Текст книги "Хищные твари. Охота начинается"

– Но иногда нельзя позволять сердцу вести тебя, – мягко сказала мама. – Нужно думать головой.

Внезапно воздух рассек звук горна. Его призывы доносились издалека, от храма Лкоссы, и их эхо разлеталось над территорией Ночного зоопарка длинными звучными нотами. Коффи с мамой застыли, когда возгласы взбудораженных монстров заполнили пространство вокруг, а Дико в предвкушении оскалил зубы. Звук рога-саа[3]3
  Саа (saa) переводится с суахили как «часы» или «час». (Прим. пер.)


[Закрыть] наконец возвестил наступление ночи. Настало время. Мама перевела взгляд с Хемы на Коффи.

– Все почти позади, маленькое зернышко поньи, – нежно сказала она, и в ее голосе послышалась нотка надежды. Она не называла ее так уже много лет. – Я знаю, как сложно было, но все почти позади. Обещаю: у нас все будет хорошо.

Коффи не ответила. Мама потянула Дико за поводок и повела его к шатру. Коффи шла следом, отставая на шаг. Она смотрела вдаль, не отрывая взгляда от неба цвета крови. Мамины слова крутились в мыслях.

Обещаю: у нас все будет хорошо.

У них все будет хорошо – теперь она это знала, но мысли по-прежнему цеплялись за что-то еще – вернее, за кого-то еще. Сахель. У него не было все хорошо – и уже никогда не будет. Она не могла перестать думать о нем, о мальчике с кривой улыбкой. Она не могла перестать думать о монстре, который убил его, и гадать, кого это чудовище заберет следующим.

Глава 2. От корня

Еще за много лет до того, как Сатао Нкрума исчез, его называли безумцем.

Позже коллеги предполагали, что признаки упадка давно затаились у него внутри, тихо подъедая ум ученого, как лишайники – гнилое дерево. Со временем симптомы проявлялись все сильнее: срывы, резкие перепады настроения, случаи амнезии. Но когда старый мастер Нкрума в возрасте восьмидесяти семи лет начал говорить о Великих джунглях в женском роде, это стало последней каплей. Продумали план, выбрали опекуна. Группа людей с благими намерениями вошла в дом старика одним дождливым утром, чтобы сопроводить его – убеждением или силой – в учреждение, где он будет получать должный уход. Но их ждал неприятный сюрприз.

Сатао Нкрума исчез.

Он покинул скромное жилище, не взяв ничего, кроме одежды, которая была на нем. Он даже не взял дневник, который позднее стал ценнейшим источником сведений о естественной истории региона Замани. Поисковые отряды никого не нашли, и через несколько дней поиски прекратились.

Через пару-тройку десятилетий ученые Лкоссы по-прежнему иногда вспоминали старого Нкруму, размышляя о его печально известном безумии и исчезновении. Некоторые считали, что среброволосые юмбо из глубины Великих джунглей утащили старика и до сих пор танцуют с ним босиком при луне. Другие придерживались более мрачной версии, будучи уверенными, что какое-то злобное существо похитило его прямо из постели. Конечно, эти истории были лишь собранием мифов и фольклора. Экон Окоджо, который не был ученым, знал, что верить таким историям не стоит – они ничем не подтверждены, – но в одном он был убежден совершенно точно.

Великие джунгли полны зла, и доверять им нельзя.

Капли пота катились по затылку, когда он шагал, стараясь сосредоточиться на мерном хрусте под сандалиями, а не на жутковатых черных стволах по правую руку. Точно пятьсот семьдесят три шага – хорошее число. Он мерно постукивал пальцами по бедру, продолжая считать.

Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три.

Мурашки покрывали голые руки, несмотря на жару, но он изо всех сил старался игнорировать и их, продолжая считать.

Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три.

Он молился Шестерке, чтобы его не назначили в патруль сегодня, но, похоже, боги не услышали его или им было все равно. Были уже почти сумерки – пора, когда кроваво-оранжевое солнце Лкоссы скрывалось за деревьями, и их силуэты словно охватывало пламя. В это время он особенно не любил оказываться рядом с джунглями. Он шумно сглотнул и покрепче перехватил обмотанную кожей рукоять ханджари[4]4
  Ханджари – кинжал. (Прим. ред.)


[Закрыть], заткнутого за пояс.

– Мы уже нашли еще одно тело. – Рядом с ним шел Камау, плечом к плечу, устремив вперед ястребиный взгляд. Казалось, близость джунглей его не тревожила, но он выглядел усталым. – Это была старая женщина, которую часто тянуло побродить поздно вечером.

