Текст книги "Мы упадем первым снегом"

Развивай умы, одаривай души
Нокс

– Спасибо, Дэн. Запишешь на меня, ладно?

– Как обычно, Нокс, – отвечает мускулистый владелец «Лыжной хижины». Я знаю его уже давно. Мы вместе учились в старшей школе. Он был на год старше меня, прыщавый подросток с брекетами и руками цвета картошки фри. После окончания школы он уехал на год за границу, а когда вернулся, его было не узнать. Его худое тело вдруг превратилось в машину, а торс украсили разнообразные татуировки. Несколько лет назад у него появилась идея открыть свой бар-кафе прямо на склоне лыжной трассы, и это заведение стало настоящей золотой жилой. Бизнес процветает. Туристам особенно нравится его Фойерцангенболе, но я обычно прихожу сюда в перерывах между тренировками, чтобы выпить его энергетический чай. Как и сейчас. Рецепт он разработал сам, и, черт побери, штука получилась крепкая. Кофе с ним и близко не сравнится.

– Нокс!

Мальчик со светлой прической в стиле Джастина Бибера пробирается через столы и бежит ко мне. Это Гидеон. Он едва не опрокидывает один из стульев в огонь, когда неосторожно отталкивает его.

– Тревор украл мой сноуборд!

Мне едва удается не закатить глаза. Тревор. Эта маленькая дрянь. Я даже на две минуты не могу оставить группу в покое, чтобы он не натворил дел. Каждый раз я задаюсь вопросом, почему я вызвался провести время с ребятами из «Уэстонс». И, как всегда, правда в том, что мне это в радость. «Уэстонс» – это коррекционно-восстановительный центр, и мальчики дают мне возможность применить свои знания психологии. И я надеюсь немного изменить ребят к лучшему.

«Господи, как же хочется поскорее поступить на психфак».

Я опускаюсь на колени перед Гидеоном, стараясь не расплескать свой энергетический чай:

– Зачем он украл его у тебя, Гидеон?

Он не смотрит на меня, уставился в пол. Гидеону трудно смотреть людям в лицо. Из-за этого он ощущает себя неловко, что объясняется отсутствием у него чувства собственного достоинства.

– Не знаю, – отвечает он, судорожно вдыхая воздух и размахивая руками. – Я сделал прыжок, который ты нам показывал. А потом Стив бросил в меня снежком и…

– Гидеон, – перебиваю я его. – Смотри на меня, когда говоришь, хорошо?

Его взгляд по-прежнему устремлен на пол. Он поджимает губы.

Я кладу руки ему на плечи:

– Ты справишься. Мы с тобой на одной волне, понимаешь? Я не ставлю себя выше тебя. Мы равны.

Хоть и очень медленно, но Гидеон поднимает голову. Кажется, ему это дается с огромным трудом, но он в конце концов смотрит на меня.

– Очень хорошо, – говорю я. – Итак, Стив кинул в тебя снежком. Что потом?

– Я отстегнулся, чтобы побежать за ним. И тогда Тревор украл мой сноуборд!

Я на мгновение задумываюсь.

– Ты сделал прыжок, который я вам показывал?

Гидеон кивает, и мне все становится ясно: Тревор не терпит, когда другие лучше него. В глубине души он добрый парень, но как только он чувствует себя хуже кого-то, он становится агрессивным. Принижая других, он чувствует себя выше них, а значит, снова лучше. Замкнутый круг.

Я хлопаю Гидеона по плечу:

– Ладно, пошли на улицу. Разберемся.

Улыбка Гидеона становится шире:

– Как настоящие мужчины?

– Как настоящие мужчины, – подтверждаю я, открываю дверь и выхожу с ним на склон. – Поговорим друг с другом по-человечески.

По его выражению лица я вижу, что он имел в виду что-то другое. Это понятно, ведь он привык только к такому. От этой мысли мне становится грустно.

Мальчики болтаются возле хафпайпа, зарезервированного для них на два часа. Двое из них отрабатывают прыжок, который я продемонстрировал перед тем, как отойти в «Лыжную хижину». Трое других играют в снежки, а Тревора снова не видно.

Я вздыхаю:

– Останься с остальными, Гидеон. Я поищу его.

