Текст книги "Внешкольные каникулы"

Я молчал. Бабушка перевела дух для того, чтобы продолжить воспитывать, но зазвенел телефон и она, не успев наградить меня другими ярлыками, убежала ответить на звонок. Наверное, она работала не пожарником, а воспитательницей в детском садике! Я взял дневник, чтобы убрать в ранец и тем самым лишить бабушку возможности вновь повторить мне, что я неряха. Я хорошо знал характер бабушки и понимал, что, когда она вернётся в зал, воспитание продолжится. Но перед тем как спрятать дневник, вновь решил ещё раз взглянуть на домашнее задание по чтению. Будто там могла появиться запись. Но всё было по-прежнему. Строчка чистая. Я задумчиво кинул в ранец дневник и учебник по-английскому. На столе воцарился порядок. Остался только учебник по чтению. Мне не давала покоя мысль, что я упускаю важное.

«Нет, что-то ведь задали по чтению? – спрашивал я сам у себя, усиленно напрягая память. – Помню, что Дилька записывала в дневнике домашнее задание».

Мне уже стало интересно, что мне задали. Если я скажу бабушке или маме, что не записал домашнее задание, они опять меня обзовут неряхой и растяпой. Надо было обязательно вспомнить. Я вскочил на ноги и стал мерить шагами комнату. Мне так легче думалось. Вдруг мне в голову пришла гениальная мысль.

– Зачем я мучаюсь? – внезапно созрело решение в голове. Всё-таки не зря я бегал вокруг стола. – Нужно всего лишь открыть учебник и посмотреть, что сегодня проходили на уроке.

Я рванулся к столу, как доярка к корове. Страницы зашуршали подобно сухой осенней листве.

– Ура! Йес! Вспомнил! – закричал я от радости, когда открылась нужная страничка со стихотворением, которое задали выучить наизусть, – вот, страница 123.

От радости я двумя руками поднял над головой учебник, победоносно тряся, как делают гонщики, когда выигрывают призовой кубок. У меня возникло чувство, что на меня смотрят. Я обернулся через плечо. Бабушка удивлённо смотрела, как будто ей сказали, что у меня вырос хвост.

– Ах, что случилось? Почему так громко кричишь? – напала с расспросами бабушка. – Я даже испугалась.

– Бабушка, всё нормально, – скороговоркой ответил я и в знак подтверждения оттопырил большой палец на правой руке, – просто вспомнил одну вещь.

– Уф, ты меня до могилы доведёшь своими возгласами. Лучше уберись на стол… – Она запнулась на слове, увидев абсолютный порядок.

Бабушка вновь сделала большие удивлённые глаза, будто информация о хвосте подтвердилась, и в большой задумчивости вышла из зала. Я с радостью отметил, что моё воспитание откладывается. Папа бы сказал, что «…мы опередили планы соперника». Я с воодушевлением начал читать строчки стихотворения.

– А. С. Пушкин, – прочитал я первую строчку и продолжил читать дальше.

Дочитав полностью стихотворение классика, мне стало интересно, сколько строчек нужно запомнить. Я посчитал. Их оказалось одиннадцать.

«Наверное, интересно быть поэтом? – подумал я. – Целый день сочиняешь стишочки. Что видишь, то и рифмуешь. А мы, школяры, потом мучаемся. Весь вечер пытаемся запомнить стихи вместо того, чтобы оттачивать своё мастерство на компьютере. Я тоже могу сочинять».

Я окинул взглядом комнату, пытаясь найти предмет для рифмы. Ничего не приходило в голову. Наверное, все рифмованные предметы от меня спрятались, чтобы не отвлекать от заучивания. Я решил далеко не ходить и взять первую строчку данного стихотворения. Я долго и мучительно думал, пытаясь найти рифму, как всамделишный поэт. После пятиминутного усиленного мозгового штурма мне на ум пришли строчки.

– Вот север тучи нагоняет, на уроке спать мешает, – я захохотал от своего сочинительства, – здорово получилось. Я второй Пушкин!

Я постарался ещё придумать что-то смешное.

От дальнейших мук творчества меня избавила бабушка. Видимо, она заправилась новыми вопросами, как аккумулятор энергией, и пришла их задавать.

