Текст книги "Мы упадем первым снегом"

Он снова вешает трубку. Я сижу перед ним, потрясенная, не понимая, что происходит. Неужели меня приняли на работу?

– Твоя комната уже готова. Приезжай с вещами, лучше с утра, и мы обсудим точный график. В общем, все девушки моего шале получают одинаковую зарплату. Семьсот пятьдесят долларов, выплачивается еженедельно. Тебя это устраивает?

– Э-э…

Семьсот пятьдесят долларов… в неделю?! Что надо подписать?

– А сколько вы берете за аренду комнаты?

Джек моргает. Кажется, он на секунду теряется, а затем смеется, встает и отмахивается от меня. Не понимаю. Неужели он думает, что я пошутила?

– Мне пора.

Да. Невероятно. Он в самом деле принял мой вопрос за шутку.

– Приходи завтра, когда тебе будет удобно, и…

Открывается входная дверь. Голова начинает кружиться, и сердце на долю секунды замирает. В самом деле, замирает. Просто останавливается. И я даже не знаю, забьется ли оно снова.

Видимо, да, потому что я по-прежнему сижу на своем месте. Но я бы предпочла провалиться сквозь землю здесь и сейчас.

– А, Нокс, – мистер Винтерботтом переводит взгляд с меня на Нокса и обратно. – Как хорошо, что ты здесь. Как хорошо, что вы здесь. Это наша новая домработница, Пейсли. Пейсли, это мой сын, Нокс.

Должно быть, это чей-то ужасный розыгрыш. Не может такая ситуация происходить на самом деле. Я точно сплю.

Дверь захлопывается. Нокс смотрит на меня. Я смотрю на него.

Затем он наклоняет голову:

– Пейсли, значит, да?

О, Боже милостивый. Ничем хорошим это не закончится.

И вдруг она стала моим беймаксом
Нокс

– Будь молодцом, покажи ей все, ладно?

Пока отец это говорит, он не отрывает взгляд от телефона. Меня это не удивляет. В выходные у нас состоится большое торжественное мероприятие с важными спонсорами, и он уже несколько дней занят последними приготовлениями. Вообще-то, за все отвечала наша бывшая домработница Лорен, если бы она не… да. Если бы она не сбежала. Из-за меня.

Нахмурив брови, он набирает последнее сообщение, а затем снова поворачивается к Пейсли. Она сидит на нашем диване совершенно неподвижно.

– Что ж, Пейсли. Рад, что ты теперь работаешь у нас, – он идет к входной двери. – Если тебе что-нибудь понадобится, просто попроси. Нокс тебе поможет.

Ах, так. Да неужели?

Пейсли, кажется, думает о том же, поскольку тонкие черты ее лица не могут скрыть недоверия. Более того, вид у нее такой, будто она предпочла бы уволиться сразу, а не начать работать с нами. Признаться, мне от этого даже смешно.

Входная дверь захлопывается, и на нас опускается тяжелая тишина, прерываемая лишь потрескиванием поленьев в камине. Бледные щеки Пейсли розовеют. Она сжимает лямки своей спортивной сумки, лежащей рядом с ней на диване, и смотрит вниз, на свою чашку с кофе.

Я подхожу к холодильнику и достаю колу:

– Тебе точно нужна эта работа?

– А ты точно и дальше будешь вести себя как кретин? – едко отвечает она. Ясно, злится. Что неудивительно после моего поведения на трассе. Когда я закрываю дверцу холодильника и снова поворачиваюсь к ней, она смотрит на меня. Вид у нее воинственный, что совсем не вяжется с ее тонкими чертами лица.

– Учти, я буду жить здесь и смогу пробраться в твою комнату ночью в любое время, чтобы накрыть твое лицо подушкой.

Я усмехаюсь:

– Ненормальная.

Банка с колой шипит, когда я ее открываю. Я шумно делаю несколько глотков, а затем направляю банку на нее:

– Ладно, Пейсли. Давай-ка установим правила.

Она закатывает глаза:

– Вот это уже интересно.

– Во-первых, моя комната – табу. Я не хочу тебя там видеть. Моя личная жизнь – это твоя граница. Понятно?

Пейсли пожимает плечами:

– Мне все равно.

Я запрыгиваю на кухонный островок и делаю еще глоток:

– Во-вторых: мы по возможности будем избегать друг друга.