Это уже не первый раз, когда Тревор сбегает. На самом деле, он так делает постоянно. Тем не менее каждый раз это приводит меня в ярость. Мальчику всего тринадцать лет, а он умудряется действовать мне на нервы больше, чем мой главный соперник Джейсон Хоук.

Я прохожу мимо хафпайпа и оглядываюсь. На трассе полно туристов в пестрых костюмах, проносящихся мимо на лыжах и сноубордах. Со всех сторон до меня доносятся взбудораженные крики и радостные возгласы. Искать Тревора – все равно что искать иголку в стоге сена.

– Нокс, – вдруг слышу я голос позади себя. Когда я оборачиваюсь, передо мной стоит новенькая, которая так и не сказала мне своего имени.

Она до сих пор не купила лыжные штаны. Как и в прошлый раз, ее джинсы мокрые по самые щиколотки. При взгляде на нее я чувствую тепло, которое прогоняет все мысли о Треворе. По крайней мере, на пару секунд. Она мне улыбается, и я не могу не вспомнить ее цветочный запах, который я вчера в кино весь сеанс вдыхал полной грудью, боясь, что он быстро улетучится. То, как она на меня действует, ввергает меня в панику.

«Возьми себя в руки, Нокс. Она фигуристка, а значит, под запретом».

– Привет, – коротко бросаю я, отворачиваюсь и продолжаю искать глазами маленького гнома ростом метр шестьдесят с темной шевелюрой.

Я слышу, как она делает несколько шагов по снегу в мою сторону.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она. – Разве у тебя нет тренировок?

– Я свободен по четвергам после обеда.

Черт, где же этот мелкий гаденыш прячется?

– А, вот оно что, – ее профиль попадает в поле моего зрения. Она чешет щеку. Красные ссадины на белой коже. – Мы тоже закончили рано, потому что у наших тренеров какое-то совещание. Сейчас я иду к Гвен, Леви и Эрин в «Лыжный домик», – она колеблется. – Пошли с нами.

Я чуть не рассмеялся вслух. Не считая того, что Гвен, Леви и Эрин определенно не захотят сесть со мной за стол и вести пустую болтовню. Сама мысль о том, что я буду проводить время с группой из «АйСкейт», кажется мне абсурдной. Вчерашний поход в кино уже был ошибкой. Не стоило мне идти за этой девчонкой, когда я увидел ее с Уильямом. Это сильно противоречило моим принципам.

– Мне некогда, – резко отвечаю я.

– А-а. Ладно.

Я ожидал, что она расстроится, но в ее голосе слышится совсем другое. Более того, похоже, она даже немного успокоилась.

– Ищешь кого-то?

– Да. Пацана, который сейчас, вероятно, поджигает чьи-то штаны или крадет бутылку алкоголя в «Лыжном домике».

Она смеется:

– Это шутка, да?

– К сожалению, нет.

– Э-э, ладно. А хочешь, я тебе…

– Тревор!

Я оставляю девушку и бегу к мальчику, который вот-вот убежит от меня со смехом как у Румпельштильцхена. С трудом верится. Неужели этот гном решил, что его короткие ножки быстрее, чем у звезды сноуборда ростом метр восемьдесят семь?

Я хватаю это дьявольское отродье за ворот куртки. Сначала он пытается вырываться, но когда понимает, что у него нет шансов, успокаивается. Он оборачивается ко мне, пряча руку за спиной. Секундой позже я вижу, как на землю падает сигарета, которую он тут же зарывает ногой под снег.

Я скриплю зубами и раздраженно рычу:

– Ты меня совсем за дурака держишь, да?

Тревор пожимает плечами и ухмыляется:

– Немного.

Чтоб его, этого пацана. Во мне все сильнее разгорается желание начать учебу, чтобы знать, как с ним правильно себя вести. Но пока придется довольствоваться своими любительскими знаниями. Тревор хочет внимания, не более того. Тревор просто хочет внимания. Ему нужно, чтобы его заметили. Чтобы его услышали. Это фактически его крик о помощи. «Эй, вот он я. Подойдите ко мне и дайте мне почувствовать, что я не ничтожество».

Я вздыхаю.

– Послушай, Тревор, – голос у меня спокойный, хотя на самом деле мне сейчас хочется наорать. Чтобы быть с ним на одном уровне, я присаживаюсь перед ним на корточки. Это важно, чтобы он почувствовал себя комфортно. – Поверь мне, как сноубордисту, который побывал на очень, очень многих вечеринках и повидал многое: сигареты – это не круто. Как и наркотики. То же касается и алкоголя. Ты крут, если держишь себя под контролем. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

Тревор хмурится:

– Да ты же постоянно бухаешь. О тебе только это и говорят.

