Текст книги "Сердолик без оправы"

Айлин Даймонд
Сердолик без оправы

В горах мое сердце…

Р. Бернс

1

В пустыне грезится океан – безбрежный, шумливый, с накатистыми гигантскими волнами, украшенными оборками из белой пены.

И как-то забывается, что морская вода на вкус горько-соленая и непригодна для питья.

В тундре думают о тропиках, с роскошной буйной растительностью и обилием экзотических фруктов.

И как-то забывается, что реки в джунглях кишат зубастыми крокодилами и весьма ядовитыми змеями.

Но чем дальше и недоступнее – тем кажется лучше и привлекательнее.

Так и Аннабел Кловер, в свои неполные двадцать, все еще мечтала о покорении крутых гор. Мечтала о неприступных вершинах, скрытых в облаках, мечтала об отвесных скалах, бесплодных и диких, мечтала о таинственных ущельях и опасных расщелинах.

Эта странная для обыкновенной девушки страсть к хребтам, перевалам и отрогам появилась у Энни (так и только так звала ее мать с самого рождения) в лет семь или раньше.

Отец, Фабрициус Кловер, местный шериф, тогда еще живой и здоровый, как-то преподнес обожаемой дочурке не бриллиант в семь каратов, и не изумруд, и даже не рубин, а обыкновенный камень, размером со свой могучий кулак, фрагмент расколотого гранитного валуна.

Но малышку поразила весомость и тяжесть необычного подарка, а еще – вкрапления золотых прожилок и тусклый блеск породы, миллиард лет назад выброшенной на поверхность Земли в потоке раскаленной лавы, а потом отшлифованной великим оледенением.

Отец, которому до гибели от ножа пьяного фермера оставалось всего ничего, успел рассказать Энни про вулканы, извергающие гибельный огонь и черный пепел, затмевающий солнце, и про столкновение континентальных плит, от которого произошли все горные массивы на Земле – и Азиатские Гималаи, и Европейские Альпы, и Американские Кордильеры.

Потом за окном заверещала полицейская сирена, засверкала синяя мигалка, и шериф, интересовавшийся не только дактилоскопией и патологоанатомией, но еще и геологией, выехал на место бытового убийства, чтобы уже никогда не вернуться.

С тех пор гранитный осколок занял почетное место в комнате Энни, осиротевшей на лучшую половину.

Камень стоял на полке – и как обелиск в память о нежном и ласковом отце, и как напоминание о том, что где-то существуют каньоны, перевалы, водопады и ледники.

Энни росла – и с каждым годом желание побывать там, где звезды намного ближе и воздух разрежен и чист, крепло все больше и больше.

Стены были украшены постерами не с фотомоделями, не с кинозвездами и не поп-дивами, а исключительно с видами колоссальных нагромождений из камней, снега и темнохвойной растительности.

А над кроватью, на самом заветном для Энни уголке спальни, висели два портрета.

На одном сияла родная улыбка и звезда шерифа.

На другом грустил изможденный человек в черных очках, прославленный альпинист. Его верная супруга и отважная спутница погибла на очередном восхождении, когда камнепад накрыл палатку. Муж уцелел чудом, не получив ни царапины. Другой после случившейся трагедии навсегда оставил бы горы. Этот поклялся, что во имя жены и назло судьбе покорит в одиночку самые опасные восьмитысячники мира.

Просыпаясь, Энни первым делом смотрела на фотографию отца.

Фабрициус Кловер остался в памяти людей как справедливый и мужественный полицейский.

И наверняка шериф, владеющий боксерскими навыками, в горах тоже не подкачал бы.

Потом Энни переводила взгляд на кумира, исполнившего клятву во имя жены. Знатоки и специалисты предрекали неминуемую гибель отчаянного смельчака. Но он взял все вершины, в одиночку, имея лишь кошки да ледоруб.

Гордую Джомолонгму.

Суровую Аннапурну.

Норовистую Канченджунгу.

Коварную Макалу.

Строптивую Лхоцзе.

Убийственно непредсказуемую Чогори.

