Текст книги "Институты и путь к современной экономике. Уроки средневековой торговли"

Сила любого потенциального эмбарго зависит не только от f(x’) и f(x*), но и от чистой нормы прибыли, τ – с, которую получает город. Стимулы для честного поведения у города сильнее, когда налоги и сборы высоки, потому что тогда он больше теряет от введения эмбарго. Сильная гильдия может сделать так, что налоги и сборы будут более низкими, и при этом способствовать честному поведению города, которое в более полной модели могло бы привести к дополнительным преимуществам с точки зрения увеличения ценности торговли.

Гильдия, обладающая способностью к координации и осуществлению своих решений, может сыграть центральную роль в расширении торговли. Она создает и отражает межтранзакционные связи между всеми транзакциями «правитель – торговец» и поведением правителя в каждой транзакции. Гильдия обеспечивает связь между обменом информацией и принудительными (а иногда и экономическими) транзакциями торговцев и транзакцией «правитель – торговец». Образующийся в итоге институт также связывает экономические и принуждающие транзакции и смягчает нехватку институтов, описанную в игре 3. Власть гильдии дает ей возможность сделать достоверной убежденность в том, что за обманом последует эмбарго со стороны всех торговцев.

Игра 4. Гильдия с координацией и способностью обеспечивать исполнение своих решений

Последний вариант – игра, в которой гильдия обладает способностью принуждать индивидуальных торговцев соблюдать ее решения. Никакого формального анализа этого случая не представлено, потому что в формальной модели единственная задача принуждения, которое гильдия оказывает на входящих в нее торговцев, – предотвращение торговли во время бойкота. Соответственно результаты будут такими же, как в теореме IV.3, но торговцы участвуют в бойкоте потому, что от них этого требуют, а не потому, что они ожидают удовлетворения своих индивидуальных интересов.

Как и все модели в экономике, представленная здесь модель является стилизованной, абстрагированной от несущественных деталей, чтобы выделить отдельные моменты. Она позволяет нам выдвинуть исторически обоснованную гипотезу о важности частных межтранзакционных связей и о том, как они обеспечивали иностранным торговцам права собственности. Центральная транзакция между правителем и торговцем, в рамках которой правитель предоставлял защиту в обмен на уплату налогов, была связана с другими транзакциями – в частности, с обменом информацией и с принудительными транзакциями среди самих торговцев и транзакциями между правителем и всеми торговцами. Эта связь, проявлявшаяся в купеческих гильдиях и создававшаяся ими, изменила набор самоподдерживающихся убеждений в центральной транзакции таким образом, чтобы сделать убедительным обязательство правителя соблюдать права торговцев по мере расширения торговли.

Несколько взаимосвязанных социальных факторов – правила, убеждения и организации – образовывали институт купеческой гильдии. Вместе эти институциональные элементы включали, направляли и мотивировали особую регулярность поведения: уплату налогов и соблюдение прав собственности. Правила обеспечивали координацию, предоставляли информацию и знания, которые создавали новые возможности поведения и направляли его в определенных транзакциях. Эти правила позволяли торговцам и правителям принимать информированные решения, обеспечивая микроосновы поведения. Правила, например, структурировали ситуации, устанавливали, кто входил в гильдию, кто был законным сборщиком налогов, какие действия считались нарушением прав и как подавать жалобы на эти нарушения. Правила также определяли, кто обладал полномочиями объявлять эмбарго, как предположительно должны вести себя торговцы во время него и каковы последствия нарушения правил поведения в этот период.

Убеждения мотивировали индивидов следовать поведенческим инструкциям, определяемым этими правилами. Было общеизвестно, что в соответствии с преобладающими интернализированными и поведенческими убеждениями торговцы будут платить налоги, а правители – соблюдать их права собственности. Купеческая гильдия устанавливала и распространяла эти правила, поддерживала соответствующие убеждения и увеличивала количество ситуаций, в которых эти убеждения были самоподдерживающимися. Эти организации увеличивали набор самоподдерживающихся убеждений путем проверки действий, распространения информации, осуществляя координацию действий и выступая с достоверными угрозами наказания нарушителей эмбарго.