Экон шумно вдохнул.

– Насколько плохо?

– Плохо. – Камау покачал головой. – Нам пришлось завернуть то, что от нее осталось, в одеяло, просто чтобы донести ее до храма для кремации. Это… выглядело не очень.

То, что осталось. Экон оторвал взгляд от деревьев, борясь с внезапной волной дурноты. Камау пытался сохранить спокойное выражение лица. Большинство людей считало, что Экон и Камау, которым было семнадцать и девятнадцать соответственно, похожи скорее на близнецов, чем на старшего и младшего брата, – у обоих кожа цвета промокшей от дождя земли, карие глаза цвета умбры и курчавые черные волосы, подбритые по бокам, как принято у йаба. Но на внешности их сходство заканчивалось. Камау был более мускулистым, а Экон – скорее худощавым. Камау предпочитал проводить свободное время с копьем, Экон – с книгами. А сегодня между ними было еще одно видимое различие.

Кафтан Экона был чист. У брата – запятнан кровью.

– Тебя не было сегодня за ужином, – заметил Экон, пытаясь отвлечься.

Камау не ответил. Он пристально смотрел на куст у подножия ближайшего дерева. Листья у куста были с серебристыми прожилками. Когда брат так и не ответил, Экон прокашлялся:

– Кам?

– Что?

– Я… спросил, где ты был вечером.

Камау нахмурился:

– У отца Олуфеми была работа для меня. Секретная. – Он взглянул на пальцы Экона, которые по-прежнему барабанили по бедру. – Ты опять делаешь эту странную штуку.

– Извини. – Экон сжал руку в кулак, заставляя пальцы остановиться. Он сам не помнил, когда у него появилась эта привычка – считать, но иногда просто не мог остановиться. Этому не было логичного объяснения, но в привычке было что-то успокаивающее, какое-то особое утешение он находил в этих тройных повторах.

Раз-два-три.

Три. Три было хорошим числом, как и любое число, которое на него делилось.

Воцарилась неловкая тишина, и он позволил новому счету заполнить ее. Было легче думать о числах, чем о том, что Камау на самом деле так и не ответил на вопрос. Когда-то они с братом делились друг с другом всем, но теперь это случалось все реже. Когда стало ясно, что больше Камау ничего не скажет, Экон попытался еще раз:

– Так, значит… по-прежнему никаких новых зацепок? Никаких свидетелей?

– А когда они были? – Камау рассерженно пнул камушек. – Все как всегда. Никаких следов, никаких свидетелей, просто тела.

Экона пробрала дрожь. Братья пошли дальше, и между ними, словно осевшая пыль, воцарилась печальная тишина. Прошли почти сутки с тех пор, как последние жертвы Шетани были обнаружены на краю джунглей. По идее, убийства уже не должны были так шокировать – чудовище оставалось угрозой для Лкоссы дольше, чем Экон прожил на этом свете, – но на самом деле привыкнуть к кровавому следу, который оно оставляло за собой, было невозможно. Каким-то образом лужицы крови на земле выглядели ужасающе каждый раз, а изуродованные трупы всегда вызывали тошноту. У Экона сжался желудок, когда он вспомнил отчет о погибших, который прочитал несколько часов назад. Восемь жертв. Самым молодым на этот раз был маленький мальчик, слуга-невольник, которому было не больше двенадцати. Его нашли отдельно от остальных. Кажется, именно таких людей чудовище и предпочитало – беззащитных, уязвимых.

Они прошли поворот тропы, когда солнце еще не село. Внезапно Экон напрягся. Справа от него по-прежнему возвышались деревья, словно стражи; слева простиралась полоска бесплодной рыжей грязи в несколько метров шириной, между городской чертой и границей джунглей – ничейные земли. Это место было ему знакомо. В детстве они с Камау часто приходили сюда поиграть, когда чувствовали себя смелыми или безрассудными. Они делали игрушечные копья из палок и изображали, будто вдвоем могут защитить город от тварей из Великих джунглей, от легендарных монстров. Но эти приключения остались в прошлом, времена изменились. Теперь, когда Экон смотрел на тесно сплетенные стволы, корни и лианы джунглей, он не помнил легенд.

Он помнил голос.

«Экон».

Экон вздрогнул. Каждый раз, когда он слышал в голове голос отца, тот звучал нечетко, как у человека, который выпил слишком много пальмового вина.

«Пожалуйста. Экон, пожалуйста».

Это нереально. Экон знал, но его сердце все равно забилось чаще. Он снова забарабанил пальцами, еще быстрее, пытаясь использовать счет, чтобы отвлечься и сдержать то, что, как он знал, последует дальше.