– И именно поэтому я знаю, о чем говорю. Поверь, когда я говорю тебе, что это не круто.

– Тогда и ты не крутой, раз сам так делаешь.

В его голосе звучит упрек, и я горжусь им. Он должен научиться выражать свое мнение и делиться им, когда что-то ему не нравится.

– Что угодно, кроме этого, – соглашаюсь я с Тревором. Я мог бы сказать ему, что напиваюсь не для того, чтобы быть веселым, а потому что я разбит. Я могла бы сказать ему, что и он однажды станет таким же разбитым, если будет продолжать в том же духе. А еще я мог бы сказать, что алкоголь и наркотики только все усугубляют. Они заглушают боль, но после этого она всегда возвращается: внезапно, яростно и неумолимо.

Единственное, что я говорю:

– Кстати, твой Air-to-Fakie был очень классный. Респект.

Мой план срабатывает. В темных глазах Тревора загорается огонек, и я даже улавливаю намек на улыбку на его лице.

– Правда?

– А ты как думаешь? Я же не буду врать про Air-to-Fakie?

Я легонько толкаю его кулаком в плечо:

– Но ты должен извиниться перед Гидеоном. Воровать сноуборд – это тоже совсем не круто.

У Тревора пристыженный вид. Он прикусывает нижнюю губу, впечатывает носок ботинка в снег и пожимает плечами:

– Да. Ты прав.

Затем он убегает. Я наблюдаю, как он возвращается к остальным и коротко переговаривается с Гидеоном. Они обмениваются парой слов, не глядя друг на друга, а затем возвращаются к своим делам.

Я выпрямляюсь с улыбкой на лице. В такие моменты я горжусь не только своими мальчиками, но и собой. А это бывает довольно редко.

Вдруг я слышу громкий крик. Я оборачиваюсь и вижу, как один из старших парней, Стив, пинает своего брата.

– Да чтоб вас всех…

Я бросаюсь вперед, но тут же останавливаюсь, увидев, как между ними встает фигуристка. С силой, которую я от нее не ожидал, она оттаскивает Стива от его брата. Он пытается ударить ее, но она держит его на расстоянии вытянутой руки.

Все хорошо, думаю я, и сначала меня даже переполняет восхищение, пока она вдруг…

Пока она не начинает кричать на Стива. Я не могу разобрать все слова, да и не нужно. Достаточно того, что она повышает голос, ведь Стив особенный. С ним всегда нужно говорить спокойно. Не знаю, что он пережил дома, но он крайне чувствителен к громким голосам, особенно, если они адресованы ему.

Я понимаю, что она не со зла. Она просто хочет помочь. Вероятно, она действовала инстинктивно, поскольку в прошлом сама подвергалась насилию. Но, будь я проклят, я не могу себя контролировать. С каждой минутой меня все больше переполняет гнев. Эта фигуристка не имеет права вмешиваться. Это мои ребята! Она знать не знает, с какой стороны к ним подходить!

Стив реагирует мгновенно. Он ложится на спину, бьет руками и ногами и кричит во все горло. Туристы с любопытством поглядывают в его сторону, и я снова кидаюсь к нему.

Она стоит в шоке, уставившись на мальчика. Когда я подхожу, она смотрит на меня широко раскрытыми глазами и беспомощно разводит руки:

– Я не знаю, что…

– С дороги.

Моя хватка немного грубовата, когда я отодвигаю ее в сторону, но я слишком зол и расстроен, чтобы волноваться о таком. Я сажусь рядом со Стивом на снег и говорю с ним медленно и мягко, так, как мне объясняла его опекунша. Через некоторое время его крики прекращаются, а конечности тяжело падают на снег. Он по-прежнему дышит быстро и судорожно, но худшее уже позади. Он медленно поднимается, засовывает руки в карманы лыжных штанов и уходит. Я знаю, что ему нужно прийти в себя, поэтому отпускаю его. Он не такой, как Тревор. Он не хочет никого провоцировать. Просто у него натура такая… довольно неуравновешенная.