В отличие от теорий купеческих гильдий как инструмента монополии местного правителя, представленная здесь теория предсказывает, что правители будут поощрять создание иностранными торговцами купеческих гильдий с определенными правами и эффективной организацией. Такое поощрение не ожидалось бы, если бы единственной целью гильдии была передача части фиксированных торговых прибылей от правителей к торговцам, за исключением случая, когда само это поощрение отражало способность торговцев принуждать правителей делиться с ними доходами.

Исторические свидетельства показывают, что даже когда торговцы не оказывают давления на правителей, угрожая введением эмбарго, и когда привилегии, предоставляемые торговцам, не влекут за собой никакого перераспределения доходов, правители все равно предоставляют торговцам различные права (включая право создавать организации, устраивать суды и ассамблеи, выбирать своих собственных консулов и входить в состав суда, когда рассматриваются дела торговцев)[100]100
  См. также: [Carus-Wilson, 1967, p. xviii; English Historical Documents, vol. 3, p. 515–516]. В Брюгге на роль гильдии в защите прав, а не в получении привилегий указывает политика города по предоставлению всем нациям одних и тех же прав [de Roover, 1948, p. 15].


[Закрыть].

В отличие от теории гильдий как картелей, утверждающей, что гильдии формируются для повышения цен путем сокращения торговли товарами, этот анализ предсказывает, что установление прав таких гильдий должно способствовать расширению торговли. По крайней мере применительно к эпохе зрелого Средневековья исторические свидетельства согласуются с этим прогнозом. Вполне вероятно, что купеческие гильдии стремились защищать интересы торговцев многими способами, включая переговоры о праве контролировать цены, однако эта деятельность по получению дохода не объясняет выявленные здесь закономерности.

С течением времени и по мере того как торговля стала давать импульс для политической интеграции, возникли более крупные политические единицы, взявшие на себя функции, выполнявшиеся купеческой гильдией. Политические, коммерческие и военные отношения между правителями дали возможность всем им взять на себя обязательства по обеспечению безопасности иностранных торговцев, посещающих их страны. В частности, показательны акты, принятые английскими королями, которые заключали соглашения и реализовывали эмбарго, чтобы обеспечить безопасность английских «купцов складочного места» и «купцов-авантюристов» в их делах с Ганзой. По мере развития государств потребность в институте купеческой гильдии для защиты прав торговцев постепенно отпала[101]101
  О более поздних отношениях Ганзы с Англией см.: [Colvin, 1971; Postan, 1973].


[Закрыть].

Однако купеческие гильдии не исчезли. Некоторые из них стали фискальными инструментами, препятствовавшими расширению торговли. Другие консолидировали свою политическую власть и, обеспечив права своих членов, занялись ограничением прав конкурентов. Так, образование немецкой Ганзы способствовало процветанию торговли стран Северной Европы, однако с самого момента основания ее целью была не эффективность, а прибыль. Своими постоянными усилиями сохранить торговые права и превосходство Ганза давила на группы других торговцев без учета их сравнительной эффективности [Greif, 1992]. Таким образом, купеческая гильдия, облегчавшая торговлю в период зрелого Средневековья, трансформировалась в монополистическую организацию, препятствовавшую торговой экспансии в досовременный период.

Хотя эта глава посвящена исключительно роли института купеческой гильдии в определенное время и в определенном месте, применяемые здесь принципы могут помочь объяснить возникновение других организаций и институтов в другие эпохи и в других местах. Анализ объясняет, почему сильной стороне выгодно помочь более слабым сторонам создавать объединения, наделенные уравновешивающей властью, чтобы ей было легче связать себя обязательствами по некоторым взаимовыгодным соглашениям. Это объяснение представляется релевантным и обоснованным и в отношении других вопросов.