Гений альпинизма покорял вершины, как покоряют женщин, – дерзко, стремительно и умело.

И к девятнадцати годам Аннабел Кловер убедила себя, что только высоко над уровнем моря непременно отыщет своего ненаглядного.

Эту мечту, в отличие от горных грез, приходилось тщательно скрывать.

Джоан Кловер, испытывавшая идиосинкразию к пустячным занятием вроде собирания марок, постеров, значков и банок из-под пива, к «горной болезни» дочери относилась снисходительно, так как Берлингтон находился на довольно приличном расстоянии от возвышенностей и пропастей.

В окрестностях от горизонта до горизонта мирно простирались кукурузные поля.

И эта унылая равнина, дающая обильные урожаи геномодифицированных початков, только укрепляла дерзкую мечту Аннабел: она безоговорочно верила, что когда-нибудь доберется до тех мест, где самое звонкое, самое лучшее, самое отзывчивое эхо, которому лишь и можно доверить имя суженого – единственного и неповторимого.

Но она даже не пыталась представить, что произошло бы, узнай о такой глупости грозная и неумолимая миссис Джоан Кловер. Будущее дочери было расписано вплоть до ее совершеннолетия так же четко, как собственный ежедневник вдовы шерифа, которая из идеальной жены и образцовой домохозяйки вдруг решила превратиться в харизматичного политика и шла к цели, сминая всех и все на своем пути.

Поэтому до поры до времени любовь, как и желание выбраться поближе к небу, оставались нереализованными.

Впрочем, Аннабел не отчаивалась.

Рано или поздно удастся вырваться из-под слишком плотной опеки матери, которая ради политической карьеры пожертвовала и своей личной жизнью, и личной жизнью единственной дочери.

А ведь никто и предположить не мог, что образцовая домохозяйка, забросив шитье, мытье, стирку и варку, безоглядно ринется в партийные дебри.

2

Кто-то рвется в политику, одержимый страстью к руководящим креслам.

Кто-то – из желания навести порядок в этом сумасшедшем мире.

Кому-то, не обладающему никакими прикладными талантами, хочется во что бы то ни стало засветиться на телевизионном экране – а политику, даже мелкотравчатому, щедро дают эфир и с удовольствием приглашают в юмористические ток-шоу, идущие в прайм-тайм.

И лишь некоторые субъекты попадают в политическую тусовку самым неожиданным образом.

К последней категории принадлежала Джоан Кловер.

Вдова полицейского, погибшего при исполнении служебного долга, поносив сколько полагается траур, вдруг ни с того ни с сего решила заняться политикой, всерьез и надолго.

Начало этому занятию положило предложение местной партийной организации демократов поучаствовать в теледебатах в качестве пострадавшей от покушения пьяного негодяя (как не поленились выяснить знатоки, – бывшего в непутевой юности республиканцем по убеждениям) на супруга, не принадлежавшего, кстати, ни к одной партии.

Джоан так красноречиво описала ужасную сцену убийства, страдания, которые довелось пережить ей и маленькой дочери, одиночество в доме, где каждая деталь по сей день напоминает об отсутствии горячо любимого мужа, так трогательно расплакалась в прямом эфире, что передачу по многочисленным просьбам зрителей повторили еще дважды. Демократы заработали новые очки, ласково посоветовали безутешной вдове отвлечься новыми делами – например, применить редкий дар красноречия на очередной встрече с избирателями – а в качестве гонорара за теледебют преподнесли симпатичного резинового ослика – партийный символ.

Это событие произвело революцию – не только в судьбе и душе Джоан Кловер, но и в ее обители.

Если первому обстоятельству дочь была скорее рада – внимание матери наконец-то нашло себе более достойные объекты, чем суровая проверка домашних заданий и вымытых ног, – то второе стало понемногу раздражать.

Двухэтажный семикомнатный дом заполонили ослища, ослы и ослики – плюшевые, фарфоровые, пластиковые, надувные, шоколадные и даже вязанные из шерсти диких ишаков.

