднять все необходимое для проведения полной церемонии. Тем не менее, там почти никогда никого не бывает, и даже священника можно застать редко, а чаще приходится вызывать заранее. Впрочем, поскольку Мадэ сам священник, мы проводили все ритуалы самостоятельно. Медитативную тишину там нарушают лишь обезьяньи полчища, жадные до фруктов в коробке с подношением. Зато в дождь их нет – и на это нам опять повезло…

Не ставя себе целью обойти все святые горы, реки и источники, ибо на Острове Богов все священно, мы ограничились пока тремя вершинами (про озера и источники – отдельно). Балийская земля священна, как в той притче про отшельника, который отдыхал в лесу, положив ноги на Лингам (священный символ бога Шивы). Когда некий паломник в ужасе попросил его убрать ноги с святого места, тот возразил: «Покажи мне место, где нет Бога, и я положу туда свои ноги». Он подвинул ноги в сторону, и под ними сразу вырос Лингам.

Тем не менее, на Бали все насквозь ритуализовано, и чистая адвайта (недвойственность) здесь не проходит. Как говорит Мадэ, для обращения к Богу в руках должен быть цветок!

Я переодически заглядываю в область боевых искусств, хотя меня мало интересует умение «набить морду». И если в отдельных азиатских странах оно часто востребовано, то жители Убуда на Бали очень вежливы, и единственное, что вам предлагают слишком настойчиво, так это такси. Впрочем, отнюдь не хватают за руки и не тащат в машину, так что ладно – достаточно «спасибо, не надо». Однако, как во многих восточных традициях, мепантиган имеет сферу пересечения с духовной и ритуальной практикой, а потому он не менее культурен, чем китайское тай-цзы, тайский бокс, вьетнамское там-куи и прочее.

В Убуде его проводят поздно вечером, причем на большом расстоянии от зрителей, чтобы никого ненароком не зашибить, не закидать грязью и не обжечь летящими во все стороны углями… Хотя роща и рисовое поле, которые служат сценой, уставлены свечками, зрителю почти ничего не видно, кроме мелькания теней, издающих дикие вопли… Единственное, что мне удалось отснять – так это вступительный танец (когда якобы сам основатель этой славной традиции в 14 веке придворный министр Кебо Ива вместе со своим войском совершает ритуальную молитву) и «битву огней».

Спрашивается, что культурного в этом мракобесии? Сами балийцы прослеживают истоки этого странного занятия аж до великого эпоса «Махабхарата». Согласно преданию, нечто подобное происходило между Бхимой и Джарасандхой, когда они «сгребая друг друга по-всякому руками, пиная друг друга изо всех сил, чтобы отбить чувствительные нервы, ударяли друг друга в грудь кулаками. Голыми руками, будучи вооруженными лишь львиноподобным рыком, подобно громовым тучам, они хватали и били друг друга, словно два безумных слона, сцепившихся и наносящих удары своими хоботами».

Балийцы выбрали к тому же весьма странную арену – рисовое поле, покрытое слоем воды. Иными словами, все вышеописанное происходит по большей части как кувыркание в жидкой грязи. Но и для этого находится и практическое, и высокодуховное объяснение. Во-первых, балийские дети играют в войнушку на рисовых полях. Во-вторых, в этом действе участует сама Деви Шри – богиня рисового поля, ответственная за мораль и сохранение благосостояния. В виде совсем юной девочки она там ловко швыряла через плечо здоровенного верзилу (олицетворявшего злые силы), ломая ему все кости.

Co-основатель мепантигана Путу Витсен Виджая описывал его в целом как спорт, представляющий собой сочетание танца с боевым искусством, особенно борьбой, где главными техниками служат сгребания и захваты. Кроме того, в ход идут подручные средства в виде кокосовых листьев, бамбуковых шестов, листьев душистого пандануса. Основной сюжет – это сражение войска балийского премьер-министра Кебо Ивы против войска Гаджи Мады – премьер-министра яванского царства Маджапахит. Итак, это благородная освободительная война, запечатленная в форме боевого искусства.

В связи с тем, что духовная практика на Бали тесно связано с целительством, вклчая хронические ментальные расстройства, депрессию в особенности, я хотела бы затронуть мрачную тему суицидов на Бали, которую подняла в своей лекции профессор Сурьяни в Убуде (но традиционное целительство живо, что бы там профессора ни говорили)… Профессор Сурьяни – уже пожилая женщина, автор нескольких книг (о трансе и медитации) исследует «темную сторону балийского рая», особенно возрастание суицидов в обществе: по статистике с каждым годом увеличивается число суицидов (в текущем полугодии уже близко к 60-ти случаям), а также прочие радости туризма: проституцию, наркоманию, насилия над детьми… Соответственно, она помогает людям «выживать».