– Как продвигается домашнее задание? Или не начал ещё делать? – с интересом спросила она. – Скоро мама придёт за тобой. Только что с ней разговаривала. Что-нибудь сделал? Или анекдоты читаешь в журнале и хохочешь?

– Начал, начал, – спокойным тоном успокоил я бабушку, – английский уже сделал. Сейчас по чтению стихотворение учу.

– Ой ли, – немного ошарашенно покачала головой бабушка, которая, видимо, не ожидала от меня такого учебного рвения.

Я захлопнул учебник, предварительно вставив палец, и показал титульную страницу, на которой было написано «Чтение. 4 класс». Бабушка в полном недоумении оставила свои тщетные попытки воспитания. Я уткнулся в учебник и начал читать строки Пушкина. Чтобы удобнее было запомнить, решил поделить стихотворение на две или даже три части. В последующие полчаса мне удалось выучить наизусть все одиннадцать строчек. Проверку я тоже выдержал. Сам себе рассказал стишок, будто нахожусь на уроке перед Альбиной Николаевной. Только в одном месте запнулся, но тут же посмотрел на забытую строчку и несколько раз повторил вслух, чтобы она отложилась в голове.

Оставшееся время до возвращения мамы я провёл, читая журнал и пытаясь отгадать хотя бы одно слово из бабушкиного кроссворда. А также смотрел мультфильмы по телевизору. Затем началась интересная познавательная программа с разными опытами с помощью бытовых приборов. Время от времени забегала бабушка с вопросами, например, не проголодался ли я. Когда она в третий или даже четвёртый раз спросила меня про еду, а я отказался, она, нахмурив брови, заметила, что я слишком долго смотрю телевизор. И это очень вредно для моего слабого зрения. Пришлось пойти на малую хитрость, попить соку и даже съесть яблоко, чтобы досмотреть программу. Там как раз начался сюжет про микроволновку, то есть микроволновую печь. Мне была интересна тема, потому что в детстве со мной произошла небольшая история с микроволновкой. Забавной историю не назову, говоря по правде, в то время я очень испугался. В общем, я попросил папу погреть мне в микроволновке вкусный пирожок с мясом, который пожарила накануне мама. Папа, будучи очень занят делом, предложил мне погреть самому, потому что я уже большой и могу обойтись без посторонней помощи. Я, обрадованный и воодушевлённый таким признанием, немедленно взял тарелку и положил на него румяный пирожок. Встав на подставленный стульчик, я открыл дверцу печи и водрузил тарелку на поднос. Как только я закрыл дверцу и нажал на кнопку «пуск», моментально внутри микроволновой печи всё заискрилось, как на салюте в День Победы, и начал мигать свет в квартире. Папа, как истинный спасатель, примчался на кухню вовремя. Он поймал меня в прыжке со стула, с которого я с обезумевшими от страха глазами, словно лётчик с горящего самолёта, решил срочно катапультироваться. Затем свободной рукой резко нажал кнопку «стоп», прекратив тем самым созданный мной световой хаос. Позднее папа раскрыл мне секрет: оказывается, в микроволновую печку ни в коем случае нельзя ставить металлические предметы. А тарелка, в которой я собирался погреть пирожок, была сделана, как уже стало понятно, с красивой металлической окантовкой. Она и дала столько света и шума. Папа потом немного подшучивал надо мной, когда просил погреть молоко или сосиску. Я, глядя в глаза, отказывался от такой просьбы. Довольно длительное время я обходил стороной грозную и своенравную печь. И когда замечал, что папа или мама открывают небольшую дверцу микроволновки, чтобы разогреть продукты, пулей выскакивал из кухни.

Из передней раздалась домофонная трель. Я быстрым шагом направился в прихожую. Услышав мамин голос и нажав на кнопку, открывающую внизу подъездную дверь, попутно крутанул ключом входящий замок.

– Привет, – сказала с порога мама, – как дела? Бабушка дома?

– Дома, дома, – подтвердил я, а про себя подумал: «Куда она денется?»

На наши голоса вышла бабушка. Она критически осмотрела меня и маму. Я мог предсказать, что дальше последует её неизменное «ой» и «ай» и нахлынет лавина вопросов. Или мог произойти самый худший вариант: она могла пожаловаться на моё поведение.