Аннабел иногда подумывала, что лучше бы мамочка отдала душу не демократам, а республиканцам, у которых символ посолидней и поприличней.

У слона имеется и внушительный вес, и грозные клыки, и гибкий хобот.

А вот у осла – ничего, кроме длинных ушей.

Впрочем, Энни вряд ли осмелилась бы даже намекнуть новоявленной партийной функционерше о вопиющем различии между сакральными животными.

Джоан Кловер с ранней юности слыла властной и сильной женщиной. При шерифе она была отменной домохозяйкой, обеспечивавшей крепкий тыл. Обязательное горячее питание три раза в день и категорический запрет на фастфуды, от которых никакой пользы, кроме излишнего веса и потери реакции, особенно важной для полицейского в уличной перестрелке или кабацкой драке. А если муж задерживался по оперативным делам, то еще не остывшие блюда заботливая женушка доставляла в любую точку округа, где произошло нарушение уголовно-процессуального кодекса.

Но трагическая гибель Фабрициуса Кловера образовала ничем не заменимую пустоту, грозившую психическим срывом.

Судорожные попытки утешить женскую душу не удались: память о бравом, основательном и всеми уважаемом супруге мгновенно и неизбежно выявляла губительное несходство новых претендентов на руку и сердце с раз навсегда установленным идеалом.

Вот потому-то Джоан Кловер, опровергая свою нежную и вялую фамилию, взялась за политическую карьеру с той же основательностью, с какой готовила свиные отбивные, говяжьи ростбифы с кровью и гарнир из припущенной кукурузы, сдобренной кайенским перцем и обильно приправленный чесночным кетчупом.

Цели энергичной вдовы простирались куда шире, чем поддакивание местным лидерам на избирательских поединках. С самого начала она решила стать если не президентом Соединенных Штатов Америки, то, по крайней мере, сенатором или конгрессменом.

Знай, Фабрициус, повторяла она, посещая с дочуркой каждый месяц, в роковое 28-е число, могилу любимого мужа, знай, что фамилия Кловер будет сиять на только на твоем памятнике, но и на карте страны!

Джоан Кловер начала путь в Капитолий с непрезентабельной должности руководителя местных скаутов, в обязанности которых входила расклейка предвыборных плакатов и размахивание флажками при очередном визите в городок очередного претендента.

Через год исполнительную и дисциплинированную вдову перевели на более ответственный пост. На Джоан возложили очередную черную и неблагодарную работу: сбор пожертвований в партийную кассу.

Но ведь нынешний председатель демократической фракции в нижней палате тоже начинала с финансов, пусть и миллионерских.

Так как Джоан Кловер не обладала деньгами в достаточном количестве, то надеяться оставалось на природную сметку и сообразительность, а также долготерпение в ожидании, может быть, единственного шанса.

Приглядываясь к тем, кто совершал подъем по лестнице, ведущей на федеральный Олимп, бывшая домохозяйка сделала два поучительных вывода.

Первый: чтобы высоко и необратимо взлететь, надо уметь клянчить баксы у всех, начиная с безработного, живущего на пособие, и заканчивая миллиардером-скупердяем.

Доллар к доллару.

Цент к центу.

Второй: для повышения эффективности сбора необходимых средств нужен кристально чистый асисстент, который не обманет в самый ответственный момент, не переметнется к этим республиканцам, будет не имитировать активную деятельность, а вкалывать от рассвета до заката и еще немного до полуночи и после. И за не слишком большую плату.

Джоан Кловер, не усомнившись ни на йоту, решила, что сделает из дочери, трудолюбивой Энни, незаменимого помощника.

С необычайным упорством – таким же, с каким демократическая вдова обставляла милый особнячок всевозможными ослищами, ослами и осликами, – взялась она за воспитание малолетней прожектерки, мечтательницы и любительницы сказок о пещерных троллях и гномах.

– Школьное образование – это фундамент, без которого не выстроишь ничего путного, – любила повторять несмышленым скаутам усердная воспитательница.