Когда я поднимаюсь, мое сердце по-прежнему быстро бьется. Только после того, как я отправляю парней обратно на хафпайп, я поворачиваюсь к девушке. Моя челюсть напряжена.

– Это еще что такое было?

– Я просто хотела помочь, – быстро отвечает она. На ее лице виноватое выражение.

– И это ты называешь помощью? Накричать на незнакомого человека?

– Он пнул мальчика!

– Тебе ничего не известно об этих ребятах!

Мой голос звучит громче, чем я хотел, но меня это бесит! Одним махом она разрушила все, что я строил неделями. Во мне все кипит, хотя она ни в чем не виновата. Она сделала, что смогла. Но, если честно, мне просто нужен повод, чтобы на нее злиться. Повод перестать думать о ее нежном смехе или сладком цветочном аромате. О тихом, беззащитном голосе. Я не слушаю ее и позволяю гневу взять верх.

– Просто уйди, ладно?

У нее такой вид, будто она увидела привидение. Похоже, мое поведение ее пугает. Это хорошо. Может быть, теперь она будет держаться от меня подальше, и я наконец-то смогу перестать о ней думать.

Фигуристка тяжело сглатывает, раздувает ноздри и вздергивает подбородок. Совершенно очевидно, что она думает обо мне в этот момент. В ее глазах я теперь последняя сволочь. Часть меня хочет, чтобы у нее было обо мне лучшее представление, представление о парне, который купит ей попкорн с маслом и посмеется с ней над шапочками из фольги. Часть меня хочет извиниться за свое поведение, но другая часть, мертвая часть, говорит, что оно и к лучшему. Что она для меня все равно табу, если я не хочу, чтобы меня утянуло на глубину.

Потому что с глубиной приходит тьма.

О, как неожиданно ты повернул сюжет
Пейсли

– Папа подготовил музыку для моей произвольной программы, – Гвен тянется, чтобы коснуться руками пальцев ног.

Ее отец взял на себя роль тренера. Она рассказала мне, что раньше он сам занимался фигурным катанием, прежде чем начать работать в «АйСкейт». Это одна из причин, по которой она с детства мечтала попасть в эту школу. С одной стороны, в этом есть свои плюсы, потому что они доверяют друг другу на сто процентов. С другой стороны, Гвен рассказывала, что они часто ссорятся из-за тренировок.

– Это будет «Сastle on a Cloud» из мюзикла «Отверженные».

– О, это будет меланхоличный произвольный номер, – говорит Леви, который стоит позади Эрина в тренажерном зале и нажимает на его спину, чтобы растянуть ее. Эрин сидит на полу в шпагате, ладони вытянуты вперёд.

– У Гвен всегда меланхоличные произвольные номера, – голос Эрина звучит приглушенно, потому что его нос прижат к полу. Его рыжая челка скользит по паркету. – Ты как Натали Портман в «Черном лебеде», только на льду.

– Враки, – Гвен бросает на Эрина злобный взгляд. – Я, в отличие от нее, не чокнутая.

В ответ раздается ехидный смех. Не от Эрина или Леви, а от Харпер, которая, прижавшись руками к стенке возле нас, лодочкой подняла в воздух правую ногу.

– Вот это новость.

Гвен хмыкает, прежде чем одарить Харпер притворной улыбкой:

– Кстати, о новостях, Харпер. Береги свою искусственную грудь. А то лопнет, когда ты после очередного лутца опять упадешь на лед.

– Хорошо сказала, – еле слышно говорит Леви.

Я отрываю взгляд с Гвен и смотрю на Харпер, которая с раздутыми ноздрями уставилась на стену.

– Мне нравится песня «Castle on a Cloud», – говорю я, надеясь немного разрядить напряженную атмосферу в зале. – У нее такая приятная и нежная мелодия.

Гвен не отвечает. Ее настроение меня настораживает. Что вдруг случилось? Она закрывает глаза и, потягиваясь, кладет лоб на голени. Затем она внезапно встряхивает головой и выпрямляется:

– Извините.

– Гвен!

Я уже почти встаю, чтобы пойти за ней, как вдруг Леви нежно берет меня за запястье и останавливает:

– Не надо.

В его глазах читается сочувствие. Он как будто знает, что происходит с Гвен.

Я растерянно гляжу на него. Даже Эрин поворачивает к нему голову и хмурится.