Раз-два-три. Раз-два-три. Не думай об этом. Раз-два-три. Раз-два-три.

Не помогло. Поле зрения по углам начало туманиться и терять четкость по мере того, как давний кошмар возвращался к нему. Он почувствовал, что теряет контроль, безуспешно пытаясь отделить реальность от воспоминаний, настоящее от далекого прошлого. В воображении он был уже не на краю джунглей, он был в джунглях, он слышал все, видел все, все то, чего не хотел…

«Экон, пожалуйста».

А затем он увидел тело, залитое темной кровью. Он услышал грозный шорох листьев как раз перед тем, как воздух пронзил едкий запах – запах чего-то, что давно умерло. Он увидел темный силуэт, пробирающийся между деревьями, – монстра.

Все всегда сводилось к монстру.

Его легкие протестующе сжались, и тогда Экон забыл, как дышать. Деревья будто тянулись к нему, искривленные черные ветки сжимались, как когти, голодные…

– Экон?

Густая муть, застилавшая сознание, отступила так же внезапно, как пришла. Он снова находился на краю джунглей, голос отца исчез, а Камау остановился и встревоженно нахмурился:

– Ты в порядке?

– Уф, ага. – Экон стряхнул с себя остатки кошмара, как паутину. – Просто… задумался о сегодняшнем.

– А. – На лице Камау промелькнуло смущение, которое тут же исчезло, сменившись пониманием. – Ты боишься.

– Нет.

– Это совершенно естественно, – мрачно сказал Камау. Он демонстративно потянулся, и Экон с сожалением подумал о том, насколько крупнее бицепсы брата. – Некоторые считают, что ритуалы перехода в храме – самые сложные во всей Эшозе. Конечно, я сам не считаю их слишком трудными…

Экон закатил глаза. Два года назад брат получил право присоединиться к Сынам Шести, элитным воинам города. Он так хорошо прошел обряд, что сразу после инициации ему присвоили звание каптени – капитана, – несмотря на юный возраст. Теперь Камау был уважаемым воином, мужчиной. А Экон в глазах остальных оставался лишь зеленым мальчишкой.

– Эй! – Лицо Камау погрустнело, словно он услышал мысли Экона. – Не переживай, ты тоже пройдешь.

– Разве ты можешь сказать что-то другое?

Теперь Камау закатил глаза.

– Не в этом дело. И я точно не стал бы говорить то, чего не думаю. – Он стукнул кулаком по руке Экона. – Просто расслабься немного, ладно? Выдохни. Ты не влезаешь в неприятности, ты знаешь тексты лучше всех, и… ты справляешься с копьем почти так же хорошо, как я. К тому же ты Окоджо, так что мы, по сути, рождены для этого.

Экону показалось, будто он проглотил орех кола целиком. Рождены для этого. Поколение за поколением все мужчины рода Окоджо служили Сынам Шести, и эта традиция существовала дольше, чем традиции любой другой семьи в Лкоссе. Это наследие хранили и уважали, оно не оставляло права на ошибку.

– Наша семья будет гордиться тобой. – Камау разглядывал сандалии. – И я знаю, что и папа тобой бы гордился, если бы он был еще здесь.

Упоминание отца заставило Экона поморщиться.

– Спасибо. – Помолчав, он заговорил снова: – Слушай, Кам, я знаю, мне нельзя заранее узнавать, что там будет, но, может, ты…

– Нет. – Камау замотал головой, и улыбка снова растянула уголки его рта, хотя он пытался выглядеть серьезным. – Экки, обряд меняется каждый год согласно решениям действующего Кухани. Обряд для тебя выберет отец Олуфеми. Даже я не знаю, что это будет.

Воображаемые червяки, которые извивались вокруг желудка Экона, тут же притихли. Он все равно нервничал, но знание того, что ему не придется иметь дело с тем, через что прошел Камау во время своего обряда, немного утешало.

Они дошли до конца маршрута, который патрулировали, и остановились. В нескольких метрах от них, впереди, начинались Великие джунгли. Камау поднял взгляд. Экон проследил за ним и тоже посмотрел на серебристо-белые звезды, которые начали загораться в небе. В их тихом свечении шрамы, оставленные Разрывом, почти исчезли. Почти. Иллюзия не могла их обмануть.

– Лучше пойдем, – сказал Камау. – Уже пора.

Экон не стал признавать этого вслух, но чем дальше они уходили от границы джунглей, тем лучше он себя чувствовал. С каждым шагом, уводящим их от леса, напряжение отпускало плечи. Постепенно вечерний воздух наполнился знакомым городским гвалтом – это была Лкосса, это были звуки и запахи дома.