– Привет! – повторила мама для бабушки, снимая и вешая шубу на плечики.

– Здрасьте, – ответила бабушка, – кушать будешь?

– А что есть? – вопросом на вопрос произнесла мама. – Я сегодня даже не обедала. Некогда было.

– Ой! Ну как так можно? – сердится бабушка. – Салават тоже ничего не ел сегодня. Ты ходишь голодная. Будете жаловаться на живот, от меня сострадания не ждите.

В моём воображении возникла безжалостная бабушка с половником в руках. Она трясла им и никого не жалела.

– Почему не ел? – мама повернулась ко мне. – А в школе обедал?

– Да, кушал, – я повернулся и постарался выскользнуть из прихожей, но мама направилась вместе с бабушкой за мной, – и в школе, и бабушкину солянку слопал.

Мама вопросительно взглянула на бабушку, чтобы проверить правдивость моих слов.

– Да, солянку поел, – недовольно подтвердила бабушка, – давно это было. Три часа уже прошло. Кроме солянки больше ничего не ел.

Она произнесла «три часа уже прошло» таким тоном, будто я не ел целых три месяца. Если бы была возможность, я думаю, бабушка закормила бы меня всякими кашами и супами до посинения. Или до потолстения! Но маму эти слова успокоили, или она слишком устала, но больше про меня не спрашивала, и они вдвоём устремились на кухню. Я вновь в зале начал переключать каналы, чтобы найти интересную передачу. Немного посмотрев сериал, я переключился на музыкальный канал с клипами. Потом зацепил концовку мультфильма про роботов. И уже на канале про диких животных меня окликнула мама с просьбой начать собирать вещи, переодеваться и готовиться к выходу. Я бросил ранец в прихожей и, как милиционер, который спешит на экстренный вызов, вмиг натянул школьные брюки.

– Мам, я готов, – воскликнул громко, как только застегнул последнюю пуговицу на пиджаке.

– Ох, брюки почистила, но всё равно видно пятнышко, – прожигающим взглядом бабушка смотрела на мою штанину, – откуда грязь берёт? Непонятно! На улице мороз и никакой слякоти в помине нет. А Салават находит!

Я тоже посмотрел на брюки. Никакого пятнышка я не заметил. Бабушка хорошо постаралась, когда их чистила. Видимо, в молодости она работала истребительницей пятен. Я заметил, что мама силится разглядеть пятнышко на брюках и у неё ничего не выходит. Она даже прищурилась и приблизила глаза к брючине.

– Вроде чисто, – сдалась мама после того, как я перед ней крутанулся, как машина на гололёде. Но, несмотря на это, она решила поддержать бабушку. – Салават везде грязь найдёт. За ним не заржавеет.

– Вот, вот, – согласно закивала головой бабушка, как будто она хотела проверить на прочность причёску, – намучилась отмывать.

– Пускай сам чистит, – тоном учительницы посоветовала мама, снимая с плечиков шубу, – раз испачкал.

– Он уже почистил, потом мне пришлось. Настоящая неряха. Не следит за вещами.

– Ты все учебники в портфель положил? – встрепенулась мама, как будто слово «неряха» было паролем. – Ничего не оставил?

– Всё собрал, – я решил прибегнуть к успокаивающему тону хирурга, сделавшего сложнейшую операцию и разговаривающего с родными больного. Я видел по телевизору, как в одном фильме врачи говорят в таких ситуациях.

Мне это действительно помогло, потому что мама и бабушка перестали меня воспитывать. Мы вышли на лестничную площадку. Я нажал на кнопку вызова лифта.

– Завтра я сама Салавата заберу, – сообщила мама.

– Завтра не работаешь? Выходной? – спросила бабушка. – Поспишь немного. Отдохнёшь.

– Какой выходной? Завтра суббота. Поспать не удастся. Всё равно с раннего утра вставать. Везти в школу.

– Ах! Подумаешь! В воскресенье отоспишься. На работу не идёшь. Значит, отоспишься.