Аннабел в повторениях не нуждалась. Она всегда училась хорошо. Попробовала бы, впрочем, она учиться плохо!

Джоан Кловер не шутила с методами эффективного воспитания.

Однажды получив низкую отметку по арифметике, малютка Энни ощутила на себе всю прелесть материнского партийного фанатизма.

– Двое суток без еды очень хорошо прочищают желудок, мозг и кишки, – заявила строгая родительница.

Воспитательное голодание принесло результат.

С тех пор Аннабел Кловер постоянно находилась в тройке лучших учеников по всем предметам.

Образцовая дочь позволила себе один-единственный бунт.

Однажды, вернувшись из школы, Энни увидела вместо любимых постеров и фотографий пустые стены и поняла, что мать таким образом решила ликвидировать дурацкое увлечение никчемными горами.

Когда приехала с работы сама Джоан, вся лужайка перед домом была заставлена веселым стадом ослищ, ослов и осликов – плюшевых, резиновых, пластмассовых, стеклянных и шерстяных.

Увидев по решительному лицу двенадцатилетней Энни, что первое же слово вызовет более чем неадекватную реакцию, миссис Кловер сумела промолчать и вместо воспитательной тирады положила на стол сотню долларов.

В ответ дочь, так же молча, водворила ослов на привычные места обитания.

На следующий день комната Аннабел заполнилась свеженькими, еще более яркими изображениями заснеженных вершин, ущелий, горных рек и лугов.

Молчаливое перемирие определило границы материнской власти и пределы дочернего увлечения.

Саму Джоан Кловер из всех знаменитых возвышенностей интересовал только Капитолийский холм на берегу Потомака, и к этой цели упорная вдова, пусть медленно и с ужасающим скрипом, продвигалась по разветвленному руслу партийной иерархии неостановимо, как танк на окопы.

И хотя ее тревожила непроходящая тяга девочки к романтическим, но чересчур опасным пейзажам, но, утешала она себя, затянувшаяся «горная лихорадка» на порядок лучше грязного секса с прыщавыми юнцами, курения травки, баловства с таблетками, левацких идей и шовинистских бредней.

И куда лучше неожиданной беременности, которая может повредить не только имиджу заботливой матери, но и репутации партийного представителя, вроде скандала, случившегося у этих республиканцев из-за дочери миссис Сары П. Нет, со своей дочерью миссис Джоан К. такого не допустит. Пусть себе глядит на глянцевые вершины.

Тем более что эти вершины – где-то там, далеко-далеко, за кукурузными полями, растворяющимися в сизом горизонте, а подрастающая дочь – всегда на глазах и под тотальным родительским контролем.

Тем более что под этим прессингом Аннабел не превратилась в нервную, задерганную, пугливую девицу, а, наоборот, закалилась и возмужала. Окончив школу, не мешкая приступила к обязанностям неформальной помощницы, взяв на себя, по славному родительскому примеру, самую нудную часть: рассылку электронных писем с просьбами о пожертвовании.

Джоан Кловер не могла нарадоваться тому, что ее гениальный замысел принес такие плоды и послушная дочь полностью оправдала цели мудрой воспитательной тактики.

Но лишь только, получив скупую похвалу, дочь высказывала намерение отправиться в горы, как в ответ получала внушительную отповедь:

– Я не позволю, чтобы моя замечательная помощница сломала руку, ногу или шею. Не позволю, чтобы моя партийная карьера рухнула в пропасть вместе с глупой девчонкой. Я сделала тебя частью общего дела, мы отныне не принадлежим себе. Энни, мы в ответе за будущее великой страны!

И Аннабел, покосившись на вывешенный за окном звездно-полосатый флаг, вздыхала и смирялась. До поры до времени.

Но в каждом правиле, даже самом правильном, всегда отыщется исключение.

И в очередной день рождения Аннабел Кловер случилось невероятное событие.

3

Все любят подарки – подарки даже самые непрактичные, ненужные и пустяковые.

Важен сам факт: о тебе помнят, о тебе думают, для тебя стараются.