Вдоль грязных улиц стояли лавки со свежими фруктами, продавцы торговались с последними покупателями, а магазины уже собирались закрываться. Экон пересчитал всех. Он насчитал пятнадцать купцов, которые встряхивали на вытянутых руках окрашенные вручную ткани, и пару мальчиков, склонившихся над деревянной доской для игры в оварэ, – последние отвлеклись от игры и радостно помахали Камау, когда увидели позолоченную рукоять его ханджари. Группа молодых женщин – четыре – захихикала, прикрывая рты руками, когда они проходили мимо. Они одобрительно взглянули на Камау, и Экон ощутил знакомый укол зависти. Еще мальчиком он привык, что люди так смотрят на папу, когда видят его в официальной одежде, но с Камау было сложнее. Экон хотел, чтобы и его уважали, чтобы им восхищались, чтобы его замечали без особых усилий с его стороны.

«Уже скоро, – напомнил он себе, барабаня пальцами по бедру. – После того как ты пройдешь последний обряд сегодня вечером, ты станешь Сыном Шести, воином и мужчиной. Настанет твой черед». – Даже в мыслях это звучало так, будто речь идет не о нем.

На дороге, ведущей к храму, стало тише, но когда они уже приблизились к месту назначения, лицо Камау вдруг застыло.

– Стой!

Все вокруг мгновенно стихли и опасливо заоглядывались по сторонам. Даже Экон растерянно остановился. По его подсчетам, на дороге было восемнадцать человек. Он подождал немного, а потом увидел то, что Камау заметил раньше. Он обсчитался.

Маленькая девочка стояла в нескольких метрах от них. У нее были темные впалые глаза, нечесаные и спутанные черные волосы, обрамляющие изможденное лицо. Туника у нее была изношена, один рукав сполз со слишком худого плеча, а кожа на ногах пересохла и потрескалась. В первую секунду Экон не понял, почему она смотрит на него с таким страхом, но потом заметил, как набит ее карман, как дрожат ее руки. Она выглядела как человек, которого поймали с поличным.

– Ты! – Камау метнулся к ней, и у Экона упало сердце. – Стой где стоишь!

В следующую секунду девочка ринулась прочь по улице.

– Стой! – Камау перешел на бег, а следом и Экон. Никто не сдвинулся с места, пока они пробирались между людьми. Девочка свернула вправо, потом исчезла на улице с развилкой. Камау разочарованно рявкнул.

– Эти проходы соединяются. – Он направился по одному из них, указав Экону в противоположном направлении: – А ты проверь другой!

Экон подчинился немедля, не обращая внимания на укол жалости в груди. Девочка выглядела такой маленькой, такой напуганной. Он не знал, действительно ли она украла что-то ценное. Но это было не важно. Она не подчинилась прямому приказу Сына Шести. Если ее поймают, ее накажут розгами. Он покачал головой, отгоняя эмоции, чтобы сосредоточиться. Девочка завела их в район Чафу – трущобы Лкоссы, самую опасную часть города. На бегу он коснулся рукояти ханджари. Он не допустит, чтобы на него напали из засады.

Он завернул за угол, ожидая увидеть Камау, но вместо этого ему открылась пустая улица.

– Эй? – Его оклик остался без ответа, лишь отразился жутковатым эхом от грязных земляных кирпичей. – Кам?

– Боюсь, что нет, молодой человек.

Экон резко развернулся. Прислонившись к одной из стен и скрестив ноги, на земле сидела старуха, едва различимая на фоне окружающей грязи. Волосы у нее были белые, словно хлопок, а кожа коричневая и пятнистая, как грубо обтесанное дерево. На ее шее на шнурке висел потрепанный амулет, хотя было слишком темно, чтобы разглядеть его в деталях. Она тягуче улыбнулась Экону, пока они мерили друг друга взглядами, и его передернуло от отвращения – у нее не хватало нескольких зубов.

– Как странно… – Старуха провела пальцем по нижней губе. Она говорила на заманийском, но ее выговор был ритмичным, почти музыкальным. Она была из джеде, из местных джедези. – Обычно йаба не заходят в эту часть города.

Экон выпрямился во весь рост:

– Я ищу маленькую девочку, вы не виде…

«Экон».

Экон настороженно застыл. На мгновение ему показалось, что он услышал… но… нет, не здесь. Не может быть. Он был слишком далеко от джунглей, чтобы голос отца последовал за ним сюда. Он никогда не слышал его так далеко. Это невозможно. Он откашлялся.