Например, французские короли разработали изощренную систему, помогавшую обеспечить их заимствования и тем самым укрепить их способность брать взаймы[102]102
  См.: [Root, 1989; Hoffman P., 1990].


[Закрыть]. Особенности этой системы, которая использовала офицерский корпус для сбора займов и помощи заемщикам с координацией и опиралась на парламент, заверяющий законность королевских эдиктов, подсказывают: короли пытались создать организации, способные к коллективному действию, принуждающему соблюдать фискальные обязательства.

Этот анализ также подчеркивает необходимость изучения защиты прав собственности как частных благ. По крайней мере со времен Гоббса ученые рассматривали обеспечение прав собственности в качестве общественного блага, предоставляемого всем или никому. Но защита может являться и зачастую является частным благом, как в случае купеческой гильдии [Greif et al., 1994]. В современных экономиках, где отсутствует верховенство права, обладающие политической властью часто даруют защиту лишь тем, кто может отплатить им благодаря своей экономической деятельности или посредством политической поддержки, но отказывают в ней другим [Haber, Razo, Maurer, 2003].

Если обобщить, данная глава утверждает: чтобы понять, чьи права собственности значимы для экономического процветания, необходимо знание особенностей экономики. Понимание того, будут ли права собственности защищены, а если будут, то как и почему, требует выхода за рамки преобладающего в политической экономии подхода, в котором средствами обеспечения прав считаются разделение властей и конституционные гарантии. Данная глава показывает, что необходимо изучать, в какой степени и какими способами институты, основанные на экономической, политической, социальной и военной силе, защищают права собственности от агрессивного насилия [Greif, 2004b].

V. Эндогенные институты и теория игр

В главах III и IV было показано, что ограничение набора допустимых институционализированных убеждений необходимо для облегчения изучения эндогенных институтов с помощью теории игр. Дюркгейм [Durkheim, 1950 [1895], p. 45; Дюркгейм, 1995, с. 20] признавал центральную функцию институционализированных убеждений, утверждая, что институты – «все верования, все поведения, установленные группой». Но ни Дюркгейм, ни его последователи не наложили никаких аналитических ограничений на то, какие именно убеждения могут устанавливаться сообществом.

Поскольку убеждения невозможно наблюдать непосредственно, необходимо, как это позволяет теория игр, очерчивать их границы с помощью дедукции. Быть общеизвестными могут только такие установленные сообществом убеждения, которые связаны с равновесным (самоподдерживающимся) поведением. Кроме того, поведение, мотивируемое этими убеждениями, должно воспроизводить их, а не опровергать или разрушать.

Таким образом, теория игр позволяет нам возложить больше «ответственности за социальный порядок на индивидов, которые являются частью этого порядка» [Crawford, Ostrom, 1995, p. 583]. Она не столько предполагает, что индивиды следуют правилам, сколько предлагает нам аналитический аппарат. Он позволяет изучать, каким образом происходит эндогенное формирование поведения – т. е. как индивиды посредством взаимодействия приобретают информацию, способность и мотивацию следовать определенным правилам поведения. Например, теория игр позволяет нам выяснить, кто применяет санкции и кто распределяет вознаграждения, мотивирующие поведение; как те, кто их применяют, узнают или решают, к кому именно их применить; почему они не уклоняются от своей обязанности и почему нарушители не скрываются, избегая санкций.

Однако эмпирическая полезность классической теории игр вызывает вопросы – ведь она основывается на внешне нереалистичных допущениях относительно познания, информации и рациональности. Например, анализ требует всем известных принципов рациональности и того, чтобы у игроков была полная и закрытая модель ситуации. Можно просто удовлетвориться тем, что теория, несомненно, эмпирически весьма удобна и работает. Однако полезно пойти дальше. Поэтому в данной главе рассматривается, что именно можно узнать об эндогенных институтах благодаря необходимости использования различных нереалистичных допущений при изучении поведения в стратегических ситуациях.