Джоан Кловер в дни рождения Энни не баловала взрослеющую дочь разнообразием: дарила сугубо утилитарные вещи.

Портативный компьютер – чтобы дочь овладевала навыками серфинга по Интернету.

Мобильник – чтобы дочь всегда находилась под контролем.

Самоучитель по составлению писем.

Металлический кейс, плоский, с кодовым замком и жесткой пластмассовой ручкой.

Сборник законов штата.

И прочее, прочее, прочее, без чего не может обойтись ни один помощник ни одного партийного функционера.

И конечно, речи быть не могло о станковом рюкзаке, облегченном ледорубе, страховочном шнуре или ботинках с шипами.

Подарки других приглашаемых на торжество тоже не имели никакого отношения к альпинизму, скалолазанию или горному туризму.

Друзья семьи, близкие и дальние родственники, коллеги покойного шерифа и избранные представители политического бомонда, как правило, не напрягали ни воображение, ни финансы, прибегая к традиционным приношениям.

Флакон духов – почему-то непременно французских, но произведенных в Китае.

Толстая книга в переплете с нудным романом давно почившего классика.

Диск с последним блокбастером из жизни мутантов.

Набор для вышивания гладью.

Последних у выросшей Энни набралось штук десять, но она так и не сделала, даже на пробу, ни одного стежка.

И в день своего двадцатилетия Аннабел не ждала ничего из ряда вон выходящего.

Образцовая и послушная дочь еще с вечера заранее готовилась к вымученной кислой улыбке и короткому чмоканью в щеку партийной матушки.

Утро радостного и торжественного дня не предвещало экстраординарных событий.

Если не считать того, что Аннабел проспала лишних целых три минуты – впервые с того дня, как пошла в школу.

Проснувшаяся чуть позже обычного именинница первым делом поздравила отца с круглой датой.

Под лучом солнца, прорвавшегося сквозь жалюзи, темно-зеленые глаза на траурной фотографии на мгновение ожили.

Тускло блеснула шестиконечная звезда на левой груди.

Аннабел тяжко вздохнула – у нее всегда перехватывало гортань при воспоминании о героической безвременной смерти обожаемого блюстителя порядка.

Будь шериф жив – непременно бы огорошил дочь потрясающим сюрпризом.

Затем, как всегда для поднятия настроения, Аннабел пару минут помедитировала, впившись взглядом в гения сольных восхождений.

Этот человек собственной судьбой каждое утро напоминал, что в жизни можно добиться всего.

Ну, а вместо разминки с упражнениями на растяжку мышц рук, ног и шеи девушка, вступившая в третий десяток, пару раз качнула боксерские перчатки, висевшие в изголовье.

Эта спортивная реликвия, доставшаяся от покойного отца, в самые трудные моменты и непростые ситуации выручала зеленоглазую крошку.

Аннабел привыкла изгонять злость, отчаяние и зависть коротким раундом в спарринге с кожаным болваном, набитым опилками. Натянув огромные, тяжелые и грубые бойцовские аксессуары, мисс Кловер выдавала серию неумелых хуков и апперкотов. Потом весь день ныли суставы пальцев и побаливали бицепсы, но зато настроение было если не чемпионское, то близкое к призовому.

Мама не возражала против кожаного болвана и перчаток. Правда, вкладывала в занятие совсем другие мотивы.

– Терпеливо ловить момент, когда противник расслабится, и бить сразу, коротко и точно – закон победы, моя дорогая девочка! – вдохновляюще произносила она всякий раз, когда случалось застать дорогую девочку за боксерским экзерсисом.

Вот и этим утром, в день своего двадцатилетия, Аннабел Кловер захотелось первым делом не почистить зубы, не принять душ, не застелить постель, а нанести безликому манекену не меньше сотни ударов.

Потому что трудно описать гремучую смесь чувств, которые испытала Энни, не обнаружив даже намека на подарок.

Не было ничего перевязанного розовой ленточкой, ничего упакованного в серебристую бумагу.

Но Аннабел ограничилась тем, что отвесила подушке кулаком правый крюк.