По ее заключению, основная причина увеличения суицидов – появление хронических психических расстройств, которыми ранее почти никто не страдал, а ныне депрессия – обычный симптом. Показала нам (народу было до сотни человек, причем русская речь тоже слышалась) свой фильм с балийскими ужасами бытия – нищими, калеками, сидящими на цепях буйными… Я ничего не снимала – получилось бы некачественно, да и было неудобно, ибо уже с третьей минуты соседка-балийка начала рыдать, и она не одна такая оказалась…

Конечно, после странствий по Индии, Непалу, Камбодже, Вьетнаму и прочим азиатским странам, где такое происходит просто кварталами и целыми городами и деревнями, да и по остальной Индонезии, как я полагаю (тот же мрачный Медан), отдельные кадры, которые она с трудом путем «исследований» сделала, райскую картину на Бали скорее подчеркнули, чем подпортили. Но не все же видели индийские трущобы, так что у народа был изрядный шок, что для туристов наверняка полезно.

Пожалуй, наиболее сильное впечатление произвели на публику кадры с закованными в цепях сумасшедшими, которым на Бали не оказывают никакой медицинской помощи, а просто сажают на цепь или в темницу, кормят и моют, пока те не умрут. Помощники Сурьяни за 10 месяцев выявили на одном только северо-востоке Бали 800 случаев умственных расстройств, а 52 человека были обнаружены живущими в цепях. Профессору удалось освободить 40 пленников и вернуть к жизни в обществе, а многим другим – оказать помощь в клинике.

В общем, это сюжет – а говорили много, потом еще общая дискуссия началась. Что было интересно, она использует обучение медитации для профилактики суицидов. Ей задавали вполне законный вопрос: зачем учить балийцев медитации, когда они каждый день ритуалы проводят, и медитация (от себя добавлю – по крайней мере объектная) у них просто в крови? Она ответила, что доминанта сместилась с «взаимоотношений» на «время», и сейчас даже в ритуале важно не столько установить отношения с божеством, сколько успеть их провести…

Балийцы оказались психически не готовы ко многим экономическим веяниям – как появлению «роскоши» западного образца, так и скупки земель их предков иностранцами. Традиционная система поддержания нерушимо благого расположения духа начала давать сбои, когда даже многие ритуалы и танцы показываются за деньги, а значит, уже «без души», отчего их исходное психотерапевтическое воздействие становится все слабее. Балийцы стали «заражаться» стрессом и депрессией, развратом, наркоманией, а в итоге – суицидальностью. Все это серьезно, ибо речь идет об усугубляющейся тенденции.

После погружения в балийский индуизм (насквозь ритуализированный до материализма) почти на целый год я была рада вернуться в родную стихию чистой духовной практики. Я расскажу о двух ритритах подряд в Брахмавихара Араме с приезжими мастерами, ибо тхеравадский монастырь стоит особняком, в нем нет общины и ритриты бывают редко.

Випассана-ритниты на Бали всегда проходят с приезжими мастерами, поскольку своих здесь не осталось. Даже так называемый культ Шива-Будды (где Будда почитается как бог по-махаянски) начал разлагаться в силу современного требования принять одну религию, отчего балийцы тоже вынуждены выбирать между индуизмом и буддизмом. На это мне посетовал ни больше ни меньше индуистский священник, сидевший с нами випассану (его супруга, храмовый медиум была моей соседкой по комнате). Во время ритрита говорить запрещено, но мы успели пообщаться еще до его начала. Сам мангку (священник) был обескуражен ритуальной ограниченностью индуизма, и хотя не мог отказаться от своей роли общинного лидера (около 100 человек в Сингарадже), он начал искать более серьезных возможностей для развития. В самом индуизме медитация ассоциируется с черной магией (по его словам), более того недавно индуисты начали убирать из храмов статуи Будды и ступы – он упомянул пару таких случаев и заключил: «Раньше энергия Шивы была покрыта мудростью Будды. Теперь все хотят только силы и власти…»

Випассана давалась обоими мастерами (один из Сингапура, другой из Малайзии) в стиле Махаси Саядо, ибо оба они обучались в Бирме. Эта страна пользуется репутацией самой высокой культуры медитации, несмотря на ее изолированность или же благодаря ей. Буддизм тхеравады пришел в Индокитай по морю со Шри-Ланки, поэтому современная Индонезия органически находилась тогда на этом пути. Сейчас похоже работает обратная связь: Бирма дает реальных мастеров випассаны, которые проводят ритриты у себя в Малайзии и Сингапуре, откуда возят группы на Бали, тогда как балийские организаторы с вожделением посматривают в сторону Шри-Ланки (мы с ними об этом беседовали). В ритритах почти не участвовали западные «туристы» (всего пара человек), а сидели приехавшие с мастером ученики и индонезийцы, включая балийцев. Именно последние оказались в очень странном для самих себя положении, хотя и вели себя смиренно.