В этой главе также ставится вопрос: что мы узнаем об институтах из выдвигаемой в теории игр гипотезы, что проблемы координации широко распространены. В стратегических ситуациях каждый индивид выигрывает больше, применяя ту стратегию, которая лучше отвечает на конкретные равновесные стратегии других игроков. Однако теория игр показывает, что обычно в повторяющихся ситуациях, наиболее значимых для институционального анализа, существуют множественные равновесия. Эта множественность равновесий предполагает, что человек будет искать варианты координации своего поведения, поскольку одной дедукции, т. е. знания структуры ситуации, для нахождения наилучшего ответа недостаточно[103]103
  В действительности проблема координации присуща каждой игре, которая не является разрешимой по доминированию.


[Закрыть].

Цель данной главы – рассмотреть эти вопросы, чтобы лучше понять институты и то, насколько для их изучения может использоваться теория игр. Такая задача потребует от нас оценки когнитивных, координационных и информационных микрооснов поведения; понимания того, как обеспечивают их институты и как вызываемое ими поведение затем воспроизводят сами эти институты. Осуществляя это исследование, мы в данной главе опираемся главным образом на теорию обучения в играх и экспериментальную теорию игр, когнитивную науку и социологию.

В разделе 1 этой главы подчеркивается значение социально определенных и распространенных правил в обеспечении индивидов когнитивными, координационными и информационными микроосновами поведения. Эти социальные правила дают индивиду информацию и когнитивную модель (которую также можно называть ментальной моделью, или системой усвоенных убеждений). (Далее я использую термины «когнитивная модель», «ментальная модель» и «система усвоенных убеждений» в качестве синонимов.) Сходным образом социальные правила координируют поведение, предоставляя публичный сигнал, относящийся к поведению, которое ожидается от индивидов в различных обстоятельствах. Коротко говоря, социальными правилами создаются эвристики, которые обеспечивают и направляют поведение, помогая индивидам формировать убеждения об окружающем их мире и том, что ожидать от других.

Общеизвестные социальные правила обеспечивают и направляют поведение, тогда как индивиды с ограниченной рациональностью и возможностями познания реагируют на эти правила. С одной стороны, каждый индивид принимает когнитивное, координационное и информационное содержание институционализированных норм как данность: он реагирует на правила (или играет по отношению к ним), принимая их как данность. С другой стороны, поскольку каждый индивид реагирует на эти правила, основываясь на своей частной информации и частных знаниях, такие правила собирают в целое информацию и знания и распространяют их в сжатой форме.

Единственные социальные правила, которые могут быть институци-ализированы (т. е. те, которые могут быть общеизвестными, выполнения которых можно ожидать и которые соответствуют поведению), – это правила, соблюдение которых каждый индивид считает оптимальным с учетом его собственных знаний, информации и предпочтений. В ситуациях, когда институты формируют поведение, институционализированные правила и связанные с ними убеждения соответствуют самоподдерживающемуся поведению. Наконец, поскольку поведение соответствует институционализированным правилам и связанным с ними убеждениям, эти правила и убеждения воспроизводятся (а не отвергаются) поведением.

В ситуациях, когда институты формируют поведение, институционализированные правила, соответствующие усвоенные и поведенческие убеждения и поведение, мотивируемое ими, образуют равновесие. Система, состоящая из институционализированных правил и убеждений, включает, направляет и мотивирует самоподдерживающееся поведение, воспроизводящее данную систему. Большинство индивидов чаще всего следуют тому образу поведения, которого от них ожидают.

В разделе 2 это понимание институтов используется для демонстрации того, почему предоставленный теорией игр теоретический аппарат, опирающийся на внешне нереалистичные допущения относительно познания, информации и рациональности, оказался полезным инструментом для позитивного институционального анализа. Понимание этого важно для выяснения того, когда и в каких масштабах можно продуктивно использовать теорию игр.