Харпер раздраженно вздыхает:

– Тоже мне, королева драмы.

Ну все, теперь она меня точно достала!

– Что тебе вечно надо? – шиплю я.

На лице у Харпер появляется вызывающая улыбка. Вместо того чтобы повернуться ко мне, она поднимает ногу еще немного выше и касается подошвой стены.

– Мне ничего не надо, Пейсли, – она опускает ногу, поворачивается ко мне и трясет ею. – Я просто не боюсь нажить врагов, говоря правду.

– Пейсли!

Я резко разворачиваюсь. Полли стоит в дверях тренажерного зала и прищурившись смотрит на меня:

– Идем со мной.

Я глубоко вздыхаю, бросаю последний презрительный взгляд на Харпер и следую за тренером по коридорам на каток.

– Где твои коньки? – спрашивает она, чуть склонив голову набок.

– Э-э… Кажется, до сих пор на трибуне. А что?

– Я хочу с тобой кое-что попробовать, – Полли кивает на второй складной стул в первом ряду, где я после тренировки оставила свои коньки. – Надевай.

– Но ведь тренировка закончилась, – робко возражаю я, чувствуя, как тоскливо мне будет без Гвен. Она собиралась отвезти меня к Винтерботтомам. – Нельзя ли перенести на завтра?

Полли бросает на меня хищный взгляд:

– Ты тут всего второй день, а уже хочешь сдаться?

– Что? Нет! Почему я должна…

– Я же тебе говорила, что будет нелегко. Дисциплина и упорство, помнишь?

– Да, но…

– Ты согласилась. Значит, либо ты держишь слово, либо собираешь вещи и уходишь, – ее глаза изучают мое лицо. – Каждый может выбрать легкий путь. Но никто по нему на Олимпиаду не попадает.

Стиснув зубы, я оглядываюсь через плечо на коридор с раздевалками. Я дисциплинированная и целеустремленная. В любой другой день я бы без проблем тренировалась до ночи. Но именно сегодня… Мне нужна эта работа, иначе я распрощаюсь с «АйСкейт» быстрее, чем Полли пронзит меня своим орлиным взглядом.

Гвен нигде не видно. Может, она уже вернулась к остальным?

Я прикусываю нижнюю губу, коротко киваю и хватаю коньки. За последние годы они изрядно потрепались: кожа на боках потускнела и истончилась, шнурки обтрепались.

Но я их люблю.

– Хорошо, – говорю я, наконец-то оказавшись перед Полли на льду. – Что вы хотели попробовать?

– Тройной аксель.

Мои плечи опускаются:

– Но мы его весь день отрабатывали. У меня не получается. Это невозможно.

Полли опирается локтями на борт и пристально смотрит на меня:

– У тебя не получается, потому что у тебя неправильная техника.

– Я знаю. Но что могло измениться за последний час? Только настоящие, исключительные таланты умеют выполнять тройной аксель, Полли.

Ее губы кривятся:

– Ты должна доверять моим словам, а не спорить. У меня есть идея.

Вздохнув, я переношу вес на левую ногу:

– Хорошо. Что мне делать?

– Покажи его мне еще раз.

Как бы хотелось в отчаянии вскинуть руки и сказать ей, что в этом нет никакого смысла. Но на самом деле спорить с Полли Диксон еще бессмысленнее. Поэтому я начинаю движение, двигаясь назад и вперед, как мы пробовали весь день. Левой ногой я перехожу на движение вперед, переношу нагрузку на внешний край и резко взмахиваю руками, прежде чем прыгнуть. Сосредоточившись, я стараюсь задействовать правую ногу, используя ее импульс и занося в согнутом состоянии мимо левой. Как обычно, я справляюсь с двумя оборотами, но не со следующим. Вместо того чтобы приземлиться и поехать назад, как это обычно бывает в акселе, я приземляюсь и еду вперед, спотыкаюсь и падаю на колени.

Я с трудом перевожу дыхание и ударяю ладонью по льду:

– Просто ни в какую!

– Скажи мне, о чем ты думала.

Мой взгляд переходит на Полли:

– Что?

– О чем ты думала, когда прыгала?

Я переворачиваюсь с колен на ягодицы, вытягиваю ноги и пытаюсь вспомнить:

– Даже не знаю. О прыжке, наверное. О том, хватит ли у меня импульса в правой ноге, чтобы сделать еще один оборот плюс пол-оборота для обратного приземления.