– Мы будем жить в одном доме, – отвечает она. – И как это будет?

– Я не об этом.

Мне становится жарко в толстовке у огня, поэтому я стягиваю ее через голову и кладу рядом с собой на гранит. Взгляд Пейсли на мгновение задерживается на моих руках, прежде чем она делает вид, что просто разглядывает мою футболку. Я снова с трудом сдерживаю улыбку.

– Конечно, мы будем видеться. Этого не избежать. Но ты будешь заниматься своими делами, а я – своими. Хорошо?

– Я все равно ничего другого не планировала, – говорит она. На мгновение она стискивает зубы, а затем вдруг фыркает. – Как ты думаешь, зачем мне нужна эта работа? Уж точно не для того, чтобы таскаться за тобой хвостиком и вздыхать по тебе. Может, ты к этому привык, но со мной тебе не светит. У меня есть приоритеты. И мне глубоко наплевать на тебя, Нокс. Семьсот пятьдесят долларов в неделю – вот что меня здесь держит. Не ты.

Ее гневный взгляд впивается в меня. Если бы я не видел пламени в камине, то поклялся бы, что это оно трещит в ее глазах.

– Значит, договорились.

Я легко спрыгиваю с кухонного островка и допиваю остатки колы. Пейсли на самом деле права. Я не привык к тому, что женщины мной не интересуются. И это до того странно, что пробуждает во мне какие-то чувства.

– Пойдем, я покажу тебе дом.

Только после этого она отпускает лямки спортивной сумки и снимает белый пуховик, настолько толстый, что я вспоминаю диснеевского персонажа Бэймакса. Ее волосы прилипли к шее.

– У нас есть сауна, – говорю я. – В следующий раз, когда захочешь вспотеть, не обязательно сидеть у камина в куртке.

Она бросает на меня злобный взгляд:

– Просто покажи мне дом.

С ухмылкой на лице, которая непонятно откуда взялась, я показываю на потолок:

– Здесь три этажа. Внизу гостиная, кухня, две ванные комнаты и та самая сауна. Снаружи – бассейн.

Пейсли следует за мной, пока я показываю в сторону панорамных окон, выходящих на просторную террасу с подогреваемым бассейном, а затем продолжаю идти по коридору вдоль лестницы. Я указываю рукой на узкую дверь:

– Это подсобное помещение. Там ты найдешь стиральную машину, сушилку и все, что нужно для уборки, в том числе чистящие средства и прочее.

Пейсли открывает дверь и заглядывает внутрь, после чего снова ее закрывает:

– Удивительно, что ты вообще знаешь про эту комнату.

Я облокачиваюсь плечом о косяк:

– Поверь, я знаю гораздо больше… удивительных вещей.

Кажется, она на мгновение задумывается, стоит ли ей что-то ответить, но потом просто поворачивается и указывает на лестницу:

– Что на втором этаже?

– Спальни, – говорю я, отталкиваюсь от косяка и машу ей рукой, приглашая следовать за мной. Поднявшись наверх, я указываю на первую дверь. – Это моя. Три соседние – гостевые. А дальше – комната моего отца.

Ее взгляд задерживается на последней двери из лакированного дерева, а затем падает на фотографию, стоящую на комоде из грубо обработанного дерева.

– Это…

– Из этой галереи видно все вокруг, – поспешно говорю я, прежде чем она успевает сказать то, что я не хочу слышать. Я резко отворачиваюсь и указываю на нижний этаж. – В туристической части здания точно такая же планировка. Удобно следить за постояльцами во время обеда.

Пейсли поглаживает деревянные перила балюстрады, глядя на люстру под потолком, и кивает.

– Хорошо, – она оборачивается и кивает на три свободных комнаты. – Значит, я буду жить в одной из гостевых комнат?

Я качаю головой и указываю на лестницу в другом конце галереи:

– Ты будешь жить в мансардной комнате. Там большая ванная и маленькая кухня. Так что у тебя будет больше личного пространства.

Она бросает на меня любопытный взгляд:

– Почему ты не занял эту комнату сам?

В груди снова сдавливает. Раньше мансарда действительно была моей. Кровать стояла прямо у окна, вмонтированного во всю наклонную стену, из которого открывается потрясающий вид на Скалистые горы. Мы с мамой столько раз любовались оттуда закатом, когда она укладывала меня спать. После ее смерти я не мог больше выносить этот вид.