Я услышал шум подъехавшего лифта. Двери со скрипом отворились, как будто целый взвод бродячих кузнечиков запиликали на инструментах. Осталось сделать одну обязательную процедуру. Я подошёл к бабушке и поцеловал её в моментально подставленную щёчку. Мама мне часто говорит, что бабушке со мной приходится очень и очень тяжело. Она меня встречает со школы, кормит, следит за мной. В общем, получается, сильно любит. И я в свою очередь должен ей подчиняться и стараться не огорчать. По маминым словам, она очень слабый и ранимый человек. Однако «слабая и ранимая» бабушка может задать такую трёпку, после которой начнёшь шарахаться от любых звуков, как ребёнок от шприца. Бабушкино лицо после поцелуя посветлело и будто помолодело, и она улыбнулась. Она такой мне больше нравилась, чем в образе воспитывающей домоправительницы из мультфильма про Карлсона.

– Домой приедем, позвоню, – многообещающе проговорила мама, толкая меня и входя в лифт.

– Ой, ну кто намусорил в лифте? – переключила внимание на кабину бабушка. – Кому руки оторвать? Людям абсолютно делать нечего? Только ломать и мусорить могут.

Передо мной опять возник образ бабушки, но только не с половником, а с сильными мускулистыми руками, как у тяжеловесов. Для того, чтобы разобраться с некультурными людьми и прибавить разуму. Наверное, бабушка в молодости работала в милиции, в отделе правонарушений в лифтах.

Двери лифта закрылись, и мы поехали вниз, но бабушкин ворчащий голос обрывками долетал до нас. Она до сих пор спрашивала на пустой лестничной площадке у кого-то: «Кто пачкает лифт?» Будто тот, кто это сделал, ждёт бабушкиного вопроса и, дождавшись, радостно выскочит и ответит.

– Уроки на завтра сделал? – спросила меня мама, когда мы тронулись домой.

– У меня учебника с собой не было, – оправдывался я, – на понедельник стихотворение выучил. И английский тоже сделал.

– Завтра один урок?

– Да. Окружающий мир, – подтвердил я, – там писать не надо. Только в учебнике прочитать две странички.

– Хорошо, – зевнула мама, – как приедем, сразу за стол. Делать окружающий мир.

– Мам, а папа с работы уже пришёл?

– Да, я звонила недавно.

Мы ехали по тёмной улице, там светились фонари. Время было не позднее, но, скажу честно, читать школьный учебник не хотелось. Я опять думал о каникулах. Но, к великому сожалению, зимние каникулы прошли, а до весенних было очень далеко.

– Сегодня хорошо себя вёл? Бабушка не ругалась? Телефон не разрядился?

– Нет, сегодня не разрядился, – я подметил, что мама взяла пример с бабушки и тоже задаёт много вопросов.

Весь остальной путь мы ехали молча. А я наблюдал за мамой. Она внимательно и сосредоточенно вела машину. Невзирая на зимнюю скользкую дорогу, лихо обходила препятствия и обгоняла другие авто.

Моя мама водит даже лучше, чем Рейзор. Почему-то я вспомнил самого вредного гонщика из компьютерной игры, которого обгонял с большим трудом и очень редко.

– Мама, а можно сегодня поиграю на компьютере немножечко? – вспомнил я про «пятёрку», которую поставили на уроке чтения. – Я получил «пятёрку» по чтению.

– Нет, – отрезала мама, не отрывая взгляда от лобового стекла, – тебе нельзя. Глаза болеть будут.

– Плевать мне на эти чёртовы глаза, – бросил я с вызовом, – давно уже не играл. Мы же договаривались, что если получу «пять», то смогу немного поиграть.

– Ты забыл, что сказал врач? Тебе совсем запретили играть на компьютере. Даже немножечко.

– Ну вот, – я чуть не плакал от обиды, – обещали, а сами не даёте.

– Кто тебе обещал?

– Папа и ты.

– Если хорошо будешь себя вести, разрешу в воскресенье поиграть. Но не обольщайся, долго сидеть за компьютером не дам. Сначала уроки, потом компьютер.

– А сегодня? – я надеялся, что мама пожалеет и передумает.

– По-моему, вопрос закрыт. Ты плохо расслышал? – она на секунду обернулась ко мне.