Полли улыбается. Вид у нее почему-то довольный.

– Что? – спрашиваю я.

– Так и знала.

Я рассерженно смотрю на нее:

– Ясно. И как это нам поможет?

– А так, что теперь я знаю, в чем проблема, – тренерша отталкивается от бортика, не отрывая пальцев от поручня, и наклоняет голову. – Послушай. Мы попробуем еще раз, но на этот раз ты будешь бежать дольше. Столько, сколько нужно.

– Сколько нужно для чего? – спрашиваю я и поднимаюсь.

Колени болят от падения.

– До тех пор, пока не почувствуешь, как бурлят эмоции в каждом сантиметре твоего тела.

– Эмоции?

Полли кивает.

– Фигурное катание – это страсть. Лучшие прыжки выполняются не головой, а вот этим, – она показывает на левую половину моей груди. – Позволь не телу, а сердцу двигаться за тебя. Оно знает, что нужно делать.

Я смотрю на нее, нахмурившись:

– Боюсь, я не совсем понимаю…

– В тебе слишком много гнева, Пейсли. Преврати его в энергию. В страсть.

Мои глаза округляются. За считанные секунды в висках начинает стучать, пульс взлетает к небесам, а ладони становятся влажными, причем не от льда, по которому я скользила несколько минут назад.

– Я… – в горле застрял комок. – Это… Откуда вы знаете, что…

Мне не удается закончить предложение. Вместо этого я пытаюсь проглотить комок. Безуспешно.

– Мое сердце – это город-призрак, девочка, – Полли улыбается, но улыбка не касается глаз. – Заблудшим душам легче узнать друг друга.

– Что… что с вами случилось? – шепчу я.

– У каждого свои причины, верно? – ее взгляд уходит в сторону. Она смотрит на табло, но я сомневаюсь, что ей нужно именно оно. – Но потерянные души дают нам шанс найти себя.

Она снова смотрит на меня. В одно мгновение выражение ее лица снова становится непреклонным.

– Используй воспоминания. Зажги огонь своими движениями и позволь пламени направлять тебя. Попробуй.

Голова идет кругом, когда я подтягиваюсь к бортику, отталкиваюсь и скольжу по льду. Мысли путаются, роятся в голове, думая обо всем на свете: о Полли, о том, с чем ей приходится бороться, о Кае, о маме и о нем. Меня одолевает головокружение, жар, а затем холод. Крики, очень громкие, слишком громкие, которые звучат только в моей голове. Но, если их нет, почему они такие осязаемые, такие близкие, такие невыносимые? Я чувствую панику, голова хочет лопнуть, чтобы вокруг стало тихо, спокойно и безопасно. Но глубоко внутри меня сидит страх, он поднимается все выше, скользит внутри, шепчет и шипит. Я хочу прогнать его, хочу, чтобы он развернулся и отделился от меня, чтобы последовал за звуками жизни и ушел, потому что я уже начала двигаться вперед вместо того, чтобы ждать, когда он придет снова.

И в этот момент я что-то ощущаю. Чувствую, как страх разжимает когти и разбегается во все стороны, чувствую, что это я сама его создаю: вращательное движение, которое я, сама того не осознавая, выполняю. Воздух подхватывает меня, делает частью себя, пока я кручусь и позволяю воспоминаниям нахлынуть, чтобы затем их от себя оттолкнуть. Три с половиной оборота.

Я приземляюсь спиной вперед.

Полли улыбается. И за этой улыбкой я вижу то, что согревает мое сердце. Я думала, никогда не увижу этого от тренера в свой адрес.

Гордость.

Внезапно до меня доходит, зачем Полли вытащила меня из спортзала. Становится ясно, зачем она настаивала на том, чтобы я попробовала прыжок сейчас, а не завтра. То, что происходило внутри меня, не предназначалось для посторонних глаз. Она тоже живет в городе-призраке, о котором кроме нее не знает никто.

– Ну же, Гвен.

Я набираю ее номер в четвертый раз, но отвечает только голосовая почта. Ругаясь, я нажимаю на красную трубку и оглядываюсь по сторонам возле «АйСкейт». Ее нигде не видно. В раздевалке ее тоже не было.

Мимо меня проходят Леви и Эрин. Я гляжу на них едва ли не с отчаянием:

– Вы не видели Гвен? Она должна была меня забрать.