– Она для меня слишком большая, – лгу я. – Я почти не бываю дома, и она мне не нужна.

Я отворачиваюсь от лестницы и смотрю на Пейсли. Она, кажется, снова погрузилась в свои мысли, облокотившись на балюстраду, и вновь обводит взглядом наше фойе. Судя по выражению ее лица, она очень впечатлена. Когда она поворачивает голову, чтобы посмотреть на освещенный внешний двор, желтоватый свет люстры падает на левую половину ее лица. Только теперь я замечаю припухлость, которая отчетливо видна рядом с ее глазом и под ним. Без задней мысли я протягиваю руку и осторожно провожу кончиками пальцев по покрасневшему месту.

Пейсли мгновенно реагирует, резко вдыхает воздух и отталкивает мою руку. Я даже испугался, что она упадет с галереи, настолько неожиданно она отпрянула.

– Что случилось? – спрашиваю я тихо, не особо надеясь на ответ.

И я оказываюсь прав. Пейсли отталкивается от перил и молча проносится мимо меня вниз по лестнице.

Я бегу за ней.

– Пейсли, подожди. Прости… Если не хочешь, не нужно… Эй, куда ты?

Глупый вопрос. Разумеется, я понимаю, что она хочет убежать, как только она натягивает свой костюм Бэймакса и застегивает молнию до подбородка. И меня это не должно волновать, так ведь? Но меня это, наоборот, тревожит. Сам не знаю, почему. Присутствие Пейсли мне почему-то… приятно.

Однако мне это вовсе не нужно. У меня есть принципы: никаких фигуристок. Случай с Харпер единичный и был ошибкой – я перепил и себя не контролировал.

Но сейчас я не пьян. Я чист, как горный воздух на лыжной трассе, и все же чувствую легкий укол, когда вижу, как Пейсли, раздув ноздри, хватается за сумку.

– Я приеду сюда завтра, после тренировки, – выдавливает она, стараясь придать своему голосу безразличный тон. – Раньше не получится.

– Хорошо. Хочешь, чтобы я… то есть… кто привезет твои вещи?

Краска заливает ее шею:

– Их немного. Сама справлюсь.

– Хорошо, – повторяю я. Мой взгляд устремляется к окну. На улице уже стемнело. – Как ты поедешь обратно?

Она пожимает плечами:

– На автобусе.

– На автобусе? – я смеюсь. – Пейсли, ты в Аспенском нагорье. Тебе скорее повстречается медведь, а не автобус.

– Тогда вызову такси, – она достает из кармана телефон, нажимает на экран, а затем останавливается. – Какой у вас адрес?

– Я тебя подвезу.

Она колеблется:

– А как же правило «ты будешь заниматься своими делами, а я – своими»?

Я уже направляюсь к комоду у входной двери, чтобы взять ключи от машины. Брелок в виде сноуборда звенит, когда я поворачиваюсь к ней:

– Начнет действовать завтра.

Пейсли переминается с ноги на ногу и поджимает нижнюю губу.

Я наклоняю голову набок и глубоко вздыхаю:

– Чего ты ждешь?

– Взвешиваю варианты.

– Ага. И какие же?

– Я думаю, будет ли встреча с медведем хуже, чем поездка с тобой.

– Можем проверить, если хочешь. Высажу тебя у ближайшего медведя, – я перебрасываю ключи из одной руки в другую и ухмыляюсь. – Или нет. Лучше не надо. Папа меня убьет, если его новая работница не сможет приготовить мне тарелку каши, так как оказалась в брюхе у черного медведя.

– Смешно, – она вешает сумку на плечо и вздыхает. – Ладно. Поехали.

– Ты, конечно, можешь взять сноуборд, – шучу я, открывая входную дверь, и мы выходим на улицу. Напольные лампы излучают теплый свет и освещают кружащийся снег. На улице лютый холод. – Если поедешь по трассе, то быстро окажешься в центре города.

Снег попадает Пейсли в глаз. Она несколько раз подряд моргает, а затем протирает глаза основанием ладони.

– Если бы я умела кататься на сноуборде, то, наверное, так бы и сделала.

– Ты не умеешь ездить на сноуборде? – недоверчиво переспрашиваю я и останавливаюсь. – Ты переезжаешь в Аспен и даже не умеешь кататься на сноуборде?

Пейсли хмурится:

– Тебя послушать, так это смертный грех.