В этом разделе утверждается, что теоретико-игровой анализ, который предполагает наличие полной модели и общих знаний, фокусируясь на равновесных стратегиях, разыгрываемых в высшей степени рациональными индивидами, соответствует определенной ситуации. А именно той, где институционализированные правила, агрегирующие частные знания и информацию, обеспечивают координацию между индивидами, снабжают их общими знаниями и информацией. Теория игр ограничивает набор допустимых правил, убеждений и вариантов поведения теми, в которых каждый ограниченно рациональный индивид, отвечая на когнитивное, координационное и информационное содержание институционализированных правил, следует тому образу поведения, которого от него ожидают.

Знания и информация, концентрируемые в институционализируемых правилах, направляют индивидов – несмотря на их ограниченное восприятие, ограниченные знания и способности к расчету – к такому образу действий, что ограничения на допустимые убеждения и варианты поведения могут быть описаны равновесным анализом в рамках теории игр. Классическая теория игр может эффективно использоваться для изучения ситуаций, когда разумно предполагать, что социальные правила институциализированы[104]104
  Подход, наиболее близкий к тому, что развивается здесь, см. в: [Aoki, 2001, p. 13–14, 235–239, 412–413]. Аоки утверждает, что институты предлагают «сжатое представление» ситуаций и что набор сжатых представлений ограничен реакциями индивидов на них.


[Закрыть].

Для простоты изложения в разделах 1 и 2 не принимаются в расчет нормы и социальные соображения. В разделе 3 обсуждение дополняется разработкой вопроса о вводе в анализ норм и социальных оценок. Действительно, многообещающим качеством теории игр является ее способность обеспечивать единым аналитическим аппаратом, необходимым для изучения когнитивных, координационных, нормативных и информационных основ поведения с учетом реакции индивидов одновременно на социальные, нормативные и материалистические соображения.

Центральным моментом этой главы является различие объекта исследований (институтов) и аналитического подхода, используемого для его изучения. Это различие также находится в фокусе изучения динамики эндогенных институтов, являющихся темой части третьей. В разделе 4, являющемся введением в эту тему, объясняется, почему следует изучать институты, не изучая их происхождение. Дается ответ на вопрос, почему легитимность – ключевой момент для институционализации целенаправленно созданных институтов. В различных обществах могут быть (и бывают) весьма различные нормы, касающиеся легитимности, причем каждая из них предполагает особое институциональное развитие. Различные источники легитимности, которые установились в Европе и исламских странах в период зрелого Средневековья, все еще сохраняют свою силу. В разделе 5 дается краткое изложение идеи, развиваемой в данной главе, а также намечаются пути дальнейшего развития нашего исследования.

Идея, выдвигаемая в этой главе, основывается на особой концепции рациональности и гласит: когда институты формируют поведение, социально определенные и распространенные правила ограничивают область, которую люди понимают и внутри которой они действуют рационально. В то же время в главе признается, что индивидами движут социальные и моральные мотивы. Согласуются ли две эти посылки? Можно ли рассматривать индивидов в качестве стратегических агентов, признавая при этом, что на их поведение влияют социальные и нормативные соображения? В Приложении Б приводятся доказательства того, что хотя индивиды обладают определенными социальными и нормативными наклонностями, они тем не менее рациональны в том смысле, который мы только что определили.

Прежде чем перейти к изложению, важно сказать о том, что не рассматривается в этой главе. Эта глава – об институтах, а не об их динамике. Она фокусируется на регулярностях поведения в популяции как целом, игнорируя при этом силы и факторы, которые заставляют отдельных индивидов поступать иначе, хотя порой такие поступки ведут к институциональным изменениям. К этому важному вопросу я вернусь в главе VI.