– Нет, – отвечает Леви, нажимая на брелок сигнализации. Неподалеку от нас мигают фары серебристого Мерседеса. – Похоже, она уехала. Ее джипа нигде нет.

Я разочарованно вздыхаю:

– Она не берет трубку.

Эрин бросает на меня виноватый взгляд:

– Мы бы тебя подвезли, но у нас всего два места.

– Ничего, – я машу рукой, – до завтра.

Ребята еще раз поднимают руки, чтобы попрощаться, после чего садятся в машину и уезжают. Я размышляю, что мне делать дальше. Вчера вечером Рут дала мне номер телефона мистера Винтерботтома. Мы созвонились и договорились, что я приду на собеседование сегодня в половине седьмого. Сейчас десять минут седьмого, и я понятия не имею, где именно живут Винтерботтомы, не говоря уже о том, как можно быстро добраться до Аспенского нагорья.

На парковку въезжает белый «Рейндж Ровер». Сначала мое сердце замирает от мысли, что это, возможно, Гвен вернулась на другой машине, но затем я узнаю человека за рулем.

Это Нокс. Рядом с ним на пассажирском сиденье сидит Уайетт, его кресло отодвинуто назад, а ноги закинуты на приборную панель. Я закатываю глаза и бесцельно тыкаю в телефон, делая вид, что занята.

«Что они тут забыли?»

Дверь катка позади меня открывается, и мимо меня небрежно проходит Харпер. Она держит свою спортивную сумку, как дизайнерскую сумочку, ремешками на локте. Прямо перед нами останавливается «Рейндж Ровер», открывается задняя дверь, и девушка с длинными черными волосами подзывает Харпер к себе.

– Шевели своей хорошенькой попкой, Дэвенпорт. Нас ждут бургеры Кейт.

Харпер садится в машину рядом с ней. Прежде чем закрыть дверь, она наклоняется к Ноксу и… целует его. Она задевает только уголок его рта, потому что он не поворачивается к ней как следует, но это точно поцелуй.

От удивления я роняю телефон. Я даже не осознаю, что бесцеремонно пялюсь в машину. Харпер тянется к ручке двери. Заметив мой откровенный взгляд, она щурится:

– Не надо так пялиться.

Она захлопывает дверь, а Нокс крутит руль, чтобы развернуться. Тут он замечает меня. Я почти ожидаю увидеть на его губах насмешливую ухмылку и ехидное замечание в мой адрес, но ничего не происходит. Мгновение спустя, я вижу только заднюю часть машины, прежде чем она исчезает за углом.

Грудь сдавливает, а в животе чувствуется легкий укол, но не я могу понять почему. Ладно, похоже, между Харпер и Ноксом что-то есть, но мне же должно быть все равно. Особенно после его вчерашнего поведения.

Или нет?

Я ловлю себя на том, что переминаюсь с ноги на ногу, и вспоминаю вечер в кино в «Олдтаймере». Тот Нокс, с которым я там была, казался совсем другим человеком, нежели тот, с кем я познакомилась вчера. Он купил мне попкорн с маслом и даже рассмешил меня. В последнее время со мной такое случается нечасто.

Внезапно на меня накатывает сильная злость: на Гвен за то, что она меня подвела, на Нокса – за то, что он меня обидел. И за то, что он сошелся с этой дурой Харпер. Возможно, я злюсь и на себя, за то, что мне вообще небезразлично, с кем он встречается. Не стоило мне идти с ним на тот фильм.

Вздохнув, я снова беру в руку телефон и набираю номер мистера Винтерботтома.

Он берет трубку после второго гудка.

– Джек Винтерботтом.

– Да, здравствуйте. Это Пейсли, – говорю я. – У меня возникла проблема. Моя… попутчица меня бросила, и мне нужен ваш адрес, чтобы добраться автобусом.

– Ох, понятно. На каком автобусе ты поедешь?

– Э-э… – я кусаю губу и оглядываюсь. Автобусной остановки нигде не видно.

На другом конце трубки мистер Винтерботтом добродушно смеется:

– Где ты сейчас находишься?

– Возле «АйСкейт».

Он ненадолго замолкает.

– Тогда можешь сесть на «Хайленд-Экспресс». Как только свернешь налево с парковки, там будет желтый знак, там он и останавливается. Просто скажи водителю, чтобы он высадил тебя прямо у Винтерботтомов.