– Нет, но… это так необычно. На лыжах тоже?

Она пожимает плечами и идет к моему «Рейндж Роверу»:

– Я умею кататься на коньках. Этого достаточно.

– Я как-нибудь тебя научу, – говорю я. – Сноуборд – это круто.

Пейсли открывает дверь переднего пассажирского сиденья и садится в машину рядом со мной.

– Скорее я сама научусь, – говорит она, бросив на меня веселый взгляд. – Сам знаешь… «Ты будешь заниматься своими делами, а я – своими».

– Ладно, как знаешь, – я включаю подогрев сидений, завожу двигатель и выезжаю с подъездной дорожки. – А я тайком сниму, как ты это делаешь.

– О, как мило. Сталкер.

– О, как мило. Компромат.

Она громко смеется:

– И для чего же именно?

– Кто знает. Когда-нибудь пригодится.

– Непременно.

Я усмехаюсь.

– Какую музыку ты слушаешь?

– Саймона и Гарфанкела, – сразу же отвечает она.

– Ясно. А что еще?

– Хм, дай-ка подумать… – с задумчивым выражением лица Пейсли просовывает кончик языка между губами. Я чувствую, что лучшая часть моего тела реагирует пульсацией. Пейсли отводит взгляд от дороги и смотрит на меня. – Я обожаю олдскул, например, Jackson 5. А еще Wham! О, и у Katrina and the Waves тоже есть классные песни.

– «I’m walking on sunshiiine».

– Уо-о-о, – подхватывает Пейсли. Она смеется. – А ты?

Я киваю на бардачок:

– Открой.

Когда она выполняет мою просьбу и ей в руки падает диск, она удивленно смеется.

– «Лучшее от Дисней»? – она поднимает брови. – Ты что, издеваешься?

Я смеюсь:

– Почему? Дисней – это круто.

– Ясное дело, – отвечает она, раскрывает коробку и вставляет диск. Начинается «A Whole New World» Аладдина. – По тебе не скажешь, что тебе нравится Дисней.

– Нет? А что, по-твоему, мне должно нравиться?

– Не знаю, – она улыбается. – Гангстерский рэп?

Теперь уже я громко смеюсь.

– Гангстерский рэп? А, ясно. Понятно. Ты застукала меня в мешковатых штанах, бандане и фальшивых золотых цепях.

– Не забудь про огромные перстни с блестящими долларами!

– Ну, и кто теперь сталкер, а?

Пейсли откидывается на спинку сиденья, заливаясь смехом. Этот милый звук заполняет весь автомобиль. В ответ на это по животу разливается теплое чувство.

Успокоившись, она весело поднимает коробку от диска.

– Нет, серьезно. Кто сейчас вообще слушает диски? У тебя что, нет Spotify? – она кивает подбородком в сторону радио. – У тебя есть разъем под телефон?

– Есть. Но мне больше нравятся диски, – мы выезжаем из горного массива, и я поворачиваю направо, к центру. – Они долговечные. В смысле, через пятьдесят лет ты, наверное, вряд ли сможешь отыскать песню, которая раньше была у тебя в плейлисте. Но с компакт-диском можно сказать: «Ой, минуточку, а ведь эта песня была на альбоме «Лучшее из…».

Пейсли смотрит на меня какое-то время, прежде чем на ее лице появляется слабая улыбка, которую нельзя никак истолковать.

– Я тебя недооценила.

Я бросаю на нее быстрый взгляд:

– Ты говоришь это уже второй раз. Может быть, не стоит никого оценивать, не узнав его поближе.

Кажется, я застал ее врасплох. Ее губы слегка приоткрываются, как будто она хочет что-то сказать, но затем снова закрываются. Прежде чем она успевает сделать еще одну попытку, я меняю тему:

– Где именно тебя высадить?

Взгляд Пейсли переходит от меня обратно на дорогу. У нее удивленный вид, как будто она даже не заметила, что мы уже покинули горную местность.

– Вон там, – говорит она. – Возле гостиницы.

Я останавливаюсь перед гостиницей, которую раньше навещал почти каждый день. Когда Ариа с Уайеттом еще были вместе. До того, как мой лучший друг изменил ей на шумной вечеринке после катания на лыжах. Полный идиот.

Щелчок ремня безопасности выводит меня из задумчивости.