Джоан Кловер, несмотря на свою партийную загруженность, не могла забыть о подарке, не могла! Этого бывало за всю историю.

А может, подарок слишком малого размера и уместился в миниатюрной коробочке?

Но тщательный обыск, с дотошностью, унаследованной от знаменитого шерифа, не дал результата.

Нет, ни среди косметических принадлежностей у зеркала, ни в ящиках стола, ни на полке рядом с куском гранита не оказалось ничего похожего на футляр, в котором скрываются драгоценности.

Фантазии о бриллиантовых сережках, колечке с бирюзой или хотя бы изумрудной брошке развеялись, как утренний туман над кукурузными полями.

Аннабел вдруг припомнила вчерашний намек матери о каком-то счете, который отец открыл сразу после появления малютки Энни на свет.

А может быть, подарок, наоборот, элементарно не вмещается в комнату?

Сердце набрало запредельные бешеные темпы.

Жалюзи у окна, выходящего на улицу, с треском взлетели к потолку.

И снова разочарование.

Увы, у крыльца не сиял новеньким кузовом автомобиль полуспортивного класса, на котором можно было рвануть в даль, за тоскливый линейный горизонт, рвануть к горам, подпирающим небо.

Не было даже велосипеда для маунтбайка, с усиленной рамой, рифлеными шинами и сорока пятью скоростями.

Аннабел метнулась к окну, глядящему на внутреннюю лужайку.

Именинница обрадовалась бы и простой одноместной палатке – с тамбуром, навесом от дождя и карманами для одежды. Но ни маленькая, ни большая палатка не проглядывалась в траве, которую когда-то шериф заботливо прихорашивал любимой газонокосилкой.

Аннабел, возвращаясь обратно в постель, мимоходом отвесила безучастному кожаному манекену высокий пинок, но финт не удался, лишь тапок совершил продолжительный кульбит и замер подошвой вверх в дальнем углу.

Аннабел зарылась в одеяло, накрыла голову подушкой и предалась негромким причитаниям.

Как будто двадцать лет исполняется каждый день.

Сейчас казалось, что даже коробка пластмассовых цветных скрепок сошла бы за приличный подарок.

Все-таки это лучше, чем ничего.

Выплакавшись, Аннабел резко скинула подушку, сбросила на пол одеяло, живо соскочила с постели и, проскакав на одной ноге за тапком, срочно направилась в ванную, смывать непрошеные слезы.

Вдруг Джоан Кловер заявится и узреет неприличную печаль наказанной дочурки?

И праздник продолжится очередным разбирательством.

А то, что мать наказала двадцатилетнюю Энни, как неразумное дитя, стало совершенно очевидно.

Проводя привычный комплекс водных процедур, она пыталась понять, чем же могла разгневать грозного домашнего политика?

Норма по рассылке писем перевыполнена.

В доме наведена чистота.

– Ч-ч-черт!

Аннабел взглянула в туалетное зеркало и выдула из пенной зубной пасты белесый мятный пузырь.

– Ч-ч-черт!

Лишь одно событие тянуло на столь суровое наказание: неудачный визит Огдена Хакена.

Правда, миновал целый месяц…

Припомнилось лицо матери, узнавшей о произошедшем: сощуренные глаза, складки у губ.

И холодное молчание, не сулившее ничего хорошего.

– Ч-ч-черт!

Аннабел запустила зубной щеткой в зеркало, и паста разлетелась по кафелю отчаянными брызгами.

Полный мрак: остаться на двадцатилетие без единого подарка.

Аннабел отрешенно присела на край ванны.

– Это похлеще любого фильма ужасов!

Аннабел всадила ногти в розоватый обмылок.

– Может быть, и торжество отменяется?

Аннабел метнула обмылок.

– И никто, никто, никто не придет?..

Аннабел попыталась всплакнуть, но все слезы остались в спальне на подушке.

– И никто, никто, никто не поздравит…

Если бы сейчас на крыльце возник Огден Хакен, то вряд ли ему удалось бы отделаться легким испугом…