Я вздохнул. Не было никакого смысла спорить с ней. Я опять размечтался, что настанет такой радостный и счастливый день, когда я смогу спокойно сесть за письменный стол и играть столько, сколько мне захочется. Только неизвестно, когда это случится. В то время я не знал, что такое чудо произойдёт совсем скоро.

Мы заехали во двор. Мама на малой скорости обогнула сугроб. Рядом с нашим подъездом она припарковала машину. Я подхватил ранец и вывалился из авто.

– Привет, Салаватка! – с порога весело пробасил папа, хватая ранец за лямку, когда мы вошли в квартиру. – Как жизнь? Как учёба?

Мама зашла следом за мной. Папа другой рукой взял из рук мамы пакет. Они поцеловались.

– Плохо! Я «пятёрку» получил, а мне не разрешают играть на компьютере, – я сделал кислую мину.

– «Пятёрку»! Настоящий молоток! Но разве компьютер предел мечтаний? – оптимистично спросил он. – Можно, например, почитать интересную книжку.

– Салават, повесь на плечики форму, – напомнила мама.

– Мам, знаю, – я пошёл в свою комнату переодеваться, – надоело постоянно читать.

– Что ворчишь, как старый дед? Я чайник вскипятил, сейчас чайку попьём.

– Не хочу чаю, – начал вредничать я, – не буду пить.

– Если кушать не хочешь, тогда садись сразу делать окружающий мир, – крикнула мама из кухни, – время семь часов доходит.

Я гордо зашёл в комнату и включил настольную лампу.

«Вообще не буду кушать, – злорадно подумал я, – вот умру от голода, тогда родители будут знать. И будут плакать и жалеть, что зря не давали мне лишний час поиграть на компьютере».

Мне привиделась сцена, где папа с мамой грустно сидят на диване и жалеют, что не подпускали меня к компьютеру. А я, голодный и тощий, наблюдаю за ними из-за облака. Но умирать в таком раннем возрасте, честно говоря, мне не сильно хотелось. Я начал ковыряться в письменном столе, пытаясь найти учебник по окружающему миру.

– Где учебник? – спрашивал я, раскидывая тетради.

Я уже хотел обратиться к маме с просьбой найти мне книжку, но вспомнил, что все школьные учебники расположены на полке возле окна.

– Вот ты куда спрятался! – обратился я к книге, как к живому человеку.

Я решил, что назло выучу урок и завтра получу отличную оценку. И пусть папа с мамой сгорят со стыда из-за того, что не допускают сына-отличника к компу.

«Если завтра ещё одну «пятёрку» получу, – думал я, – не только поиграть дадут, но, наверное, и про пиэспишку можно будет заикнуться. Я же заслужил подарок, в конце концов! Шутка ли?! Две «пятёрки» подряд!»

Я раскрыл учебник и начал листать. По памяти нашёл рисунок, на котором были изображены горы с протекающей внизу бурной речкой. А рядом барханы с волнами, напоминающие морские, вызванные песчаными бурями. Я прочитал тему задания и продолжил чтение текста. Мне было интересно. В нём описывались природные процессы. В частности, я узнал, что со временем даже крепкие и твёрдые скалы могут разрушаться от воздействия ветров и дождей. С каждой новой строчкой меня захватывало всё больше и больше. Я увлечённо и залпом дочитал параграф до конца.

– С ума можно сойти! – я был потрясён открытием. Мне казалось, что скалы могут стоять миллионы лет и ничего им не будет. А в действительности и скалы могут отступать от ветра и воды.

«Вода камень точит, – всплыло в памяти выражение, которое я раньше не совсем понимал, – теперь стало ясно».

Я дочитал вопросы, на которые требовалось ответить после прочтения текста. Так сказать, авторы хотели узнать, насколько школьники уяснили тему. Мне не составило большого труда, чтобы на них ответить. Затем с чистой совестью кинул учебник, тетрадку и дневник в полиэтиленовый пакет. По субботам я шёл в школу с пакетом, чтобы не носить лишний груз, коим, по мнению мамы, являлся ранец.

– Ради одного урока незачем таскать тяжёлый портфель, – говорила она мне.

И вправду, в субботу носить лёгкий, как пушинка, пакет было одно удовольствие.

– Перестал дуться, Обижалкин? – в комнату заглянул папа. – Пошли ужинать. Мама всё приготовила, тебя только ждём. Или уроки ещё делаешь?