– Ладно, спасибо, – бормочет Пейсли, убирая коробку с компакт-диском обратно в бардачок и зачесывая светлые волосы за слегка оттопыренные уши. – Тогда до завтра.

– Да. До завтра.

Она выходит из машины и быстро огибает ее. Я не могу не думать о Бэймаксе, глядя на то, как она шагает по улице в своем белом пуховике.

Черт. Почему я не могу перестать так глупо лыбиться? Я щипаю себя за переносицу, мотаю головой и разворачиваю машину быстрее, чем следовало бы в такую погоду. Снег взметается вверх, и в зеркале заднего вида на дороге появляются следы от шин.

Пейсли – фигуристка. Я уже много лет держусь подальше от таких девушек. Они вызывают во мне мрачные мысли, которые преследуют меня во сне и не дают уснуть. Из-за них я слышу крики, которые больше всего на свете хотел бы забыть навсегда. Они превращают меня обратно в несчастного мальчишку, который часами прячется в углу и хочет просто раствориться.

Я набираю воздух в легкие. Какая бы часть меня ни решила, что меня привлекает Пейсли… Теперь с этим покончено. Мои внутренние демоны не должны получить ни малейшего шанса. А я даю им этот шанс каждую секунду, которую провожу с Пейсли.

С этого момента я буду осторожнее.

Время кофе
Пейсли

Красная кожа скрипит, когда я опускаюсь на диван. Кейт бросает на меня взгляд через плечо, наливая кофе в синюю чашку в горошек невысокому мужчине с усами в клетчатой фланелевой рубашке. Из музыкального автомата доносится хриплый голос Джеймса Артура, поющий о своей несчастной любви.

– Пейсли, – приветствует она меня с теплой улыбкой. Свободной рукой она заправляет за ухо выбившуюся прядь волос и подходит ко мне. – Как я рада тебя видеть. Кофе?

– Непременно, – отвечаю я, киваю задумчиво и дышу на руки, чтобы вернуть чувствительность онемевшим пальцам. – Мы точно в Аспене, а не где-нибудь в… я не знаю… в Сибири?

Кейт смеется. Ее цветочный фартук развевается, когда она поворачивается и достает из-за прилавка разноцветную чашку.

– Тебе нужны перчатки потеплее, – говорит она, многозначительно кивая на мои тонкие шерстяные перчатки, купленные в прошлом году в магазине за 99 центов. Когда-то они были красными, но сейчас ткань настолько выстиралась, что ее можно принять за нежно-розовый цвет. – Еще неделя в таких тряпочках – и ты придешь сюда уже без рук.

– Наверное, ты права… – с благодарной улыбкой я принимаю чашку с уже налитым кофе. Я сразу же ощущаю приятное покалывание в нервных окончаниях, когда по мне распространяется тепло. Сделав глоток, я не могу сдержать довольного вздоха.

– Я надеялась встретить Гвен, – говорю я. Кейт тем временем раскладывает пончики и кексы в стеклянной витрине на прилавке. – Я не могу дозвониться до нее со вчерашней тренировки, – я поднимаю свой смартфон и хмурюсь. – У нее отключен мобильный.

Взгляд Кейт на мгновение устремляется к потолку, после чего она возвращает свое внимание к кексам. Внезапно ее челюсть напрягается, а губы складываются в тонкую линию.

– Я не знаю, спустится ли она, – говорит Кейт. На мгновение она замирает, но в конце концов вздыхает, закрывает крышку витрины и пальцами разглаживает борозды на лбу. – Гвен…

Не успевает она закончить фразу, как в этот момент через заднюю дверь врывается Гвен.

– С добрым утречком!

Ее густые волнистые волосы развеваются в воздухе, а правая сторона шерстяного джемпера свободного кроя почти сползает на плечо, когда она тянется за маффином. Она целует маму в щеку, а затем ее глаза находят меня.

– Пейсли, привет! – сияет Гвен. Похоже, ее вчерашнее мрачное настроение улетучилось. Она с размаху плюхается на сиденье напротив меня, откусывает кусочек маффина и запивает его глотком моего кофе. – Как здорово, что ты здесь! Поехали в зал вместе?

Я хмурюсь:

– У тебя все хорошо?

– Конечно, – чавкает она. – А что?

– Твой телефон, – говорю я, показывая на свой. – Со вчерашнего дня не могу до тебя дозвониться. Я уж думала… – я нерешительно опускаю взгляд к своей чашке и царапаю шершавую выемку на керамике. – Я думала, ты отвезешь меня к Винтерботтомам.