– А, хорошо. Большое спасибо!

– До скорого.

Я следую его инструкциям, и, как ни странно, мне везет: всего через несколько минут «Хайленд-Экспресс» останавливается у желтого знака. Во время поездки мне приходится постоянно заставлять себя открывать глаза и не засыпать от усталости. С моим везением я проснусь где-нибудь в Скалистых горах и буду смотреть прямо в глаза голодному медведю.

– Винтерботтомы живут здесь, – раздается хриплый голос жующего жвачку водителя автобуса. Двери открываются, и я с облегчением ступаю на снег. Прямо передо мной возвышается огромный, просто гигантский особняк из дерева и стекла. По подъездной дорожке прогуливается пара в зимних костюмах, и я вспоминаю слова Гвен о том, что этот курорт разделен на гостевую зону и жилую зону Винтерботтомов. Значит, мне нужно к другому входу. Мою догадку подтверждает массивная латунная табличка с элегантно выгравированной надписью «Винтерботтом». Я уверенно снимаю с головы шапку, распускаю пучок, оставшийся с тренировки, и расправляю волосы. Поборов волнение, я глубоко вздыхаю и звоню в дверь. За дверью слышатся шаги, и, когда она распахивается, я вижу перед собой статного мужчину, вполне привлекательного для своего возраста. Его светлые волосы тронуты сединой на висках, а белозубая улыбка может посоперничать с улыбкой Брэда Питта.

Он протягивает мне руку:

– Привет, Пейсли. Я Джек. Проходи.

Как только я делаю первый шаг в дом, меня окутывает теплый воздух. Между деревянными балками я различаю идеально подобранную мебель, которая, судя по экстравагантному виду, несомненно дизайнерская. В кирпичном камине рядом с диваном потрескивает огонь.

– Располагайся. Не хочешь чего-нибудь выпить? Я сварил кофе.

– Кофе не помешает, – говорю я, стараясь уверенно улыбнуться.

Джек кивает, исчезает на кухне и вскоре возвращается с двумя горячими чашками. Он ставит их на журнальный столик и садится напротив меня.

– Итак, Пейсли, расскажи о себе. Ты говорила, что в Аспен приехала недавно?

– Да, – я кашляю и обхватываю руками чашку. – Я родом из Миннеаполиса. Прошлым летом я подала заявку на работу в «АйСкейт» и меня приняли. – На моих губах появляется неуверенная улыбка. – Ну, а теперь я здесь.

– Прекрасно, прекрасно. Рад за тебя. Аспен – замечательный город.

Я киваю:

– В нем есть очарование, которого я нигде больше не встречала.

Джек кивает в знак согласия и потягивает кофе. В его кармане пищит телефон.

– Прошу меня извинить, – говорит он, поставив кофе на блюдце, достает телефон из кармана и некоторое время постукивает по экрану, после чего снова обращается ко мне. – У тебя есть опыт работы в шале?

– Не совсем, – признаюсь я. – Но я несколько лет подрабатывала в отеле после школы.

Мистер Винтерботтом кивает. Он снова смотрит в телефон, и я начинаю паниковать. Если я его не заинтересую, он точно не даст мне работу.

– Хорошо, – бормочет он, не глядя на меня. Я понимаю, что он кому-то пишет сообщение.

В самом деле? Это же мое собеседование, а он не считает нужным сосредоточиться на мне хотя бы на пять минут? Меня одолевает уныние. Ничего не получится. Ни за что.

Я сглатываю. Нервно ерзаю на бархатных подушках дивана.

– Я еще и готовить умею. По крайней мере, никто никогда не жаловался. Я спортсменка, поэтому стараюсь готовить здоровую пищу, и…

– Пейсли, извини, пожалуйста, – перебивает меня Джек. Он нетерпеливо цокает и набирает очередное предложение на телефоне. – Мне срочно нужно отлучиться. Когда ты сможешь начать?

– Я… Что?

Наконец, Джек отрывается от телефона:

– Может, завтра? Было бы отлично. Если тебе нужна помощь с перевозкой вещей, дай мне знать.

– Вещей?

Звонит его мобильный. Джек закатывает глаза, принимает звонок и подносит трубку к уху:

– Еще десять минут, идет? Уже еду.