– Не-а, сделал уже, – без обиды в голосе сказал я, – завтра только окружающий мир. Один урок.

– Я помню.

– Я тоже помню. Я учусь, а ты отдыхаешь. Везёт.

– У тебя тоже выходной наступит. Всего один урок отсидишь, «пятёрку» получишь, и настанут долгожданные выходные. Вместе будем отдыхать.

– Ага, мне ещё утром вставать нужно. А ты спать будешь.

– Ура! Я буду спать, – папа не скрывал радости и улыбался, а затем взъерошил мне волосы, – разве ты дашь мне утром поспать? Будешь, как слон, ходить и вечно что-то искать.

– Уже всё остыло. Вы когда кушать сядете? – позвала мама.

Мы поели картофельное пюре. После ужина мама мыла посуду, папа в зале смотрел хоккей, а я вернулся в комнату. Тоскливо посмотрев на чёрный экран монитора, я включил телевизор. Послышался звонок домашнего телефона. Звон тарелок прекратился, и, судя по маминой интонации, она разговаривала с бабушкой.

– Вот какой невнимательный! – донеслось до моих ушей. – Ничего за собой не убирает. Все вещи теряет. Ладно, в выходные заедем и заберём.

«Опять меня бабушка песочит, – подумал я, – сейчас мама выговаривать начнёт».

Я переключал каналы от нечего делать, когда в комнату вошла мама.

– Почему свои вещи не собираешь?

– Какие вещи? – удивился я.

– Учебник по чтению у бабушки кто оставил?

– Разве? – я округлил глаза, показывая изумление, как будто обнаружил в ранце миллион рублей.

– Ну когда же, наконец, ты вырастешь? – спросила меня мама, и я задумался, как толстяк перед отделом с кексами.

– Не знаю, – честно ответил я, потому что мама ждала ответа, – наверное, скоро.

Она развернулась и ушла, качая головой, будто не могла уместить в мозгу информацию о моём взрослении.

– Папа, а я взрослый? – подойдя к отцу, спросил я. – Или ещё не вырос?

– Бей по ворот… – он осёкся и рассеянно взглянул в мою сторону. – Что?

– Я взрослый?

– Конечно, взрослый. А кто говорит, что ты маленький?

– Бабушка и мама, – сдал я, как предатель, женскую половину нашей семьи.

– А знаешь, почему они так про тебя думают?

– Не знаю, – я почесал кончик носа, – но догадываюсь. Наверное, всегда делаю не то, что надо. Да?

– Нет. Просто ты немного… невнимательный. Вот в этом и есть твоя маленькая проблема. Взрослый человек всегда присматривает за вещами. Нигде их не забывает. Постоянно помнит об этом. А ты… Как бы сказать? Ты, Салаваткин, даёшь нам повод думать за тебя и подбирать за тобой. Понятно?

– Понятно… – А про себя подумал, что про пиэспишку я бы точно не забыл и не дождались бы папа и мама, чтобы она где-нибудь валялась. Это не какой-то ненужный учебник по чтению.

– Ты собрал на завтра ранец? – спросил папа, краем глаза наблюдая за хоккейной игрой.

– Собрал пакет, – ответил я на вопрос и вспомнил, что у бабушки прочитал анекдот, который хотел рассказать папе, – пап, я сегодня анекдот в журнале прочитал. Хочешь, расскажу?

– Сынок, давай чуть позднее? – взмолился отец, приложив руку к сердцу. Он цокнул языком, когда шайба прошла мимо ворот противника.

– А какой период идёт? – я знал, что в хоккее три периода, и иногда смотрел с папой игры по телевизору, болея за нашу команду.

– Первый заканчивается, – скороговоркой ответил папа, – вон в углу отсчёт времени идёт. Ты же знаешь!

– Знаю, – я увидел минуты, которые постоянно менялись, показывая, сколько осталось до окончания периода, и цифру один, обозначающую, что идёт первый период.

– Го-ол!!! – сильно хлопнув в ладоши, закричал папа так, что я даже вздрогнул. Из кухни показалось испуганное лицо мамы.

– Зачем так кричать? Я едва кастрюлю не уронила.