– Вот блин, – Гвен хотела было откусить еще кусочек маффина. Вместо этого она замирает и распахивает глаза. Несколько темных крошек падают из уголка ее рта на стол. Она откладывает кекс в сторону и виновато смотрит на меня. – Черт, Пейсли. Я совсем забыла! Вот беда. Как мне загладить свою вину?

– Уже все нормально, – отвечаю я, махнув рукой и радуясь, что у нее, видимо, вчера просто выдался плохой день. – Просто я очень удивилась. Но, раз уж мы заговорили… – я оглядываюсь по сторонам, затем наклоняюсь к Гвен и шепчу: – Могла бы меня заранее предупредить, что под Винтерботтомами ты имела в виду Нокса.

– А я что, не сказала? – ее голос звучит удивленно, что никак не вяжется с озорной ухмылкой на лице. Без лишних слов она берет свой маффин, откусывает и пожимает плечами. – Наверно, из головы вылетело.

– Ну конечно.

– Как все прошло? – спрашивает она. – Устроилась?

– Да. Но…

Гвен перестает жевать:

– Что?

– Есть одно «но».

– Ты с ним переспала, – у нее отвисает челюсть, и мне, к сожалению, приходится глядеть на очень неаппетитный маффин у нее во рту. – С ума сойти! И как все прошло? – она опирается локтями на круглый стол и наклоняется вперед. – Как тебе он? Снял он бирочку с твоей баночки? Говорят, он часто такое делает со своими домработ…

– Стой! – перебиваю я ее, с трудом сдерживая желание заткнуть уши и пропеть во весь голос песню из «Пчелки Майи», чтобы прогнать эти образы из головы. – Мы… Фу, Господи, нет, – срочно подумать о чем-нибудь другом. Быстрее. «И эта пчелка, о которой говорю…» – Ничего не было. Ничего. Niente. И ничего не будет. Ясно?

Гвен пожимает плечами:

– Как скажешь. Тогда какое «но»?

– Мне придется жить у них, – отвечаю я и корчу гримасу. – Не в доме с туристами, а с ним!

Моя новая подруга моргает. Потом еще раз.

– Не вижу проблемы.

– Серьезно?

– Да. Сама послушай, я повторю за тебя: ты будешь жить у Нокса. Конечно, парень сам по себе ходячая проблема, но, мамочки, это же бесплатная возможность видеть его без футболки в любое время! – ее взгляд становится мечтательным. – Или без штанов.

Так. Непрошеное кино в голове. Помогите.

«Маленькая, милая, дерзкая пчелка Майя…»

– С чего бы? – я кривлю рот. – Это дом, а не клуб для свингеров.

– О, моя милая, наивная подруга. Если бы ты только знала, – Гвен выхватывает у меня из рук кофейную чашку и выпивает последний глоток. – У Нокса самые бурные вечеринки.

– Супер, – бормочу я. На мгновение мы замолкаем, а потом я добавляю: – Ты на них ходила?

Она поднимает глаза и медлит с ответом. Затем рассеянно проводит языком по нижней губе, сморщив маленький носик.

– Да, – говорит она наконец. – Раньше ходила. Но теперь это в прошлом.

Кейт спешит к нашему столику и наливает еще кофе:

– Гвендолин, милая. Кофе закончился. Я же тебя вчера просила принести.

Гвен морщится:

– Ой.

– Супер, – ее мама вздыхает, ставя кофейник на прилавок. – Я схожу в «Вуднз» и куплю, а ты тут держи оборону.

В подтверждение Гвен поднимает руку ко лбу и отдает честь:

– Так точно, мэм.

Кейт лишь качает головой, вешает фартук на крючок у задней двери и исчезает снаружи.

Пока Гвен оглядывает закусочную, проверяя столы, я наклоняюсь к ней:

– Почему его вечеринки остались в прошлом? Что-то случилось?

Гвен бурчит себе под нос, глядя на столик с двумя девушками, которые так сильно накрашены, что либо только что пришли с вечеринки, либо только туда собираются, в половине-то седьмого утра.

– На вечеринках у Нокса не просто что-то происходит, там творятся катастрофы, Пейсли, – только после этого она переводит взгляд на меня. – Катастрофы ядерного масштаба.

– Ты явно преувеличиваешь.