Медитация есть процесс сугубо личный, поэтому несмотря на наличие 30-40 человек на территории монастыря ни о какой групповой практике и речи нет. Хотя есть довольно жесткое расписание (с 4 утра до 10 вечера всего 14 часов медитации), каждый работает самостоятельно. Время чередования техник при ходьбе и сидении выбирается каждым, сам уровень техники сосредоточения тоже зависит от продвинутости практикующего. Снаружи кажется – все просто то сидят, то ходят, тогда как на самом деле все заняты совсем разными внутренними процессами. Вот почему никто не только не разговаривает, но и ни на кого не смотрит, ни с кем не сонастраивается, не пытается сравнивать свою практику по времени или позе с другими. Каждый погружен в себя, и он видится только с мастером раз в два дня для беседы. Мастер в тхераваде – это далеко не гуру, он просто объясняет техники, может советовать, но ни на чем не настаивает – даже на практике! В тхераваде просветление зависит от самого человека, и мастера это мало волнует. То есть он добросовестно делает свою работу, но ничего не трбует от практикующего.

Как бы то ни было, на интервью приходят по трое, и мне довелось услышать немало диалогов с балийцами, которые мало понимали поначалу, чем они вообще заняты. Во-первых, в ритрите запрещены церемонии (кроме простирания перед Буддой) и занятия йогой. Во-вторых, напрочь отсутствует само понятие энергии, на котором для балийцев строится почти всякое объяснение происходящих процесов. А в буддизме достаточно связи «ум – тело», и энергия как посредник не требуется. Просто буддисты ничего не копят, а очищаются до пустоты (для индуиста важно иметь «огромную энергию»), им не интересно ни на кого влиять (индуисты зациклены лио на целительстве либо на черной магии), они не уповают на милость божию (индуист весь под богом). В-третьих, буддист равнодушен к счастью, и для него важно лишь констатировать, что он счастлив или несчастлив (индуист молится богам, чтобы жить счастливо). Все эти базовые различия приводили к довольно курьезным диалогам балийцев с мастером випассаны.

Как мне известно, иногда ритриты в монастыре проводят не по випассане, а по иным медитационным техникам. Так, иногда приезжает профессор из Джакарты, который был ранее мусульманином, но просидев два года випассану в Таиланде, даже сменил религию. Впрочем, он составил свою систему, которая все равно больше тянет на исламскую, нежели на буддийскую (уже хотя бы просто по признанию души, которой в буддизме нет). Также иногда дает ритриты балийский учитель, три года проживший в Дхарамсале подле Далай Ламы, поэтому у него тоже скорее ваджраянская система медитации на образе. В общем, строго тхеравадским этот монастырь тоже не назовешь, видимо в силу отсуствия общины, которая поддерживала бы определенный уклад жизни, как это обычно бывает.

Всего за два десятка лет духовной практики я провела уже не менее года в разных ритритах, проходя их в монастырях или медитационных центрах Индии, Непала, Шри-Ланки, Таиланда, Вьетнама, делая селф-ритриты в Лаосе и Индонезии (Суматра) и медитируя в храмах Китая (включая Тибет), Малайзии, Камбоджи. На этом фоне балийский монастырь оставил очень позитивное впечатление, особенно по контрасту с предварявшей ритрит индуистской практикой церемоний и ритуальных очищений. Дело в том, что индуистские очищения (малукаты) строятся по принципу «грешить и каяться», известному всем русским христианам. Это внешнее омовение, которое на время смывает с человека энергетическую грязь, и он чувствует облегчение, но возвращается к прежней возникнуть даже известный в оккультизме «эффект чистой горницы», когда изгнанный бес по возвращении находит свою горницу чисто убранной и на радостях приводит с собой семеро худших бесов. Вот почему в каждой балийской деревне имеется целитель, который почти ежедневно проводит малукаты (очищения) для нуждающихся.

На опыте я отследила значительную разбалансировку энергетики (а соответственно и психики) после того, как стала проводить малукаты регулярно, хотя они мне исходно вобще не требовались (по диагностике самих же целителей), просто для исследований. Постепенно раскачка между внешними воздействиями очищения и загрязнения дает о себе знать, лишая равновесия и вызывая наркотическую тягу к регулярному «очищению». Випассана же строится на очень кропотливой внутренней работе, описывать которую здесь не место. Однако ее результат всегда оказывается очень стабильным, ибо человек сам его достиг и умеет его поддерживать.