– Ага, а я заикой чуть не стал, – высказал я своё мнение.

Папа вскочил, как будто он сел на эту самую горячую кастрюлю, в два широких шага подскочил к маме и поцеловал её. Затем в те же два шага возвратился обратно и, похлопав меня по плечу, вновь уселся перед экраном.

– Пап, а долго ещё будет идти хоккей? – приставал я.

Он посмотрел на меня, как судья на проштрафившегося хоккеиста.

– Не приставай. В матче три периода, – он говорил таким тоном, как будто объяснял таблицу умножения десятикласснику, – ты знаешь, один период прошёл. Сколько осталось?

– Два, – с тяжёлым сердцем сосчитал я, – так долго!

– Молодец, умеешь считать, – с сарказмом усмехнулся папа.

Он с головой ушёл на хоккейную площадку, и трогать его в теперешнем состоянии было бесполезно.

– Пап, можно я поиграю на компьютере? – я забросил пробный шар, надеясь, что он не поймёт вопроса и разрешит поиграть. На всякий случай добавил: – Я «пятёрку» получил сегодня по чтению.

Было видно, что ему тяжело оторвать взгляд от телевизионного экрана. Он, не отрывая глаз, просто махнул мне рукой в сторону кухни. Я понял этот жест. Он означал, что «все вопросы к маме». К маме я уже обращался по этому поводу. Я не придумал ничего лучше, как вернуться к себе в спальню. Не зная чем занять время, я вытащил альбом для рисования и начал изображать гонщиков Рейзора, Сонни и всевозможные красивые автомобили. Я достал карандаши и разными цветами добавлял или изменял элементы кузова машин. На компьютере такие действия назывались «тюнинг». Это была очень кропотливая работа, но рисунки мне понравились. После хоккея я решил показать их папе. Меня сильно увлекло рисование, что я даже не заметил, как пролетело время. Только дважды папа хлопал ладошками, и слышалось мамино ворчание. Было ясно, что хоккейная команда забивала гол, чем вызывала папины хлопки, которые, как и прежде, пугали маму и заставляли её ворчать. Но один раз мама недовольно высказалась, потому что папа ругался. И мне стало понятно, что шайба побывала в наших воротах.

– Салават, расправь постель, – заметила мама, – скоро спать ложиться.

Я удовлетворённо посмотрел на рисунки и, взяв с собой альбом, пошёл к папе. Хоккей уже заканчивался, поправив очки, я рассмотрел цифры до окончания матча.

– Молодцы! – не без гордости за любимую команду поставил папа точку одновременно со звуком сирены. – Сегодня порадовали. Обязательно нужно посмотреть следующую игру. С сильной командой будем играть.

– Пап, посмотри какие машины нарисовал, – гордо произнёс я, протягивая альбом на первой странице.

– О! – восхищённо среагировал папа. – Очень красиво. А рядом с машинами кто стоит? Что за человек?

– Это Рейзор. Гонщик. Это все его машины, – я показывал папе рисунки. – Он на самом деле очень вредный и нехороший. Он меня постоянно сталкивает с трассы.

– А тогда зачем ты его нарисовал?

– Не знаю. Просто так. Мы с ним постоянно гоняем по кругу. Иногда я его побеждаю. Но часто он хитрит. Или трассу сократит, или меня и других гонщиков подрежет. Мне больше Сонни нравится. Он не делает гадостей. Мне кажется, что он мягкий человек и всех слушается. На гонках он только новичков побеждает. А против профессионалов он слабый. Вначале меня все обгоняли, а потом я Сонни в два счёта сделал. А Рейзора очень трудно обогнать, даже если долго играешь.

– Надо было Зони нарисовать, если он тебе больше нравится.

– Не Зони, а Сонни, – поправил я папу, – я его тоже нарисовал. На второй странице. Переверни листочек.

Папа перевернул лист и с интересом глядел на следующий рисунок. Он начал водить пальцем по машине, будто читал по строчкам текст.

– Какая крутая машина! – палец замер на красно-синей машине. – Какая марка?

– Это «Фольксваген Гольф». Это авто Сонни. А вот он стоит рядом.

– По лицу видно, что Сонни добрый человек.