Вообще-то, ее слова не должны вызывать у меня такого любопытства. Меня не должно волновать, чем занимается Нокс. Хотела бы я убедить себя, что он мне интересен только потому, что с этого момента мы будем жить под одной крышей в течение неопределенного времени. Но, к сожалению, я должна признаться, что мое любопытство гораздо глубже.

– Скоро сама увидишь, – отвечает она, пожимая плечами, после чего ее взгляд устремляется через мое плечо и задерживается на витрине. – Вспомни черта, – бормочет она. На ее карие глаза набегает тень. – Не оборачивайся.

Естественно, я тут же оборачиваюсь и вижу Нокса, который входит в закусочную вместе с Уайеттом, с трудом протискивающимся в дверь со своей большой хоккейной сумкой. Каштановые волосы Нокса растрепаны, как будто у него не было времени привести себя в порядок. Наши глаза встречаются, и я не знаю, чего ждать после вчерашнего вечера. Может быть, улыбки. А может, просто «привет».

Однако я не ожидала, что он сразу же отведет взгляд и… проигнорирует меня. Как будто бы меня вообще не существует. Как будто я стою меньше внимания, чем большой, жирный таракан. Таракан…

Голоса прорываются в мою голову. Голоса, которые я годами пытаюсь вытеснить.

«С ней я не играю. Это Пейсли, тараканиха из трейлера».

«Осторожно, отойди от нее! Мама говорит, что у тех, кто живет на стоянке, водятся вши!»

«Почему ты вечно носишь эти дырявые штаны?»

«Да ясно же, почему. Ее мамаша – наркоманка, из тех, что тусуются у старого автокинотеатра и ловят кайф! Да у нее просто нет денег на одежду!»

«Чего ты пялишься на Алекса Вудли? Он тебя никогда не полюбит. Ты же тараканиха из трейлера!»

«Тараканиха, тараканиха, тараканиха…»

– Пейсли?

Я поднимаю голову:

– Да?

Гвен хмурится:

– Все хорошо?

– Да. Поехали.

Я встаю быстрее, чем хотела, и стукаюсь ногами о столешницу, опрокидывая кофе…

О, Господи. Мой кофе!

Он падает со стола как раз в тот момент, когда мимо нас проходит Нокс. Нокс. Вся коричневая жижа выливается на его джинсы. Вернее… на его промежность. Чашка разбивается о кафель.

Гвен просто стоит, наполовину приподнявшись с дивана, и смотрит широко раскрытыми глазами на нижнюю половину его туловища. А Нокс… он не реагирует сразу. Не знаю, связано ли это с его позицией «я самый крутой сноубордист Америки, и все девчонки падают от меня в обморок», но он даже не хмыкает. Вместо этого он очень медленно поднимает голову и… улыбается. Улыбка, от которой на его щеках появляются глубокие ямочки, а у меня подгибаются колени. На мгновение клетки моего мозга замыкаются, и я не могу сделать ничего, кроме как просто бессовестно пялиться на него. Это короткое замыкание продержалось в моей голове целых две упрямых секунды, пока я не опускаюсь обратно на землю от сильного толчка.

Что я здесь делаю? Преподношу себя ему как беззащитное свежее мясо, чье сердце бешено колотится в груди, как и у других девушек? Даю ему почувствовать, что я всего лишь очередная вершина, которую он может покорить на сноуборде, а затем оставить позади и забыть?

Ни за что. То, что Нокс Винтерботтом меня нервирует, еще не значит, что я боюсь попасть под его влияние.

От одной только мысли о своем ничтожном прошлом по позвоночнику пробегает ледяная дрожь, которая грозит меня поглотить. Мне хорошо здесь, в Аспене. И я не собираюсь ставить свою нынешнюю жизнь под угрозу. Точно не ради какого-то адреналинового наркомана, самовлюбленного сноубордиста, который думает, что может затащить в постель кого угодно своей улыбкой а-ля «Господи, вы только посмотрите на мое идеальное лицо».

При мысли об этой его черте характера меня пронзает волна гнева, и я – наконец-то! – реагирую.

Сердито сверкаю на него глазами:

– Я не виновата, что ты стоишь у меня на пути.

Его ухмылка становится шире. Его явно забавляет мой гнев. Когда я это понимаю, мне сразу же хочется вылить на него вторую чашку кофе.