– Кхм. Вы?..

«Экон, пожалуйста».

На этот раз Экон крепко стиснул зубы. Он не мог сопротивляться дрожи, которая пробрала его с головы до ног.

«Нет. – Он посмотрел направо, в сторону джунглей, а его пальцы плясали, барабаня по телу. – Нет, не здесь, не сейчас…»

– Часто они призывают тебя?

Экон вздрогнул. Он почти забыл о старухе, а та по-прежнему сидела перед ним и теперь смотрела на него так, будто происходящее ее забавляло.

– Я… – Экон замолчал, пытаясь осмыслить ее слова. – Они?

– Джунгли. – Старуха поерзала, покачиваясь из стороны в сторону, словно в такт неслышной мелодии. – Меня они тоже иногда зовут. Не знаю точно почему, магия – странная штука, как и все, чего она касается.

По голой руке Экона, словно паук, пробежала дрожь; рот стал сухим, как бумага.

– Нет… нет никакой магии, – дрожащим голосом выговорил он.

– Вот как ты думаешь. – Старуха по-птичьи наклонила голову и потерла пальцем свой амулет. Теперь она пристальней разглядывала Экона. – Любопытно, очень любопытно…

Все инстинкты Экона велели ему бежать, но внезапно это оказалось невозможным. Что-то в голосе старухи, ее глазах крепко держало его. Он шагнул к ней, словно беспомощная рыба, которую тянула леска…

– Экки?

Экон поднял взгляд, и странный транс внезапно развеялся. С другого конца улочки подходил Камау, и в свете зажженных фонарей, прикрепленных к стенам, его хмурое лицо выглядело резким, рельефным.

– Что ты делаешь?

– Я… – Экон посмотрел туда, где сидела старуха. Ее там уже не было. Странно: он понял, что ему трудно вспомнить, как она выглядела. Как будто ее вообще не существовало. Он встревоженно посмотрел на Камау и сказал, стараясь, чтобы его голос звучал ровно: – Я… не смог найти девчонку.

– И я тоже, – ответил Камау. – Но нам некогда ее искать. Идем.

Они шли молча, пока не добрались до двух позолоченных колонн, обозначающих вход в район Такатифу. Экон выпрямил спину. Вся Лкосса была аккуратно разделена на районы, но храмовый отличался от остальных. Это была единственная часть города, где действовал комендантский час: после заката сюда нельзя было войти. Они прошли наверх по извилистой дорожке, и даже отсюда храм уже был виден. Конечно, это был дом – место, где он жил, но сегодня он казался другим. Его массивный купол, накрывающий постройку из белого алебастра, казалось, стремился отразить мерцающий свет каждой из звезд. Поднялся ветерок, и Экон почуял запах гвоздик – парапеты и арочные окна храма словно пропитались молитвенными благовониями. Как он и ожидал, когда они подошли ближе, он различил два силуэта людей, стоящих наверху главной лестницы, спиной к ним. Фахим и Шомари – е ще два претендента – ждали его. Настало время.

– Когда мы встретимся снова, ты станешь посвященным Сыном Шести. – Камау остановился рядом с ним у основания лестницы и тихо добавил: – Мы станем братьями по копью так же, как мы сейчас братья по крови. – Он провозгласил это без тени сомнения. Экон сглотнул. Брат верил в него, он был уверен, что Экон справится.

«Папа в тебя тоже когда-то верил, – произнес жесткий голос в мыслях. – Он доверяет тебе, как доверял и папа».

Экон отогнал этот голос прочь и кивнул.

– Будь сильным. – Камау подтолкнул его вперед, прежде чем отступить в ночь. – Ты сможешь это сделать. И помни: Кутока м'зизи.

Экон стал подниматься по лестнице. Слова отдавались в его сознании. «Кутока м'зизи» означало «от корня». Старинное выражение, которое использовали в их семье. Оно напоминало ему, откуда он пришел и какие ожидания на него возложены. Кутока м'зизи.

Именно папа когда-то научил его и Камау этим священным словам, когда они были еще юны. Он должен был быть здесь, он должен был сам произнести их.

Но папы здесь не было. Папа был мертв.

Перед тем как выйти на площадку, Экон оглянулся. Камау уже ушел, а Великие джунгли на противоположной стороне города казались отсюда лишь неприятным пятнышком на непроглядной обсидиановой ночи, слишком далеким, чтобы голоса дотянулись до него. И все же, отвернувшись от леса, Экон не мог избавиться от ощущения, что из самой глубины джунглей что-то наблюдало за ним, что-то выжидало.