Я посмотрел на папу и не мог понять, шутит он или нет? Потом перевёл взгляд на своё художество, на Сонни. Лицо у него получилось обычное. Овал, изображающий голову, две точки были глазами, и закорючка показывала, что он смеялся. Мне стало любопытно, отчего папа решил, что он добрый.

– Папа, а откуда ты знаешь, что он добрый?

– Ну как же? – подмигнув, ответил папа. – Видно, что он улыбается. Добрые и весёлые люди часто улыбаются. Потому что они любят жизнь и людей. Совсем как мы с тобой.

Я ещё раз взглянул на фигуру Сонни. Мне показалось, что улыбка у него стала шире. Создалось впечатление, что рисунок услышал, что сказал папа.

– А теперь смотри на Рейзора, – папа перевернул страницу назад, – видишь, губы плотно сжаты? Это говорит о том, что он напряжён и по натуре злой. И даже трудно представить, что у него на уме. Скорее всего, что-нибудь подленькое. В общем, всё то, что ты мне буквально недавно рассказал.

Действительно, сам не зная почему, но на рисунке полоска на месте рта была абсолютно ровной. Линию я будто прочертил по линейке.

– Ты мой самый хороший и прекрасный человечек, – папа протянул мне альбом, – оттого что умеешь смеяться, станешь настоящим помощником и опорой. Если, конечно, будешь слушаться. Так что иди в ванную чистить зубы. И бегом ложись спать.

– Пап, а «милк» будет? – я, подобно школьной англичанке, вставил иностранное слово.

– Будет молоко. Сейчас погрею, – правильно перевёл папа, направляясь в сторону кухни, – встретимся в спальне.

Я чищу зубы, усердно работая щёткой. Оставшись довольным своим отражением в зеркале, вытер лицо полотенцем. Вспомнил, что папа обещал послушать анекдот, который я прочитал в бабушкином журнале с кроссвордами. Когда я зашёл к себе в комнату, услышал, как дзыкнула микроволновка, возвестив о том, что «милк» готов. Я расстелил постель и положил очки на письменный стол, а потом скинул с себя трико. Услышав папины шаги, я с быстротой воздушного шарика, которого гонит сильный ветер, нырнул под одеяло. Увидев входящего папу, я, подобно смелой черепашке, высунулся наружу.

– Кто тут спрятался? – шутливым тоном спросил он, протягивая мне чашку. – Пей молоко, сынок. Только не обожгись. Оно горячее. И не пролей случайно на простыню. Мама нас заругает. Или съест.

Я прыснул и осторожно, будто папа мне протягивал гранату, взял чашку и начал дуть на молоко.

– Папа, послушаешь анекдот, который я у бабушки прочитал?

– Давай, – с интересом в голосе произнёс он, – рассказывай. Анекдоты очень люблю.

– Слушай, – я сделал маленький глоточек с расчётом, чтобы папа видел, что я пью молоко. Но в то же время так, чтобы молока хватило надолго. Спать вообще не хотелось. – Дал медведь денег двум зайцам, чтобы они мёда ему купили. А они эти деньги потратили на себя. И вот гадают, как ответ будут держать перед медведем. Знают, что от медведя могут получить сильный нагоняй. Вдруг один заяц говорит другому: «Ты, самое главное, не бойся. Я придумал. Когда медведь спросит, куда мы подевали деньги, ты ничего не говори, сделай большие глаза и смотри на меня. Я сам всё устрою». Приходят они к медведю, а он у них спрашивает: «Мёда купили? Где мои деньги?» Второй заяц, как и договорились, посмотрел на первого и выкатил глаза. А тот, глядя ему в глаза, отвечает: «Что глаза вылупил? Ты же потратил все медвежьи деньги!»

Папа захохотал, а я, глядя на него, тоже засмеялся. Мне очень нравилось рассказывать папе анекдоты. Особенно, когда он смеялся от души. Ещё больше я был доволен тем, что он не слышал рассказанного мной анекдота. Папа знал большое количество всяких приколов, историй и анекдотов. Часто он меня перебивал, когда я только начинал рассказывать, говоря, какими словами он заканчивался. Тогда я в отчаянии махал рукой и жалел, что анекдот известный. А здесь сложилось по-моему.