Уайетт, который до сих пор молча наблюдал за происходящим, теперь одобрительно присвистывает:

– У девчонки есть характер, Нокс. Мне нравится.

Нокс ничего не отвечает. Вместо этого его веселое выражение лица начинает медленно сходить на нет. Он оборачивается и тянется за салфеткой в контейнере на стойке, прежде чем… о, Боже. Так и есть.

«Он трет свою промежность!»

Мое самообладание улетучивается. Я с трудом, но сохраняю на лице сердитое выражение, которое с каждым мгновением дается мне все тяжелее. Как бы я ни злилась на него… не могу отрицать, что Нокс привлекателен. Наверное, он какое-то аномальное существо. Обычные люди просто не могут выглядеть настолько хорошо, разве что после основательной обработки в «Фотошопе».

Нокс ведь живет в Аспене! В зимней Стране Чудес. Большую часть своей жизни он проводит в окружении снега. Его кожа должна быть светлой, как и у всех в этом городе. Но нет, разумеется, гены Нокса заранее собрались и единогласно решили, что для него нужно сделать исключение. И вот теперь, он стоит передо мной, с идеальным бронзовым карибским загаром, и трет салфеткой, чтоб его, свою промежность!

Я чувствую покалывание и через мгновение понимаю, что прикусываю внутреннюю сторону щеки. Нервные окончания дрожат и протестуют, возвращая меня к реальности, когда наступает легкое онемение.

Это Нокс. Нокс Винтерботтом. Возможно, самый красивый сноубордист на свете, но уж точно никак не вампир со сверкающей кожей.

Приди в себя, Пейсли.

Я прочищаю горло.

– Ты в курсе, что мы в общественном месте? Вот это, – я показываю на его руку, которой он все еще трет штаны, – можно расценить как эксгибиционизм.

В его взгляде мелькает удивление. Какая-то часть меня ликует, потому что я уверена, что мало что может так сбить его с толку. Я, наверное, первая девушка, которая разговаривает с ним в таком тоне с тех пор, как у него сломался голос. Краем глаза я замечаю взгляды накрашенных женщин за соседним столиком, которые пялятся на Нокса, словно хотят прямо здесь и сейчас накинуться на него. На стойке. На столе. На полу. Где угодно. Здесь, на глазах у всех.

Но мне это неинтересно. Мне плевать, насколько в Аспене велик ажиотаж вокруг Нокса, среди женщин, которые хотят заполучить его хотя бы на одну ночь. Или на час.

Даже если бы он был мне интересен, мне было бы все равно. После того, что мне пришлось пережить, я бы не подпустила его к себе даже в лыжном снаряжении.

– Просто подытожу, – говорит Нокс, наклонив голову, – ты выливаешь на меня свой кофе, а потом выставляешь меня эксгибиционистом? Знаешь, мне все ясно. На самом деле тебя волнует совсем другое.

– Конечно, – говорю я и начинаю злиться, едва замечая, что Уайетт с Гвен увлеченно наблюдают за нашим разговором. – Нокс – суперзвезда. Нокс – всезнайка. Нокс, который думает, что может вывернуть любые слова на свой лад. – Я машу запястьем, как будто он просто назойливая муха. – Валяй, говори.

В его глазах я вижу что-то лукавое, на что низ моего живота реагирует слишком сильно, чтобы это игнорировать. Нокс кладет салфетку на стойку и делает шаг ко мне. Я пытаюсь увернуться от него, но меня теснит стол.

Когда он говорит, его голос приобретает более низкий тембр:

– В следующий раз, если захочешь, чтобы я разделся… просто попроси.

Рядом со мной Гвен резко втягивает ртом воздух. Уайетт ухмыляется и несколько раз проводит рукой по темным волосам, а я… я просто стою и смотрю на Нокса. Внутри меня все кипит. И мысль о том, что мне теперь придется жить с этим типом под одной крышей, переполняет чашу моего терпения.

– Придется тебя разочаровать, – холодно отвечаю я. Мой взгляд останавливается на пятне на его штанах. – Я не люблю игры на публику.

Нокс открывает рот, чтобы возразить, но Уайетт прерывает его веселым смешком.

– Отстань, Нокс. Не то спугнешь малышку, – он бросает взгляд на соседний столик, а затем продолжает, понизив голос. – К тому же вон те девушки на тебя так пялятся, будто вот-вот ожидают от тебя стриптиза.